скачать книгу бесплатно
Чай ныне дорог, но если подождать купцов, которые вскоре станут продавать старый урожай, дабы освободить склады для нового, то можно приобрести вполне приличный чайный лист.
Или же вовсе сырым взять, но для того придется подняться на гору Хей-но, где всегда царит лето, и отобрать нужный. Там его продают за пару медяшек тюк, но надобно уметь высушить лист, чтоб не утратил он ни пользы, ни аромата.
Мицухито умела.
Она, стоило заговорить о чае, расцветала.
…о листьях толстых, которые сушат в тени, или же тонких, молоденьких, в которых еще не затвердели жилки. Эти листья закапывали в землю и оставляли там на год или два. В другие, уже старые и негодные для иного, заворачивали особые травы и цедру мандарина…
О да, она многое знала.
И как-то обмолвилась, что прежде супруг ее сам выращивал чайные кусты, полагая, что в них сила ста десяти богов, способная исцелить любую болезнь.
Наверное, ошибался.
На кухне было неожиданно людно.
Кипела вода в котле. И Шину деловито чистила рыбу. Движения ее были точны и спокойны, чешуя летела на пол, а отсеченные рыбьи головы – в корзину. Завтра из них Шину приготовит наваристый суп.
– …и тебе совсем-совсем не страшно?
Юкико перебирала рис. Ее тонкие пальчики порхали, удаляя поврежденные зерна, которые тоже пойдут в похлебку. Пару – я знаю – Юкико спрячет в рукаве для птиц. Птицы ее любят.
– Чего бояться? – Кэед просто сидела, оглядываясь с немалым любопытством.
Ей прежде не случалось заглядывать на кухню.
– А если… если он захочет тебя увезти?
Мицухито вздрогнула и выронила тонкий стебелек травы.
Травы она собирала в саду и сушила в пустой мастерской. Что именно, я, признаться, понятия не имела. Одуванчик вот опознала и еще, кажется, вьюнок. Но насчет последнего сомневаюсь. Но Мицухито сказала, что некогда при доме был сад полезных трав и его надо лишь восстановить.
Я не возражала.
– Что ж, если он настолько слеп, что не испугается, – Кэед провела ладонью по конопатому личику, – и захочет взять меня в жены… я буду только рада.
– Но… – Юкико закусила губку. – Он же тьеринг!
– И что?
– Он… он увезет тебя на Остров… и…
– Деточка, – Кэед вздохнула, – открой наконец глаза. Если кто на нас и позарится, то только тьеринг… увезет? Это вряд ли… мне наставник рассказывал, что остров их гибнет, и потому тьеринги ищут мира с Императором…
Пустая земля. Каменистый остров, большой, но непригодный для людей.
А тьерингам, стало быть, и такой сгодился.
– А Император не слишком рад, поскольку земли не хватает, но счел, что лучше ему иметь тьерингов обязанными, чем врагами. Они пришли просить, но ведь и просить можно по-разному…
Ее ладонь скользнула над столом, повернулась, обнажив мягкую кожу запястья, и шелк съехал, открывая чуть больше дозволенного правилами. Хрупкая рука.
Острые косточки.
Пятнышко веснушки, будто лепесток рыжего цветка, прильнувший к коже.
– И все равно не понимаю, как ты можешь думать об этом! – воскликнула Мицухито. Стиснув каменный пестик, она с силой давила на него, поворачивала то влево, то вправо, размалывая травы в пыль.
– Я в принципе могу думать…
Араши за спиной Лейко закатила очи.
– …и я хочу семью. Меня всю жизнь готовили к тому, чтобы стать госпожой в большом доме. И дом этот будет полон слуг… если у меня не получится войти в Дом Дракона, то моим мужем станет воин. Или чиновник из тех, кто имеет право носить на шапке нефрит или шить одежду из желтого шелка… или, быть может, на худой конец кто-то из родственников Наместника.
Я кривовато усмехнулась: с удовольствием уступила бы ей высокую честь.
– И я буду хорошей женой. Я рожу детей… сыновей, которые силой своей восславят имя отца. Или дочерей столь красивых… – голос ее все-таки дрогнул, а пальцы сжались. – Но потом оказалось, что я недостаточно хороша. Сваха бралась устроить мою судьбу, но потребовала за это столько, что моему отцу оказалось проще выставить меня из дому и забыть…
Кэед поднялась.
На ножках своих, больше похожих на копытца, она стояла уверенно, а вот при каждом шаге покачивалась.
Цветок на тонком стебле.
Дунет ветер и сорвет, понесет по-над жестоким миром.
– Мне не нужны слуги. Я, оказывается, прекрасно обхожусь и без них. Большой дом? К чему мне большой дом, если я не способна уйти дальше этих комнат? – Она оперлась тоненькой ручкой на стол. – Но вот детей родить я способна. Не уверена, правда, что дочери будут прекрасны, а сыновья так уж сильны, однако знаю одно – они будут меня любить.
Стало тихо. Настолько, что слышно было, как рисовое зернышко, скатившись с пальцев Юкико, падает в сито. Или вздыхает вода, выпуская на поверхность тяжелые пузыри…
– Госпожа Иоко. – Кэед повернулась ко мне, и лицо ее было безмятежно, словно море в преддверии шторма. – Возможно, с моей стороны это будет дерзостью…
– Когда это тебя останавливало, – пробурчала Шину, опуская в кипящую воду рыбьи туши.
– …однако не составит ли вам труда узнать, что нужно этому тьерингу… и если он ищет себе жену, то… по крайней мере одна из нас готова…
Не уверена, что Хельги нужна была жена.
С другой стороны, что знаю я о тьерингах, помимо скудных слухов, которые достигали ушей Иоко. И мнится мне, в слухах этих изрядно было выдумки.
Хельги работал.
Калитка поднялась. И сам забор как-то вдруг оправился, стал ровнее. Весело стучал молоток, солнышко пригревало, суля долгое лето, хотя на деле оставалось лету недолго. Скоро очнется зимний дракон, и над горой Накарама поднимется белый дым. Он поползет по склонам этой горы, неся с собой холод и дожди…
Иоко не любила осень, да и я, признаться, тоже.
– И все-таки. – Я позволила себе заговорить, когда тьеринг прервался. Готова поклясться, он почувствовал мое присутствие раньше, однако виду не подал. – Быть может, дорогой гость пожелает все же испить чаю и… развлечь хозяйку беседой?
– Рассказами о море?
– И о вашем народе.
Хельги кивнул:
– Забор я поправил. Но в доме, чую, работенки хватит.
– Хватит, – согласилась я. – Не на один день. Дом этот некогда принадлежал моему отцу, однако в последние годы… был несколько заброшен.
– Заметно. – Хельги сгреб инструмент. – Так вы тут одни живете?
– Одни. – Лгать не имело смысла. Любой в этом несчастном городе с немалою охотой расскажет о безумице Иоко, которой вздумалось воскресить вдруг древний обычай…
Здесь не так много поводов для сплетен.
– Плохо. – Хельги нахмурился. – Ваша малышка скачет, что коза, но…
Я лишь развела руками.
Мы поняли друг друга. Нынешние гости были, по сути своей, обыкновенными хамами. И пусть хватило их дури на то, чтобы бросить палку… да и ударить они бы ударили, той же палкой или кулаком, ногой… не важно, главное, что оба они – трусоватые мерзавцы, не более того. А вот будь на их месте настоящий воин…
С другой стороны, настоящему воину противостоять может лишь другой воин, да и то не всякий…
Я лила воду на руки, и Хельги мылся, шумно отфыркиваясь и отплевываясь. А после, хитро изогнувшись, пил тонкую струйку. Вздыхал. И, вытерев лицо полотенцем, сказал:
– Так где ваш чай?
Мы устроились на террасе. Я села на ноги, для Иоко поза эта была привычна. Хельги поерзал, но тоже сумел устроиться удобно. Он сел по-турецки, положив руки на коленях.
– Извините, но ваши эти… почему у вас нет нормальной мебели?
– Может, потому что здесь привыкли обходиться без нее? – Я позволила себе улыбку.
Чай подала Шину и, одарив тьеринга суровым взглядом, удалилась. А он лишь ладонью по косе провел и прицокнул.
– Суровая женщина…
Я уступила место Иоко, в чьей крови был прописан древний ритуал церемонии. И тело двигалось само, исполняя танец поз, который тьеринг вряд ли способен был оценить.
Он молчал.
Ждал, пока я начну беседу.
А я перебирала возможные слова, пытаясь найти подходящие.
– Зачем вы здесь? – спросила я, и руки Иоко слегка коснулись крышки массивного чайника с горячей водой.
Чайный домик пришел в запустение, и вряд ли получится его восстановить. Признаться, матушка Иоко никогда-то не была любителем церемоний, да и гости в доме собирались редко. Правда, тогда она преображалась удивительнейшим образом, но…
– Да… в гости вот заглянул. – Он поднял крохотную чашку и покрутил в пальцах. – Только того горького не надо, который на зеленую жижу похож.
Варвар.
И чужак.
Островитяне ценят вяжущую терпкость маття.
Я смешала порошок и горячую воду, привычно разбила бамбуковым венчиком комочки. И полагалось бы наслаждаться тишиной и покоем, слушать мир, наполненный лишь звуками огня да кипящей воды, слабым шорохом венчика-тясен о глиняные стенки чаши, ароматом чая, что раскрывается при первом прикосновении, как сложный танец, где каждое движение – часть истории, но мы оба были слишком далеки от этих церемоний.
– Зачем? – Я подняла руку, подвернув край кимоно, позволив зеленоватым каплям скатиться в чашу.
– Не звали?
– Не звали, но… мы мало знаем о вашем народе. – Пена была слишком светлой и ноздреватой. Будь гость иным, мне бы, пожалуй, было бы стыдно. Самую малость. Все же чай мы покупали не лучшего качества. – О вас многое говорят. Но полагаю, не всему стоит верить?
Хельги крякнул.
А я долила горячей воды. Не кипятка. Нет. Кипяток убивает остроту чая, делает его бледным и высвобождает лишь горечь, которую вряд ли получится заесть.
– Не всему, госпожа Иоко… не всему… – Он поерзал.
– А чему стоит? Говорят, ваш остров гибнет…
Он слегка наклонил голову.
– …и что вам пришлось покинуть его в поисках нового дома… и что дом этот милостью Императора был дарован…
– Милостью? – Хельги фыркнул. – Да этот узкоглазый карлик…
– Я не слышала этих слов. – Я коснулась бубенцов на нитках, и те зазвенели, отгоняя дурное.
– …запросил золото… и камни… и клыки морского зверя… он забрал почти все, что у нас было, за два островка и представил это высшею благодатью. Там до нас и птицы-то селиться брезговали!
Его возмущение было ярким и живым, а еще совершенно неподходящим для такого спокойного дела, каковым была чайная церемония. И пусть нынешняя – лишь жалкое подобие истинной, но все же…
Я подняла чашу-тяван и, оценив чай – полупрозрачный, правильного золотистого оттенка, – подала ее Хельги. И он, вытащив из кармана шелковый платок, обернул им ладонь. Все же не настолько чужд он местных обычаев, как хочет показать…
– Еще говорят, что среди вас нет женщин…
– Мало, – уточнил Хельги, пригубив из чаши. Он прикрыл глаза, смакуя чай. – Эх, меду бы сюда… и цвету липового, и еще моя матушка выращивала травки… ваша правда, госпожа Иоко, наш островок был мал, но любим, что ветрами, что морем… его берега меняли цвет. Белым-белы зимой, что пена морская… это снег ложился на землю и дома укрывал толстенною шубой… и даже сосны, что вырастали огромными, до самого неба… пусть море не примет меня, если лгу, и те становились белыми. У моей матушки была шаль из козьего пуха, легкая, как тот снег…
Он протер край чашки платком и вернул мне чашу.
– …весной остров становился красен. Сосны гудели, зазывая в гости ветра, а из сараев выволакивали корабли. Женщины выходили смотреть, как их красят, а парни варили краску из местных ракушек, растирали камни… и выдували алый бисер, чтобы поднести той, которая по сердцу придется. Ваша правда, женщин у нас мало… матушка моя сказывала, что это из-за морской ведьмы… что она открыла остров Бьярни Криворотому, с которым и пришли тьеринги. Слово сказала, и поднялся остров из воды, встал посеред моря…
Чай был терпким. И сладким, без сладости, но сам по себе.
Тишина.
