Бюджет на всю жизнь (сборник)

скачать книгу бесплатно


По пути зашли в магазин. Купили две бутылки шампанского и три водки, колечко краковской колбасы и пару шоколадок.

Придя домой, снова засели за телефон.

И опять им катастрофически не везло. Правда, в этот раз немного по-другому: все подружки были дома, но либо болели, либо были заняты. Но друзья пока не горевали – выпивали, закусывали, рассказывали друг другу байки о своих «великих победах».

– А вот с этой, которой только что звонил, я три дня «зажигал», не спал ни одной минуты. Она бы приехала, но понимаешь… Болеет, выглядит неважно. Не хочет позориться.

– А я с той, которая сказала, что уезжает на похороны бабушки, так «зажигал», что она взмолилась: «Дай передохнуть».

– А я вот с той, которая завтра…

– А я вот с…

– А я…

Так никого и не вызвонив, они, изрядно выпив, уснули на диване одни.

Утром пошли похмелиться пивком. В кафе, несмотря на ранний час, было уже шумно и многолюдно. Подсели к двум симпатичным девушкам – они тоже пили пиво. Слово за слово, предложили им прогуляться до Бориной хаты. Девочки не возражали, но попросили деньги вперед. На эту нетактичную просьбу Борис с другом обиделись.

Может, они бы и не обиделись, если бы у них двести долларов было.

Обиженные, вернулись к своему пока еще любимому телефону, к своим пока; еще нужным записным книжкам, к своим пока еще живым надеждам.

Но судьба решила: раз уж смеяться, так уж смеяться до конца, и их двухчасовые переговоры с прекрасной половиной человечества опять ни к чему не привели.

День шел к концу, а результата не было.

Перемежая звонки рассказами о своих подвигах, со временем они заметили, что их истории стали повторяться, а потом и вовсе перепутались так, что уже было не понятно, кто же из них когда и с кем был, настолько их истории стали похожи одна на другую.

Стемнело.

Решили прошвырнуться по местной улочке. В центр что-то уже не тянуло. Но и этот поход по закоулкам результата не дал, кроме разве что привязавшейся к ним бомжихи, которая предлагала за стакан портвейна показать «райское наслаждение любви».

Сергей тут же послал ее куда подальше, но Борис, одурманенный «райским наслаждением» и коктейлем из пива, шампанского и водки, хотел уточнить, что же это такое – «райское наслаждение любви». Он пообещал, что нальет стакан, но сначала она должна хотя бы намекнуть, что его ждет.

Женщина, почувствовав, что на нее клюнули, повела Бориса на крышу пятиэтажной «хрущевки». Когда они залезли туда, она указала на лохмотья за трубой и произнесла:

– Вот мой рай. И здесь, глядя на звезды, ты получишь кусочек «райского наслаждения».

– Да??? – удивился Борис и, дав ей пинка, спустился вниз.

– Ну что, побывал в раю? – спросил его Сергей.

– Да. Ты знаешь, там, оказывается, была ее подружка, вполне приличная и молодая девка.

– Да ты что? – подпрыгнул приятель.

– И что?

– Ничего. Я в порядке.

– Я тоже хочу, – и Серега рванул на крышу.

– Стой! – тормознул его Борис. – Я пошутил.

Дома, сделав для приличия пару звонков, они легли спать. Правда, перед этим традиционно рассказали друг другу, как их любят женщины.

Утром у Бориса неприятно защемило сердце: до приезда жены остался один последний день. Друзья даже похмеляться не пошли – допили то что было и решили разойтись.

Не глядя друг другу в глаза, попрощались, вяло пожав руки.

Борис захлопнул дверь и решил навести порядок в квартире. Прошел на кухню. Там полная пепельница окурков, гора грязной посуды, куча пустых бутылок.

Только открыл воду, как в дверь позвонили:

«Кто это еще?», – удивился Борис.

Не спрашивая, зло открыл дверь.

На пороге стоял только что ушедший от него друг, сияющий как юбилейная медаль, и торжественно обнимал двух шикарно-красивых блондинок.

– Вот, смотри, что я принес, то есть привел.

Обалдевший Борис пропустил всю троицу в квартиру.

Девушки прошли в зал.

– Где ты их откопал? – зашептал Борис.

– Не поверишь. Просто чудо какое-то. Выхожу я от тебя, только завернул за угол, а мне навстречу они. Вера с Люсей. Я с ними месяца два назад у приятеля на свадьбе познакомился. Так мы с ними там «зажгли». Только телефоны я у них тогда не взял. А тут как снег на голову. Я им: «Девчонки, у меня друг один в квартире от тоски умирает». А они переглянулись и говорят: «Нам как раз делать нечего. Пойдем лечить твоего друга».

– Дай я тебя расцелую, – закричал Борис и от избытка чувств прижал к своей груди товарища.

Работа закипела.

Девушкам предложили присесть на диван.

Вновь накрыли на стол, включили музыку. Достали из заначки нетронутую бутылку шампанского.

Девчонки выпили, закусили конфетами, разговорились. Стало весело и шумно.

Разбившись по парам, перешли к танцам. Перед этим зашторили окна, создав интим.

И в тот момент, когда Борис сообщил другой танцующей парочке, что они с Верой решили посмотреть мебель в соседней комнате, при этом попросив не мешать их осмотру, со скрипом открылась дверка шифоньера и оттуда вышла женщина.

Все замерли. Даже музыка, казалось, стала тише.

Женщина, как привидение, в полумраке подошла к окну, резко распахнула шторы и, обернувшись к застывшим парам, громко сказала:

– Здравствуй, милый!

Борис затряс головой, еще шире открыл глаза и упал в обморок.

У окна стояла его жена.

Когда он пришел в себя, дома было уже все тихо и спокойно. Он лежал на диване, закутанный в одеяло, голова была накрыта мокрым полотенцем.

Жена деловито прибирала комнату. Увидев, что муж открыл глаза, она подошла к нему, поправила подушку под головой и сказала:

– Лежи спокойно, милый. У тебя были такие трудные дни. Тебе сейчас нельзя волноваться.

Борис опять потерял сознание.

Это уже потом она рассказала ему, как она, заранее договорившись с родственницей, передала ей в поезде детей, чтобы та отвезла их к бабушке, а сама сошла на ближайшей станции, где наняла машину и приехала к своему родному дому. Она заняла позицию наблюдателя у подъезда соседнего дома и, когда Борис с приятелем пошли прогуляться по бродвею, быстро и незаметно проникла в квартиру, спряталась в шифоньер и трое суток просидела там, слушая пространные истории о любовных похождениях своего мужа и его товарища.

В те моменты, когда они уходили из дома, она спешила в ванную умываться, кушала и отдыхала от душного шифоньера.

Она узнала многое. И Борис понял, что вся его тайная жизнь с именами, адресами, явками и телефонами теперь в памяти этой хрупкой женщины.

Это был удар, от которого Борис едва оправился.

А оправившись, навсегда избавился от своей прошлой «болезни» изменять своей жене, хотя приобрел новую – маниакальную привычку по открыванию дверей, в основном шкафов и шифоньеров, в любом помещении, куда приходил сам или куда его; приводили.

И если раньше с виду он был вполне нормальным человеком, то теперь, приобретя новый недуг, стал человеком со странностями. А это не всегда приятно не только ему, но и близким.

Поэтому теперь и не знаем, что лучше: прошлая его болезнь или сегодняшняя. Да и, вообще, непонятно, по-честному, болен он был раньше или больным стал сейчас.

Зеленое пальто

Когда я слышу утверждение, что все мы родились из гоголевской шинели, мне становится жаль себя. Я-то точно родился не из шинели, а из маминого зеленого пальто.

Поэтому я, значит, не как все.

Или все не как я.

Или все же не все мы родились из гоголевской шинели. А кто-то, как и я, родился из маминого зеленого пальто.

Господь Бог определил мне семью, где отец пил каждый день, а мама изводила себя зарабатыванием денег на пропитание нашего святого семейства, обшивая соседей, знакомых, полузнакомых и подруг знакомых.

В семейство входили одни женщины: мама, две мои сестры – старшая и младшая и парализованная бабушка, которая была такая старая и так долго лежала без движения, что никто не помнил, чья она родственница, мамина или папина.

Про отца я точно не мог сказать кто он, мужчина или женщина. Так как в баню я ходил с мамой. Отец вообще не мылся и даже не умывался. К тому же он сам утверждал, когда гонял маму из угла в угол, что не имеет никакого отношения к рождению детей.

Вот так мы и жили весело и дружно в небольшой комнате двенадцати метров и с кухней размером с небольшой холодильник.

Правда, холодильника у нас не было. Просто он был нам не нужен. Мы успевали съесть все, что готовилось и покупалось раньше, чем все это успевало испортиться. Отец же с похмелья выпивал и помои.

Так что нам и мусоропровод был не нужен. Его, правда, и не было в нашем одноэтажном доме.

Это на счет еды.

А одежду мы носили по очереди.

До школы мои сверстники вообще не подозревали, что я мальчик, потому что я с пеленок носил обноски своей старшей сестры, что меня вполне устраивало, так как благодаря этому, я свободно ходил в женские туалеты, чем полностью удовлетворял свои детские мужские потребности.

Когда я пошел в первый класс, мне мама из бабушкиных трусов сшила первые брюки, которые с большим удовольствием донашивала моя младшая сестра. Кстати, она пользовалась не только моими обносками, но и моим опытом в посещении туалетов, только уже мужских.

И, наконец, в пятом классе к зиме у меня появилось пальто. Появилось оно не оттого, что кто-то заметил, что я мерзну зимой. Отцу вообще всегда было жарко. A мама не выходила из дома. Шила и шила дни и ночи напролет. И, как мне казалось, она даже не знала что на улице. Зима или лето? И все же, когда я пятый раз переболел воспалением легких, то тетя врач сказала, что без теплого пальто следующую зиму я не переживу.

Мама сжалилась надо мной и достала из сундука свое девичье зеленое пальто, щедро пересыпанное дустом. «Его она берегла в приданое моей старшей сестре». Села за швейную машинку и, горько плача над нереализованным приданым, за ночь сшила мне зимнее зеленое пальто.

Мама плакала скорее не из-за того, что ей было жалко это пальто для меня, а скорее из-за того, что поняла наверняка, что старшей ее дочери никогда не выйти замуж – она была круглой идиоткой. В свои семнадцать лет она считала, что дети – это наказание божье, а мужчины вообще все рождаются сразу пьяными. К тому же, после того как отец, перепутав ее с мамой, несколько раз припечатал сестру к стене, она посчитала, что замужество – это не самая светлая страница в жизни женщин.

Из-за этого сначала она боялась говорить с мальчиками, затем с юношами, а когда надо было говорить уже с мужчинами, она и говорить-то совсем разучилась, только испуганно смотрела, как двуногие существа в штанах появляются и исчезают в поле ее зрения. Поэтому она тоже не возражала против перешивания ее приданого.

Утром перед школой я это пальто одел.

Было оно ядовито-зеленого цвета. Почти как лицо отца с тяжелого утреннего похмелья.

Мой выход в зеленом пальто произвело фурор среди моих ребят-соратников. Я был ярким пятном, полыхающим зеленью на белом снегу.

Все сразу вспомнили мое девичье детство.

И в этот день я узнал много нового о моих половых пристрастиях, выраженных через мою одежду. Но даже выбитые зубы сверстников не-сделали мое пальто другого цвета. Оно осталось все таким же ядовито-зеленым.

Я был, наверное, единственным юношей во всем нашем городе, имеющим пальто такого цвета.

Когда кулаки мои покрылись сплошными шрамами, а зубы моих сверстников кучами валялись по закоулкам, я понял, что причина моей травли не в них, а в моем пальто.

И даже не в пальто, а в маме, которая его сшила.

Или даже не в маме, а в сестре, которая не смогла выйти замуж.

Или в отце, который пил чаще, чем дышал.

Или во мне, который родился не вовремя и не там. Наверное должна была родиться девочка, которая и носила бы это зеленое пальто по праву. Но ошибочно родился я.

Моя же младшая сестренка, в силу того, что донашивала одежду за мной, была больше похожа на мальчишку. Правда, только в одежде.

Но и она с завистью смотрела на мое зеленое пальто мечтая поносить его. Это было видно по ее рисункам, где она рисовала себя только в зеленом пальто. Я даже испугался за свою жизнь, как бы она не прирезала меня ночью папиной опасной бритвой, которой днем точила свои цветные карандаши.