Варанаси. Город смерти и нелюбви

скачать книгу бесплатно

Варанаси. Город смерти и нелюбви
Дэвика Рани

Все мы ищем любовь, принятие и предназначение. Можно ли найти это в Индии, в её самом священном месте – городе Варанаси?Главная героиня пытается найти ответ на этот вопрос. Что сильнее: любовь или нормы кастового общества? Остаться собой или играть по чужим правилам? Древнейший город мудрецов и просветлённых или мрачная клоака?История любви, предательства, индийский колорит, глобальная разность менталитетов не оставит равнодушным ни одного читателя.Добро пожаловать в Варанаси.

Варанаси

Город смерти и нелюбви

Дэвика Рани

© Дэвика Рани, 2023

ISBN 978-5-0060-0210-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

События и герои, описанные в этом тексте, являются плодом воображения автора. Все совпадения случайны.

ДИСКЛЕЙМЕР

Этот текст не является пропагандой употребления никотина, алкоголя и других психоактивных веществ. Описания сцен курения являются средством художественного выражения. Автор не призывает к употреблению и не несёт ответственности за возможные последствия употребления табака, алкоголя, других веществ.

Вступление

Аша.

Я хочу рассказать вам Ашу.

Однажды Аша ворвалась в мою банально-размеренную жизнь, такая невероятная, яркая, со своими историями, сказками и страстями, перевернув всё вокруг себя вверх тормашками. Город запомнил её надолго. А люди забыли быстро.

С Ашей я познакомилась в священном индуистском городе Варанаси на берегу Ганги. Иногда Аша исчезала, не прощаясь, и также внезапно появлялась вновь. На все вопросы отвечала уклончиво: «Так, дела были», – иностранцы в Индии имеют разные способы заработка, все пытаются жить и работать, добывать деньги, крутиться и выживать. Ездила ли Аша за визами или на заработки, или просто путешествовать, что она делала и чем занималась во времена своего отсутствия в Варанаси – загадка.

Как и со всеми персонажами этой истории, с Ашей я познакомилась в чайной, где собирались иностранцы, живущие в городе подолгу. У нас с ней был один общий интерес, благодаря которому мы сошлись и стали общаться. Мы обе хотели постичь нашу любимую Индию, докопаться до истин, найти дно, объяснить, по крайней мере себе, чем же так привлекает эта страна. Стоит ли говорить, что попытки эти были бесплотны. Хотя Аша увидела дно, столько дна, что это изменило её. Она не любила рассказывать о себе, кто она и откуда, чем занимается, да я и не настаивала, все мы лишь странники, ищущие, но каждый ищущий находит, и получает сполна. Индия каждому преподнесёт на расписном блюде то, что хочется. Мне было любопытно узнать историю Аши, такую же невероятную, как и сам Хиндустан (одно из названий Индии). Сейчас, спустя время, я понимаю, что Аша никогда не говорила всей правды, что-то умалчивала, что-то не договаривала, Варанаси слишком мал для подобных откровений, все знают друг друга, а иностранцы, а в особенности иностранки, всегда в центре внимания, более того, иностранки, живущие месяцами в городе одни. Меня интересовали мотивы поведения Аши, но я боялась, что она закроется и перестанет рассказывать, поэтому наши урывочные беседы в чайной, или на ступеньках возле, были не более, чем обычным времяпрепровождением.

Обитатели чайной.

Все иностранцы собираются у Нанди в чайшопе. Эта чайная знаменита тем, что владельцы – братья – двое из ларца – одинаковы с лица – соорудили чайную почти в европейском стиле, чистую и уютную, с диванчиком, столиками, картинами на стенах, и даже (!) телевизором. Не по-индийски маниакально братья с утра до вечера мыли стаканы, кастрюли, полы; цены для местных и иностранцев были идентичны, разнообразие меню поражало кофе- и чайеманов. Я любила пить джинджер кофе, чай (в Индии под чаем подразумеваетсячёрный чай с молоко, специямии сахаром), Аша постоянно пила мятный чай или колу. Я приходила туда со своими книжками и тетрадками по хинди, училась слушать и понимать их речь, Аша просто сидела, смотря в стену, иногда загадочно улыбаясь. Постепенно я догадалась, что она ждёт кого-то, и что со всеми обитателями чайной её связывают какие-то отношениях, она знает всех, все знают её.

Напротив Нанди чайшопа находится музыкальный магазин и школа, а поскольку Варанаси знаменит своими учителями музыки, то иностранцы валом приезжают в город поучиться играть на табле, гитаре, виолончели, барабанах, флейте, ситаре, на чём угодно, а потому до и после уроков они сидят и распивают чай-кофе, также сам хозяин магазина часами торчит у Нанди, сплетничая с местными и кокетничая с иностранками.

Суреш.

Суреш родился и провёл детство в Индии, в штате Кашмир, что в Гималаях. Его мать – американка, а отец – индиец. Суреш большую часть жизни провёл в США, но полтора года назад приехал в Варанаси жить и работать. Он фрилансер. Часами Суреш сидит в чайшопе, читая книги на айфоне или набирая какой-то текст в ноутбуке, в ушах музыка. Суреш не говорит на хинди, но все думают, что он говорит. Он просто идеально произносит слов сто и филигранно их комбинирует. Суреш не любит людей. Я люблю его улыбку и голос.

Флоренс.

Флоренс из Франции. Молча цедит чай, не любит разговаривать, одевается только в шальвар-камизы (традиционная женская одежда, состоящая из шаровар и свободного покроя рубахи), выглядит почти как местная. Она учит хинди в BHU (местный университет), но хинди её не интересует, её интересует длительная виза. На все вопросы: «Здравствуй, Флоренс, как твой хинди?», – отвечает всегда одинаково: «Очень, очень плохо!» Однако же все ей помогают выполнять домашние задания, чтобы она не вылетела из универа и не лишилась визы. Я думаю, это главная причина, по которой она ходит в чайшоп. По слухам, у неё роман с лодочником. Но если учесть, что если на гатах (спуски к реке в виде лестниц) сказать кому-то: «Привет», через 10 минут все гаты говорят о том, что у тебя роман с этим человеком. И даже можно услышать подробности этих «взаимоотношений»…

Угур.

Угур из Турции, музыкант симфонического оркестра, скрипач и виолончелист, а также фотограф. Сексуально озабочен и предлагает заняться сексом всем встречным девушкам, каждый раз, когда он возвращается в город, у него новая девушка, и почти всегда – испанка. Но он снимает потрясающие документальные фильмы, учит меня основам монтажа, весёлый и лёгкий парень. Плетёт дреды, моется редко. Истинный хиппи.

Энди.

Энди из Лондона. Как истинный английский джентльмен курит электронную сигарету через мундштук, а когда думает, что никто не видит, то курит CAMEL. Энди изучает кундалини йогу, пранаяму и таблу. Поэтому в ожидании своих уроков музыки элегантно попивает эспрессо и трещит со мной без умолку.

Марта.

Марта из Болгарии, но последние пятнадцать лет живёт в небольшом городке на севере Шотландии. Работает нянечкой в доме для пожилых людей с болезнью Альцгеймера. Полгода работает, девять месяцев колесит по Азии с непременной долгой стоянкой в Варанаси. Марта очень добрая, ранимая и это делает её несчастной. Она верит в любовь и тратит деньги на красивых мужчин. Она хорошая. Настоящая. Слишком настоящая, чтобы быть счастливой. Людям нравятся фейки. Обёртки.

Нитиш.

Молодой индийский паренёк с очень тёмной кожей и огромными коровьими глазами с пушистыми ресницами. Курит нещадно, безостановочно, периодически пытается говорить с Ашей то на хинди, то на английском, Аша чаще всего не реагирует, но иногда несколько минут смотрит в его огромные глазища, но я уверена, она смотрит сквозь него. Подозреваю, Аша – единственная причина торчания Нитиша в чайшопе.

Красавчик.

Индийский симпатичный паренёк, очень вежливый, галантный и скромный. Никогда не видела, чтоб он глазел на Ашу, но зуб даю – она одна из причин, почему он вечно там околачивается. Поначалу я думала, он не говорит по-английски. Но то ли из-за стеснительности, то ли по иным причинам, несколько раз он выдавал поразительно длинные и осмысленные фразы на английском в беседе с Сурешем.

Калу.

Больше всех остальных Аша терпеть не может Калу. С быдляческими повадками, постоянно чешущий в штанах, ковыряющийся в ступнях, с неопрятной бородой. Калу уверен, что всё про всех знает, хотя из иностранцев с ним никто не разговаривает, но Калу придумывает про всех разные истории и рассказывает остальным. Он знает, что никто тут на столько не знает хинди, чтобы разобрать бурлящую скороговорку его речи. Но я нутром чувствую, когда он говорит про меня. Калу – типичная индийская особь мужского пола, не испорченная образованием и интеллектом.

Прашан.

Прашан работает гидом, прекрасный английский плюс знание российской истории и культуры, обожает Толстого и «Анну Каренину», джинджер кофе и…и, разумеется, Ашу. Каждый раз зовёт её погулять в BHU, она каждый раз соглашается, но, видимо, каждый раз что-то не срастается. Прашан часто приходит с клиентами, как правило, парами, поскольку Нанди чайшоп – это лучший масала чай в городе, а также Прашан показывает клиентам Ашу, как местную достопримечательность, клиенты с безумными и восхищёнными вздохами глядят на Ашу: «Ой, вы столько времени ОДНА, В ИНДИИ, ЖИВЁТЕ..!» И фотографируются с ней. При этом Прашан никогда не угощает Ашу ни чаем, ни кофе, а она развлекает его клиентуру баснями, пока он отдыхает и болтает со мной.

И самые интересные обитатели чайной – парни с аарти.

Тут стоит, наверное, поподробнее. Каждый вечер после заката и каждое утро на рассвете в Варанаси проводится церемония поклонения Ганге – Маха Ганга аарти, потрясающе красивая церемония с огнями, цветами, живой музыкой и пением мантр и бхаджанов. Церемонию также называют Ганга пуджа (пуджа – религиозный обряд), а проводят её пуджари. Пуджари – это люди из высшей варны (четыре варны, внутри которых есть подразделения – касты) браминов, те, кто проводят пуджы, то есть религиозные ритуалы (дословно пуджа – поклонение с жертвоприношением. Богам жертвуются рис, цветы, молоко и т.п.) Считается, что пуджари, проводящие Маха Ганга аарти – это сыновья Ганги, молодые, безумно красивые мальчики от 20 до 25 лет. Стоит также отметить, что индийское общество очень замкнуто, характеризующееся невозможностью перехода из одной варны в другую, и если в аппер мидл классе можно наблюдать что-то общее, похожее на наш менталитет и культуру, размытые кастовые границы, то варна браминов – это не аппер миддл класс, а вообще – это святая святых, терра инкогнита, проникнуть туда практически невозможно.

Меня часто спрашивают: есть ли шанс выйти замуж за брамина. За брамина – да, за пуджари – нет, ни единого, ни малейшего шанса, ни при каких обстоятельствах, если только вы не индианка из высшего сословия, и вас одобрили родители пуджари. Так вот, всех браминов уважают и почитают, а пуджари – особенно, они как бы посредники, которые на все случаи жизни могут провести ритуалы – пуджи, задобрить и умилостивить богов. Перед браминами преклоняются, часто из страха и суеверия, а ещё чаще из лицемерия, потому что они – белая кость, высшая варна. Им всячески следует показывать уважение, почитание, а лучше – благоговейный трепет. Простые люди, особенно деревенские (коих большинство), искренне верят в эту избранность и «белокостность», другие же делают «как положено», потому что положено прогнуться перед тем, кто выше на социальной лестнице.

Так вот, эти самые мальчики с Ганга аарти – завсегдатаи Нанди чайшопа. Хотя и в церемонии участвуют семь человек, их гораздо больше, поскольку они подменяются, я не могу сказать, сколько, и сидят у Нанди далеко не все, но большинство. Им запрещено пить чай, вообще пить и есть то, что приготовлено человеком не из варны браминов. Но они молодые ребята, они забивают. Не все, конечно. Некоторые приходят посидеть просто, не притрагиваясь к чаю.

Часто можно увидеть такую картину: сидит себе мальчик-зайчик-пуджари, попивая чаёк, куря исподтишка, в «штатском», то есть не в ритуальных одеяниях, а в джинсах и футболке, как в чайную входят люди и прикасаются к их стопам, особо религиозные даже падают ниц. Мальчики-зайчики, совсем у них в этот момент не презентабельный вид, сидят, расслабляются, с мобильниками, ржут, чего-то обсуждают, покуривают, а тут толпа паломников в ноги падают. Мальчики впопыхах кидают сигарету, краснеют, смущаются и так мило произносят: «Baito, baito» (садись, садись, ну, мол, не надо тут этого, сядь, чай пить ведь пришёл), перестают смеяться и курить и напускают на себя важный вид. В этот момент смеяться начинаю я, прячась за своими талмудами.

Они совершенно обычные ребята, которым также как всем охота посмеяться, попить чаю. Но это не единственная причина их сабантуев у Нанди. Есть и другая причина. Аша. В красном платье. Красная тряпка для быка. Прекрасная иностранка в месте, где в общественном сознании царит Средневековье. Раздражающий фактор. Притягательная и смелая. Ведьма в ожидании инквизиторов.

Банарас – город разбитых сердец.

Город погружён в туманную влажную дымку. Даже если не двигаться, то всё равно потеешь так, что простынь можно выжимать. Трудно дышать, трудно двигаться, трудно думать и говорить.

Стаскиваю себя с постели, замачиваю простынь в ведре. Душ-кипяток, вода нещадно нагрелась, ну здравствуй, Банарес, здравствуй, новый день.

У Нанди в чайной, как всегда, не протолкнуться, безумная смесь иностранцев и местных. Аша не любит туристов, мягко говоря. Терпеть она их не может, все эти очкарики-рюкзачники с толстенными лонли плэнетами (знаменитый путеводитель), чешущими затылок на каждом углу, платящими втридорога за каждую ерунду, в связи с чем любым белым трудно добиваться реального прайса на что-либо. У Аши никогда нет денег, и она бесится, рассказывая, как очередной турист что-то купил втридорога перед ней, а после ей пришлось 33 раза вспотеть, чтобы купить что-то на базаре по нормальной цене. Вот и сейчас она сидит на своём любимом месте – левый угол дивана, цедит свой мятный чай, пуская в толпу клубы дыма, с нескрываемым призрением косится на японских туристов, двух слов по-английски связать не могущих.

Суреш, как всегда, одной рукой перебирает малу (чётки со 108-ю звеньями), другой держит телефон, читая. Он в принципе не любит людей. Никаких. А туристов так более всего. Настолько не любит, что даже не удосуживается смотреть на них с отвращением, читает, перебирает малу и пьёт капучино.

Нанди – хозяин чайной делает вид, что не понимает английского (кроме собственного меню), но на самом деле он всё прекрасно понимает и знает про всех больше, чем все остальные думают. Нанди выглядит соответственно своему имени (Нанди – бык, ездовое животное бога Шивы): накачан, широк в плечах, максимально брутален.

Калу, как обычно, беспрестанно чешет в штанах, ржёт как конь и жрёт, просто пожирает Ашу глазами. Я бы за такие взгляды посадила бы его на пару дней в камеру за сексуальное домогательство.

Парень с огромными, выпирающими вперёд зубами, очень интеллигентно садится рядом с Ашей, раскрывает газету, пьёт чай, меньше читает, больше слушает очередную охинею, которую несёт Калу.

Нитиш курит безостановочно. Только слепой не видит, что он до потери пульса влюблён в Ашу, на столько, что даже боится заговорить или сесть рядом, только смотрит изредка своими огромными коровьими глазами, полными тоски и любви. И, вероятно, от того и курит столько. Суреш называет Нитиша «ямрадж» – король смерти, меня коробит от этой клички. У семьи Нитиша магазин, где они продают куриц, после покупки перерезая им горло. Наивное, чистое детское лицо Нитиша никак не вяжется с такой кровавой работой. Ежедневно Нитиш режет более сотни куриц. Король смерти. Ямрадж.

Освобождается место рядом с Ашей, сажусь рядом. У нас, обитателей чайшопа, есть традиция – мы говорим друг с другом на хинди до тех пор, пока его хватает.

– Намастэ, Аша. Кэйсе хэ? (Здравствуй, Аша, как дела?)

– Тхик хэ, тхик хэ (в порядке, в порядке).

Не поздоровалась, не спросила про мои дела (впрочем, у меня нет никаких дел), значит, не в настроении. Ну да ладно, достану свои талмуды, мне есть чем заняться, можно болтовню Калу послушать, повыуживать из винегрета чужой речи нехорошие словечки.

Тут Аша резко поворачивается ко мне и ставит в тупик вопросом: «Ты почему не уедешь? Этот город невыносим!!!!» Эээхм… это в такую влажность и парность мозг мне насиловать таким вопросом, ну нет, ей что сегодня поговорить не с кем? Так говори с Сурешем, вечно они на философские темы болтают, Аша обожает американское произношение Суреша и может говорить с ним о чём угодно, лишь бы он говорил, а он любит философские темы.

– Невыносим, но мы принадлежим ему, не так ли? – вяло отвечаю я.

– Банарас – город разбитых сердец. Как отсюда можно уехать? Ты видела этот фильм? – вдруг оживляется Аша.

Фильм я видела. Душещипательный болливудский фильм о том, как кастовая система индийского общества калечит жизни людей, как родители ломают жизнь детям, о преступлении и о прощении, о принятии своей судьбы.

Мне вдруг стало безумно любопытно, почему Аша упомянула этот фильм. Вероятно, потому что её сердце разбилось тут. Но спросить было неудобно.

Внезапно Аша полоснула меня лезвиями глаза: «Ты тоже поэтому тут?»

– И поэтому тоже, – честно сказала я.

– Моё сердце на тысячи кусков и осколков, и билось, и бьётся, и биться будет. Я живая тут, понимаешь? Живая. Я не хочу быть покойником. Я мертва внутри, если я не здесь.

От сумасбродной непредсказуемой Аши всегда ждёшь чего угодно, поэтому я даже не удивилась.

– Расскажи мне, когда ты приехала сюда впервые, – попросила я.

– Оооо, это длинная история. Фатальное место…

В этот момент в чайную вваливается толпа пуджари, эти парни никогда не ходят по одному. Паван – на вид самый старший, очень вежливый, всегда хорошо одетый, его друг Очкарик, раздражающий меня одним своим видом, и Мани с Девендером – неразлучная парочка – два неотесанных простака, несмотря на всё их высокопоставленное положение. Становится шумно и душно. Выходим с Ашей на улицу, садимся на ступеньки дома напротив чайной, пьём чай, Аша начинает свою историю. Такую же необузданную и сумасшедшую, как она сама.

Всё, что я узнала об обитателях чайной, сплетнях, гнусностях и предательствах, я узнала от Аши.

Джогиндер

Джогиндер – самый красивый мальчик с Ганга аарти. Раскосый химачальский разрез глаз (Химачал прадеш – штат на севере, в Гималаях), нос греческого бога, будто выточенный из камня, лицо ангела. Улыбается мило и застенчиво. Никто из пуджари никогда не говорит с девушками, за исключением Флоренс, они ей помогают с хинди, чтобы она не вылетела из BHU. Джогиндер – не исключение. С любопытством посматривает на Ашу, улыбается загадочно Мона Лизой, но никогда не посмеет заговорить.

Джогиндер – особенный, то ли внешностью своей он отличается, то ли светом в глазах, он неземной. Высокий, стройный и загадочно недосягаемый. Красно-зелёный браслет на запястье из какого-то храма. Индийцы любят себя украшать кучей колец, серёжек и браслетов. Единственное украшение Джогиндера – этот браслет, поэтому резко бросается в глаза. Друзья ласково называют его Джоги.

У всех пуджариков (так их Аша называет) обожжены до костей руки – указательный и большой пальцы и промежуток между ними – во время церемонии масло из светильников стекает им на руки, они не имеют права выпустить из рук светильник, и обрабатывают ожоги только после окончания церемонии. Как они уверяют – это совсем не больно, потому что смесь в светильниках – это камфара и масло гхи (перетопленное коровье масло). Но на самом деле все они пребывают в каком-то экстазе, ином измерении, и, порой, даже не замечают масло, прожигающее кожу. Огни отражаются в их зрачках таинственным светом, лица спокойные и отрешённые. У Джогиндера ожог в форме карты Индии. Хочется спросить: «Тебе не больно?», и прижать руку к щеке.

Джогиндер родом из глухой деревни, где только четыре с половиной дома, как он сам говорит. Три коровы, которых зовут Чёрная, Рыжая и Маленькая, мама и папа, которых он беззаветно по-детски любит и боготворит, и брат, о котором он всегда отзывается нейтрально. Джоги – младший сын в семье, а это значит – всеобщий любимчик, который освобождается от любой работы, потому что младшенький. Как правило, младшие сынки в Индии – жуткие эгоисты, инфантильные до мозга костей, потому что всю жизнь привыкли только получать, но не давать, с врождённой установкой «мне все всё должны, потому что я младший». Мама Джогиндера ждала дочку, но получился снова сын – соседи говорили, что папа молодец, мужик, никакого брака, производит на свет только сыновей.

Джоги с детства помогал матери по хозяйству на кухне, потому что маме очень хотелось дочку, и она решила, что и сын не хуже будет готовить еду. Посему Джоги привязался к матери, стал её боготворить, пока они готовили, мама рассказывала ему разные истории и сказки, папа так не умел. Джоги боготворил мать, и это отражалось на всех женщинах. Он знал, какая у них нелёгкая доля. Потому всех женщин считал богинями. А мать в первую очередь. Несмотря на статус младшего сына, Джогиндер всегда делал всё тяжёлую деревенскую работу наравне с отцом и старшим братом, оттого стал худым и мускулистым, не как остальные – в 25 уже с «пивным» животиком, как будто им пятьдесят.

Отец Джоги долго думал, и наконец, решил, что старший сын, как и полагается, должен быть успешным, богатым и много зарабатывать, чтобы содержать семью, потому отдал старшего сына учиться на мировую экономику. А младший сын всегда принадлежит дому, он должен остаться с родителями, а поскольку Джоги привязан к матери, усидчив и спокоен, то папа решил отправить учить Джоги санскрит, чтобы из него получился прекрасный брамин, а хороший брамин всегда найдёт работу или учителем, или будет проводить пуджи по бесчисленным праздникам. А усидчивость поможет ему овладеть санскритом на должном для пуджари уровне. В Индии никто не выбирает свою судьбу сам. Судьбу выбирают родители. Их мнение окончательное и обжалованию не подлежит.

С тех пор как старший уехал учиться, Джоги стал помогать в нелёгком деревенском быту, делать самую тяжёлую работу, и спустя некоторое время стал очень сильным и выносливым. А по вечерам вместе с матерью готовил еду, а по утрам они стирали вместе, благодаря чему Джоги понял, как нелегка участь женщины, что в деревне она работает наравне с мужчиной, а потом ещё и выполняет всю работу по дому, рожает и воспитывает детей, от этого его связь с матерью стала ещё крепче. Отец учил Джоги санскриту с детства, Джоги знал все мантры наизусть, затем его, привязанного к родителям мальчика, отправили в Шимлу учиться санскриту в колледже. Тогда Джоги понял, как любит свою семью, и что он сделает всё, что скажут родители, только бы жить на земле, в доме, собирать коровам траву, печь с матерью чапати. А не жить в шумном и грязном городе, выучивая килограммы книг наизусть. Ему нравится размеренная жизнь и физический труд, он рад, что, наконец, отделался от колледжа, но тут отец решает отправить сына в Варанаси, закончить обучение и получить степень магистра санскрита. Джогиндер приезжает в Варанаси, знакомится с сокурсниками, они приводят его к Нанди в чайшоп.

Джогиндер заходит в чайную, здоровается со всеми: «Махадев!» (Одно из имён Шивы, Махадев – верховный бог в шиваизме – ветви индуизма), – Махадев! – вторят ему все. Лицо его светится счастьем, он, не переставая, улыбается. Его улыбка может сразить любого наповал: открытая, искрящаяся и какая-то… настоящая, улыбка особенного человека, выделяющегося из толпы. На запястье нет браслета. Индийцы никогда не снимают свои побрякушки, тем более матерчатый браслет из мандира (храма) не полагается снимать. Потерять его невозможно. Где браслет?

Джоги светится ярче медного гроша. Пуджарики о чём-то шушукаются.

Входит Нитиш. Ямрадж. Король смерти. Перерезатель куриных глоток. Мальчик с коровьими трогательными глазищами.

– Махадев!

– Махадев! Махадев!

– Джоги-бхай (бхай, бхая – брат) – а где твой браслет? – спрашивает Нитиш.

На вопрос Джоги-бхай не отвечает, лишь улыбается счастливо, освещая чайную своим непостижимым светом, в раскосых глазах блики.

Входит Аша.

– Намастэ.

– Намастэ, мадам-джи, – вторят пуджарики.

Я бегло оглядываю Ашу – походка тигрицы, глаза с поволокой. У Аши есть одна особенность – даже асексуальные мешковатые юбки в пол она умеет носить с таким достоинством, будто это королевский наряд. Закуривает, и тут я вижу… браслет Джогиндера на её руке. Вот так так! Интереснее и интереснее. Неужели она с этим недосягаемым мальчиком. С неё станется, она же пагал (чокнутая). Аша будто специально демонстрирует свой браслет. Чтобы все видели? Что бы что? А может, она просто курит? А я тут домысливаю. От бесконечной скуки, начинаю наблюдать за ней и Джоги. Да. Ошибки быть не может. Поедают друг друга глазами, да так нескрываемо, что током бьёт на всю чайную. Чокнутая Аша!

Входит Угур, ставит камеру на штатив и снимает свои вечные документалки, курит беспрестанно, подкалывает Нитиша, клеит Ашу. Меня не клеит никто. Я – лишь наблюдатель, призрак, тень, я архивирую события в голове. Позже появляется Флоренс со своими домашними заданиями. Пуджарики встают в стойку – при первом же зове ринуться помогать ей с хинди.

Калу пьёт чай, как всегда заумничает, как всегда чешет в штанах. Наверное, мир рухнет, если в какой-то миг я перестану видеть, как он чешется.

Аша грациозной ланью проскальзывает на излюбленные ступеньки, она не выносит Калу, чешущего причинное место. Я выхожу за ней. В надежде, что, если она в настроении, то продолжит свою историю.

Гокул

Аша давно скитается по Индии в одиночку. Она уже и сама забыла – сколько.

Многажды она хотела приехать в Варанаси, но каждый раз будто что-то мешало. «Я не доросла тогда ещё до города» – говорит она.

Но вот в один прекрасный день Шив Ганга экспресс остановился на станции Варанаси Джанкшн, выплюнув из себя помятую от бессонной ночи Ашу с её рюкзаками. Вот он! Город – призрак, город-смерть, святая святынь индуизма. И мороз по коже. Безбожно торгуясь, как базарная баба, Аша садится в рикшу и едет на Дашашвамед гат – главный гат (гаты – спуски к воде в виде ступенек, что-то типа набережной) города, его сердце.

Город приветствует меня, – говорит Аша, он будто создан для меня, он принимает меня в себя, впускает, я чувствую это. Я каждой клеткой ощущаю, что город станет для меня фатальным. Но я не могу сесть и уехать, я не в силах сопротивляться. Я и Варанаси – мы одной крови, я – плоть города. Кто тогда мог знать, что мы станем с Банарасом (Варанаси, Банарас (англичане называли Бенарес), Каши – три имени города) единым организмом. Порой он меня отторгает, как инородное тело, порой я в нём задыхаюсь и ненавижу также остро и яростно, как и люблю. Безумное место.

Я иду на Маникарнику – продолжает Аша. (Маникарника гат – главный кремационный гат, место сожжения усопших) Впервые в жизни я вижу смерть так близко. Обёрнутые в шафрановые покрывала тела проносят мимо, задевают меня носилками. Нет ни страха, ни отвращения. Одна из причин, почему я здесь – здесь смерть не страшна, она часть жизни, простая, понятная, обыденная, как завтрак или стирка, ничего особенного. Я вижу горящие на кострах тела, запах сжигаемой человеческой плоти вместе с пеплом впитывается в каждую пору, оседает на волосах. Оглушает удивлением, изумление орёт в уши. Вот череп и кости из костра, вот меня коснулось мёртвое тело, вот пепел осел в горле, пепел от горящего трупа, но я ничего не чувствую. Только изумление от собственной бесчувственности. Нет ни страха, ни отвращения, ни ужаса. Я сижу несколько часов, не в силах уйти, не могу пошевелиться, меня околдовало покоем и тишиной, внутренняя тишина разлилась во мне. Это как медитация. Кто-то приносит мне чай. Я загипнотизировано смотрю на костры, пожирающие тела, на работников крематория, ворочающих кости. И нет никакой грани между жизнью и смертью. Всё есть иллюзия. Я тогда это осознала впервые. НЕ умом поняла, а внутри себя ощутила как святую истину, – продолжает Аша. И в тот момент перестала удивляться, почему у меня нет никаких эмоций. В этом городе смерть не страшна. Напротив, люди ждут её, как праздник. Это осознание оглушило меня. С тех пор Манкарника стал для меня излюбленным местом. Смешно, да, перед тобой груды покойников, а ты сидишь и пьёшь чай, и это само собой разумеющееся. Ведь нет грани. Всё сон. Иллюзия. Майя.

Я понимающе молчала. Хотела, чтобы Аша продолжала. И она после долгой паузы заговорила вновь.

Вечером я пошла впервые в жизни на Ганга аарти, – начала вещать Аша, а я была благодарным слушателем. – Толпа была нереальная, места нигде нет, я опоздала. И тут кто-то меня провёл на сторону реки и поставил под центральное место. И тут я увидела Его. «Так поражает молния, так поражает финский нож… Любовь выскочила на меня из-за угла», я не успела даже растеряться. Представь, звон колокольчиков, музыка, бхаджаны вживую поются, запах благовоний, отблеск огней. И Он. Красивый и идеальный, как Бог. Луна, смешиваясь с огнём, пляшет в его зрачках. Его безумные глаза. Это были глаза бога, смесь детской наивности и умудрённого опытом старика, невыносимая, тягучая смесь, будто абсент тянешь… тогда он таким был… И я смотрела ему в глаза целый час, не в силах оторваться, меня будто приковали к месту, я не видела ничего и никого кроме него. Никто никогда не выдерживает моего взгляда, а он также смотрел на меня, также, чуть не роняя из рук предметы ритуального действа, смотрел, ничуть не беспокоясь, что все заметят, нет, он не смотрел, и я не смотрела, это было занятие любовью глазами. Со мной никогда такого раньше не было.