скачать книгу бесплатно
И там, и здесь… там – сильнее.
Пруд.
И ветви с остатками розового великолепия… лепестки сыплются в воду, которая зажглась отсветами алого неба. И желтое солнце, будто глаз огромного бакенэко[8 - Кот-оборотень, в которого может превратиться обыкновенная кошка, если проживет 13 лет, или она трехцветная, или сильно растолстеет, или запрыгнет на мертвеца, или у нее просто будет очень длинный хвост.].
Переливы ветра.
И звон украшений в волосах блистательной Кокори.
Поклон.
И матушка спешит, разом растерявши былую неторопливость. Она излишне суеверна, и после смерти супруга мир вокруг, и без того представлявшийся ей местом в высшей степени беспокойным, наполнился всякого рода чудовищами.
Иоко тяжело поспевать за матушкой.
Ноги гудят.
Да и фурисодэ не предназначено для бега… но кто и когда ее слушал? Лишь в повозке, под защитой четырех слуг с бамбуковыми палками, матушка вновь примеряет сползшую было маску.
– Я довольна тобой, – говорит она.
А Иоко отправляет в рот рисовый колобок, припрятанный в рукаве. Она слишком устала, чтобы отвечать. И матушкино недовольство – вдруг бы кто увидел, как дочь великолепного Хигуро крадет еду, будто нищая служанка, – не способно испортить настроения.
Глава 3
Утро начинается с даров.
Их приносят слуги, оставляя на пороге, и матушка не спешит убирать лаковые коробочки, позволяя себе насладиться триумфом.
– Сомневаюсь, что у самой Ноноки больше даров, – повторяет она снова. – Вот увидишь, мы выберем тебе достойного мужа.
Выбрала.
Ах, если бы матушка послушала Иоко…
Их ведь было столько, тех, кому она отправила перо золотого фазана, приглашая в гости. К примеру, печальный задумчивый Ювэй, славный своими лавками.
– Слишком стар для тебя, – отмахнулась матушка. – И у него четверо детей. Если он умрет, тебя вернут в мой дом.
Кажется, именно тогда у Иоко появилось чувство, что матушка спешит избавиться от нее, не желая больше делить свой дорогой дом еще с кем-то.
Был Кокиру, воин, известный своей храбростью.
– Слишком дерзок, и, поговаривают, Наместник не желает более терпеть его неучтивость…
Гоши, тихий торговец.
– Он из тех, кто думает, что может позволить себе несколько жен. Ты же не желаешь быть третьей? У него и дома-то собственного нет! Он ездит от одной жены к другой… нет, нам такого не надо…
Она отсеивала женихов, как порченый рис, и когда на дне лакового короба осталась лишь пара зерен, задумалась.
– Вот Каито, – сказала она, позволив молодому человеку с круглым желтым лицом взглянуть на Иоко, – и он славный сын славного отца.
Каито был крупным.
И толстым.
Его уши были круглы, и два подбородка возлежали на груди. Он носил желтые одежды, подчеркивая свое родство с Домом Дракона, и много говорил.
У него дурно пахло изо рта.
– Я не хочу видеть его своим мужем, – сказала Иоко, когда Каито покинул дом, уверенный, что произвел на невесту правильное впечатление. О да, он всегда-то знал, что велик и что величия этого достаточно, дабы затмить глаза. – Он ленив и хвастлив, а отец…
– Он сын Ито Кари, – строго сказала матушка.
– Пятый сын.
И дом его, пусть и построен у самого подножия горы Тэнцзу, что свидетельствует не только о богатстве, но и о расположении Наместника, некрасив.
Сам он принес в дар Иоко сушеные водоросли и долго и нудно распинался о том, какую честь оказывает, ведь сама Иоко, несмотря на богатство свое, происходит из низкого рода, тогда как…
Матушка пригрозила побить розгами, если Иоко не будет ласкова с женихом.
Она не желала, но…
И отец понял бы… отец никогда не любил подобных Каито, но он давно уже ушел к богам, и пусть Громовые драконы будут милостивы к душе его, пусть пронесут под радужным мостом к стеклянному дому о семи дверях, которые все до одной смотрят на восход.
Вздох.
И кажется, горький ком в груди тает.
Сватовство.
И положенный обмен дарами.
Матушка довольна не столько сундуком с золотыми украшениями весьма уродливой работы, но парой рыбок из пруда Императора. Это ей сказали. А вот Иоко всю ночь этих рыбок разглядывала и не нашла разницы с теми, что продает старый Тотоко, прозванный птицеловом.
Но матушке нравится думать про Императора.
И вообще она уже все решила, а если Иоко не одумается, то все боги отвернутся от строптивой дочери, ибо из всех преступлений, известных в подлунном мире, нет тягчайшего, нежели дочерняя непочтительность.
Или сыновняя.
Только сыновьями несчастную боги не наградили, а единственная дочь отвратительно строптива и не понимает, что для нее же лучше.
Свадьба.
И медь, которую метали нищим горстями. Храм Милостивой Идзанами, матери восьми Больших богов. Жрец, что плавил на огне золотую фольгу, сыпал рис и лил душистое масло на угли.
Песнопения.
Переплетения рук.
Исиго, ждавший во дворе храма с клинком и чашей. Он режет руку, и мимолетная боль заставляет Каито кривиться. А кровь мешают, чтобы вылить к подножию древней статуи. Иоко запомнила лишь, что статуя эта покрыта темным мхом, будто диковинным одеянием. Из-за одеяния этого богиня кажется едва ли не бесстыдной…
Пир.
И Каито много ест. Он берет еду руками и облизывает пальцы. Хохочет, глядя на представление бродячих артистов, но когда начинается представление театра теней, не скрывает скуки.
Зевает.
Трет глаза.
Ночь.
Ее провожают пятеро служанок, которые смотрят на Иоко с жалостью. Матушка ее бы отчитала их за наглость, а Иоко молчит.
Невесте ведь положено быть покорной.
Разоблачение.
Омовение.
Ожидание, которое тянется и тянется.
И мне жаль эту девочку с ее ожиданиями, которые вот-вот разобьются. Ее жених не похож на человека, способного на нежность. Но может, я ошибаюсь?
Нет.
Эта ночь стала худшей в жизни Иоко.
Ей так думалось. Но, верно, боги сполна пожелали наказать ее за строптивость и гордыню. Эти ночи повторялись, ибо, несмотря на немалый вес, любовь к вину и дурманной траве, Киато никогда не забывал о супруге.
А еще о служанках и о паре юдзё[9 - Проститутка.], которых он содержал.
Боль.
Порой Каито вовсе терял человеческое обличье, переполняясь гневом, и тогда лицо его краснело, а дыхание становилось частым, тяжелым. Он, получивший лучших учителей, умел обращаться и с бамбуковой палкой, и с деревянным мечом… и, пожалуй, захоти он, убил бы.
Но убивать не хотел.
А вот кости ломал.
Неприятно. И даже исиго, приглашенный ненавистной свекровью – сухое лицо ее было застывшей маской презрения, – сочувствовал Иоко. Она читала это сочувствие в глазах его и отворачивалась.
Она сбежала.
И была возвращена матерью, не желавшей скандала.
Но эхо его дошло до ушей свекра, самолично явившегося в гости к младшему сыну. Он не стал разговаривать с Иоко, но лишь взял боккен и погнал сына по опустевшему двору. Кричали куры, разбегаясь, и старая свинья громко хрюкала, будто насмехалась над достойнейшим представителем древнего рода. И Иоко расправила крыло веера…
Не помогло.
Нет, он больше не бил ее, трусоватый муж, вообразивший себя незаслуженно оскорбленным. Он нашел тысячу и один способ унизить ту, которую полагал виновной в собственных неудачах.
Но пока жив был отец Каито, все было почти нормально.
Даже хорошо.
Но он скончался перед праздником Юмиками, и сам Наместник явился, чтобы проводить его за радужный мост, и говорил много, красиво, и первым сыпанул в жертвенный огонь горсть монет из золотой фольги.
Сыновья отдали кровь.
Все, кроме Каито, который, набравшись вина, громко заявил:
– Наконец-то издох старый змей…
И разве могла семья его не отвернуться от проклятого после этих слов?
Они хотя бы могли.
Уехала свекровь, и с ней служанки, слуги и половина живности, которую выводили со двора под присмотром Мироино, старшего сына и славного воина, чей грозный вид мигом успокоил хмельного братца его… но в опустевшем доме больше некому стало заступаться за Иоко.
Дни.
Мутные, как дурной ёкан, пропахшие рыбой и кислым вином.
Ожидание.
Он спит до полудня, и это лучшее время, когда Иоко предоставлена сама себе. Она прячется на кухне, где варит тягучий чай из веток бушими. Она выходит пить его на задний двор, где зарастает бурьяном сад. И в тишине его Иоко чувствует себя защищенной.
Она бы осталась в этом саду навек, но… он просыпается и кричит, требуя жену.
Всегда ее.
Встать, выслушать, до чего она, Иоко, подурнела за прошедший день и сколь далеко ей, неуклюжей, неповоротливой и бесплодной, до юной майко, чью благосклонность Каито купит…
Он покупал все, тратя деньги бездумно, будто желая доказать, что достаточно богат, чтобы не обращать внимания на свою семью, которую ненавидел, пожалуй, сильнее Иоко.
Он пил.
И жрал.
Кидался костями в Иоко, хохоча, когда удавалось попасть. Он облачался в очередное роскошное платье, которые доставляли в дом десятками, и уходил играть. В доме наступала тишина.
Слуги?
О нет, он рассчитал всех слуг, сказав, что не желает платить бездельникам, коль у него есть жена. А потому ей вменялось наводить порядок в огромном опустевшем этом доме. И к лучшему… не только он не желал свидетелей своему позору.
