скачать книгу бесплатно
– Не знаю. Думать будем, – довольно резко ответил Веня и снова заклекотал с главарем аборигенов на непонятном языке.
В общем, мне не оставалось ничего другого, как закусить и выпить, и снова закусить, и… Нет, решила я, обжорство до добра не доведет. Лучше было разведать обстановку, и я, поднявшись на ноги и коротко кивнув Веньке, пошла прогуляться по деревне. За мной тут же увязалась толпа, состоявшая исключительно из женщин, поскольку за столом у них сидели одни мужчины. Угорят они тут или не угорят, а вот с половой сегрегацией у них тут точно не порядок, подумала я.
Деревня оказалась довольно большой, но застроена она была совершенно бестолково. Глинобитные дома с небольшими деревянными дверками лепились друг ко другу, народ, похоже, весь был на площади, где потчевали нас. Я потянула на себя одну из приоткрытых дверей, за которой слышался детский плач. Местные тетеньки мне ничего не возразили, только ахнули и загалдели по своему. Впрочем, если бы и захотели возразить – я бы все одно ни шиша не поняла.
Перешагнув порог (для этого пришлось как следует нагнуться), я оказалась в небольшом внутреннем дворике. Слева был навес, справа и прямо комнаты, а вдоль наружной стены были навалены какие-то тюки вперемежку с большими кувшинами. Пахло чем-то прокисшим, и прогоркшим, и одновременно вспотевшим, и…
Что-то мелькнуло за дверным проемом передо мной, и детский плач усилился.
– Не бойся! – сказала я по-русски, раз они все равно никакого моего языка не понимали, – не укушу! Баю-баюшки баю! Агу-агу!
В ответ на «агу» из двери робко выглянула девчачья мордашка, лет этак десяти, тут же с писком спряталась обратно, а за спиной у меня раздалась приветственная тирада на местном невнятном языке.
Обернувшись, я увидела даму… неопределенных лет, отчаянно жестикулировавшую в моем направлении.
– Ничего-ничего, я только посмотреть, – смущенно сказала я и собралась уже было выйти наружу, как вдруг изнутри дома выскочила та самая девчонка в коротеньком платьице, а на руках она несла совершенно голого и довольно упитанного младенца. Увидев меня, младенец забулькал слюнями и улыбнулся. А девчонка что-то залопотала.
– Плюти-плюти-плют! – вспомнила я про Карлсона и изобразила перед носом младенца что-то вроде козы-дерезы. А он отважно ухватил меня за палец – и вздох восхищения прокатился по толпе местных тетенек.
Ох, лучше бы я этого не делала… В общем, следующие часа два, а то и три мне пришлось старательно обходить дом за домом. Хозяйки были очень гостеприимны, я бы даже сказала, навязчивы. Меня только что не силком волокли (руками, правда, не трогали, ну, почти), совали под нос младенцев разной степени грязности и упитанности, и над каждым надо было сделать козу и сказать: «Плюти-плюти-плют!» Я, было, попробовала «Агу-агу», но мамаша был так разочарована, что немедленно пришлось утешать ее плюти-плютом. За что я была тут же награждена каким-то премиальным пирожком, довольно, впрочем, вкусным, как раз после этой жирной баранины.
Некоторые подводили даже ребятишек постарше, лет трех-четырех, а то и шести, таких же чумазых и голопузых, но тут уж я решительно забастовала. Если надо перетютёшкать всех их младенцев за эту их баранину, то так уж и быть, но воспитательницей детсада я им точно не нанималась! Тем более, пирожки их в меня уже не лезли, и вообще, столько всякой дряни они мне насовали в рюкзачок за эти плюти-плюты…
Приключение было утомительным, но немного забавным. А когда я вернулась к месту трапезы, солнце уже клонилось к горизонту, а Венька – к плечу старейшины. Языком он уже практически не ворочал.
– Культурно отдыхаете? – спросила я ехидно, – а я, между прочим, провела осмотр младенческого населения этой деревни. По моим подсчетам, здесь обитает не менее двадцати пяти грудничков! Большое у них село.
Хотя, может быть, я несколько преувеличила, но уж не меньше дюжины младенцев у них было, это точно.
– Спать пора, – хмуро отозвался Венька, зевая во всю свою пасть и одновременно икая, – Завтра дорогу будем – ик – икскать. Обратно. Ик.
– Как спать?! – в ужасе переспросила я, не представляя, как в таких антисанитарных условиях можно вообще куда-то лечь.
– Молча, – тоном, исключающим пререкания, парировал парень, и снова икнул.
Пришлось тащиться следом за ним в недра сомнительного вида мазанки, прямо у той самой площади. Там нам выдали гору остро пахнущего скотским, а то и человеческим потом тряпья, из которого Венька с третьей попытки свил что-то вроде большого гнезда.
– Ложись давай, – скомандовал он и на всякий случай добавил – Можешь не раздеваться.
Последнее уточнение было совершенно лишним – в таких условиях я и под угрозой расстрела не отважилась бы с себя что-то снять.
– А умыться? – возразила я
– До ветру – в поле, ик. Умыться – в море, завтра, – ответил он.
– А ты-то как? – поинтересовалась я, пытаясь устроиться на импровизированном ложе, чтобы было хотя бы не очень больно и жестко. С умыванием, конечно, был полный пролет.
– А – ик! – глухо ответил Венька, укладываясь рядом, спина к спине, и вытягивая ноги в сторону дверного проема. – Кто войдет – сразу ик! И я его – ик!
– Ага. Спок нок, – пробормотала я в полной уверенности, что бурный день надолго отбил у меня способность ко сну – но в сон я провалилась раньше, чем додумала эту самую мысль до конца.
8
Ох и болела же следующим утром голова! И еще красавица эта зудела над ухом: дескать, напился, ругался… сломал деревцо познания добра и зла, и вот теперь нам не будет обратной дороги. И угаритские народные песни хором с вожаком распевал. А я, между прочим, не просто так пьянствовал, Я, можно сказать, в шоке был. Она бы на себя посмотрела: совсем получился цыпленок ощипанный. Даже жалко ее стало, злиться – ну никаких сил.
И вообще, я не просто с вождем бухал. Я информацию добывал, с большим, надо сказать, трудом. Немногое, правда, прояснилось: времена угаритского величия прошли, город лежит в развалинах, а люди в округе занимаются всё больше простым крестьянским да рыболовным трудом. Наезжают к ним финикийские купцы, за рыбой да за прочей сельхозпродукцией, им привозят импортное барахло. Я всё пытался сообразить, какой это век, но не мог. Я помнил, что процветающий Угарит – это еще до Ветхого Завета. Но насколько раньше? И когда он был разрушен? Ни о каком Израиле они не слышали, об ассирийцах, вавилонянах, персах или греках тоже – словом, попали мы в какое-то безвременье и захолустье, никаких тебе мировых империй, только где-то далеко есть Египет, и он, похоже, в очередном периоде упадка. А они живут запросто своей деревенской общиной, молятся богам, за которых они нас, собственно и приняли. Я, правда, сразу постарался его в этом разубедить.
Всю эту политинформацию мне следовало изложить Юльке – но сначала надо было как-то умыться и привести себя в порядок… Что же они такое подмешивают в свое вино?
В общем, пришлось для начала… наружу выйти. А у входа в дом – уже трое местных, глаз не отрывая, смотрят. Поприветствовали… и за мной пошли, за стену поселения. Неловко даже как-то, хоть и мужики. Отвернулся от них – так один спереди зашел. Ну ладно, думаю, в армии и не так еще приходилось, да еще смотрели, вдруг кто не обрезан, тут уж чего стесняться… И как первый это дело увидел, завопил сразу, побежал куда-то. И старейшину вчерашнего с собой привел.
Тот, поприветствовав меня, перешел к главному на сегодняшний день вопросу:
– Права была дочь кузнеца, о мой господин! Я сказал в сердце своем, что мала она и неразумна, и глаголет пустое, но вот, ты мочишься к стене, как один из смертных! Увы нам, ибо ты и вправду не сын бога!
Наконец-то разобрались, а я ведь сколько им толковал: «сын Адама, дочь Евы»… нет у них никаких Адама и Евы. Куча всяких богов и предков есть, а этих не было и нет. Только не в том я был состоянии, чтобы диспуты богословские вести. Эх, рассольчику бы…
Дома меня ждала с кучей недоумений Юлька. Собственно, главных вопросов было три: кто же это я такой, что так хорошо на местном наречии размовляю, где мы вообще оказались и как отсюда выбраться. Кажется, до нее, наконец, дошла вся серьезность нашего положения.
Первое объяснить было проще простого: израильтянин я по паспорту, современным ивритом владею свободно. Библейский от него не сильно отличается. Ну и способности у меня кое-какие к языкам… Я же еще маленький был, когда родители эмигрировали в Израиль. Только не прижилось мое семейство на «исторической родине», потянуло на доисторическую, то бишь в Россию. Так что три года назад перебрались мы обратно в Москву, благо, гражданство сохранилось российское, а знания и навыки – израильские, лично у меня. Тосковал первое время сильно по родным пальмам и кактусам… Трудно все-таки в двадцать пять менять страну проживания.
У меня вообще-то только одна бабка еврейка по материнской линии, чтобы признать меня евреем – вполне достаточно, чтобы гражданство израильское дать – тоже. А семья была русской, конечно, по культуре и по языку, кроме нескольких слов на идише, и не знал никто ничего. Ну вот и окунулся я в израильщину по самую макушку. Дома – по-русски и только по-русски, в школе на иврите, на улице вообще на всех языках сразу, и по-арабски тоже.
В армии повезло служить в «Голани», в бригаде спецназа. Так что с территорий мы не вылезали, там этот бытовой арабский очень пригодился. Да и после армии работал на стройке, а там кто рабочие? Те же арабы. Вот и выходит, что два семитских языка знал свободно, третий, арамейский – немного по книгам учил, просто интересно стало. Язык Христа, в конце концов. Ну, а где два с половиной, там и три, и четыре. Тем более, финикийский и древнееврейский – их можно считать разными ханаанскими диалектами, настолько похожи. Зато вот угаритский язык от них сильнее отличается, хотя все равно очень близок, ну как польский или даже украинский к русскому. Привыкнуть можно быстро. Со старейшиной мы так и говорили: я ему слово на иврите, он мне на финикийском. Только Юлька очень удивилась, когда про утренний мой туалет узнала. И, ужасно смущаясь, спросила, как это такая мелочь нас лишила божественного статуса. Что ли боги как-то иначе нужду справляют?
Боги… да кто их разберет, этих богов языческих, чего они там только не вытворяют. Только был такой случай у институток в России XIX века: приходил к ним в Смольный некий архиепископ или даже целый митрополит. Ну, и зашел в туалет. А одна барышня, как увидела его выходящим из туалета, в обморок хлопнулась. Не то, чтобы она его не считала человеком, но просто совместить не могла: как это митрополит – и в туалете? А уж сын бога, который так запросто… Да и «мочащийся к стене» – библейское, между прочим, выражение. Так называли мужское население, которое в случае непорядков беспощадно вырезалось, а женщин и младенцев угоняли в плен. Вот когда разглядели нас с Юлей по этой части – тут им и стало всё ясно. Слишком всё прозаично, в «банта илима» таких не берут.
– Ну ладно, – хихикнула Юлька на мои объяснения, – … а как ты этому самому Ибирану объяснил, откуда мы тут взялись?
– А как ему было объяснить? «Мы из будущего»? Нет у них такого понятия. Вот просто нет. «Мы колдуны, пророки, волхвы, гадатели» – это до тонкостей различается у них. А будущего нет никакого. Сказал, что мы из далекой северной страны Русийя, где много всяких волшебств, и что случайным колдовством занесены в его деревню, но хотим им только добра, а пуще всего – вернуться назад. Он согласно закивал: конечно, и грозы, и дожди, и вообще всё волшебное приходит именно с севера (а на их языке ведь «север» – это просто гора Цафон, и точно так же в иврите). Там живут боги, и нет ничего удивительного в том, что на самом далеком севере есть совсем волшебная Русийя, много цафонистее Цафона. И он, конечно же, выдаст нам лучших ослов и велит напечь лепешек и навялить мяса в дорогу, чтобы мы… Тут я просто застонал. Им невозможно было ничего объяснить. Может завтра мы залезем в ту же дыру, и…
– Пошли! – радостно воскликнула она, – давай скорее!
– Погоди, – смутился я, – а погулять тут, посмотреть? Мы ж вроде как на экскурсии? Вот и попали в такую прямо экскурсию…
– Ну, знаешь, безопасность прежде всего! – отозвалась она, – и вообще, если найдем портал…
– Что-что?
– Ну, дырку временную, если найдем ее, мы же сами сюда экскурсии будем водить! И вообще придумаем кучу всего интересного. Только надо найти местечко. Пошли, проверим!
– Даже без завтрака?
– А что на завтрак?
– Да не знаю… то же самое, наверное. Мюслей и творожков не видать в окрестностях. Зато, кажется, есть рассол от овечьего сыра… рассольчику холодненького ща…
– Ну ладно, – смилостивилась она, – после завтрака проверим, а то тут некоторые в состоянии тяжкого похмелья…
И мы проверили. Ну что, надо описывать результат? Или и так ясно? Мне отчего-то понятно было сразу: ничего не выйдет… Юлька только таскала меня наружу и снова внутрь, будто это комп заглючивший, будто можно этот «портал» было перезагрузить.
– Расскажи ты теперь про себя, – попросил я ее, когда мы, усталые и недовольные, сидели на камушке снаружи, – кто ты?
– Да что тут особо рассказывать? – пожала плечами она. – Обычная москвичка, родилась, училась, не состою, не привлекалась, без вредных привычек… ну почти. В свидетельство о рождении чуть было не записали меня под именем «Перестройка», хорошо, бдительная мама опередила папеньку-шутника. Вот и о возрасте не надо спрашивать. Это у нас 86-й или 87-й, стало быть, год рождения, а нынче у нас на дворе 2008-й… Тьфу, то есть не нынче, а там, откуда мы. А Юлька продолжала:
– Ну что еще? Работаю вольной художницей, книжки оформляю, когда заказы есть. Еще верблюдов леплю всяких-разных, важным людям на сувениры. Вот в кои-то веки вырвалась в загранку, когда финансы наконец позволили, а дальше ты сам все знаешь…
А потом Юлька потащила меня купаться. Ну правильно, раз мы тут оба в отпуске, и пляж рядом, чего ж не пользоваться? Пляж оказался нудистским и поначалу чисто женским. Я даже решительно был настроен не подглядывать… честно, был. А потом полчаса из моря не вылезал: охладиться требовалось от одного такого вида.
Странно, если разобраться, мы себя вели: вот люди попали в прошлое, в какую-то совсем незнакомую страну, и непонятно, как оттуда выбираться, и как вообще там устраиваться, пока не выберемся. А внимание обращают на сущую ерунду. Или не ерунда это была, если судить по продолжению?
9
Следующие несколько дней прошли как во сне. В тяжелом, нудном сне, когда хочется проснуться, и не можешь этого сделать… У меня в голове наступил полный вакуум и сквозняк. Метаться все равно смысла никакого не было. Фиг его знает, где мы на самом деле, что за люди вокруг, чего от них ждать. И самое правильное было уподобиться ящерице на солнышке, замереть и наблюдать… А когда хоть немного информации наберется, то тогда уже что-то предпринимать. И потом, я ж не сама по себе туда попала, а с мужчиной – ну так чего самой-то рыпаться? Тут матриархатом и не пахнет, так что есть мужчина – вот пусть он и командует, а дело женщины покоряться. Разве не так?
Только напрасно мы под его командой (и по моей инициативе) обследовали ту самую пещеру, и вылезали обратно, и опять лезли, и фонарик пробовали включать, пока батарейки не посадили, и даже зажигалку, и вообще чего только не делали. Ни-че-го. Не работает волшебство дважды. Перепачкались в этой пещере как черти, я другую коленку расцарапала до крови, а дыра во времени открываться не пожелала категорически.
Мамочки, где моя Москва, где уютный мой бложик, где чашка кофе, где шумные таджики с отбойным молотком под окнами? Я даже на гастарбайтеров согласна, лишь бы оказаться дома, в своем городе и своем времени… А ведь, судя по всему, в родных наших краях ледниковый период в разгаре и мамонты на каждом шагу попадаются. Венька только ржал, гад, надо мной ржал, расписывая прогулку мамонта по Боровицкому холму.
Нет, принимали нас замечательно, просто роскошно принимали, по местным-то меркам. На второй день зарезали барашка, на третий козленка, шашлык от пуза, разожраться можно на такой кормежке килограммов до ста. Все-таки ничего лучше жаренного ягненка человечество за последние веков тридцать так и не придумало. Пили всё больше вино, сильно разбавленное водой – вместо чая, кофе и вечернего кефира. Впрочем, что-то кисломолочное тоже давали, вроде айрана. Поселили нас в доме самого старейшины, в его комнате, он ради такого дела переехал в подсобку, выселив из нее парочку младших домочадцев не то слуг. В общем, местные пять звезд, all inclusive. И купайся-загорай по самое нехочу.
Только одна беда: задерживаться мы там вовсе не собирались. Даже, можно сказать, ровно наоборот. Выбраться бы из этой первобытности поскорее… Нет, я вовсе не привыкла к рублевской роскоши, и нет у меня вилл от папы-нефтемагната (от диссидентсвующего учителя музыки в отставке их не дождешься), но и сон на жестком полу, среди ароматов сомнительной свежести, равно как и полное отсутствие сколько-нибудь человеческих средств гигиены, меня повергали в уныние.
Ну да, море, всё здорово – а что потом делать с солью, тонкой пленкой покрывшей все тело? И чем, позвольте полюбопытствовать, можно волосы мыть? За банальную бутылочку какого-нибудь Л’Ореаля я была готова отдать все сокровища мира, но увы… Тетки тут для гигиены золой какой-то натирались, смешанной с глиной и чем-то еще, а волосы оливковым маслом смазывали – я так не рискнула.
К тому же скоро пришлось нам побороться в последствиями здешней антисанитарии. То ли слегка немытые руки были тому виной, то ли йогурт местный, но уже на второй день скрутило нам с Венькой животы весьма основательно. Вот когда я возблагодарила маму за ее извечное «бери на юг побольше таблеток от желудка». Аптечка моя походная на сей раз нас очень выручила. Запас оказался не сказать, чтобы очень велик, но на первый случай выручить все-таки мог. «От головы», «от живота», «от простуды», «от горла», всякого рода пластыри и бактерицидные примочки – это все у меня лежало с специальной непромокаемой аптечке. У Веньки тоже нашлась при себе пара таблеток аспирина, порядком замусоленные леденцы от кашля… и на этом все.
Негусто, что и говорить.
– Нельзя нам, Юлька, тут болеть, – резюмировал Венька, – Мы ж только своими лекарствами лечиться умеем, и то едва-едва. Того, что у нас осталось, ни на одну серьезную хворь не хватит.
– Слушай, но они же тут как-то лечатся и при этом выживают, – парировала я, и нарвалась на вполне предсказуемый ответ:
– Выживают… многие. Вот ты давай и учись у знахарок местных. Язык только сначала выучить надо. Ну хотя бы финикийский, международный. Хочешь, уроки буду давать?
А что еще оставалось делать? Французский в школе учила, английский маленько самоучкой, а толку теперь от этого ноль. Лучше бы заранее разучила способы открывать дыры во времени! Только нигде такому не учат, к сожалению. Оставалось шляться по окрестностям, вдруг на портал этот самый набередем?
И вот на третий не то четвертый день, притомившись от безрезультатных поисков, мы возвращались к родимой деревне. Мда, с чего это она для меня родимой стала так быстро?
– Слушай, Вень, – сказала я. – Мне тут одна мысль в голову пришла, в порядке бреда…
– Ну так может, пусть она там так и остается? – ехидно поинтересовался не менее уморившийся парень, – Раз уж это бред…
– Да ну тебя, балда, – я запустила в него подвернувшимся камушком, но промахнулась, и все-таки продолжила, – Может, нам действительно петух нужен?
– Какой петух? – обалдело уставился на меня Венька. – Юльк, ты того, не перегрелась, часом?
– Какой-какой, красный, – ворчливо ответила я. – Ты что, Акунина не читал?
Этот игнорамус отрицательно помотал головой, всем своим видом демонстрируя, что слыхом не слыхал ни о существовании писателя Акунина, ни о похождениях героической монахини Пелагеи. Пришлось рассказывать.
– Ну ты даешь! Культовая же книга была, по ней все вокруг с ума сходили несколько лет назад. Ты что, про Пелагею вообще не слышал ничего? Даже не знаешь, кто это такая?
– Кажется, певица, – ответил он неуверенно, – а что, нет?
– Сам ты певица! – возмутилась я. – Это наша мисс Марпл, даже покруче ее. Ну, короче, она монахиней была, только ее постоянно в авантюры всякие затягивало. То убийства расследовала, то еще чего. А потом там в наше время… ну, то есть, не в наше, а в 19 век… занесло пророка одного древнего, Мануйлу. Короче, оказалось, что в Евангелии все совсем неправильно написано, и она за ним потом туда назад отправилась, чтобы его спасать. Вот они там тоже через всякие такие пещеры туда-сюда мотались, только у них еще петух был, без него ничего не получалось.
– Неправильное Евангелие? А кто такая мисс Марпл? – спросил он, и мне стало понятно, что разговор может затянуться надолго, – ну вот Дэна Брауна я знаю, хотя и не читал.
– Мисс Марпл – это ж у Агаты Кристи, ты чтоооо! – возмущенно завопила я. – Твой Дэн Браун – плагиатор жалкий, чужие идеи тырит. А Мисс Марпл – это бабка такая чумовая была, самые сложные преступления распутывала как нефиг делать, где никакие следователи разобраться не могли.
– А Пелагея? Она тоже у Кристи? Ты извини, я вообще детективы как-то не люблю.
– Пелагея – это у Акунина, – я начала терять остатки последнего терпения. – Что-то ты, Венечка, совсем от литературы отстал, позорище этакое! А Евангелие – да, неправильное, на самом деле все совсем-совсем не так было, и вообще, казнили совсем другого человека, ясно? Потому что Тот – спасся, случайно в наше время провалился.
– У Акунина… – в его голосе послышалось какое-то даже не то чтобы сомнение, а ирония, – ну и что, кого там у Акунина казнили? Петуха или Пелагею? И вообще, как нам это поможет?
– Да какая разница, кого там казнили? – я топнула так, что в сторону фонтанчиками брызнул песок. – Петух нам нужен, причем красный. Без него переходы во времени не получаются. Пошли у аборигенов поспрошаем, может, у них такое все-таки водится, а?
– Вот в нашем далеком будущем некоторые евреи верят, – серьезно ответил Венька, – что когда придет Мессия, он принесет в жертву красную корову. Абсолютно красную, рыжую, то есть, без единого волоска другого цвета. И когда рождается рыжая-рыжая телочка, вокруг нее собираются всякие раввины, осматривают ее и ищут черные и белые волоски. Разумеется, несколько таких находят. Значит, корова не та и Мессия еще не пришел. Клевая отмазка, да? Вот и с петухом ничего оригинального у твоей Пелагеи Марпловны. Не найдем такого. Да и вообще, ты что, всерьез в это веришь? Мы сюда-то безо всяких сельскохозяйственных достижений попали, значит, и обратно так же можно пройти. Только надо найти, где.
– Да причем тут коровы твои? – отмахнулась я. – Коровы тут совершенно не при чем. А петух вполне мог где-то в кустах гулять, а мы и не заметили. Ну Вень, ну тебе что, жалко, что ли? Ну давай версию с петухом проверим, зря что ли в книжках пишут?
– Давай проверим, – кивнул он, – если найдешь красного петуха, сразу его тащи сюда. Даже подскажу тебе, как это спросить на местном наречии, или, вернее, на библейском иврите: «хайеш лакем тарнеголь эдом», ну или как-то так примерно… нарисуй им, они поймут. Слово «тарнеголь» ужасно древнее, между прочим, в западно-семитские языки пришло из аккадского, а в нем оно из шумерского «тар-лугаль». А это по-шумерски «птица-царь». Они тут уже шумерский забыть успели, если вообще когда-то знали, но слово должны понять. Видишь как, птица-царь! А ты его резать собираешься ради какой-то Пелагеи!
– Да не собираюсь я твоего царя резать, вот еще! Мы его просто в пещеру затащим, чтобы коридор времени открылся, и пусть живет себе дальше. Что ж я по-твоему, совсем живодерка, что ли? – идиотизм нашего разговора начал меня несколько утомлять, – Ну ведь всюду же говорится, что для коридоров времени нужно что-то магическое – зелье или животное, или заклинание. Ну помнишь, в «Пришельцах», фильм такой классный был с Рено и Клавье, они тоже в будущее попадали с помощью магического пойла и заклинаний. Но на такой сервис нам с тобой тут точно рассчитывать не приходится, будем своими силами обходиться. Точнее, петушиными…
– Вообще-то я не знаю, как у Акунина, – рассудительно ответил Венька, – но в этой культуре обязательно надо кого-нибудь зарезать, сжечь или на худой конец замуровать, чтобы что-нибудь получилось. Жертва называется. И это хорошо еще, если только петуха. Тут знаешь, как города основывают? На детских телах. Приносят в жертву ребенка и ставят на нем ворота. Вот, например, в Иерихоне так было. Об этом твоя Пелагея не рассказывала?
– Ты что, серьезно? – с ужасом уставилась я на него. – Нет уж, вот чего нам точно не надо – это человеческих жертв. И… и что, наша деревня тоже вот так основана?
– А откуда ж я знаю, – отозвался Венька, – деревня, может, и нет… Наверное, только большие города. Маленькая деревня – маленький ритуал. Большой город – большой. А уж когда…
Но договорить Венька так и не успел…
10
В общем, не было для нас другой пещеры. И люка в потолке, и телепортатора, и чего там еще – тоже. Так что оставалось нам ждать у моря погоды, или перехода, или как оно называется, и где он будет, и когда – угадать было невозможно. Игла в яйце, яйцо в утке, утка в… да кто ее знает, где она, эта утка, а вот мы, похоже, в полной заднице.
И значит, предстояло нам в ней обустраиваться всерьез и надолго.
Даже тосковать по дому в первые дни было некогда. Что есть и пить, где спать – об этом пока заботились местные угаритяне, но дальше-то что? Как мы будем добывать себе пропитание? Вообще-то я неплохой мастер по ремонту, я бы старейшине построил такой коттедж – загляденье! Пусть даже и без техники, одними руками, но только две вещи мне были необходимы. Первая – это электросеть напряжением в 220 вольт, а вторая – хороший магазин инструментов и стройматериалов поблизости. И той, и другой оставалось ждать всего-то несколько тысячелетий… И что толку от моих навыков работы с гипсокартонном и керамогранитом, если тут дома строят из палок, глины и соломы, в лучшем случае – из камней?
Да, я мог бы рассказать им в общих чертах всю историю древнего Ближнего Востока – но она была им совершенно не интересна. Я ведь даже не знал, в какой точке этой истории находились мы сами: филистимлян они уже встречали и, похоже, люто ненавидели, а вот ассирийцев еще нет. Стало быть, разброс примерно от XII до VIII века до н. э., точность потрясающая. Даже и знай я дату с точностью до года, что бы я им сказал? Ребята, через столько-то веков тут будет такая-то империя, а еще через столько – такая… Да им сказки про небожителей с горы Цафон слушать было интереснее.
Вот и выходило, что все мои замечательные познания были им либо не нужны, либо напрямую завязаны на технологии двадцать первого века. Причем нашей эры. Пришло мне было в голову обучить их алфавитному письму и алгебраическому счету, но… что станут они записывать, что считать? Баранов и так сосчитают, по старинке, а если вдруг захотят записать сказки местных бабусек, то им вполне хватит и угаритского клинописного письма. И, между прочим, алфавит в Угарите уже был, клинописное консонантное письмо, только я его не знал, конечно. Для каждого согласного звука свой клинописный значок, а гласные им лишние, и вообще всё лишнее, что знал я и умел.
Я даже задумался в какой-то момент: а не начать ли мне проповедовать им единобожие? Это вроде как актуально в языческом мире? И они уже вполне созрели по уровню культуры… И тут же сам ужаснулся своей мысли: ну да, явились все такие прекрасные дети богов из дыры в земле, пощелкали фотиком и зажигалкой, а потом взяли да и основали новую религию. Через три тыщщи лет археологи откопают наше с Юлькой святилище, а рядом – кости принесенных в жертву баранов, и хорошо еще, если только баранов, а не людей. Если здесь есть филистимляне, значит, уже был Моисей, уже есть где-то вера в Единого, и вот уж точно не след мне тут Моисею конкуренцию создавать.
