Окна смотрящие на реку

Денис Тавхутдинов

Окна смотрящие на реку

=== ОГЛАВЛЕНИЕ ===

1. Дом над течением

2. Возвращение к окнам

3. Сосед с третьего

4. Письмо без даты

5. Запах мокрой штукатурки

6. Берег с ивами

7. Голоса под лестницей

8. Течение вспять

9. Старый ключ

10. Туман и огни баржи

11. То, что не утонуло

12. Ночная переправа

13. Стекло и вода

14. Где кончается берег

Глава 1. Дом над течением

–Дорога от вокзала к реке показалась Анне короче, чем в детстве, но каждый поворот звенел в памяти как ложка о стакан. Дом стоял на прежнем месте, серо-желтый, с облупленными наличниками и непривычно высокими окнами, будто они глядели поверх людей туда, где струится вода. Воздух пах мокрой древесиной и чем-то железным, как всегда перед дождем.

–Ключ у вас? – Управляющая вынырнула из тени подъезда. Галина Сергеевна была низкой и плотной, на щеках у нее лежали два одинаковых румянца, словно их рисовали по шаблону. —Под расписку получите акт. Протечки – моя головная боль, а ваше – не задерживаться, жильцов не тревожить.

–Я ненадолго, – сказала Анна. —Нужно посмотреть вещи тети и решить, как быть.

–Про тетю царство ей небесное – не мне говорить, – управляющая кивнула, но в голосе было не сочувствие, а закрытое окно. —Только, если решите продавать, сообщите заранее. Дом старый, бумажки сложные. И держитесь подальше от третьего подъезда после девяти вечера: там… влажность.

Слово влажность прозвучало как предупреждение, но Анна лишь пожала плечами и поднялась по ступеням. Лифт застрял на первом еще в школьные годы и с тех пор служил кладовкой для ведер и мешков с песком. На площадке пахло пылью и краской, стены были заштрихованы разводами воды – будто невидимый художник каждый год обводил новые очертания реки.

Квартира тети встретила ее тишиной и холодком. Анна прокрутила тугой замок и почувствовала, как под пальцами дрожит металл. Внутри все было в порядке: ковры слегка выцвели, на столе – чашка с трещиной по ободу, поверх холодильника – аккуратно сложенная стопка газет. На кухонном окне – привычный рисунок конденсата, узкие канавки, бегущие к подоконнику, как ручьи к общему руслу.

Она поставила чемодан и прошла к окну, где в детстве любила сидеть, вытянув ноги на батарею. Река лежала поперек взгляда – густая, тяжелая, как расплавленный свинец. По поверхности проходила почти незаметная рябь, и от нее у Анны в груди поднялась тонкая тревога, будто вода помнит больше, чем люди готовы спросить.

–Вижу, добрались, – управляющая возникла вновь, на этот раз в дверях кухни, без стука. —Проверите сантехнику, позвоните. Соседи впечатлительные: им подавай порядок.

–Я сама разберусь, – ответила Анна и прикрыла дверь. Щелчок задвижки прозвучал облегчением.

Она открыла окна настежь; в комнату вошел сырой воздух и запах ив. На подоконнике кто-то оставил узкую полоску сольвы, будто стекло залечивали. Анна провела пальцем – прилипла пыль. А под пылью – тонкий след резака: кто-то счищал краску, выводя прямой кант.

Сборы заняли минут десять: она сняла покрывала, прорядила шкаф, где висели платья тети – слишком аккуратные для ее памяти, словно их прижали кобы от времени. В ящике комода нашла связку хозяйственных ключей, какие обычно теряют под ковриком, но тетя держала их аккуратно. Один был затейливым, с круглым ухом, неприятно холодным, будто бронза пропиталась рекой.

Анна вернулась на кухню. На столешнице лежала подставка под горячее в виде окна – четыре квадрата, разделенные перекрестием. Она смыла пыль, поставила чайник. Фаянс глухо зевнул. Вода побежала по раковине жужжащей струйкой – точно такой, как в детстве: сначала рывками, потом ровно, с тонким посвистом в горле трубы.

–Странно, – сказала она вслух, —дом вроде тот же, а будто сдвинулся на пол-шага к реке.

На стене, ближе к холодильнику, висел календарь с оторванными листами. Март застыл, хотя сейчас лето. На полке под ним груда фотографий – Анна захотела разложить их, как раскладывают карты перед игрой, чтобы понять, кто был кем в этой квартире. Узкие смуглые лица, много плеч в ситцевых платьях, мужчины с прямыми проборами, чьи глаза не улыбались. На одном из снимков – тетя молодая, с широкой челкой, держит кого-то под руку, но из кадра этот кто-то вырезан ножницами. Края ровные, почти бархатные от времени. На обороте – никаких дат, только слабая полоска карандаша, будто кто-то начал писать и передумал.

Анна провела ногтем по срезу, словно шов можно было зашить. Невидимая пустота рядом с тетей отзывалась эхом: в комнате стало тише, чем было.

Она подняла взгляд на окно. Стекло запотело – хотя чайник еще не кипел. На поверхности выступили переплетенные овалы, словно чьи-то пальцы изнутри провели рисунок. Анна фыркнула, стерла влажный узор тыльной стороной ладони и увидела отражение своей фигуры на фоне реки – немного расплывчатое, с двумя светлыми пятнами глаз. За отражением, в конце вида, лениво прошел грузовой катер; волна, рожденная носом, подошла к берегу и разошлась кругами.

–Простите, барышня, – снова донесся голос из коридора. —Подписать надо одну бумажку, что приняли квартиру без замечаний.

Управляющая стояла, тяжело прижимая папку к животу. Анна обнаружила раздражение: слишком много ее в этой квартире и слишком мало тети. Она подписала, вернула ручку. Галина Сергеевна покосилась на окно.

–Здесь бывает приход. От воды тянет. Держите форточку прикрытой.

–У меня привычка, – сказала Анна и снова закрыла дверь. Дверной глазок втянулся, как зрачок.

Вечером, когда за рекой загорелись редкие огни, Анна взяла тряпку и стала протирать подоконник. Оттуда выпала тонкая картонка – кажется, закладка. Она зацепилась за щель – Анна поддела ногтем и вытащила предмет. Это было то самое фото, только меньше: та же тетя, тот же вырезанный соседний силуэт, только здесь линия среза шла криво, как берег после разлива. Изгиб обрывался на уровне плеч. На обратной стороне обнаружилась едва заметная надпись выцветшими чернилами: Смотри.

Только одно слово. Смотри.

Анна усмехнулась непроизнесенному голосу: ну уж смотрю.

Она устроилась у окна и выключила верхний свет. Река вытянулась еще длиннее. На поверхности пошли мелкие, как на коже, мурашки – ветер шел снизу вверх против течения. В соседнем подъезде хлопнула дверь. Из темного прямоугольника окна через переулок тянуло взглядом, как магнитом. Анна уже собиралась вернуться к разбору вещей, когда за стеклом вдруг вспыхнул теплый свет. На секунду ничего не происходило, потом в рамке показался силуэт – высокий, с чуть наклоненной головой. Силуэт поднял руку и неторопливо махнул, как машут знакомым, которых не видели сто лет.

Анна не успела понять, кому это – ей или прошлому, – и только отметила, как в отражении окна рябь на воде будто повторила движение.

Глава 2. Возвращение к окнам

–Утро пришло в квартиру мокрым стеклом. Анна стерла ладонью туман, оставив на окне прозрачный прямоугольник, в который пролилось серое небо. Река была ровной, как лист железа. Она выпила быстрый чай и решила пройтись по подъезду: услышать голоса, приложить их к выцветшим фотографиям, понять, как дышит дом без тети.

Лестница встретила ее отрывистой капелью. На каждом пролете темнело пятно – будто кто-то выносил воду ведрами и проливал ее в одном и том же месте. След вытягивался вверх по ступеням, словно невидимая лодка тащила за собой мокрый канат.

Дверь напротив открылась сама собой, будто сквозняк повернул ручку. Из проема выглянула женщина средних лет с кисточкой для пыли в руке.

–Вы Анина племянница? – спросила она. —Я Лида. Мы иногда… ну, помогали ей. Не то чтобы очень, но когда продукты тяжелые.

–Спасибо, – кивнула Анна. —Я ненадолго. Хочу узнать, что к чему. Как дом живет.

–Дом живет, да, – Лида усмехнулась. —Только у него не жизнь, а характер. Влажность – как каприз. Соседи разные: на третьем студенты, вечерами гитара; на втором баба Рая, не выходила месяц; над вами Илья, он тихий. На речной стороне окна запотевают даже зимой. Печка как бы есть, а как бы ее нет.

–Управляющая сказала, бумажки сложные.

–Она всегда говорит так, – Лида щелкнула кисточкой. —Вы к бабе Рае загляните. Она знала вашу тетю с молодости.

Анна поднялась на пролет выше. Мокрая полоса тянулась вдоль стены, и по ней время от времени перекатывался блик, словно по стеклу скользила рыбья чешуя. На втором этаже она постучала. За дверью зашуршало; долго звякали цепочки, потом открылась щелка.

–Кто?

–Племянница Анны Петровны. Хотела узнать… как вы.

–Как я – по-разному, – сказала старушка. —А ты войди, не держи сквозняк.

Внутри пахло вареньем и лекарствами. Комната была заставлена ветхими креслами, на подоконнике выросла целая роща фикусов. Окна, выходившие к реке, были закрыты тяжелыми шторами с ламбрекенами; свет просачивался через ткань, как вода через марлю.

–Садись у окна, – баба Рая указала на стул. —Я на ноги плохо, к тебе не подойду. Ты похожа на тетку. Только у тебя взгляд прямее. Она все вбок смотрела: так у воды учатся.

–Вы давно здесь живете?

–С тех пор как мост построили. Тогда река была шире, а люди – тверже. – Старушка вздохнула и, вместо того чтобы отвечать на вопросы, стала аккуратно перекладывать в блюдце кусочки сахара, как камешки в ладони. —Твоя тетя знала воду. Смотрела в нее, как в зеркало. Не в свое – в чужое.

Анна приподняла штору. Река лежала прямо под окном, близко, как соседний двор. Край берега украшала ива – лохматая, сутулая, будто устала держать собственные ветви. В мокром стекле отразилось ее лицо – чуть более бледное, чем в зеркале, и рядом – зеленоватая тень листвы, словно дерево обнимало ее за плечи.

–Я хотела спросить про… про то, что было раньше, – осторожно начала Анна. —Может, о тех, кто жил рядом. О друзьях тети.

–Тут мало кто любит вспоминать, – баба Рая подалась вперед, и ее голос превращался в шепот. —Но я тебе скажу одно: окна помнят, если смотреть достаточно долго. Они не хуже воды. Только вода забирает вниз, а стекло держит при себе.

Анна обернулась. Старушка смотрела не на нее, а на шторы – так смотрят на человека, которого видят сквозь ткань времени. Слова прозвучали просто, но в них был вес, как в камешке из глубины. Анна почувствовала, как по спине бегут мурашки.

–Если окна помнят, – произнесла она, —почему мокрый след по лестнице поднимается вверх?

–Потому что те, кто приходит, не всегда заходят через двери, – ответила старушка и зрачки ее на мгновение стали совсем темными. —Ты прислушайся в ночь: как будто весла хлюпают.

Шуршание посуды в соседней комнате прервало разговор. В дверях показалась пухленькая внучка с чашкой травяного чая.

–Бабушка, пора лекарства.

Анна поблагодарила за чай и вышла. На лестнице было холоднее, чем в квартире, хотя двери остались закрыты. Мокрая полоса никуда не делась; наоборот, она стала шире, как если бы по ступеням проведили рукавом, насыщенным водой. Анна наклонилась – на пальцах осталась прозрачная влага без запаха, почти чистая.

На третьем этаже, возле мусоропровода, кто-то слушал радио. Не музыка, а ровный низкий голос объявлял о каком-то рейсе баржи, о перекрытии фарватера – слова паузами втыкались в стены. Анна постояла, но задавать вопросы не решилась. Дальше – студенты с гитарой; дверь открылась, оттуда запахло лапшой и чем-то дымным. Ребята вежливо поздоровались и тут же закрылись, как аквариум.

Возвращаясь, Анна заглянула в окно на лестнице. С этой точки видна была ива, и вода, и часть старой пристани, деревянной, кое-где вросшей в ил. По поверхности шел легкий ветерок, от него медленно, как по коже, расходились волны. Анна оперлась ладонями о подоконник; стекло едва заметно запотело – теплота кожи встретилась с речным холодом.

В квартире она перебрала ящик с бумагами. В письмах – полустертые фразы, много неопределенных местоимений: он, они, там. Никаких имен. Сверху лежало то самое маленькое фото с вырезанным спутником тети; Анна положила его в книгу, чтобы не потерять. С умственным усилием она заставила себя подумать о практическом: кому звонить оценщику, как контачить с управляющей, что делать с коврами. Но мысли разваливались, как мокрый бумажный кораблик, и снова собирались в образ ивы у воды.

Под вечер Лида постучала с банкой компота. Они поговорили о ценах на ремонт, о плесени в подвале, о том, что город вроде прежний, а будто чужой. Лида уходила уже в сумерках. Анна провела ее до лестницы и, по привычке взглянув в окно, едва не споткнулась.

По течению, от моста к пристани, медленно дрейфовала лодка. Деревянная, потертая, без весел. Ни огней, ни привязанного конца. Она плыла как пустая корытошка, но в ее движении было что-то целенаправленное, как если бы невидимая рука направляла нос точно к дому.

–Видите? – Анна указала Лиде.

–У нас бывает, – Лида чуть понизила голос. —От причала иногда отстегиваются. Мужики потом ругаются, но лодка все равно возвращается. Тут такое течение.

Анна кивнула, но заметила: лодка шла не совсем по течению. Она держала линию, которая соединяла окна их подъезда с дальним берегом. Ива отражалась в воде, и в отражении казалось, что ветви тянутся к лодке, пытаясь ее остановить.

Лида ушла, а Анна еще долго стояла у лестничного окна, пока пустая лодка не проплыла мимо и не растворилась в сумерках, словно ее съела вода. Когда она вернулась в квартиру, стекло на кухне снова было в кружевных разводах, и в них отражалось ее лицо – двойное, как у человека, который никак не решит, кем быть здесь: хозяйкой или гостьей.

Глава 3. Сосед с третьего

–Радио у Ильи включалось само. Он не любил тишины – не тот случай, когда страшно, просто от нее закладывало уши. Голос диктора шел ровной полосой, как дождь за окном: время, температура воды, прогноз ветра, расписание барж. В паузах шипело, и в этом шипении Илье слышалось детское – ночная набережная, тугая рука тети Анны, запах мокрого дерева.

Он услышал, что в квартиру напротив кто-то въехал, еще позавчера. Ритм шагов и звук ключей подсказывали: женщина. Илья долго собирался, репетировал фразы, а потом постучал, когда вечереющее окно отразило ему собственное лицо и он понял, что промедлит – потеряет момент. Открывшая женщина была бледна; темные волосы собраны на затылке, взгляд прямой, как у тех, кто привык смотреть в воду и не моргать.

–Я Илья, – сказал он. —С третьего. Мы с Анной Петровной… ну, соседствовали.

–Я Анна, – представилась она и улыбнулась вежливо. —Проходите?

Он не ожидал приглашения, но вошел. Радио в его квартире продолжало говорить через стену, и голос диктора как будто сопровождал их в гостиной: на фарватере снижена скорость, видимость ограничена туманом.

–У вас всегда радио? – спросила Анна, чтоб начать разговор.

–Да. Плохая привычка, – пожал плечами Илья. —С детства сплю под шум. Море, река – они же похожи: если перестанут шуметь, станет пусто.

Он заметил на столе стопку фотографий и опустил взгляд. Не хватало смелости, чтобы признаться, что знает лиц больше, чем прилично. В кармане давил ключ – маленький, с круглым ухом, как кольцо шлюза. Его хотелось отдать, но надо было сказать правду, откуда он.

–Я принес одну вещь, – сказал Илья. —Кажется, она принадлежала вашей тете. Она иногда забывала у меня книги, зажигалки… Однажды ключ.

Он протянул ключ на ладони. Металл был теплее кожи. Анна взяла осторожно, как берут живого птенца.

–От чего он?

–Если бы знать, – улыбнулся Илья виновато. —Спросить уже нельзя. Я проверял – обычные замки им не открываются. Может, это был брелок?

Анна кивнула и положила ключ рядом с фотографиями. Илья хотел задержать ее взгляд на чем-то другом, отвлечь от тяжелых мыслей.

–По вечерам здесь ходят лодки, – сказал он. —Если хотите, можно с крыши посмотреть. Вид лучше, чем из окон.

–Сегодня вид хороший и отсюда, – Анна прошла к стеклу. Оно, как всегда, запотело в узор, и она вытерла круг, как иллюминатор. —Туман смешной: небо светлее воды.

–Это здесь часто, – ответил Илья, слушая, как радио за стеной монотонно перечисляет цифры. Монотонность успокаивала, но одновременно вызывала желание говорить быстрее, чтобы не утонуть в равномерном шуме. —Река будто дышит.

Илья рассказал то, что не мог не рассказать: как тетя кормила местных кошек, как ругалась с продавцом за несвежий хлеб, как улыбалась мальчику с веслами. Он избегал имен и дат, будто каждое имя могло стать крючком, на который зацепится правда. Анна слушала, не прерывая, иногда задавала простые вопросы: где тетя любила сидеть, какой чай пила. Илья отвечал честно – в мелочах можно не лгать.

Радио внезапно хрипнуло, и на секунду показалось, что вода плеснула прямо в комнату. Илья сбился с слова. Это был его внутренний бережок, за которым начиналась глубина.

–Если что нужно починить – скажите, – торопливо добавил он. —У меня есть инструмент. И… есть карта подвалов, я когда-то занимался проводкой.

–Подвал? – Анна слегка насторожилась. —Там сыро?

–Сыро, – кивнул Илья. —Но безопасно. Просто не стоит туда ходить одной. Полы скользкие.

Он поднялся, собираясь уйти, но взгляд упал на маленькое фото с вырезанным силуэтом. Рука дернулась – спрятать бы, заклеить, но это было бы непрошено. Он хотел сказать что-нибудь легкое, что отвел бы разговор от снимков, и произнес первое пришедшее:

–У вашего окна хорошая акустика. Слышно, как по воде идет баржа, даже если ее не видно.

–Иногда и видно, – Анна улыбнулась уголком губ. —Вчера, кажется, стояла напротив. Но, может, мне показалось.

–Вам не показалось, – поспешно сказал Илья, и это было слишком быстрым согласием. Он добавил спокойнее: —Туман обманывает расстояние. Кажется, что рядом.

Он протянул руку к ключу.

–Можно? Я еще раз попробую.

Анна кивнула. Они прошли по квартире: входная дверь, хозяйственный шкаф, старый комод – замки не поддавались. Ключ входил в скважины на половину и застревал, словно металлу было тесно. На кухне Илья попробовал дверцу кладовой; ключ и там уперся, отозвавшись глухим звуком, напоминающим удар весла о борт.

–Не подходит, – тихо сказал он.

–Может, это от чего-то совсем другого, – ответила Анна и задумчиво повертела ключ. —Например, от ящика. Или от почтового отделения. В детстве тетя хранила в окне тайник: между рамами. Туда прятала вещи, которые не должны намокнуть.

–Между рамами? – Илья почувствовал, как в груди что-то дернулось, будто сеть задела камень. —Можно посмотреть?

Они отодвинули тяжелую створку. Воздух между стеклами был холоднее, как в банке из-под огурцов. На нижней планке подоконника оказалось узкое углубление, где лежали две кнопки, обернутые бумажкой, и плоский металлический кругляш. Ключ туда не подходил – не было скважины. Кругляш оказался старой монетой, затертой до блеска.

–Ключ без скважины, – сказал Илья, и фраза прозвучала как заговор.

Радио за стеной набрало громкость. Диктор объявлял время и повторял сводку по реке. Шипение перекатывалось, как галька. Илья отступил, чувствуя, как под ногами медленно качается пол. Мысли вернулись туда, где он когда-то стоял по колено в воде и ждал, что кто-то возьмет за руку и выведет из вязкой темноты. Этот кто-то тогда пришел. Он знал имя, но не произнес его.

–Спасибо за чай, – сказал Илья, слишком резко, и поднялся. —Я буду рядом. Если что.

–Зайдите еще, – ответила Анна.

В коридоре пахло мокрой штукатуркой. Илья шел наверх и слушал, как под подошвами шуршит песок. На повороте он остановился у окна: на реке мерцали огни баржи, тонкая полоска дыма тянулась к мосту. Вверх по лестнице тянулся знакомый мокрый след.

Он уже взялся за ручку своей двери, когда услышал за спиной легкий плеск. Не звук, а ощущение звука – как если бы по полу растеклась вода. Илья обернулся. Внизу, у квартиры Анны, под щелью двери тонкой ниткой вытекала чистая вода. Она не оставляла пятен, она просто ползла, как свет, и на секунду показалось, что в ней отражается маленькое желтое окно где-то за рекой.

Радио у него в комнате как раз объявляло: видимость ухудшается, будьте внимательны у причалов. Илья застыл, спиной чувствуя ровное гудение голоса, и не знал, постучать ли снова к Анне или сначала понять, откуда в сухой квартире берется эта прозрачная, чужая вода.

Глава 4. Письмо без даты

–Утро началось с шороха бумаги. Анна высыпала письма на кухонный стол, как зерно на сито. Листы были пестрые по возрасту: тонкая серость, желтизна старых ученических тетрадей, плотные куски канцелярии с водяным знаком. Ни одного конверта, только сгибы и пятна, как у карт на руке игрока, который слишком часто проигрывает.