скачать книгу бесплатно
Вскинувшись, я едва подавляю крик, все еще находясь в этом страшном, просто жутком сне. Белые панамки на воде, и каждая – детская жизнь. Что со мной? Почему мне снится это? Откуда оно вообще?
Едва взяв себя в руки, я вспоминаю – сегодня день Выбора, а я лег подремать на несколько минут, что не просто позволено, но еще и рекомендовано. Сегодня ко мне придет моя самка. Ощущать себя полноправным хозяином кого-то… Мне противно, честно говоря. Может быть, это сны так повлияли, может, по другой причине, но я не хочу быть именно хозяином. Кто меня спрашивает…
Проснулся я, кстати, вовремя. Ожил экран, стоящий на столе, на нем Дионис выводит параметры моей самки. Рост, вес, показатели пластичности, переносимости боли, рекомендации по воспитанию. Слава звездам, это действительно только рекомендации, потому что теперь только мое личное дело, что будет с самкой. Она должна дать потомство – это обязательно, а все остальное – никого не волнует.
Пересаживаюсь на стул, чтобы внимательнее рассмотреть параметры, при этом раздумываю о приснившемся. Что это за «гитлеровские нелюди»? Что там за самолеты и откуда я знаю все эти названия? Но что-то сон во мне явно изменил – хочется уничтожить тех, кто убивает детей. Как… как ту бракованную в конвертере?
Открывается дверь, в нее входит кто-то незнакомый. А! Это самка дошла до моей каюты. Она сбрасывает одежду и опускается на колени, протягивая мне ошейник. Ошейник – символ принадлежности, самку с чужим ошейником никто не тронет. Поднявшись со стула, рассматриваю ее: светлые волосы, глаз пока не вижу, круглое лицо, совсем детское, сложена правильно. Хрупковата, конечно, но это и нормально – самка же.
Она меня, кажется, боится. Вся сжалась, наверное, думает, что буду ее бить, но я не хочу. Я же не зверь. Подхожу поближе, осторожно, стараясь не напугать, беру из руки ошейник, наклоняюсь застегнуть его. Внимательно слежу, чтобы не передавить, потому что делать ей больно совсем не хочу. С экрана звучит звонок. От меня реакции не требуется – это просто подтверждение пары. С данного момента Виктория, так ее зовут, – моя собственность.
С колен не встает, почему? Тянется ко мне руками, и тут я понимаю: ритуал не завершен. По правилам, я должен «накормить ее собой», так поэтично называются оральные ласки, точнее, их результат. При первом контакте самка показывает свое умение, демонстрируя, чему ее обучили. Надо ей помочь.
Обучили ее действительно хорошо – я едва стою на ногах. Хочется расспросить, но у нас будет еще время. Закончив со мной, она убегает в ванную комнату, а я задумываюсь. Несмотря на то, что к этому ритуалу нас готовили, произошедшее мне показалось каким-то неправильным, как будто все должно было произойти не так, да и покорность эта…
– Как тебя зовут? – начинаю я ритуал приветствия сразу же, как Виктория покидает ванную. Имя-то я ее знаю, Дионис просветил, но сам ритуал очень важен, нам так на лекциях объясняли.
– Трина… Виктория, – говорит она мне, давая пищу для размышлений. – Можно сократить до Вики, наверное.
– Меня зовут Серафим, – представляюсь я. – Можно Фим, меня так все зовут.
– Здравствуй, Фим, господин мой, – тихим голосом произносит самка моего вида. Отчего-то мне неприятно такое обращение, но я молчу – оно традиционное.
– Ты кушать хочешь? – спрашиваю ее, чтобы хоть что-то спросить.
Вика поднимает голову, с неверием вглядываясь мне в лицо. Глаза у нее зеленющие, очень красивые, на мой взгляд. В них хочется вглядываться бесконечно долго. Но почему она смотрит так, будто думает, что я издеваюсь?
– Очень… – шепчет самка, по-прежнему не отводя взгляда от моего лица.
Вот не верю я в то, что они почти животные. Дети – да, но не животные, правда, показывать мою веру и неверие нельзя. Протестовать против очевидных истин – это конвертер, причем уже для обоих. Значит, будем подчиняться.
– Пойдем, – показываю я ей на выход, но самка не трогается с места. – Что такое?
– Поводок… – напоминает она мне. Своих самок вне личных помещений положено водить с поводком, указывающим на того, кому принадлежит жи… существо.
– С целью предупреждения травм прошу тебя одеться, – проговариваю я принятую фразу. Она не для Вики, а для следящего за всеми Диониса.
Самка опять смотрит на меня с неверием, но быстро натягивает комбинезон, принеся мне затем и поводок. Нравится, не нравится… Приходится мне пристегнуть тонкую полоску искусственной кожи к ее ошейнику, надеть петлю на руку и теперь уже направиться в сторону столовой.
С одной стороны, считается, что животным одежда не нужна, а с другой, она же потомство дать должна, а женские органы хрупкие, поэтому моя фраза о травмах вполне говорит не о нежелании следовать традициям, а как раз наоборот – о заботе о потомстве. Это у нас приветствуется.
Мы двигаемся в сторону столовой. Я не вижу того, склизкого, с которым мы шли на отбраковку, что меня скорее радует. Знакомые по курсу ведут своих самок по тому же маршруту, правда, в основе своей, неодетых. Ну да это их дело. Точно уж не мое, значит, не повезло с самцом, или он думать не умеет. Случается и такое.
Больше всего меня беспокоят, конечно, мои сны. Очень уж они логичны и слишком, на мой взгляд, реальны. Спросить мне некого, ибо стоит только кому заподозрить ненормальность, и сразу же будет конвертер – пискнуть не успеешь. Самый страшный хомо на корабле – это психиатр. Его, по-моему, и наказующие боятся.
Виктория 5013
Крупный мне достался самец, но я справилась. Как-то он реагирует, по-моему, необычно. Даже поводок забыл, а поводок – это очень важно, это знак отличия самки, потому что ошейник тонкий и издали не виден, а поводок виден всем. Поэтому он очень нужен вне личных помещений.
Нам говорили, что на принятие нового самца нужно время, но я его, кажется, уже приняла. Совсем его не боюсь, только чувствую себя не очень хорошо оттого, что все меня разглядывать будут. Ой!
Приказал надеть одежду. Даже не приказал, попросил, как будто считает меня… равной. Не просто самкой, а хомо. Если действительно так, то это почти невозможное везение. Может, и наказывать будет нечасто… Я не люблю, когда больно. По-моему, никто не любит, но стимуляция необходима, ведь надо быть послушной. Я согласна быть послушной и без того, чтобы получать боль…
Самца зовут Фим. Он выше меня, волосы у него темно-коричневые, глаза синие-синие. Очень красивый мне самец достался. Наверное, не буду его бояться, хотя это, понятно, от меня не зависит. Конечно, по внешности мало что можно сказать, но у меня откуда-то появляется ощущение того, что он какой-то особенный.
Столовая уровня – это длинное узкое помещение, в котором стоят общие столы и отдельные столики для тех самцов, которым уже назначены самки. Мой самец и тут поступает для меня неожиданно – ведет к раздаче блюд. Странно, но кормушка предоставляет выбор блюд. Ограниченный, но, тем не менее не то, что у нас.
– Чего бы тебе хотелось? – ровным голосом спрашивает Фим.
– А сосисок можно? – замирая от собственной смелости, спрашиваю я. Утром положена каша, но они такие красивые, румяные, просто притягивают взгляд.
– Можно, – кивает Фим, беря порцию на тарелку. Еще он взял поджаренные ломтики хлеба и нечто бурого цвета. Что это такое, я не знаю.
– Спасибо, – чуть не забываю поблагодарить самца. Об этом лучше помнить, потому что за неблагодарность он может меня наказать.
За столиком Фим не стал пристегивать поводок к стойке, вместо этого положил передо мной тарелку с двумя сосисками и хлебом. Рядом устроилась белая масса с кусочками чего-то, наверное, это йогурт. Обычно он безвкусный, но очень полезный, поэтому я опять благодарю. А самец берет кусок хлеба и намазывает на него бурую массу.
– Съешь после завтрака, – отвечает он на мой явно непонимающий взгляд.
Интересно, что это? Никогда такого не видела.
Размышления надо оставить на потом, а сейчас быстро принимать пищу – времени на завтрак не вагон. Сосиски совсем не безвкусные, и йогурт даже имеет запах! Самцов, получается, кормят намного лучше, чем самок. Это можно понять, ведь они ведут корабль и занимаются различными работами в нем, а самки предназначены только для того, чтобы дать потомство.
Поев, я робко тянусь к намазанному чем-то хлебу. Увидев мой взгляд, Фим кивает, значит, можно. Откусив небольшой кусочек, я чувствую просто невозможную сладость. От этих вкусовых ощущений хочется заплакать, но плакать нельзя, за слезы без причины может появиться причина, а я этого не хочу.
За одну такую сладость я согласна на что угодно, она просто необыкновенная! За что мне такая награда? Надо будет спросить, может быть, удастся получать такое хотя бы раз в цикл? Я наслаждаюсь своей наградой, при этом размышляя о том, что будет дальше. Фим запрет меня в каюте или придумает что-то иное?
– Сейчас мы пойдем на занятия, – сообщает мне он. – Держишься рядом со мной, вопросы записываешь, все обсудим дома.
– Да, мой господин, – отвечаю я ему ритуальной фразой.
– Все непонятное обсуждаем только наедине, – говорит мой самец.
– Да, мой господин, – повторяю я ритуальную фразу, хотя хочется завизжать от радости.
Кажется, он меня считает хомо! Очень боюсь обмануться, но надежда огнем сверхновой горит во мне, заставляя замирать от предвкушения. Самец же ведет себя так, как будто все им произнесенное совершенно обычно. Он, кажется, действительно… Необыкновенный. Как будто я попала в сказку. Правда, надо дождаться воспитательной стимуляции, чтобы полностью сделать выводы, – на словах Фим может быть необыкновенным, а потом, когда я расслаблюсь… Не хочу об этом думать.
Убедившись, что я доела, мой самец интересуется, не нуждаюсь ли я в посещении туалетной комнаты, а потом ведет меня по наполненным самцами коридорам. Я держу голову низко опущенной, дабы никого не спровоцировать, потому что еще не привыкла, что я чья-то.
Класс, куда меня привел самец, раза в два крупнее наших. В конце его стоят стойки с пристежками для самок, но Фим усаживает меня за стол рядом с собой. Он, наверное, что-то придумал, вряд ли будет добровольно так сильно рисковать. И тут мой самец… он гладит меня по руке, как будто хочет успокоить. Я едва удерживаюсь, чтобы не выдать своих чувств.
– Объяснитесь, – требует вошедший самец…
По-моему, это преподаватель. Он выглядит иначе, чем те, к кому я привыкла, но стек в его руке указывает на статус. Мой самец встает, глядя прямо в глаза вошедшему.
– Выбор только сделан, – сообщает Фим. – Нужно время на адаптацию.
А затем мой самец начинает ссылаться на какие-то мне незнакомые работы и инструкции. Преподаватель благосклонно кивает, значит, объяснение принято и стимуляции не будет.
Это очень хорошо, на мой взгляд. Уроки я, правда, большей частью не понимаю, наверное, потому что я самка. Но тщательно записываю все услышанное, ведь Фим приказал. За уроками следует обед, вот тут за меня выбирает мой самец. Не знаю почему, но я же послушная?
– Сейчас нам нужно немного отдохнуть, – говорит Фим. – После обеда положено час поспать, а потом будем разбирать тобой не понятое.
– Да, мой господин, – ритуально отвечаю ему, хотя внутри все сжимается от страха.
Вот оно… Он будет разбирать со мной, а потом накажет за непонимание. Видимо, Фим из тех самцов, которым нужен повод. Что же… выхода у меня все равно нет, остается надеяться, что это будет хотя бы не очень долго и я смогу ходить после наказания. Он же знает, что я самка, значит, просто хочет послушать, как я плачу…
Грустно обманываться в самце, но чего может ждать самка? Ведь я его собственность…
Глава третья
Серафим 2074
– «Кондоры»! Много! – на этот раз голос говорит на совсем другом языке. Он слышен очень плохо, сквозь какие-то шумы, треск, шипение. «Помехи». Это слово не имеет для меня никакого смысла, но я почему-то понимаю его. Оглядываюсь по сторонам, чтобы определить, куда на этот раз занес меня сон.
Я сижу в тесной кабине… самолета? «Спитфайр» – подсказывает память. – «Нацисты рвутся к Лондону, чтобы убивать, надо остановить их любой ценой!»
Какие «нацисты»? Как остановить? Я не понимаю этого, но руки, кажется, действуют сами по себе. Мой самолет переворачивается, заставив дыхание замереть, потом дергается из стороны в сторону. Я понимаю, что это фигуры пилотажа: «бочка», «вираж», «переворот Иммельмана»… Моя машина рвется навстречу черной туче. Врагов, кажется, множество, они летят на крупных самолетах, чтобы… убить? Как тех детей в белых панамках? Нет! Я не хочу этого допускать! Теперь-то я могу что-то сделать!
Они несут смерть женщинам, старикам, детям… Дети! Детские сады, приюты, школы… Больницы… Ведь твари бьют по красным крестам, это знают все. Теперь знаю и я. Если бы я мог, я бы закрыл «Лондон» собой, своим телом! Жаль, что это невозможно, поэтому мой «Спитфайр» сейчас постарается защитить людей, сбив хоть десяток огромных черных теней, вырастающих в прицеле.
В горячке боя я забываю о ведомом, а вот «Кондоры» не забывают обо мне. Горячая сильная боль пронизывает тело, и я…
Я давлю желание вскинуться – рядом со мной самка, она не должна ничего заподозрить. Понимание того, что меня убили и теперь город беззащитен, затопляет меня, поэтому лежу, замерев. С трудом давя в себе слезы, я переживаю свое поражение. Пусть это поражение было только во сне, но я чувствую его так, как будто все произошло в реальности.
Моя самка спит… Ну, или притворяется. В любом случае у меня есть время, чтобы подумать о произошедшем. Что-то меня смущает в ушедшем сне, кроме его общей необычности. Пытаюсь вспомнить – было же нечто особенное, оно буквально проехалось по нервам… Кроме самоназвания врага, было же что-то еще, вот только что.
Бросив взгляд на самку, отмечаю, что Вика явно боится, и тут до меня доходит: я во сне думал о стариках, женщинах и детях. Дети – термин знакомый, «старики» – только теоретически, но «женщины»… Не самки – женщины! Это слово значит что-то важное для того меня, который во сне. Надо подумать об этом, а еще – почему боится Вика? Я же ей не угрожал ничем, а она явно испугана, даже побледнела вся.
– Что с тобой? – спрашиваю ее. – Почему ты боишься?
– Мой господин ищет повод для наказания, – отвечает она мне.
Еще вчера такой ответ воспринялся бы нормой, а сейчас… Сейчас он мне неприятен, не могу понять почему. Уже хочу сказать что-то, но в последний момент ловлю себя за язык – Дионис есть везде. Нужно позаниматься с самкой, может быть, это ее отвлечет? Все же что-то меняют мои сны во мне. Я просто чувствую это.
– Мне не нужно искать повода, чтобы наказать тебя, – судорожно пытаюсь сформулировать. – Наказание важно, лишь когда ты действительно провинишься. Иначе оно не имеет смысла.
Кажется, успокоилась. Вика не выглядит ребенком, поведение у нее, правда… Я не знаю, как охарактеризовать такое поведение, но мне хочется защитить ее от всех напастей. Почему-то нет подобного желания, о котором предупреждают учебники – оплодотворить на месте. Скорее согреть ее, хотя в личном помещении не холодно – здесь не тренировочный зал. Спрятаться бы от Диониса и успокоить Вику, но это просто технически невозможно.
– Давай разберемся, что ты не поняла на уроке, – предлагаю ей. Опять задрожала. Что же с ними такое делают? – Наказания не будет, будет разговор.
– Почему? – удивляется она. Ох, сейчас я буду манипулировать словами…
– Ты будущая мать, – объясняю я ей. – На свете существует такая наука: «генетика». Несмотря на то, что возможности твоего мозга невелики, повышая твой интеллект, мы можем получить более умных детей, что хорошо скажется на экспедиции.
– Спасибо… – едва слышно шепчет самка.
Верит ли она мне? Кажется, верит – дрожать перестала. Главное, конечно, чтобы мне Дионис верил, потому что у самки выхода нет, в отличие от искусственного интеллекта. Заниматься я с ней буду совсем не для того, чтобы сделать ее умнее, или ради заботы о потомстве. Только лишь потому, что мне это кажется правильным. Но вот для Диониса объяснение должно быть жестким.
– Показывай, что не поняла, – прошу я самку.
Она достает тетрадь, в которой записывала. Тетрадь эта моя, но Дионис в наши брачные игры не вмешивается, поэтому давать ей тетрадь безопасно. Красивый почерк, аккуратный. Кладет передо мной и встает напротив, сжимаясь. Явно рефлекторное действие, значит, ожидает боли. Почему-то этот факт вызывает возмущение. Почему?
Так я и думал. Вике непонятна терминология, то есть самок просто ей не учат. На мой взгляд, выглядит как разбазаривание ресурсов. Но раз там делают, значит, есть объяснение.
– Садись рядом, – предлагаю ей. – Если хочешь, можешь одеться.
Вот не думаю, что Вике комфортно ходить голой. Несмотря на то, что она должна быть готовой к спариванию по первому моему желанию, я считаю, что для этого время еще не наступило. В конце концов, до начала периода оплодотворения есть еще время, зачем же лишать самку комфорта?
Кажется, я ее очень удивил, – по крайней мере, с эмоциями она явно не справляется. Что же с ними делают? У меня просто не хватает знаний, а запрашивать библиотеку на эту тему может оказаться чревато. В конвертер я не хочу.
Буду сейчас ей объяснять, вот и увижу сразу, действительно ли она полуживотное или же дело в чем-то другом. Сдается мне, что не все так просто у нас с самками. Не хочу я о ней как о самке думать, хотя что такого в этом названии? Но кажется оно мне неправильным.
– Смотри, вот этот термин означает… – в быстром темпе рассказываю, даже готов объяснить более подробно, но этого явно не нужно.
– Тогда получается, что тут требуется несколько уравнений? – интересуется Вика.
– Правильно, – улыбаюсь я ей. Самка с удивлением смотрит на меня. – Ты хорошая, – информирую ее.
Какая улыбка у нее красивая… Просто как будто зажгли прожектор – теплая очень. Вика, получается, с ходу поняла, хоть и многого не знает. Выходит, их просто не учат, и совсем не потому, что интеллект не позволяет. Почему могут не учить, а вместо этого явно стимулируют на послушание болью? Не хватает информации, а взять ее неоткуда, но что-то подобное я уже когда-то читал. Правда, не помню, что и когда.
Пробую осторожно обнять самку, как рекомендует учебник. Она сначала напрягается, затем расслабляется, прижимаясь ко мне. Не знаю, действительно ли Вика чувствует мое тепло или же действует как выдрессировали… Хочется верить, что чувствует.
Виктория 5013
Моему самцу снятся сны. Очень активные, но при этом он может что-то шептать на незнакомом языке. Я никому ничего не скажу, потому что он относится ко мне как к хомо. Обещал не бить и все-все объяснил так, что даже я поняла. Фим очень хорошо объясняет, а ведь я не очень умная. Да и зачем нужен ум той, чья основная задача – давать потомство?
Неужели мне с моим несчастливым номером наконец повезло? Номер «тринадцать» несчастливый, я это хорошо помню. Мне об этом всегда говорили наказующие, когда я не знала, за что. Оказывалось, даже номера достаточно. Но самец относится ко мне как-то очень мягко, даже появляется надежда на жизнь без боли. Но это, по-моему, еще большая сказка, чем то, что происходит сейчас.
Мы идем на ужин, при этом Фим не дергает поводок, не заставляет идти на четвереньках, как другие, я же вижу… Стоит мне на что-то засмотреться, он останавливается рядом и ждет, делая вид, что о чем-то задумался. Кажется, я действительно попала в мамину сказку, где нет боли, а только тепло.
Я не спрашиваю, может ли так быть, просто принимая его отношение. Хотя, конечно, страшно становится от мысли… Вдруг это окажется просто игрой? Не хочу об этом думать! Не хочу!
– Выбери что тебе хочется, – говорит мне Фим, и я снова застываю. Как же выбрать, если возле кормушки столько незнакомых блюд?
– Позволено ли мне будет попросить моего господина… – не помню, как правильно формулировать эту просьбу, надеюсь, я его не сильно рассержу.
– Не можешь выбрать? – спрашивает он, отчего я виновато опускаю голову. Есть шанс, что пронесет?
Но Фим пока не хочет меня наказывать вроде бы. Он как-то очень мягко улыбается и набирает мне в тарелку… Наверное, все здесь еда, но половину продуктов я просто не знаю. Вот это красненькое, что такое, интересно? А вот эта зеленая веточка? Ее едят?
Мой самец отводит меня к столу, усадив перед тарелкой. Лежащее на ней мне знакомо, но не полностью, поэтому остается только надеяться: Фим не придаст значения тому, что я ем что-то неправильно. Конечно, хочется узнать, что это такое хрустящее с каким-то очень свежим вкусом попало мне сейчас в рот, но я просто боюсь открывать рот за едой. Разговаривать за едой может только самец, а самка имеет право отвечать на вопросы – и все. Пусть Фим кажется другим, но я его еще почти не знаю. А вдруг?
Ужин удивительно вкусный, наверное, это сделано для контраста, чтобы плач потом был более искренним. Самцам нравится, когда самки плачут, так говорит воспитатель. Точнее, уже не говорит, потому что нашу воспитательницу отправили в конвертер по возрасту. Тридцать пять циклов – предел. Но я запомнила, что она говорила, значит, мне нужно приготовиться.
Даже интересно, как мой самец будет меня наказывать. Провиниться я вроде бы не успела, но самец вину всегда найдет. Фим молчит, от этого, конечно, пугает, но тут ничего не поделаешь. Потом-то я, конечно, привыкну, а сейчас страшно от этой неизвестности.
– Пошли в душ, – говорит он мне, когда мы возвращаемся в личные помещения.
