скачать книгу бесплатно
Миша смотрел на деда широко открытыми глазами, и на них потихоньку наворачивались крупные слезы.
– Да уж понятно, что не озорство, – хмыкнул Млад.
– Словно не люди они. Словно зельем их опоили… Не могут наши студенты так… Как с цепи сорвались!
Миша всхлипнул вслед за стариком.
– Разберемся. Вот увидишь, завтра явятся прощения просить, – Млад похлопал Пифагорыча по плечу.
– Ненавижу! – вскрикнул вдруг Миша, вскочил и затопал ногами. – Ненавижу таких! Что толку прощения просить? А если бы дедушка замерз? У кого бы они прощения просили?
Млад не ожидал от него такой вспышки, хотя перед пересотворением все возможно. Тут дверь распахнулась, и в дом ввалились два молодых наставника с врачебного отделения.
– Ненавижу! – повторил Миша, с треском рванул воротник рубахи костлявой рукой, раз два со всей силы ударил кулаками по столу и упал обратно на лавку, тяжело дыша и обливаясь потом.
– Ого, – присвистнул один из врачей, – несладко тебе тут, Млад Мстиславич…
– Да что ты, деточка… – испугался Пифагорыч, – да что ж ты так…
– Ничего! Ничего! Не трогайте меня! Никто меня не трогайте! – зарычал парень и рванулся в спальню.
– Да что ж он… – Пифагорыч беспомощно посмотрел ему вслед и схватился за сердце, – что ж с ним такое?
Из спальни донесся долгий, пронзительный стон.
– Ничего. Я сейчас. Извини, Пифагорыч, – Млад поспешил за Мишей, надеясь уговорить его выйти из дома.
Но стоило ему приоткрыть дверь, тот вскрикнул:
– Не подходи ко мне! Слышишь? Не смей ко мне подходить! Оставь меня в покое!
– Я не подхожу, – Млад выставил руки вперед, – не подхожу. Но лучше тебе на дворе, не здесь… Принести шубу?
– Нет! Уйди! Уходи же!
Млад кивнул и прикрыл дверь. И тут же услышал грохот падающего тела и сдавленный, хриплый крик. Он выругался и кинулся обратно в спальню.
Глава 6. Дана
Врачи увели Пифагорыча домой, в сторожку, Добробой пошел к нему ночевать, Ширяй так и не появился: наверное, отправился к своим друзьям-студентам. Миша спал и должен был проспать не меньше трех-четырех часов. Млад не хотел оставлять его одного, но время шло к полуночи, а он так и не зашел к Дане… Сегодня ему невыносимо хотелось ее увидеть.
Дана была удивительной женщиной. С самого начала. Когда-то она стала единственной девушкой-студенткой университета. А потом – единственной наставницей, читала лекции по праву.
Она очень хорошо одевалась, как боярыня. Многие считали худобу ее недостатком, но для Млада она была хрупкой. Ее руки напоминали ветви березы – такие же длинные и гибкие. Она вся напоминала березу – тонкую и высокую. А лицо… Млад всегда находил ее лицо очень красивым, хотя кто-то мог бы с ним и не согласиться. Особенно ее глаза – огромные, с длиннющими черными ресницами, такими пушистыми, что казались ненастоящими. И короткий нос, и маленькие, как будто припухшие, губы…
Он трижды звал ее замуж, но она неизменно отвечала:
– Чудушко мое… – и кашляла, – за кого замуж? За тебя замуж? Два наставника – это слишком для одного дома. И потом, куда ты денешь своих учеников? Нет, Младик, замуж я не хочу. Тем более – за тебя. Ты совсем не приспособлен к жизни. И я тоже.
Они больше десяти лет были вместе: Дана и этим отличалась от других женщин, она не боялась, что станут о ней говорить, и Млад ночевал у нее, когда ему вздумается, и приходил открыто, не прячась и не озираясь по сторонам.
Прислушиваясь к сопению Миши в спальне, Млад надел валенки на босу ногу, накинул на плечи полушубок и потихоньку выскользнул за дверь.
Дом Даны стоял на другом конце наставничьей слободы, в полуверсте от дома Млада, и он пожалел, что не надел треух: казалось, уши покрылись инеем. Университет потихоньку успокаивался: гасли огни в коллежских теремах, вместо гомона множества голосов раздавались отдельные пьяные выкрики, драки прекратились. Млад прошел мимо терема выпускников: наверху горел свет – для студентов-татар, похоже, опасность миновала.
Конечно, Дана уже спала. Млад долго думал, прежде чем постучать в темное окно: а стоит ли ее будить? Но она услышала его стук сразу, будто ждала его, зажгла свечу и отодвинула засов.
– Я сразу догадалась, кого леший принес ко мне в столь неподходящее время… – проворчала она, пропуская Млада в дом. Он очень любил смотреть на нее, когда она в одной рубашке: помятая, сонная, теплая. Особенно если горела всего одна свеча.
– Я тут привез тебе кое-что… Я в Новгороде сегодня был и вот привез… У меня просто времени не было раньше…
– Не гунди. Опять шапку не надел? Сначала погреем уши, а потом поговорим… – Дана поставила свечу на стол, подняла тонкие руки и прижала их к его ушам. – Холодные.
Она приподнялась на цыпочки и дохнула ему в ухо – горячо и приятно.
– Я ненадолго совсем, пока Миша спит…
– Ага, – она дохнула ему в другое ухо, – теплей?
– Теплей, – он улыбнулся. – Я платок тебе привез. Шелковый. Смотри, какой красивый.
Млад вытащил из кармана коробок из тонкой соломки и открыл крышку.
– Ты умница, – Дана подхватила коробочку и невесомую ткань. – Не сомневаюсь, ты пришел поговорить.
– Ну… я не только… Я… просто…
– Ага, – она засмеялась и открыла дверь в сени, – давай. Оправдывайся.
– Хочешь, я сам меда согрею? – спросил он, когда она вернулась с ковшом меда, нацеженным из бочонка. – Не пачкай руки…
– Нет, не хочу, – она отодвинула печную заслонку и подула на угли. – Ты не можешь сделать и такой простой вещи без приключений.
Млад опустил голову: в прошлый раз он действительно забыл открыть вьюшку. А Дана рук вовсе не пачкала, перекладывая угли из плиты в печь тонкими щипцами.
– Чудушко… – она обняла его за пояс и потерлась щекой о его бок, – ты создан не для этого. Неужели ты в самом деле не подписал грамоту, как болтает весь университет?
– Действительно, – Млад пожал плечами, не понимая, осуждает она его или нет.
– Вот за это я тебя и люблю, – Дана поднялась и открыла печную вьюшку.
– Понимаешь, это были не мои видения. Мне почудилось, будто кто-то нарочно показал мне их. И я не стал подписывать.
– Я думаю, тебя после этого в покое не оставят… – Дана посмотрела на него искоса.
– Уже.
– Да? Так быстро?
– Ага. Ректор вызвал меня к себе – я еще из Новгорода не вернулся. Велел завтра на вече подписать грамоту и повиниться.
– Да ты что? – Дана присела на лавку у стола и подняла удивленные глаза. – Что, прямо так и сказал?
– Ага. Сказал, не Белояр дает серебро университету…
– А… а ты что? И сядь, наконец, я не могу все время задирать голову.
Млад присел напротив нее:
– Я уже решил. Если из-за меня университет лишится серебра, я не могу… понимаешь? Это, получается, не только мое дело. Я завтра же уйду из университета, чтобы никто больше не пострадал. Возьму ребят, поеду к отцу… Если уж они решили объявить меня лазутчиком татар, то ректору не придется меня защищать и подставлять университет под удар, понимаешь?
– Только глупостей не делай, ладно? Какой из тебя лазутчик? Ты в зеркале-то себя видел? – Дана усмехнулась и недовольно сложила губы. – И не вздумай никуда уезжать! Никто университет без серебра не оставит, это не так просто. Слушай больше, что тебе ректор говорит! Девять десятых университету платит Новгород, и решает такие вопросы не дума, а посадник. Да, одну десятую нам жертвуют бояре, но без нее мы не обеднеем, так и запомни. Университет тебя защитит, никто не посмеет взять тебя под стражу без грамоты ректора, если им вообще придет такое в голову. Так что выбрось это из головы, понял? Герой нашелся… Решил он…
– Послушай, но не могу же я прятаться за чужими спинами? Подумай сама, ну как я могу?
– А ты не прячься за чужими, ты прячься за своими, хорошо? С чего это ты вдруг взял, что университет – это чужие спины?
– Ну… Это мое дело, только мое…
– Нет. Это не только твое дело. Слышал, что творилось сегодня в университете? Твоя заслуга, между прочим. Без тебя поискали бы наших татарчат и успокоились. А тут – до драк спорили, виноваты татары или нет.
– А ты считаешь – виноваты? – Млад поднял голову.
– Мне, если честно, все равно. По закону ваша грамота никакой силы не имеет, и неважно, подписал ты ее или нет. И не имела бы, даже если бы ее подписали сто волхвов.
– Нет, я имею в виду – не по закону. Ты сама как считаешь?
– Я никак не считаю. Мне никто не доказал ни их вины, ни их невиновности. И какой может быть разговор?
– Ты говоришь, как наставник-правовед, – улыбнулся Млад.
– А как я, по-твоему, должна говорить? Как баба из Сычёвки? – она засмеялась. – Я надеюсь, ты меня послушаешь и никуда не поедешь. Кроме ректора, в университете довольно законников, чтобы ты чувствовал себя спокойно. И это вовсе не чужие спины, как ты говоришь. Расскажи лучше, как себя чувствует твой Миша.
– Ты знаешь – лучше, – Млад улыбнулся, – только… мне кажется, он будет темным шаманом. Придется искать ему другого учителя. Жаль, конечно. Я за эти четыре дня к нему привязался. Уже думал, как мы станем подниматься наверх вчетвером. Никогда не поднимал наверх сразу троих.
– Как думаешь, он выживет? – Дана посмотрела на него испытующе.
– Думаю, да, – Млад сжал губы и торопливо добавил: – Он очень поздоровел, поправился, и вообще – воспрянул.
– А ты не обманываешься?
– Я не хочу это обсуждать. Неужели ты не понимаешь? Ну как я могу об этом говорить?
– Если он умрет, ты представляешь, что начнется?
– Да я даже думать об этом не буду! – Млад откинулся назад и обиженно поднял брови. – Мне все равно, что после этого начнется! Он же… он живой человек, он мой ученик! Знаешь, он Пифагорыча так жалел сегодня… Будто родного деда. Я не думал, что он такой… чувствительный. У него припадок случился.
– А что с Пифагорычем?
Млад рассказал о выходке пьяных студентов, на что Дана покачала головой:
– Не нравится мне это что-то… Я сегодня возвращалась из Сычёвки и тоже встретила ватагу… Знаешь, стыдно признаться: я испугалась. Никогда ничего не боялась в университете, сколько лет здесь живу. А тут чуть не бегом до дома бежала. Дикие они какие-то, словно безумные, глаза невидящие… Думала: дожила, студентов буду теперь бояться! Может, показалось? Темно было.
Млад очень пожалел, что его в это время не оказалось рядом… Ему захотелось обнять ее узкие приподнятые плечи, но закипел мед в ковше, и вместо объятий пришлось тащить его на стол.
– Ты так на меня смотришь, – Дана улыбнулась, разливая мед по кружкам, – как будто жалеешь, что сел слишком далеко…
Млад кивнул и придвинулся ближе.
– Я соскучился. И я так устал сегодня…
– Конечно, – она притянула его голову к себе на грудь и взлохматила ему волосы. – Неужели ты считаешь, что не нужен университету?
– Не знаю. Студенты меня ни во что не ставят… И шаманята мои.
– Ты сам это придумал? Студенты тебя обожают. Дай им возможность, они б тебя на капище поставили рядом с богами и поклонялись, как кумиру. И я вместе с ними.
– Что бы ты делала вместе с ними? – Млад обнял ее и прижался щекой к тонкой ткани на ее груди.
– Поклонялась тебе, как кумиру.
– Почему?
– Потому что тебя невозможно любить, тебе можно только поклоняться.
Подобными двусмысленными словами она морочила ему голову десять лет! Он потянулся к ее губам, но как только коснулся их, за окном раздался громкий крик:
– Вперед! Смерть татарам!
И призыву ответил вопль сотни глоток.
Дана дернулась и бросилась к окну, Млад вскочил вслед за ней: к наставничьей слободе с факелами в руках неслась толпа студентов.
– Разыскали… – сказала Дана, всплеснув руками. – Татарчат разыскали! Не спится же им!
Млад, только выглянув в окно, кинулся к двери, на ходу натягивая полушубок.
– Ты куда? Куда собрался? – Дана оторвалась от окна.
– Туда… – Млад пожал плечами.
– С ума сошел? Против пьяной толпы? Посмотри, их там не меньше сотни!
– Да что ты… Это же студенты… Кто-то же должен их остановить? Да сейчас все наставники сбегутся!
– Да? Что-то я ни одного не вижу!
– Спят все, сейчас проснутся, – Млад надел валенки.