скачать книгу бесплатно
Лиззи чуть склонила голову набок, пытаясь разгадать эту странную женщину. В ее голосе была какая-то особенная мелодичность – ее слова звучали то выше, то ниже, будто следуя нотам некой песни. Он был красивым и музыкальным – и в то же время внушающим какую-то необъяснимую тревогу. Или, может быть, так действовали глаза этой женщины – зеленые, с медными крапинками, – не позволяющие устремить в них прямой взгляд.
– Я предположила, что Эвангелина Бруссар была у Альтеи адвокатом. Или представляла похоронное бюро. Но никак не ожидала вас увидеть здесь.
Эвви недовольно фыркнула.
– Вот тут мы, пожалуй, квиты. Я тоже не ожидала вас увидеть. Зачем вы сюда приехали? Теперь? После стольких лет?
Лиззи попыталась найти ответ на этот вопрос – но правда была в том, что ответа у нее не было. А если и был, то не такой, каким бы ей хотелось с кем-то поделиться.
– После бабушки осталось кое-что, о чем бы мне хотелось позаботиться лично. Те вещи, которые она несомненно хотела передать мне.
Эвви снова сощурила глаза, однако ничего не ответила. Коротко и безразлично кивнув, женщина развернулась и зашуршала по деревянному полу своими старенькими меховыми башмаками, похожими на угги, в сторону кухни.
Лиззи последовала за ней, только теперь обратив внимание, что на Эвви надет один из принадлежавших Альтее фартуков с цветами.
– Вы что-то готовите?
– Ужин.
Женщина приподняла крышку на суповой кастрюле, томившейся на плите. Попробовав содержимое на вкус, она выудила из ближайшего шкафчика жестяную баночку и добавила в варево щепотку какой-то приправы.
– Вы здесь живете? – спросила Лиззи, до которой потихоньку начали доходить новые обстоятельства.
Эвви развернулась от плиты, по-прежнему сжимая в руке ложку.
– Живу. Покуда вы не явитесь меня отсюда вытурить.
Лиззи едва сдержалась, чтобы не испустить шумный вздох. Она слишком устала, чтобы вообще с кем-либо ломать копья, а уж тем более с совершенно незнакомым ей человеком.
– Я приехала не для того, чтобы вас вытуривать. Я вообще даже не знала, что вы здесь живете. Вы при ней были… вы о ней заботились?
Эвви положила ложку и вытерла ладони фартуком.
– Она меня не нанимала сиделкой, если вы именно об этом спрашиваете, но, наверное, да, я за ней присматривала. Разве не так поступают друзья – заботятся друг о друге?
Лиззи почувствовала, как у нее загорелись щеки.
– Я не имела в виду… Простите… Я просто пытаюсь понять…
– Голодны?
Лиззи моргнула в недоумении:
– Что?
– Голодны? – повторила Эвви с такой отчетливостью, словно обращалась к безнадежно глухому дитя. – Вы хотите есть?
– Да, наверное…
– Вот и хорошо. Накрывайте на стол.
В молчании они ужинали вдвоем за кухонным столом – каким-то блюдом из риса с фасолью и помидорами, с лихвой приправленным разными специями. Оно имело восхитительный вкус и казалось экзотическим, полным ароматов какой-то национальной кухни, которую Лиззи не могла с ходу определить. И, к счастью, в блюде этом не было мяса, что избавило ее от заведомо неловкой дискуссии о вегетарианстве.
– Она ни разу даже не обмолвилась мне, что болела, – сказала Лиззи, когда молчание за столом стало невыносимо напряженным. – Иначе я бы обязательно к ней приехала.
Эвви кивнула, обмакивая край хлебной корочки в мед.
– Она это понимала. Потому ничего вам и не сказала. Даже когда был близок конец и я упрашивала ее вам позвонить. Она была упрямой старушенцией. И говорила, что и вы тоже такая. И почему-то, знаете, мне нетрудно в это поверить.
Лиззи опустила глаза к тарелке, ковыряясь вилкой в еде. Что было такого в этой женщине, отчего Лиззи перед ней чувствовала себя провинившейся школьницей?
– Она хотела, чтобы вы сами пожелали сюда приехать, – добавила Эвви, слизывая с пальцев мед. – А поскольку такого желания у вас не возникало, она хотела, чтобы вы были счастливы там, где бы вы ни были. Вот насколько она вас любила. Настолько сильно, что сумела отпустить.
Лиззи отложила вилку и вытерла губы салфеткой.
– Я не просто взяла и оставила ее тут, Эвви. Я поехала учиться – это всегда было у меня в планах. Я никогда и не скрывала, что хочу выбраться из этого городка. А когда меня приняли в Диккерсон, я поняла, что этому пришла пора. Альтея очень огорчилась, что я уезжаю, но она это поняла.
– Она знала, что если попытается вас здесь удержать, то потеряет навсегда. И, судя по всему, она была права – потому что наконец вы все же сюда приехали.
– Тогда зачем вы попрекаете меня моим отъездом?
Эвви подняла на Лиззи свои медно-зеленые глаза.
– Я вовсе вас не попрекала. Во всяком случае, не тем, что вы думаете. Вопрос не в том, что вы уехали. Это я как раз отлично понимаю. У каждого есть право отправиться искать себя – однако, когда поиски завершились, необходимо вернуться домой, оценить то, что осталось позади, и открыто посмотреть правде в глаза. – Она на миг умолкла, отодвигая тарелку, после чего цепким взглядом вперилась в Лиззи: – Или, может быть, на самом деле вы еще просто себя не нашли?
Последняя обмолвка вызвала у Лиззи раздражение – ради чего это почти наверняка и было сказано. Но все же было кое-что, чего Эвви явно не понимала.
– Есть одна причина, Эвви, по которой мне так сильно хотелось уехать из Сейлем-Крика. Тогда здесь кое-что произошло…
– Я в курсе той истории с девушками, – оборвала ее Эвви. – И знаю, что тогда подумали люди, что они насчет этого говорили и как они после этого относились к вашей бабушке. И о вашей матери я тоже знаю: как в тот день в кофейне она словно лишилась рассудка и наговорила ужасных вещей, проклиная весь этот город. Как потом наскоро собрала свои манатки и умчалась невесть куда, оставив после себя полный кавардак. Я все это знаю.
Встретившись на миг глазами с Эвви, Лиззи сразу поняла, что та действительно все знает. Или почти все…
– И здесь по-прежнему обо всем этом судачат? В смысле, об Альтее? Неужели люди до сих пор считают…
И вновь Эвви ее перебила:
– Я не слышала здешних слухов, если вы об этом спрашиваете. Меня в это посвятила ваша бабушка. А что касается жителей городка – то я знать не знаю, что они там думают. Во всяком случае, при мне никто ни разу и слова насчет этого не сказал. Да и вряд ли кто бы посмел это сделать.
Внезапная напряженность в голосе Эвви немного огорошила Лиззи.
– Почему же?
– Видимо, им лучше знать. – На губах у Эвви появилось подобие улыбки, слегка обнажившей ее зубы – белые и ровные, точно искусно нанизанный на нитку жемчуг. – Мне кажется, меня здесь немного побаиваются. Такие лица, как у меня, в Сейлем-Крике, скажем, встречаются нечасто.
Теперь пришла очередь улыбнуться Лиззи. Ей совсем нетрудно было поверить в то, что жители Сейлем-Крика побаиваются Эвви. Выглядела та чрезвычайно грозно и внушительно. И все же что-то в этой женщине было необъяснимо для нее, комфортное, внушавшее странное ощущение чего-то очень знакомого и близкого.
– Расскажите мне о бабушке, – тихо попросила Лиззи. – Долго она болела?
– Посуда!
– Простите, что?
Эвви резко поднялась на ноги, скрипнув ножкой стула по дубовой половице.
– Мы можем поговорить об этом, пока моем посуду. Несите свою тарелку.
Пока Эвви наполняла раковину, Лиззи закончила убирать со стола. Так несказанно приятно было вновь хлопотать на этой кухне, где они с Альтеей провели когда-то столько счастливых часов – словно надеваешь старенькие домашние тапочки, которые уже очень долго не носил. И на мгновение Лиззи удалось даже забыть всю ту ужасную череду событий, навсегда изменившую их жизнь. Или почти забыть.
– Итак, бабушка… – напомнила Лиззи, принимая у Эвви мокрую тарелку.
– Печень, – сказала Эвви, выуживая очередную тарелку из мыльной воды. – Взяла и отказала. Когда Альтея наконец не выдержала и обратилась к врачам, те уже ничего не могли сделать. Порой в нас что-то просто изнашивается. И она не хотела никакой героики. Вы же знаете, какой она была. Никогда ни из чего не делала шумихи.
– Вы были рядом, когда она?… – Лиззи оставила вопрос недоговоренным, не в силах произнести это слово вслух.
– Была.
– А ее пепел… тоже вы?
– Угу, – под нос буркнула Эвви.
Горло у Лиззи внезапно засаднило, точно от множества острых бритв. Она отложила полотенце и обеими руками схватила мыльную ладонь женщины:
– Я даже не знаю, что сказать, кроме великого спасибо! За то, что были ей другом. За то, что вообще были здесь, с ней рядом. Что сделали для нее все то, что было необходимо. Это должна была сделать я. С ней должна была быть ее семья.
Эвви подняла глаза от раковины, смаргивая непрошеные слезы. Ее подбородок заметно дрожал.
– С ней и была ее семья, – хрипло произнесла она. – Семья – это не обязательно узы крови. Иногда ты просто распознаешь в ком-то близкого и принимаешь к себе. Именно так и сложилось у нас с вашей бабушкой. Мы были с ней родные души. Связанные особым родством.
Глядя на Эвви, с ее кожей цвета красного дерева и зелеными глазами с медно-рыжими крапинками, почти невозможно было представить, что между ней и Альтеей могло быть какое-то духовное родство. И все же Лиззи поверила в это без труда.
– Я рада, что у нее были вы, Эвви. Что с ней рядом был кто-то, кто ее любил.
Взгляд Эвви потеплел.
– Иди-ка ты теперь наверх, отдыхать, – мягко сказала она, как-то естественно перейдя на «ты». – Я здесь сама уже управлюсь. Ты явно вымоталась за день.
Лиззи согласно кивнула. «Вымоталась» было самым что ни на есть удачным словом, способным описать ее состояние после событий последних двадцати четырех часов. Она направилась было к прихожей за своим чемоданом, но Эвви ее остановила на полпути:
– Чуть не забыла. Я живу в бывшей твоей комнате, так что тебе придется воспользоваться спальней Альтеи. Постель там разобрана, но в чулане в коридоре найдешь чистое постельное белье. Утром я принесу в ту комнату твою одежду и прочие вещи. – Она чуть помолчала, скептически разглядывая узенькие джинсы Лиззи и ее модные черные ботинки. – Здесь тебе, пожалуй, понадобится нормальная одежда.
Лиззи могла еще согласиться с критикой в адрес своего гардероба, однако сразу заартачилась насчет идеи ночевать в спальне Альтеи. Почему-то это показалось ей неправильным, непочтительным. Даже вторжением в каком-то смысле.
– Я лучше воспользуюсь бывшей комнатой Ранны. Тем более, я здесь всего на пару-тройку дней.
Но Эвви помотала головой.
– Не получится. Комната Ранны сейчас скорее склад, нежели спальня. К тому же твоей бабушке было бы очень приятно, если бы она узнала, что ты ночуешь в ее спальне.
– Не думаю…
– Иди, иди, – с мягкой настойчивостью поторопила ее Эвви. – Она бы точно этого хотела.
Комната Альтеи находилась вверху, у самой лестницы. Взявшись за круглую дверную ручку, Лиззи на миг закрыла глаза, внутренне готовясь к тому шквалу эмоций, что обрушится на нее по ту сторону двери. Открыв створку, она немного задержалась в проеме, вылавливая взглядом давно знакомые мелочи бабушкиной обстановки: томик стихов Джалаладдина Руми, которого так любила читать Альтея, кусочек оленьего рога, что они вместе обнаружили однажды, гуляя по лесу, резную деревянную чашу на ночном столике с гладкими «камушками желаний».
В конце концов, «втянуло» Лиззи в комнату бабушкино трюмо. Когда она была ребенком, это было самым ее любимым местом во всем доме – тем самым местом, откуда и началось ее серьезное увлечение парфюмом. Герань, жасмин, пачули, сандаловое дерево – это бесконечное множество ароматов, которые смешиваются всякий раз необычно, по-новому. Точно краски на палитре художника – только для обоняния. И сколько себя помнила Лиззи, бабушка всегда рассказывала ей почти что сказочные истории о редкостных талантах женщин рода Лун, каждая из которых была наделена своим особым, тихим способом стать исключительно полезной в этом мире. И вот однажды, сидя перед этим самым трюмо, Лиззи обнаружила и для себя вариант такой же «тихой магии» – таинственную, восхитительную алхимию ароматов.
Инстинктивно она поняла, что запахи являются своего рода лекарством, что их природная способность поднимать настроение и пробуждать эмоции может сделать их чрезвычайно эффективными для восстановления сил и улучшения самочувствия. Благодаря своему необычному дару Лиззи также уяснила для себя, что каждый человек обладает неким собственным, отличительным запахом – индивидуальным, как отпечатки пальцев, – набором этаких обонятельных маркеров, которые в совокупности действуют как личная подпись. Это открытие стало впоследствии основой всей ее карьеры в мире парфюмерии.
В день своего четырнадцатилетия Лиззи заявила о намерении заключить в стеклянный пузырек безмерную любовь Альтеи к земле. Это был немыслимо ребячливый замысел – заключить куда-то чувства и эмоции, точно светлячков в банку, – однако Альтея не стала внучку отговаривать и вразумлять, даже при том, что Лиззи совершенно не представляла, с чего начать. Она просто следовала своему чутью – и в конечном счете остановилась на лаванде, поскольку она пахла землей, и бергамоте, который нес в себе запах солнца. И вместе они пахли, как Альтея. Несколько месяцев спустя Лиззи осуществила свое намерение, представив миру незамысловатые, из двух лишь нот, духи, названные ею «Альтея» – в честь женщины, вдохновившей ее на это творчество.
Стеклянный пузырек она присмотрела в запыленном углу одной из комиссионок в центре города и, чтобы его приобрести, сэкономила необходимую сумму с денег на завтраки. Склянка по-прежнему стояла на бабушкином трюмо – квадратная, с тяжелым основанием и продолговатой конической пробкой. С тех пор она множество раз наполнялась заново, однако сейчас была пустой, храня лишь на донышке высохшую, вязкую смолистую массу. Тем не менее Лиззи вытянула из пузырька пробку, надеясь поймать дуновение характерного запаха своей бабушки, – но с горьким разочарованием ощутила лишь приторный дух окислившихся масел.
Охваченная вновь подступившей горечью потери, Лиззи поставила флакон на место. Эта боль от осознания отсутствия Альтеи пронзила ее едва не физическим страданием. Понурясь, Лиззи побрела в укромный, со скошенным низким потолком, уголок спальни, который некогда служил кладовкой, пока Альтея не обустроила там себе читальню – снабдив его книжными полочками и поместив туда кресло для чтения. За долгие годы бабушка приобрела много дорогих вещей – но ничто не было для нее настолько ценно, как книги. Эти ее «грешные удовольствия», как она их называла, идеально подходили для того, чтобы приятно скоротать холодные зимы Новой Англии.
Еще здесь имелся небольшой книжный шкаф – застекленный, всего в три полки, с дверцами, запирающимися маленьким медным ключиком. Лиззи наклонилась посмотреть сквозь стекло. Там стояли книги дневников и записей рода Лун. Девочкой она всегда благоговела перед ними, проникаясь всей той важностью, которую они собой являли. Лиззи рисовала в воображении, как женщины рода Лун – все как одна незамужние – ночь за ночью сидят у огня, кропотливо записывая свои тайные послания для тех, кто будет следовать за ними по родовой Стезе. И теперь, как и вся «Ферма Лунных Дев», эти книги принадлежали ей.
Ключ Лиззи нашла именно там, где всегда хранила его Альтея – в ящике трюмо. Когда она открыла дверцу шкафа, на нее повеяло запахом кожи и старой бумаги, и на мгновение Лиззи даже задержала дыхание – точно ребенок, который боится, что его сейчас застукают с уже запущенной в банку с печеньем пятерней. Вот только здесь не было никого, кто мог бы отругать ее или одернуть.
Лиззи провела рукой по твердым ребристым корешкам стоящих ровным рядком книг, ощущая кончиками пальцев прохладную кожу переплета, потом опустилась на колени и вытянула первую.
«Книга Сабины». Той женщины, с которой, собственно, здесь все и началось.
Лиззи стала медленно перелистывать страницы. Чернила уже выцвели до бледно-бурого цвета, изящные и витиеватые росчерки пера затрудняли чтение написанного. А постоянное смешение английского с французским лишь усугубляло понимание. Впрочем, Лиззи и не требовалось этого читать – она и так уже все знала наизусть. О том, как Сабину предал мужчина, которого она любила. И как она бежала, спасаясь от травли. Как всеми силами пыталась выжить с крохотной дочкой на руках. И как оставила после себя непреложный наказ, чтобы ни одна женщина из рода Лун не позволила себя связать брачными узами – из опасений, что других точно так же предадут и род прервется. Эта семейная легенда рассказывалась и пересказывалась, передаваясь из поколения в поколение.
Лиззи сунула книгу обратно на полку и пробежала глазами по остальным корешкам. Так много женщин рода Лун – и каждая здесь поведала свою историю. Патрис – первая из Лун, родившаяся на земле Соединенных Штатов. Рене – единственная из семьи Лун, которая произвела на свет сына. Бедняжка прожил всего несколько часов – в отличие от своей сестры-двойняшки Доротеи, которой удалось добиться в жизни благополучия и успеха. Злые перешептывания насчет смерти мальчика преследовали Рене всю ее оставшуюся жизнь. Сильвия – эпатировавшая весь город тем, что открыто и без малейшего стыда или стеснения жила с женщиной по имени Рейчел Конклин. Аврора – которая шокировала своих соседей ежедневными прогулками по окрестным лесам, не имея на себе ничего, кроме обуви. Оноре – которая после четырех мертворожденных девочек наконец, уже будучи в сорокачетырехлетнем возрасте, сумела дать жизнь пятой дочери – Альтее. И, разумеется, стояло здесь и последнее дополнение коллекции – «Книга Альтеи».
Вот они все стояли перед ней… плюс еще одна, какая-то неизвестная книга. Нахмурившись, Лиззи поглядела на последний корешок – тоже кожаный, но не черный, как все остальные, а темно-бордового цвета, украшенный цветами и виноградными лозами. Прежде она ни разу эту книгу не видела. Возможно ли, что Ранна после всего случившегося оставила-таки после себя книгу? Это было настолько в ее духе – нарушить традицию и как последний жест неповиновения сделать свою книгу в столь броском переплете.
Но что могла такого важного записать в книге ее мать? Быть может, извинения за свое безрассудное поведение и за то, что долгие годы следовала в своей жизни неудачному выбору? Лиззи сильно в этом сомневалась. Раскаяние никогда не было свойственно Ранне.
И, тем не менее, Лиззи уже вовсю завладело любопытство. Она вытянула с полки не похожий на другие томик и положила себе на колени. Книжка была толстой и странным образом разбухшей, переплет застегивался маленьким медным замочком-крючком. Лиззи откинула крючочек и раскрыла книгу, ожидая увидеть там округлый, с обратным уклоном почерк матери. Но вместо этого нашла сложенный вчетверо квадратик вощеной бумаги, сунутый между переплетом и первой страницей. Лиззи развернула его – и с удивлением обнаружила там бережно высушенную веточку розмарина. Недоуменно заморгав, Лиззи взглянула на открытую страницу книги – и узнала аккуратный убористый почерк Альтеи.
«Розмарин… Для памяти
Моя драгоценная девочка!
Ты должна простить мне, милая Лиззи, что я скрывала от тебя секрет. У меня были весомые причины не желать, чтобы ты узнала о моей болезни. Я не хотела, чтобы ты вернулась сюда только из-за меня, влекомая лишь чувством долга. Я совершила столько промахов с твоей матерью, когда она была совсем юной. Я полна была решимости заставить Ранну следовать моим путем вместо ее собственного, хотя уж я должна была бы понять свою ошибку лучше, чем кто-либо другой. И я не собиралась взваливать такую ношу на тебя. Мне хотелось, чтобы ты свободно могла расправить крылья – и прилететь к родному дому лишь тогда, когда тебя приведет сюда сердце. Если ты читаешь то, что здесь написано, – то, может статься, это все-таки случилось.
Круг моей жизни совсем скоро сомкнется – как и всякий земной круг, – но у меня еще осталось немного времени, и потому я решила взяться за перо. Ибо таков наш способ наставлять своих потомков: все время возвращаться к истории рода и извлекать из нее то, что неизменно следует помнить. Нам никогда нельзя забывать, кто мы такие. Того, как многого мы сумели добиться и сколько пережили невзгод по вине тех, кто боится непонятного.
Ты знаешь историю Сабины. Знаешь, что она приехала из Франции – одна, с ребенком в утробе, спасаясь от местных властей. Но ее разыскивали вовсе не за какое-либо преступление – а за то, во что она верила и какой путь себе избрала. Уже давно минули времена, когда таких женщин сжигали на кострах, но все равно по-прежнему находились такие – и было их на самом деле немало, – которые крепко держались за свои предрассудки. Видишь ли, такие люди время от времени востребованы в обществе – они выступают против женщин, осмеливающихся поднять голос и потребовать того, что принадлежит им по праву.
Такое и произошло с Сабиной. Ее возлюбленный был помолвлен с другой. Когда он узнал о зачатом ребенке, то донес на Сабину, обвиняя ее в самых отвратительных вещах, и дал против нее показания под присягой. Ее бы, конечно, не сожгли. К тому времени подобное уже не практиковалось. Но против нее бы завели дело – обвиняя в непристойном поведении или воровстве, или еще в чем-либо. И ее бы непременно отправили за решетку, если не хуже. Потому Сабина бежала из Франции и начала жизнь с нуля. Она научилась вести хозяйство, обеспечивая себя и своего ребенка. Без участия мужчины и не заботясь о мнении окружающих, она пробивала себе путь в этом мире, полагаясь лишь на собственную ферму да на свой природный дар. И этот дар – это сакральное знание о травах и целительстве – Сабина передала нам, потомкам, оставив свой след в мире и помогая другим.
Вот кто мы такие, Лиззи.
Одинокие воительницы, матери, целительницы.
