скачать книгу бесплатно
Символы Самости
В какие образах и символах проявляется Самость?
«Что касается самости ‹…›, то ее символы варьируют от высших до низших» (Jung, GW: 9/2, 57).
Это утверждение противоречит представлению о Самости как исключительно «хорошей». Самость включает не только позитивное, искупляющее и исцеляющее, но и самое страшное, что только можно себе представить. Немецкий богослов Майстер Экхарт писал в этой связи о том, что ад находится на дне человеческой души (von Franz, 1978, S. 114).
Примером того, как такие крайности могут сосуществовать, является сновидение мужчины, которое он увидел в 15-летнем возрасте и воспоминание о котором сохранил на всю жизнь (см.: Steiner, 2013, S. 67). Во сне он видит себя стоящим посреди полностью разрушенного города. Вокруг него руины и искореженный металл. Рядом с ним в маленьких лужицах воды отражается радуга великолепных оттенков. Сновидец впадает в экстатическое состояние. Экстаз – это не подконтрольное нам явление, мы не управляем им, он просто происходит. Поэтому я предполагаю, что сновидец испытал во сне волнующее, воодушевляющее переживание Самости. Образы разрушенного города и радуги могут быть противоположными полюсами Самости и вызывать интенсивные эмоции страха и отчаяния, но также и завораживать, вплоть до переживания экстаза. В сновидении разрушению сопутствует абсолютное контрастное явление – разноцветная радуга, при виде которой многие люди испытывают восторг. Радугу называют мостом, соединяющим землю с небесами, и в древности она символизировала связь человека с Богом, Эго с Самостью. Одним из наиболее известных образов является радуга, ниспосланная Богом после Великого потопа в качестве знамения завета между Богом и людьми. Психотерапевт мужчины-сновидца рассказывал, что во внутреннем мире его пациента царили безнадежность, отчаяние и разрушенные объекты – полная безысходность. Однако если смотреть на сновидение во всей его целостности, то наряду с разрухой в нем есть и нечто прекрасное. Хотя сложно иметь дело одновременно с ужасным и прекрасным, это сновидение может стать поводом задуматься над такой возможностью. Речь идет о жесткости и доброте не только во внешнем мире, но и в самом человеке. Это вопрос о том, как может человек подвергать мучениям других людей и вместе с этим быть любящим при других обстоятельствах. Это загадка человеческой бездны и деструктивности, и это также часть Самости. Вот как Юнг описывает разнообразие содержания символов Самости:
«Эмпирически Самость также ощущается не только как субъект, но и как объект, и как раз в силу своих бессознательных компонентов, которые могут достичь сознания только через проекции, т. е. косвенно. Из-за этих бессознательных компонентов Самость в такой мере отдалена от сознания, что она лишь отчасти выражается человеческими фигурами, отчасти же – вещественными абстрактными символами. Человеческие фигуры – это отец и сын, мать и дочь, король и королева, бог и богиня. Териоморфными символами являются дракон, змея, слон, лев, медведь или столь же могущественные звери, либо, напротив, паук, рак, бабочка, жук, червь и т. д. Растительными символами являются, как правило, цветы (лотос и роза!). Последние переходят к геометрическим образам и формам, таким, как круг, шар, квадрат, квадратичность, часы, небосвод и т. д. Неопределенная широта распространения и охвата бессознательных компонент делает также невозможным полное постижение и описание человеческой личности» (Jung, GW: 9/1, 315).
Такое многообразие символов может сбить с толку, его сложно понять с точки зрения логики. Как можно ориентироваться в жизни, если Самость, как мы видим, может быть спроецирована на самые разные объекты – людей, животных, растения, абстрактные либо неодушевленные фигуры, на самое ценное и на всякие пустяки? Не рискуем ли мы, предполагая Самость во всем и в каждом? Да, риск велик. Поэтому, как правило, на возможное присутствие Самости указывает не только содержание образа, но и сопутствующее эмоциональное переживание. Потрясение, удивление, испуг или экзистенциальные переживания – вот лишь некоторые из чувств, которые описывают люди, оказавшиеся перед лицом Самости. Кроме того, этим чувствам часто сопутствует субъективная уверенность в прикосновении к чему-то значительному, грандиозному или священному. Также тесно связано с Самостью воодушевление, энтузиазм, тем более что «энтузиазм» в переводе с греческого означает «исполненность Богом» или «одержимость Богом».
Самость как Бог Отец, Эго как Бог Сын
Представление о том, что образ отца или матери может проецироваться на Самость, основывается на идее развития Эго из Самости:
«Самость, как и бессознательное существует a priori, и из нее развивается Эго. Она есть бессознательное предвосхищение Эго. Это не я создал себя, скорее, я оказался собой» (Jung, GW: 11, 391).
В этом описании эго-сознание предстает как дитя бессознательного, которое становится все более автономным, но никогда не приобретает полной независимости, полной свободы от бессознательного. Эго и бессознательное, так же как Эго и Самость, остаются навечно связанными, то решительно конфликтуя друг с другом, то более или менее плодотворно сотрудничая. Если рассматривать бессознательное как родителей Эго, то неудивительно, что в течение всей истории человечества образы матери и отца проецировались на Самость. Однако эти образы не ограничиваются рамками реальных отца и матери, что видно на примере библейского Бога, который, подобно отцу, сотворил человека по своему образу и подобию[2 - Есть разные варианты перевода выражения «по образу Своему». В одних случая древнееврейское слово «целем» переводят как «подобие», в других – как «теневой образ». В последнем случае человек предстает в качестве теневого образ Бога (Graf, 2009, S. 87).]. Хотя образ человека (Эго) чрезвычайно похож на образ Бога (Самость), между ними есть множество различий: так, Бог Отец всемогущ, всеведущ, бессмертен и обладает неиссякаемой созидательной силой. Бог кажется похожим на человека, но при этом сильно от него отличается. Если мы проецируем образ Бога Отца на своего земного отца либо другого человека, то тем самым мы наделяем этого человека сверхчеловеческими качествами, восхищаемся им и поклоняемся ему, либо, наоборот, чрезвычайно боимся и ненавидим его. Подобные проекции могут быть «заразными» и распространяться на многочисленные группы людей, порой на целые народы. В результате все больше и больше людей охвачены идентичными проекциями и общим представлением о реальности; затем этот взгляд официально признается, например, государственной религией или идеологией. Оказавшихся в меньшинстве сомневающихся тут же записывают в еретики либо предатели, с тем чтобы по истечении некого периода времени, когда на смену старым идеям придут новые, реабилитировать их и назвать первопроходцами.
Тот, кто как Юнг, полагает, что Самость – это божественное, тот видит в библейских текстах символическое описание внутрипсихических процессов, которые заставляют людей иметь дело не только с внешними обстоятельствами, но и с частями собственной личности. Книга Бытия может многое поведать нам о развитии человеческого сознания и рождении Эго. Вкусив плоды с древа познания, человек обрел способность различать добро и зло. В Библии человеческая сущность представлена как способность оценивать действия и ситуации с морально-этической точки зрения. Правда, это имело свои последствия и привело к изгнанию из рая, то есть осознанность и в самом деле имеет последствия. Человек утратил гармоничную связь с природой и перестал ограничиваться только ее законами, и в Библии эта утрата первозданной невинности описана как изгнание из рая. Это указание на «неудобный» аспект осознанности: способность понимать и оценивать последствия своих действий делает человека практически единственным существом на земле, отвечающим за свои поступки и при этом осознающим эту ответственность. В психологическом плане с появлением осознанности мы теряем младенческую невинность. При определенных обстоятельствах это может восприниматься как обуза или даже угроза, как в случае 50-летнего пациента. Он был крайне недоволен, когда психотерапевт впервые предложила ему поразмышлять о своих внутренних ресурсах. Его гнев был связан с тем, что он хотел найти слушателя, который может предоставить ему теплое отношение и поддержку, а не будет побуждать его к самопознанию и повышению осознанности. Что-то в нем (все еще) противилось осознанности – это угрожало его чувству безопасности.
Поскольку осознанность всегда связана с пониманием различий, она влечет за собой разрыв связей и приводит к независимости. Некоторые люди при этом могут испытывать одиночество, потерю ориентиров или чувство отверженности, и поэтому они пытаются избежать осознанности. В первую очередь таким чувствам подвержены люди, не имеющие опыта надежной привязанности.
Для эго-сознания требуется устойчивое, отзывчивое Эго. В связи с этим в процессе психотерапии чрезвычайно важна работа с Эго, так как без сильного Эго невозможно осознанно противостоять внешним и внутренним вызовам. Если пациент не в состоянии преодолеть выраженную (неосознаваемую) потребность в инфантильной зависимости и защищенности, он окажется во власти сильного сопротивления к росту осознанности, во всяком случае на ранних стадиях терапии.
С точки зрения нейробиологии повышение осознанности в процессе психотерапии расширяет функциональные возможности передней доли коры головного мозга. Магнитно-резонансная томография показала, что функциональные изменения, возникающие благодаря психотерапии, наблюдаются в первую очередь в префронтальной зоне (Solms, Turnbull, 2004, S. 299).
В Библии говорится еще об одном следствии человеческой способности к познанию: человек уподобляется Богу. Юнг и Вайнреб полагают, что осознать себя означает осознать Бога, а стать самим собой (обрести Самость) означает стать Богом. Таким образом, на примере библейских образов мы видим, как благодаря когнитивным способностям постепенно растет независимость, компетентность и эффективность Эго и при этом шаг за шагом отступает ощущение ничтожества, бессилия и беспомощности. Другими словами, все те качества, которые некогда приписывались Самости (образу Бога) и отрицались у человека, становятся доступны ему. Греческая мифология описывает такое развитие как своего рода похищение, примером чему служит миф о Прометее, укравшем огонь у богов для того, чтобы отдать его людям. Обладание огнем – это важный шаг на пути к независимости от власти богов.
В библейском контексте сознание – это не подарок. Адам и Ева обрели осознанность только благодаря неповиновению. Неповиновение – это conditio sine qua non, то есть обязательное условие обретения осознанности. Примечательно, что в библейских образах и Бога, и людей прослеживается тенденция связи познания с нарушением табу и пересечением границ. Согласно Книге Бытия, подобного рода поведение – неотъемлемое свойство человека, в связи с чем возникает вопрос, актуальный и по сей день: как далеко может зайти человечество, то есть Эго? Книга Бытия повествует о нарушении табу, но не обозначает границ, и таким образом на горизонте у человека маячит заманчивая перспектива уподобиться Богу. В терминах психологии в этом случае Эго станет идентичным Самости и обретет как возможности для развития, так и риски. Юнг полагал, что людям, переставшим верить в Бога, грозит опасность подвергнуться инфляции и, следовательно, переоценить и преувеличить свою значимость (Jung, GW: 11, 142).
Эволюция Самости
Все архетипические образы, включая образы Самости, не являются статичными или вечными; скорее они носят временный характер, как отмечает Фон Франц:
«История архетипов насчитывает столетия. ‹…› Архетипы создают различные конфигурации, развиваются, стареют, чтобы в какой-то момент вновь раствориться в бессознательном. ‹…› Люди теряют к ним интерес. Это похоже на игру, которая длится вот уже сотни лет» (von Franz, 2008, S. 48).
«Все религии, убеждения и истины устаревают. Все то, о чем когда-то очень много говорили, и то, что на протяжении долгого отрезка времени определяло развитие общества, является в определенном смысле ущербным, потому что оно стареет. Оно становится частью механизма человеческой жизни, становится слишком известным, само собой разумеющимся, вполне осознанным. У людей возникает ощущение, что они держат это под контролем, потому что очень хорошо знают. Это касается в первую очередь высших человеческих ценностей ‹…› Когда высшие человеческие ценности истощаются, пообтрепавшись, когда они утрачивают свое потрясающее, первородное божественное качество, то тогда всех нас поджидает очень большая опасность. Так, например, соблюдение табу деградирует до уровня выполнения каких-либо простых формальностей, при этом первоначальный смысл запрета полностью утрачивается. Миф, который лежит в основе каждого запрета, больше никого не трогает» (ibid., S. 27).
Образы Бога возникают, или, можно сказать, порождаются, только для того, чтобы состариться и через какое-то время отмереть. Они подвластны разрушительному действию времени, и наступает момент, когда «Бог мертв», как сказал Ницше. Тогда образы Бога окончательно теряют смысл, становясь пустой оболочкой. Они сохраняют значимость только в конкретном историческом контексте и напоминают нам о том, что некогда считалось важным. Например, в наши дни большинство людей едва ли верит в человекоподобного Бога, представляя его седовласым старцем, сидящем на небе. Этот образ Бога утратил свое влияние и ценность. Тем не менее это не означает, что те, для кого нет особого смысла в образе небесного Бога Отца, являются атеистами. Почти две трети населения Германии верит в существование высшего порядка или некой Высшей энергии, оказывающей влияние на нашу жизнь. Размышляя о том, что будет, когда люди откажутся от проекций традиционного образа Бога, Юнг писал о тенденции прибегать к абстрактным образам:
«Опыт мандал типичен для людей, которые уже не могут проецировать божественный образ. Им грозит опасность инфляции и диссоциации. Круглые или квадратные ограждения имеют значение магических средств, с помощью которых создаются защитные стены, чтобы предотвратить прорыв и дезинтеграцию. Таким образом, мандала обозначает (и поддерживает) исключительную концентрацию на своем центре, а именно на Самости. Это состояние никоим образом не эгоцентрическое. Напротив, это необходимый самоконтроль, препятствующий инфляции и диссоциации» (Jung, GW: 11, 156).
Предсказывая отмирание образов Бога и угрозу стабильности эго-комплекса со стороны первичного вакуума, Юнг в некотором роде смог с помощью своей интуиции заглянуть в XXI век. Если мы обратимся к спискам англоязычных бестселлеров крупного книжного интернет-магазина, то мы увидим тенденцию к росту интереса к абстрактным образам, о которых писал Юнг. В августе 2015 года был отмечен высокий спрос на раскраски для взрослых с изображением мандал. Он подогревался рекомендациями ученых, полагавших, что концентрация внимания на линиях, границах и формах способствуют оптимизации функционирования мозга. Популярность пособий по снижению уровня стресса также свидетельствует о возрастании количества людей, нуждающихся в стабилизации эго-комплекса. Похоже, что эту коллективную потребность удовлетворяют абстрактные геометрические формы, испокон веков использовавшиеся в сакральных изображениях.
Абстрактные образы Бога
Вот как Юнг излагает идею о том, что Бог является высшей силой или энергией:
«Тем самым Бог осмысливался бы как средоточие не только духовного света ‹…›, но и как темнейшая, самая нижняя причина всякого природного мрака. Вот он, чудовищный парадокс, явно соответствующий глубокой психологической правде. Ведь его суть – не что иное, как противоречивость одной и той же сущности, сущности, сокровенная природа которой – напряжение между противоположностями. Наука называет эту сущность энергией» (Jung, GW: 8, 103).
«Самость ‹…› не просто некая статическая величина или постоянная форма, но также и динамический процесс. Подобным образом древние рассматривали imago Dei в человеке не как простой отпечаток или безжизненный стереотип, но как активно действующую силу» (Jung, GW: 9/2, 411).
Представление о Боге как незримой вездесущей энергии существует с незапамятных времен. В древних культурах эту энергию называли Мана, Нуминоз, Вакан или Оки – вот только несколько ее наименований. Некоторые из них обозначают не только энергию, но и нечто сакральное, могущественное, созидательное, бесконечное или бессмертное. В древности полагали, что эта энергия абсолютно не материальна и что ее можно направить куда угодно, используя для этого пост, молитву, танец, прикосновения к священным предметам или различные дыхательные техники. Таким образом можно овладеть частью этой энергии. С психологической точки зрения речь идет о насыщении энергией эго-комплекса, которая затем может использоваться в качестве свободной воли, осознанности познания или социальной активности. Большая часть этой энергии души, которую Юнг называл либидо, остается вне доступа и находится в бессознательном; она проявляется лишь в качестве желаний, влечений, побуждений, эмоций или интересов (Jung, GW: 5, 188 etc.).
Концепция энергии трансцендентна по отношению к моральным и эстетическим категориям. Так, солнце одаривает своей энергией праведников и грешников, под его лучами произрастают как полезные растения, так и сорняки. Это свойство энергии описано в Ветхом Завете в образе Яхве, известного своей аморальностью. Этот Бог, так же как и Самость, непредсказуем.
Глава 2. Динамика представлений о судьбе и Самости
Диффузия ответственности
Образы Самости тесно связаны с темой судьбы – всего того, что выпадает на нашу долю и чего нам не избежать. За последние десятилетия представления о неизбежном значительно изменились. В нашем распоряжении имеется огромное количество возможностей, последствия которых трудно предугадать. В связи с этим нам порой сложно принимать решения, и когда мы имеем дело с обстоятельствами вне нашего контроля, важно разобраться, где начинается человеческая ответственность и где она заканчивается.
Такое разграничение ответственности оказалось жизненно необходимым для женщины, которой приснился сон, повергший ее в глубокую печаль и отчаяние: «Я родила ребенка, он крошечный и умещается у меня на ладони. У него такая гладкая кожа, что он буквально выскальзывает из моей руки. Я вижу, что ему холодно, но так как он очень маленький, у меня не получается запеленать или одеть его. Я хочу приложить его к груди, но не могу, потому что мои груди слишком большие для него. Младенец жив, я рада этому. Но он дрожит. Он замерзает и умирает».
В течение очень длительного времени образы этого сновидения преследовали женщину, она чувствовала себя ответственной за смерть младенца. Чувство вины пошло на убыль только после того, как она осознала, что сделала все возможное в этой ситуации. Женщина смогла смириться со смертью этого крошечного существа, поскольку она была неизбежна. Вина сновидицы стала отступать с того момента, как она избавилась от гипертрофированного чувства ответственности. На бессознательном уровне женщина полагала, что судьба находится во власти человека, а фантазии о всемогуществе такого рода часто являются источником чрезмерного чувства вины. В случае подобного распыления ответственности важно все расставить по своим местам, и тогда уровень ответственности Эго может стать более приемлемым – в некоторых ситуациях он снизится, а в некоторых, наоборот, станет выше.
От Гомера нам известны представления о судьбе древних греков – они придавали очень большое значение разграничению ответственности. В те времена люди верили, что деяния людей и богов тесным образом взаимосвязаны. Ни одно решение или поступок не приписывался исключительно человеку, поскольку людей всегда окружали боги, которых считали первопричиной всех значимых событий.
Человеку полагалось не забывать, что своим успехом он обязан исключительно помощи богов, так же как в случае неудачи отвечать за последствия должны были те, из-за кого это произошло. Тем не менее вмешательство богов предполагало разделение ответственности. Талант и удача, отвага и мудрость так же, как и трусость, несостоятельность и невезение, – все это зависело от богов. Даже хорошая идея считалась не просто плодом человеческой мысли, а даром богов. Однако человек обладал свободой в том плане, что от него зависело, воспользоваться ли хорошей идеей или шансом, последовать ли совету богов, но при этом он брал на себя ответственность за свой выбор.
В психологическом плане это означает, что для греков Самость была источником и разрушения, и величия. Только способность разграничивать трансперсональное влияние и индивидуальную ответственность позволяла им избегать безосновательного самоуничижения либо высокомерия. Быть мудрым означало жить в согласии с собственной Самостью и уметь отличать то, что неподвластно человеку, от подконтрольного и осуществимого. Однако разграничение этих сфер считалось делом нелегким, так как границы между человеческой и божественной зонами ответственности были достаточно подвижными. Такого рода зыбкость требует уважительного отношения к Самости и Эго.
Представления о судьбе и дух времени
Что же тогда подвластно человеку и как ему подготовиться к тому, что его ждет? В новелле Иеремии Готхельфа «Черный паук», опубликованной в 1842 году, рассказывается о том, как люди представляли себе это в эпоху позднего Средневековья. В основе сюжета – многовековая история, связанная с черным деревянным оконным косяком. Во время обряда крестин пожилой глава семейства рассказывает гостям о начале этой истории. Шестьсот лет тому назад деревня принадлежала рыцарю, который нещадно эксплуатировал крестьян и заставлял их делать самую тяжелую работу. Однажды он потребовал, чтобы они пересадили 100 огромных буков. Крестьяне знали, что если они примутся за эту работу, их собственные поля придут в запустение и их семьям будет грозить голод. Ситуация казалась безвыходной, но тут появился дьявол в обличье странствующего охотника и предложил крестьянам помощь. В качестве вознаграждения он потребовал отдать ему некрещеного младенца. Возмущенные крестьяне отвергли его предложение и обратились за помощью к Богу, но тщетно – Бог не явил им себя и не вступился за них, и крестьяне не справились с задачей.
Когда дьявол повторяет свое предложение, вступить в переговоры с ним отваживается только Кристина, недавно приехавшая в деревню. Она говорит ему, что ни один христианин не отдаст некрещеного младенца, но дьявол настаивает на таком вознаграждении. Тогда Кристина соглашается, и в ознаменование сделки дьявол целует ее в щеку, от чего она на мгновение застывает. Крестьяне в отчаянии, они пытаются подсчитать: «Что значит единственный некрещеный младенец в сравнении со страданиями целой деревни? Да к тому же и Кристина уверена, что сможет перехитрить дьявола». В итоге они соглашаются на сделку, и как только дьявол выполняет требование рыцаря, в деревню возвращается радость. Однако когда в деревне рождается очередной младенец, священник отказывается отдать эту душу дьяволу и крестит его. Крестьяне ликуют в уверенности, что им удалось обмануть дьявола. Но когда наступает время разродиться следующей женщине, щека у Кристины начинает нестерпимо болеть: в том месте, где ее поцеловал дьявол, возникает черное пятно, которое постепенно превращается в черного паука. Когда священник крестит и второго младенца, из пятна на щеке Кристины вылупляется множество крошечных паучков. Все отворачиваются от Кристины из-за того, что ее лицо становится безобразным.
С этого момента людей и скот начинает косить чума, и крестьяне понимают, что это дьявол напоминает им таким образом о невыполненных обязательствах. Кристина в конце концов убеждает жителей деревни не крестить следующего ребенка и отдать его дьяволу, чтобы не было еще большей беды. Однако священник не поддается на уговоры и крестит следующего младенца, после чего дьявол исчезает из деревни, а Кристина превращается в паука. Поскольку она дотрагивалась до священника и до младенца, они оба обречены на смерть. Крестьяне начинают ссориться между собой, обвиняя друг друга в том, что произошло, и выгораживая себя; каждый утверждает, что он знал, что так будет, и предупреждал. Все согласны с тем, что виновные должны быть наказаны, но никто не хочет оказаться виноватым и понести наказание. Отныне паук становится всеобщей угрозой, одно только прикосновение к нему грозит смертью. Любая попытка убежать от него либо уничтожить его обречена на провал. Наконец, женщина, ребенок которой был крещен и таким образом спасен благодаря отважным действиям священника, находит выход: она хватает паука, засовывает его в отверстие в одном из деревянных оконных косяков и затыкает отверстие освященным колышком. Поскольку она прикасалась к пауку, она также обречена на смерть. Однако ее поступок приводит к тому, что Черная Смерть, то есть чума, отступает. В деревне воцаряется мир и спокойствие.
После того как старик окончил свой рассказ, гости стали с оглядкой возвращаться к столу: они опасались сидеть рядом с окном с черными деревянными откосами. Только старику хватило храбрости сесть рядом с окном: он был уверен, что паук не выберется из ловушки до тех пор, покуда люди помнят о Боге. Поскольку все мысли гостей были заняты историей о пауке, старик решил рассказать историю до конца:
В течение последующих столетий люди жили в страхе Божьем, их деревня процветала, а сами они разбогатели. Но, как говорится, «в людях, на которых щедрее всех сыпется благодать Божья, бывает, заводится червь». Со временем жители опять стали забывать Бога. Так же, как когда-то рыцари мучили крестьян, так теперь они сами обращались со своими слугами и батраками. В течение двухсот лет паук оставался в дверном косяке, пока в доме не появилась еще одна женщина из чужих краев. Вместе с женой своего сына Кристена они мучили прислугу и скот. И еще они решили построить новый дом, а старый оставить прислуге. Кристен был уверен, что со старым домом связано семейное благополучие, но ему не удалось переубедить двух женщин.
Старый дом был отдан слугам, и вот в Рождественский сочельник один из них вытаскивает затычку из косяка. Все замерли, когда из отверстия вылез черный паук. Крестьяне вновь начинают умирать от чумы, а те, кто уцелел, обвиняют в своих бедах Кристена. Все вдруг опять стали благочестивыми, убеждая себя в том, что они всегда были такими, и один только Кристен якобы является безбожником. А тот опять переселяется в старый дом, находит и освящает колышек, как и его предки, и собирается заточить паука в ту же самую тюрьму. При этом он понимает, что этот поступок будет стоить ему жизни. И действительно, после его смерти в деревню возвращаются благополучие, мир и процветание.
Спустя 200 лет старый дом вновь становится непригодным для жилья, однако его хозяева долгое время не решаются строить новый. Но однажды один мудрый человек говорит им: «Вы можете смело строить дом, только при этом две вещи должны остаться неприкосновенными: старый оконный косяк с замурованным пауком и вера предков в то, что паук должен навеки оставаться в своей деревянной тюрьме – и тогда ваш новый дом будет благословен (Gotthelf, 2002, S. 115). Этому совету последовал и сам старик, когда настал его черед строить новый дом вместо старого. Он перенес старый косяк в новый дом, чтобы не забывать ни о нем, ни о связанных с ним событиях. Этими словами старик завершает свой рассказ, и к гостям возвращается радостное настроение, и они продолжают праздновать крестины. А один из родственников старика заметил вслух: «Жаль только, что никогда не знаешь, чему верить в таких историях, а чему – нет» (Gotthelf, 2002, S. 116).
В наши дни многие люди остановили бы внимание на этой фразе, но давайте посмотрим правде в глаза: кто в наше время все еще верит в то, дьявол может потребовать некрещеного младенца? Немногие. Верим мы в это или нет, но новелла затрагивает архетипические мотивы, которые актуальны и сегодня.
Представление о болезни и дух времени
Как в новелле «Черный паук» объясняется происхождение болезней? Долгое время бытовало поверие, что эпидемии (две исторически подтвержденные эпидемии чумы в Европе в XIII и XV веках) возникают в результате сверхъестественных причин. Считалось, что они возникают вследствие безбожия и соглашения с дьяволом. В природных катастрофах видели не только проявление злого и бессмысленного рока, но и наказание свыше для напоминания нам о необходимости вести благочестивую жизнь. Таким образом, богобоязненное Эго наделялось способностью оказывать влияние на силы природы. Современный мир с сомнением относится к такого рода верованиям – мы больше полагаемся на вакцины и антибиотики в борьбе с инфекционными заболеваниями.
При этом в новелле иллюстрируется радикальная смена представлений о дьяволе на протяжении трех эпох. Сначала дьявол предстает в человеческом обличии: он одет в зеленый охотничий костюм и ведет переговоры с Кристиной. Затем он трансформируется в паука, которого запирают, так что диалог с ним невозможен. Матери и жене Кристена нет дела до паука, они не воспринимают дьявола всерьез. На языке аналитической психологии это означает, что в данном случае отсутствует Religio – осознанное внимание к нуминозным трансперсональным силам. Эти две женщины довольно беспечны и, в отличие от Кристины, не вступают во взаимодействие с дьяволом. Но ведь именно этой беспечности оказалось достаточно, чтобы вернулась чума. В последней части во времена старика-рассказчика дьявол – только персонаж истории. Таким образом, в восприятии людей дистанция с дьяволом со временем увеличивается.
Началом дистанцирования и отчуждения от Бога и от дьявола можно считать примерно 1500 год (Wils, 2013, S. 37 etc.). До этого мир представляли магическим местом, населенным божественными и дьяволо-демоническими существами, обитающими поблизости. Люди ощущали непосредственное присутствие Бога, проявлявшееся как божественное вмешательство и целеполагание. Когда около 500 лет назад эти верования стали сдавать позиции, начался коллективный процесс ослабления веры, который привел к тому, что Бог стал абстрактным и недоступным для людей. С тех пор его непосредственное присутствие перестало казаться очевидным. То же самое касалось и дьявола – его больше не воспринимали как материальное существо. Естественно, это привело к серьезным сомнениям в существовании Бога и дьявола.
В истории известен другой пример, иллюстрирующий ослабление веры. В 1755 году Лиссабон – в ту пору один из самых богатых городов мира – был разрушен землетрясением. В воскресное утро 1 ноября в городе начались подземные толчки, которые продолжались непрерывно в течение 10 минут. Вслед за этим город охватил пожаром, одновременно начался потоп. Не менее пятнадцати тысяч человек погибло, множество зданий и ценных культурных объектов было уничтожено совместными усилиями всех четырех стихий: земли, воды, ветра и огня.
Было ли это природное бедствие деянием Божьим (Neimann, 2004, S. 26, 354 etc.)? Может, причина заключалась в том, что португальцы погрязли в грехах и должны были понести за это наказание? Идею о том, что землетрясение является божественным знаком, можно связать с всеобщим убеждением, о котором идет речь в «Черном пауке»: крестьяне были наказаны чумой за свое безбожие. Похожие мысли высказали после землетрясения богословы: Господь Бог создал человека из праха земного, и разве однажды земля не должна была вздыбиться под грузом человеческих злодеяний? Однако в идее богословов о наказании погрязших в грехах людей содержится изрядный подвох: в то время как под руинами церквей погибло большое количество благочестивых прихожан, единственным районом, который землетрясение не затронуло, был лиссабонский квартал красных фонарей, то есть спаслись только проститутки, сутенеры и их клиенты. После такого спасения грешников вера в десницу Божию, защищающую честных граждан, сильно пошатнулась, а диктат церкви о страхе Божьем дал глубокую трещину. Бог оказался непредсказуемым.
Иммануил Кант написал три очерка о лиссабонском землетрясении, в которых, придерживаясь научно обоснованной теории пластин, он в духе эпохи Просвещения классифицировал землетрясение как природное явление (Neimann, 2004, S. 359). Одним из уроков, извлеченных благодаря этому землетрясению, стало понимание того, что мир создан не для удобства человека. Землетрясения, природные катастрофы и эпидемии неподвластны моральным категориям и не являются следствием проступков либо безбожия человека, а имеют объяснение с геологический, биологический или медицинский точки зрения. Важным этапом на пути отказа от представлений о магическом мире стала эпоха Просвещения, в которую возобладала вера в человеческий разум, рациональность и естественные науки. Как говорится в новелле, мы не знаем, чему верить в этих старых историях, а чему – нет. Мы больше либо не хотим, либо не можем верить в божественное сотворение. Перед лицом законов природы безбожие теряет свою значимость. Вера и молитвы кажутся ненужными, бессмысленными, порой даже опасными. Логическим развитием этой идеи стал заголовок первого номера «ГЕО» за 2015 год: «Нужен ли нам Бог?»
