Ребус

скачать книгу бесплатно

– Ого! – цокнула языком журналистка, а иллюстратор смешливо зафыркал, не отрываясь от зарисовки.

Андра поведала о процессе, а корреспондентка быстро строчила в блокноте тезисы. Мимо них пробежала почтовая лиса с капсулой на ошейнике.

– Быстрее! – пискнула Одора художнику.

– Мы же хотели развернутую…

– Развернутую с утра, сейчас быстро в номер! «Пергамент» уже пустили лису!

– «Пергамент» делает всё без иллюстраций, – пробурчал художник, заканчивая с рисунком.

Он засунул карандаш за ухо и начал аккуратно сворачивать рисунок в трубочку, пока Одора доставала из переноски голубя и нащёлкивала ему адресный код, запихивая исписанный листок блокнота в капсулу на шее птицы. Андра снисходительно улыбалась, наблюдая за приятелями из прессы. Когда в капсуле голубя оказался и рисунок, ученая птица мигом снялась с пальца Одоры и устремилась в редакцию «Точности».

– Фух, – прокомментировал иллюстратор. – Остается надеяться, что наши опередят «Пергамент».

– Новый редактор очень быстрый, – неуверенно улыбнулась Одора.

– Не такой, как голубь, – качнул головой Дитр. – Смотрю, вы потратились на новых почтовых животных? Раньше у вас была сигнальная собачка.

– Крайне нестабильная тварь. Чудо вообще, что мы изловчились научить её различать коды. Всё тявкает и тявкает, – сказала Одора.

– Сигнальная собачка должна охранять особняки от воров, а не носить почту, – мягко проговорила Андра. – Хотя дорогая Равила утверждает, что Ребус выучил даже шёлкового паука какому-то особо сложному почтовому коду. Завтрашний свидетель, как я уже сказала, все поведает в красках. Ну что же вы стоите оба? – она всплеснула руками, увидев, что журналисты мечтательно косятся на лавочку. – Мы целый день сидели, а вы целый день были на ногах на площади.

– Вы садитесь, а мы постоим и всё расскажем, – поддержал её Дитр.

Одора и художник благодарно обрушились на лавочку. Одора с улыбкой пролистала блокнот и нашла вопросы для развёрнутого интервью. Андра поведала о своём отношении к деятельности Песчаного Освобождения. Она была известной противницей войны с кочевниками и расширения Конфедерации за счёт пустынных территорий, издревле принадлежащих другим народам.

– И знаете что? В те годы Конфедерация особо яростно истребляла коренное население под предлогом борьбы с демонологами и другими опасными жителями пустыни, а также соревнованием с Гралеей за полные ископаемых земли. Я склоняюсь к мысли, что Круста и ей подобные вполне могли использовать Ребуса – и против кочевников, и против его соплеменников с севера.

– Как они могли с ним договориться, ваша теория?

– Это… Пусть лучше Дитр ответит, он у нас эксперт по маньякам, – Андра дёрнула друга за рукав, чтобы он не сопротивлялся. Но он сопротивлялся:

– Слушай, это твоё интервью…

– А давайте! – Одора радостно сложила ладошки – ни дать ни взять муха, потирающая лапки. – Парцес, я вас очень прошу, это же будет просто прекрасный разворот! Расскажите, почему Ребус мог сотрудничать с Песчаным Освобождением? Какая ему была от этого выгода?

– Ребус… – Дитр прищурился и посмотрел вдаль, где фокусник развлекал прогуливающихся по скверу после работы чиновников с Центральной площади. – Сомневаюсь, что там была какая-то сделка или что-то вроде того. Знаете, заключать сделки с Ребусом было всегда чревато – как в древних сказках про демонов. Это всегда выходило боком. Ребус был не совсем человек, логика у него была противообщественная. Как я понял из рассказа и писем Крусты, она была для него… ну… он имитировал с ней дружбу, играл в людей.

Вдруг в глазах у Дитра потемнело, как при обмороке. Пропали из виду сквер с фокусником, Андра, журналисты, даже небо над деревьями – и то кануло во мглу. Гадкая, липкая вонь наполнила его разум, и если бы мысли могли вонять, он бы подумал, что это не игра воображения. Всем своим существом он сопротивлялся тому, что рвалось из него наружу через все поры его кожи – что-то чужеродное, враждебное, паразитическое. Неимоверным усилием воли Дитр вернул себе контроль над разумом. Он снова был в сквере перед журналистами и Андрой, в окружении сладких запахов клонящегося к закату дня.

– У вас не будет выпить? – вдруг спросил он. – Каждый раз, когда я вспоминаю Ребуса, мне хочется выпить.

– Всегда! – услужливо чирикнул иллюстратор, открывая заплечный чемоданчик. Помимо чистой бумаги и карандашей с резиновыми корректорами там обнаружилась солидных размеров фляга и несколько бумажных конусов-стаканчиков, пропитанных воском. – Столовое, молодое, белое. Мы, пресса, люди утонченные, но бедные…

– Васк, заткнись, – беззлобно прервала его Одора, наблюдая, как Дитр залпом осушает стаканчик. – Если вино паршивое, господин Парцес вежливо промолчит и откажется от добавки.

Вино оказалось настолько кислым, что Дитр даже не понял, насколько оно крепкое. Но он снова протянул стаканчик, чтобы иллюстратор налил ему ещё. Дитру было плевать, что он пьёт, он словно надеялся, что та малая доля спирта, что есть в дешёвом вине, промоет душевную рану, откуда сочится что-то гнилостное, липкое и мерзко пахнущее всемирным злом.

– Спасибо, – выдохнул Дитр, осушив вторую порцию. Андра удивленно поглядела на друга – раньше он не запивал волнение алкоголем. – Ребус, значит… Знаете, моё мнение: Равила Круста не виновата. Да, я считаю, что она виновна в том, что пользовалась его услугами в спорные годы – не записывайте, это ещё не доказано в суде!

– Но будет? – с надеждой спросила Одора, оторвавшись от блокнота.

– Не знаю. Пока что нет никаких доказательств и беспристрастных свидетельств. Что у нас есть? Рассказ кочевника, который видел обгоревшего человека среди Песчаного Освобождения, пока он находился в плену? Кочевник мог рассказать что угодно – что Освобождение питается младенцами или сношается со змеями, а уж про Ребуса так это был бы и вовсе правдоподобнейший навет.

– Про младенцев – почти что тоже, – ввернула Андра.

– Напишите так: если даже обвинения против Крусты справедливы, на неё не стоит возлагать ответственность за злодеяния Рофомма Ребуса. Навряд ли они могли использовать его умения в военных целях – Ребус никогда и никому не позволял себя использовать. Он манипулировал, подавлял, обманывал и всегда получал то, что нужно ему. Если он и решил поиграть с огнём на Песчаной Периферии, то им наверняка двигали его собственные мотивы, а уж никак не желание помочь институтской подруге – если вообще можно говорить о Равиле Крусте как о его подруге.

Андра повернула к нему тонкое строгое лицо, кожа на острой маленькой челюсти натянулась от возмущения. Дитр не обратил на неё внимания и продолжил:

– Как бы я ни относился к жёсткой политике Крусты или к ней самой, я понимаю, что она могла чувствовать. Ощущение, будто ходишь по канату над пропастью, постоянный страх разозлить Ребуса и сорваться. Одному ему ведомо, почему он выказывал особое отношение к Крусте. Вероятно, он считал, что она так же умна, как и он. Почему он не уничтожил ее как конкурентку? Они действовали в разных сферах. Они даже учились на разных отделениях – Круста была врачом, а Рофомм изучал теорию всемирных сил. Почему он не попытался завербовать её в свою группировку? Круста – как бы я ни относился к её политике и так далее – не склонна к насилию. В конце концов, она врач, всемирная тьма меня побери, она чинила людей, а не разрывала их на части. Так я считаю.

Дитр понял, что вспотел от волнения. Он не привык к длинным речам, а тем более, будучи шеф-следователем внутреннего порядка, не привык выдерживать баланс между искренностью и корректностью. Дитр знал, что если он скажет что-то лишнее, лояльная Одора это опустит в печати. Но он боялся, что отношение «Точности» к Крусте пересилит его оценку и они напечатают материал с их мнением, а не его, Дитра.

– Если вам нужны емкие выводы, то вот они. Считаю ли я, что Ребус действовал на стороне Песчаного Освобождения в спорные годы, когда Равила Круста была полевым врачом? Да. Считаю ли я, что силовики привлекли его намеренно и заключили с ним сделку? Нет, Ребус действовал исключительно по собственным мотивам. Вероятно ли, что он был там ради Равилы Крусты? Да. Хотела ли Равила Круста такого помощника в Освобождении? Нет. Так я считаю, – повторил он и снова протянул стакан Васку.

Журналистка поблагодарила его и снова принялась расспрашивать Андру. Голос у той изменился от злости, но она сдерживалась до окончания интервью. Когда Одора поставила точку, а Васк сделал последний штрих, Андра демонстративно отвернулась, будто вдруг страшно заинтересовалась ленивыми вечерними шмелями, которые охаживали клумбу с цветами губ наперсницы. Работники прессы засобирались и поспешили к дороге. Одора махала голубым флажком журналиста, чтобы вызвать экипаж, который довезёт их до редакции и выпишет чек за проезд, который оплатит «Точность». Когда они уехали, Андра соизволила повернуться к другу. От возмущения на ней, казалось, трещал чиновничий мундир, украшенный золотым лацканом высшего ранга.

– Горечь всемирная, как ты мог?! – выдохнула она.

– Я уже сказал, – Дитр медленно закрыл и так же медленно открыл глаза, – я уже говорил тебе, как я вообще отношусь к этому процессу. Это какая-то охота на демонов. Ребуса нет. Он мёртв. Зачем это…

– Не он один в ответе за всю эту дрянь! – взвизгнула Андра. – Знал бы ты, сколько в одном Акке переловили купленных чинуш! А тот метеопредсказатель, который ради Ребуса давал ложные прогнозы, и голод, который потом начался из-за неурожая? А убийство наследника Принципата в Гралее? А…

– Да, Ребус бы не достиг таких успехов в своем деле, если бы его не поддерживали. Но Круста…

– Круста – жестокая, бесчеловечная политиканка! – отрезала Андра.

– Круста – Префект неспокойной местности, какой ей ещё быть?

– Такой, как я! – сорвалась Андра. Её перекосило, маленькие худые кисти судорожно сжали складки длинной юбки.

Дитр ошеломленно уставился на подругу. Андра была педантичным, до зубного скрежета порядочным человеком, привыкла во всем оказываться правой – ведь большинство считали, что она права, а значит, так и было. Она была благополучной успешной женщиной из благополучной зажиточной семьи, отличницей отделения общественных наук, Головной студенткой, которую взяли работать в министерство её родного Акка минуя стажировку. Акк, богатая агломерация, окруженная плодородными сельскохозяйственными территориями на юге и курортными поселками и заповедниками на севере, никогда не испытывала того, с чем приходилось сталкиваться другим регионам, а в особенности – Песчаной Периферии. Главной проблемой Акка была коррупция в области градостроения – некоторые нелегально надстраивали себе верхние этажи, не получив на то действительного разрешения мэрии. Главной проблемой Периферии – постоянная война с пустыней и её жителями, силами, бушующими посреди сухих бурь, и древними, неистребимыми тварями, гнездящимися в песке. Периферии был просто необходим такой Префект, как Круста – лидер маленькой свирепой нации, которому будут рукоплескать за любую жестокость. Конфедерация не любила лидеров, Конфедерация была просвещенной бюрократией, допускавшей только механическое и безликое администрирование, где людей отличали друг от друга лишь по цвету лацкана на гражданском мундире. И Равила Круста – золотой лацкан с именем и ярким лицом, которое запомнится хронистам, не вписывалась в саму суть просвещенной бюрократии, Равила Круста так или иначе будет уничтожена – если не своим сотрудничеством с Ребусом, так чем-нибудь еще. Они найдут, чем ее уничтожить.

– Равила Круста не может быть такой, как ты, – тихо проговорил Дитр.

– Но ты-то хотя бы можешь быть моим другом, – со злостью выпалила чиновница.

– Я и так твой друг.

– Сомневаюсь, – сказала она таким же тоном, каким обратилась пару часов назад к Равиле Крусте на слушании.

И, круто развернувшись на каблуках, да так, что юбка вокруг неё подняла вихрь из пыли от гравия, которым посыпали дорожки в сквере, Андра припустила к дороге, вытаскивая на ходу красно-золотой флажок чиновника высшего ранга, чтобы найти себе транспорт. Дитр проводил её взглядом и устало пошёл в сторону одной из радиальных улиц Административного Циркуляра, которая соединялась с Зеленым Циркуляром, где они с женой снимали квартиру на время процесса.

Доходный особняк, где остановились Парцесы, был неподалеку от радиуса с дипломатскими казармами и домами богатых иностранцев. Кивнув группе гралейцев, пробежавших мимо него с хронометрами в руках, он обернулся им вслед, наблюдая, как под узкими спортивными штанами мужчин и женщин ходят ходуном мышцы. Знатным и уважаемым подданным Принципат рекомендовал заботиться о своем здоровье, и поэтому по вечерам дипломаты всегда отбрасывали свои заботы и досуг и бегали по радиусу Тридцатилетия Союза, иногда забегая и на соседние. Проводив взглядом крепкую селекционную группу спортсменов, Дитр пошел в направлении доходного особняка, окруженного цветущей живой изгородью. Ночные растения пока что не распустили свои бутоны, а дневные уже попрятались, и привычного гомона насекомых не было слышно – шмели улетели, а бражники ещё не проснулись.

На втором этаже свет не горел, но Виалла Парцеса уже была дома, сообщил привратник Дитру. Она выбежала встречать мужа, бережно придерживая живот располневшей ладонью.

– Ну и что ты там хранишь? – ласково проговорил Дитр, целуя Виаллу в шею. – Оно же не выпрыгнет, пока не захочет.

Жена отступила на шаг, и её глаза восторженно блестели даже в полумраке прихожей.

– Я же говорила, что зайду за парадным платьем…

– Купила? Красивое? – Дитр снял защитную куртку из кожи, которую так и не отвык носить даже после смерти Ребуса. Надевать на судебный процесс плотную одежду, которая могла защитить от пуль и некоторых видов всемирного воздействия, смысла не было, но он уже не помнил, когда в последний раз выходил из дома в костюме или плаще.

– Я сначала зашла в Циркуляр Артистов, но авторские платья такие дорогие – Руки Виаллы оглаживали живот. – А нам скоро понадобится куда больше платьев, чем у меня.

– Да? – охнул Дитр.

– Я была у предсказателя, – быстро заговорила жена. – Это девочка, девочка, представляешь! Как ты думаешь, если она будет похожа на тебя, она будет красивой?

Дитр радостно рассмеялся, на миг забыв о самокончании девочки Марелы Анивы, о приступе тьмы в сквере, о ссоре с Андрой, о завтрашнем слушании. Его переполняло нежное волнение от того, что у него скоро будет дочь, которой Виалла купит много платьев с юбками, похожими на гигантские ночные колокольчики, к которым по вечерам слетаются бражники.

Виалла заказала у привратника ужин, и он принёс его из гастрономического цеха, обслуживающего все радиальные особняки готовой едой на вынос. От вина Дитр отказался, а Виалла строго придерживалась рациона, который не предусматривал алкоголь. Дитр хотел рассказать о процессе, но, как выяснилось, редакция «Точности» уже прислала в знак благодарности бесплатный вечерний номер с запиской о том, что завтрашнее утреннее интервью должно выйти аккурат до начала четвертого слушания, да так, чтобы все успели прочитать.

– Я надеюсь, они напишут то, что я им сказал, а не то, что они думают сами, – Дитр нервно провёл рукой по преждевременно поседевшей шевелюре.

– «Точность» любит Андру, – пожала плечами Виалла. – Она их рупор или они – её.

– Кстати, я поцапался с Андрой, – признался Дитр и принялся рассказывать о том, что произошло в сквере, опустив, однако, странный приступ помутнения, который, похоже, никто кроме него не заметил.

– Ну, она никогда не принимала чужого мнения, – рассмеялась Виалла. – Она мне нравится как человек, но работать я бы с ней не смогла.

Дитр согласно закивал. Виалла ладила с Андрой настолько, насколько жизнелюбивая молодая дама может ладить с чиновницей, не имеющей подруг. У Виаллы подруг было предостаточно – были там и коллеги из зоологической службы полиции, и домохозяйки, и даже наперсница, которая подалась в тёплый дом лишь потому, что музыкантом она мало получала.

Виалла и Дитр познакомились благодаря делу Ребуса.

Однажды и в самой столице в самых разных точках одновременно случилась резня. Были убиты и получили серьёзные ранения: трое наперсников в тёплом доме для дам в Циркуляре Артистов, двое приставов в Административном Циркуляре, десять сотрудников различных цехов Технического Циркуляра и целая семья здесь, в Зеленом Циркуляре, в частном особняке на соседней радиальной улице от их нынешнего временного жилья. Все эти происшествия объединяло одно: их устроили дрессированные охранные коты, которых полиция предоставляла по официальным контрактам различным заведениям, а также по проформе – патрулям и отрядам приставов.

Дело пахло хорошо организованным злом всемирного порядка, и следственную группу сформировали из сотрудников отдела Особой бдительности, который занимался террористами и шпионами. Похоже, говорили в полиции, здесь не простая халатность кодировщика котов. За котов отвечала Виалла Эрлиса, наполовину гралейка, а, стало быть, человек, попадающий под подозрения, едва для них возникал повод.

– Внутреннее разбирательство откроет много глаз, шеф, – говорил Дитру подчинённый, разглядывая сквозь одностороннее стекло кодировщицу, которая сложила руки на столе, глубоко вдыхая редкий воздух комнаты для допросов.

– Внутреннее разбирательство – лишь логическая необходимость, – ответил Дитр, которого назначили шеф-следователем по делу о кошачьей резне. – И нужно оно лишь для того, чтобы понять, что дело тут вовсе не в кодах, которыми запротоколировала животные мозги наша коллега.

Одной лишь силой рассудка он смог сначала проверить кодировщицу, а лишь затем заключить, что не было в её действиях ни халатности, ни злого умысла, да и вообще она не совершала никаких действий, кроме тех, что были положены ей по должности. Шеф отдела Особой бдительности не хотел ставить мужчину вести дело, где подследственной была хорошенькая женщина, но Дитру Парцесу было всё равно, какого пола его подследственные и насколько они хороши собой – они представлялись ему лишь совокупностями бумажно шелестящих сведений и запахами виновного пота, пока не было доказано обратное.

Строго закодированные коты вдруг взбесились, чего ранее никогда не бывало. Их код был в порядке. Это было доказано, когда часть животных, которых не успели ликвидировать, силой и чудом вывезли из очагов резни. В здании зоологического отделения коты снова начали вести себя как бесперебойные охранные инструменты.

– А будут ли они так себя вести при ликвидации кода? – спросил Виаллу Дитр, который уже позволил себе заметить, что женщина она хорошенькая.

– После ликвидации кода у котов наступает посттравматический ужас, – ответила она. – Так как их кодируют ещё котятами, они не знают, как ведут себя дикие взрослые коты. Они мгновенно впадают в детский страх, забиваются в темные углы и пищат. Многие даже не знают, как есть твердую пищу, их приходится приучать к мясу заново. Они не набрасываются на людей – уж, по крайней мере, не начинают этого сразу после ликвидации кода.

В доказательство она продемонстрировала это на служебной твари, а независимые кодировщики-эксперты показали это на других котах. Всё было так, как она и сказала – коты становились жалкими и безобидными, они не превращались в шерстяные механизмы для убийств.

И тогда Дитр инициировал проверку мест, где случилась резня. Тёплый дом, служба приставов, цеха и особняк в тот день получили новые баллоны с осветительным газом из одного и того же места – новой фабрики, в рекламных целях поставлявшей тестовые образцы по заниженной цене. По маркировке на баллонах и по реестрам определив адрес фабрики, Дитр с коллегами обнаружили заброшенный склад за пределами столичной агломерации на пустыре. Пустырь долгое время стоял без дела, владелец ничего там не строил и ничего не делал с развалюхами, не озаботившись даже охраной. Владелец – представитель уважаемой фабричной семьи – стал подследственным по делу кошачьей резни, когда с Виаллы сняли обвинения в халатности.

В заброшенном здании обнаружилась часть лаборатории, которую не успели ликвидировать. Осветительный газ, который использовали в лампе приставы и провели к себе тёплый дом, цеха и особняк, представлял собой ядовитую смесь, влияющую на служебных животных. И если сигнальные собачки от неё просто хрипло скулили, забиваясь под мебель, вместо того чтобы курсировать по зданиям, то с котами всё обстояло намного хуже. Коты попросту зверели, забывая коды и предписанные протоколы дрессировки.

Владелец пустыря, прежде чем ему успели вынести приговор, умудрился одному всемиру известно каким образом перекрыть себе кислород и умер от удушения в следственном изоляторе. Всё, что успели узнать Дитр и его команда – он был сторонником Ребуса и действовал по его указке. Газовая смесь, судя по всему, тоже была изобретением Ребуса.

Виаллу оправдали, а Дитру поступило предложение от шеф-следователя по делу Ребуса перейти в группу в качестве старшего помощника, ответственного за агломерацию Гог.

– Не самый приятный повод вернуться на малую родину, Парцес, – сказал ему шеф. – Но зато довольно доходный. Я дам вам свободу в выборе команды, с которой вы хотите работать.

Прошлого ответственного за агломерацию Гог сожгли живьём в День Света Телесного за попытку предотвратить умерщвление оркестра.

Заявившись на празднование, которое проходило на Общественном помосте, маньяк первым делом убил дирижера одним лишь ударом ладони по шее, а затем вся площадь-помост вспыхнула по периметру. Началась паника. Люди давили друг друга, тщась отбежать подальше от огненной стены, а иные бросались прямо в пламя, не выдержав собственного ужаса.

– Весьма глупо, – заметил Ребус, наблюдая за самоубийцами. – Я всего лишь хотел, чтобы никто не расходился, чтобы все послушали «Всемирный шаг» без дирижера. Поднимите, пожалуйста, смычки, поправьте партитуры и приступайте, – приказал он музыкантам, которые попадали со стульев, отползая от трупа своего шефа. – «Всемирный шаг»: четыре четверти, соль мажор, круговая композиция, что может быть проще?

За огненной стеной уже трудились полиция и пожарная команда, и Ребус, который это прекрасно знал, оставался спокоен. Ему показалась лишней партия второй скрипки, и музыканту было велено пойти в пламя. Скрипка с грохотом упала на помост, а тело неживой поступью направилось навстречу своей погибели. Музыка затихла.

– Я разве разрешил прерываться? – осведомился он. – Это круговая мелодия, вы будете играть её репризу за репризой, игнорируя финальный пассаж, пока я не решу, что она звучит как мне надо.

В тот праздничный день, когда по всем городам Гога мерцали зеркала из окон жилых домов и административных зданий, погибли триста человек, сгорев живьем, потому что Ребус заключил, что без дирижера музыканты не справляются, что его весьма расстроило. А дабы бездарность услышанного не отравляла уши собравшихся все их оставшиеся жизни, эти жизни он решил незамедлительно прервать посредством своего любимого огня. Сам он ушел с помоста сквозь пламенную стену, провожаемый воплями сгорающих людей. На нём самом углилась и осыпалась пеплом одежда, но его кожа, когда-то давно изуродованная ожогами, в этот раз осталась нетронутой, словно стихия и маньяк пришли к некому согласию. Полицейских, что попытались его остановить, он тоже сжег почти всех, и старшего помощника шеф-следователя спасти не успели.

После этого он исчез, чтобы появиться в Акке через пару терцев, а за время его отсутствия в экстренных заголовках шеф-следователь предложил Дитру Парцесу занять место сожженного живьем старшего помощника, ответственного за агломерацию Гог. Дитр согласился. Он бы и на меньшее место согласился, лишь бы попасть в группу по делу Ребуса.

Он спросил Виаллу, согласится ли она уехать с ними в Гог экспертом по котам. Виалла меняла коды, попеременно применяя найденный газ, она стремилась сделать код таким, чтобы на сознание тварей не действовали никакие посторонние вещества.

– Да, я согласна, – ответила она, наблюдая, как в стеклянной комнатке, где был лишь кот, бродячая шавка да воздух с газом, совершается кровавое действо – кот терзал собачью шкуру, вырывая из жертвы клочья шерсти и мяса. – Ты меня выручил, Парцес.

– Я бы не стал тебя выручать, будь ты виновна, – сказал Дитр, тут же подумав, что он олух, раз так быстро отмел благодарность женщины, которая ему нравилась.

Виалла доселе не работала в отделе Особой бдительности, как и большинство тех, кого Дитр решил взять с собой в Гог. Взял он и Ралда Найцеса, но первым делом велел ему до отъезда разобраться с одним делом.

– Думаешь, это возможно, шеф? – с сомнением протянул Ралд, поправляя шейный платок раздражающе голубого цвета. Ралд считал, что платок подчеркивает блистательную васильковость его глаз.

– Я проверил действия шеф-следователей и их помощников за последние тридцать лет, – ответил Дитр. – Никто даже и не пытался, и поэтому мы не узнаем, возможно это или нет, пока не начнем делать.

– Да не это, – отмахнулся Ралд. – Переспать с незамужней гралейкой – это, по-твоему, возможно?

– Иди-ка поработай, Найцес, – холодно ответил Дитр, – это единственное, на что ты годишься.

Виаллы он не домогался, хотя многие мужчины в полиции лезли к младшим по званию женщинам, не боялись даже гралеек, которые могли пырнуть в ответ кинжалом или пожаловаться мужьям, а они обычно не церемонились с теми, кто лез к их дамам без разрешения глав семейств. Дитр вообще не имел склонности быть навязчивым, а дамы это ценили. Но с Виаллой его охватила какая-то вежливая робость, и он мог лишь пялиться на неё, когда она не видела, а разговаривал с ней лишь по работе. И едва он ловил на себе ее улыбку, в ушах начинал выстукивать неразумный гул слов, которые он пока что не готов был сказать даже самому себе.

Интрижки с коллегами в полиции не осуждались, зато браки воспринимались с иронией. Дитр был уже шеф-следователем по делу Ребуса, когда они с Виаллой решили проколоть уши. Смеяться над ним не станут, это он точно знал. Зато его осудят, что он подвергает женщину опасности одной своей близостью. Она и без того работала в самой тревожной группе во всем отделе Особой бдительности, а став женой ненавистного Ребусу шеф-следователя так и вовсе подписывала себе смертный приговор.

И посему никаких церемоний при заключении брака не было, даже гостей они не пригласили.

– Он не слепой, увидит у меня в ухе серьгу, – говорил Дитр жене, когда они ехали экипажем из мэрии, – и решит обязательно поздравить со свадьбой на свой извращенный манер.

– Я не боюсь, – сказала Виалла, задрав юбку выше чулка. К кожаной подвязке крепились ножны с кинжалом, какой всегда носили с собой гралейки. – С тобой ничего не боюсь, смотри! – и с этими словами она вышвырнула кинжал за окно экипажа.

Дитр нервно рассмеялся ей в ответ и схватил Виаллу за руки, не отпуская её ладони до самого дома. И дома он понял, что был прав.