Крым. Большой исторический путеводитель

скачать книгу бесплатно

Крым. Большой исторический путеводитель
Алексей Александрович Дельнов

Большой исторический путеводитель
«Крым. Большой исторический путеводитель» – уникальная энциклопедия жизни полуострова за последние 2000 лет, рассказывающая о народах, населяющих его территорию, выдающихся личностях и важнейших исторических событиях начиная с первобытных времен и вплоть до исторического возвращения Крыма в состав России. Какие племена изначально населяли территорию современного Крыма? Какие события происходили на полуострове во время господства Римской империи и в составе Золотой Орды? Что привело к образованию Автономной Крымской Советской Социалистической Республики и как полуостров пережил ужасный голод 1921–1923 гг.? Чем закончилась героическая оборона Севастополя в 1941–1942 гг. и какие решения были приняты на судьбоносной Ялтинской конференции в феврале 1945 года? При каких обстоятельствах произошло включение Крыма в состав УССР в 1954 году и что привело к референдуму о статусе Крыма 60 лет спустя, в марте 2014 года? Ответы на эти и другие вопросы о регионе с богатейшей историей и уникальной судьбой ждут вас в путеводителе Алексея Дельнова, написанном в неповторимом авторском стиле. 3-е изд., испр. и доп.

Алексей Дельнов

Крым. Большой исторический путеводитель

© Дельнов А., текст, 2015

© ООО «Издательство «Э», 2017

Вступление

Крым привлекателен уже по внешнему виду на карте. Помните, как у Николая Гумилева про Африку:

Ты, на дереве древнем Евразии
Исполинской висящая грушей.

Крым же изящен, он затейливым цветком, с волоконцем Арбатской стрелки распустился над Черным морем. Прильнув все к тому же стволу, Евразии и питаясь ее живительными соками.

А ведь сравнительно недавно, тысячелетий всего восемь назад, его как такового, как полуострова, узким черешком Перекопского перешейка связанного с материком, не было. Не было и Азовского моря, да и Черное было куда меньшим по размерам пресноводным озером. Крымская же земля была частью массива суши куда более плавного очертания.

Но вот произошел прорыв вод Средиземного моря через внезапно возникший пролив Босфор. То ли землетрясение, то ли подъем уровня Мирового океана вызвал напор воды, приведший к стремительному размыву перемычки. И разве в силах людского воображения представить, как 200 Ниагарских водопадов соленой воды низринулись в спокойную прежде озерную гладь. И так – несколько месяцев, пока уровни не сравнялись. А ведь на тамошних берегах жили люди, жили и беды на чаяли, и как круто изменилась жизнь тех, кто уцелел. Возможно, именно этот катаклизм послужил основой для предания о Всемирном потопе.

А давайте займемся немного моделированием. Представим себе мяч диаметром 130 см. Не совсем шарообразный, скорее «геоид вращения» – но это почти одно и то же. На поверхности этого мяча – легкая шероховатость. Пупырышки высотой не более 1 мм (1 мм – это Джомолунгма) и щербинки да вмятинки – тоже не глубже 1 мм (которая чуть глубже – это Марианская впадина). 2/3 поверхности чуть влажные, скорее опрелость какая-то (это Мировой океан). Чуть подморозило – льдышки, которые на полюсах, вбирают в себя влагу, и мяч сразу становится суше. Как во времена Ледниковых периодов. Припечет солнышко – наледь тает, и начинаются Всемирные потопы. Так где же наше место на этом огромном глобусе, «венцы творения»? Как мелких микробов, и под микроскопом не рассмотреть. Но эти микробы, то есть мы, творения Господни, мыслью своею и духом своим способны вместить в себя все это, и всю Вселенную, и все прошлое, настоящее и будущее. Впрочем, будущее сомнительно, в настоящем – «огромное видно на расстояньи». Так что давайте займемся историей. Она лучше всего позволяет нам прочувствовать собственное величие. Крым же – он как магический кристалл, в котором преломилась судьба всех народов Европы и Азии.

Хотя на наш крупномасштабный российский взгляд, казалось бы, всего-то 26 тысяч квадратных километров, немного больше половины Московской области, где тут развернуться? Но вспомним: греческая Аттика, со славными своими беломраморными Афинами, средоточием мудрости и красоты, раз в восемь меньше. Меньше Крыма и греческий же полуостров Пелопоннес, на котором уместилось когда-то не меньше десятка городов-государств, включая Спарту и Коринф. И хватало там места и для Олимпийских игр, и для Пелопоннесской войны, которую историк Фукидид считал мировой. Но главное даже не в этом, а в том, что эллины и их культура растеклись по всему свету, не миновали и Крым. Его много кто не миновал из тех, кто прогремел на весь мир.

А он и сам по себе, как та Греция, в которой все есть, – мал, да удал. Многое в истории полуострова определил его рельеф. На 70 % это равнина, степь, всхолмленная на востоке, на Керченском полуострове, и на западе, там, где Евпатория. На юге длинной грядой, вернее, тремя грядами протянулись Крымские горы – не очень высокие, но величественные. Без острых пиков, зато со многими ровными высокогорными плато – яйлами, удобными для скотоводов. Местами горы крутыми склонами обрываются прямо в море, но хватало места и для того, чтобы Южное побережье, помимо пляжей, прославилось гаванями, удобными приютами для греческих, римских, готских, византийских, генуэзских, турецких кораблей, виноградниками и прочим садоводством.

На полуострове могли уживаться, не очень мешая друг другу, и степняки с табунами своих коней, и землепашцы, и виноградари, и мастеровые горожане, и царственные особы со своими дворцами и резиденциями, и те, кто ждет милости от стихии морской и коммерческой, – моряки и торговцы. Увы, хватило место и для великих сражений. Хватит его и для любителей истории – очень хочется, чтобы эта книга стала для них дополнительным стимулом съездить в Крым.

Глава 1. Крым первобытный

Обитали здесь люди с самых первобытных времен, с древнего каменного века – палеолита. Палеолит, длинная вереница каменных тысячелетий. Впрочем, зачем мы их так? Просто это было так давно, что из обработанного человеческой рукой, кроме камней, мало что сохранилось. А в ход, несомненно, шло все что ни попадя, происхождения и растительного (от дубины и палки-копалки до органических красителей), и животного (кости, шкуры, жилы), и минерального (красная охра, например – ею посыпали покойника, чтобы заменила кровь в загробном существовании). Голова у людей работала что надо – одна непревзойденная пещерная живопись чего стоит. Возводя жилища из костей мамонта и прочих стройматериалов, порою комбинировали эти конструктивные элементы с такой смекалкой, что, пожалуй, им бы и кубик Рубика нипочем. Те же каменные орудия поражают своим разнообразием. Множество форм и размеров, соответствующих разным нуждам и разным технологическим операциям, для которых они предназначались. А получить их, кроме как из грубого куска кремня, было не из чего.

Действовали по методу Микеланджело: узрев в глубине глыбы потребное, отсекали все лишнее. Неспроста у пращуров объем головного мозга, этого интерфейса между душой и природой, был не меньше (а то и больше) нашего. Только служил он тогда по большей части для мышления образного, а не словесного. Людям была свойственна интуиция, доступная разве что величайшим из наших современников. Они вживую чувствовали и душу камня, и душу дерева, и душу зверя. Это и было анимизмом: не верою, а уверенностью в одушевленности всего на свете.

Неандертальцам, по заверениям изучавших их черепа ученых, снились замечательно яркие сны. Наверное, так. В это легко поверить, если вспомнить, что в могиле юной неандерталки нашли не только ее останки, но и следы букетика цветов.

В Крыму, в пещере Чокурга (ныне – на территории Симферополя), обнаружено жилище людей палеолита, возраст которого определяется примерно в 45 тысяч лет. Здесь среди лесов (исчезнувших к нашему времени), на границе степи, обитали неандертальцы. Найдены кости пещерной гиены, дикой лошади, мамонта, пещерного медведя, гигантского оленя, первобытного быка, носорога. Обнаружены кремневые остроконечники и скребла, костяные орудия.

Самой ценной находкой стали редкостные наскальные рисунки, каждый полуметровой высоты: солнечный диск с лучами (возможно, объект поклонения), изображение мамонта и рыбы.

* * *

Потом была неолитическая (новокаменновековая) революция, когда человек, говоря словами Священного Писания, перестал «жать там, где не сеял». Перешел от хозяйства присваивающего (охоты, рыболовства, собирательства) к хозяйству производящему. Не бери только готовое, сумей сначала вырастить, дать жизнь – а уж потом можешь взять ее (глубже всех этим прониклись индоарии, в Ведах которых мир предстает всеобщим жертвоприношением).

Неолитическая революция привела к быстрому росту населения Земли. Правда, не сразу – за много тысячелетий привыкшие к привольному охотничьему существованию, люди, оказавшиеся в скученных оседлых поселках, должны еще были выработать правила санитарии и обрести иммунитет от болезней, сопутствующих новым условиям. А за это приходилось платить очень многими жизнями, особенно детской смертностью.

Как бы там ни было, если на начало перехода к производящему хозяйству на Земле обитало порядка 2,5 млн человек, то к концу VI тысячелетия до н. э. цифра составляла минимум 4 млн – при том, что «захваченных революцией» из них было не более 1,5 млн, а остальные 2,5 млн по-прежнему охотились и собирательствовали (прикидки академика В. П. Алексеева, разумеется, очень приблизительные). К середине же II тысячелетия до н. э. на планете проживало уже около 40 млн земледельцев и скотоводов.

Понятно, что люди вынуждены были расселяться из обжитых селений, причем в старых земледельческих центрах «Плодородного полумесяца» (в Нильской долине, на Кипре, на юго-востоке Малой Азии, на территориях будущих Финикии и Ассирии, в Месопотамии) свободных земель становилось все меньше. Миграции переселенцев охватывали все Средиземноморье, берега Атлантики вплоть до Скандинавии, Иранское нагорье, Закавказье и Северный Кавказ. Складывались новые расы, новые этносы, новые культуры (ставшие в наши дни археологическими).

Новые центры в скором времени сами порождали волны переселенцев, волны пересекались. Руслами рек (например, по Дунаю), другими удобными путями земледельцы двигались в глубь континентов и на берега новых морей. По ходу дела века перестали быть каменными, люди осваивали металлы: медь, бронзу (сплав меди с оловом), а там и железо.

* * *

Одной из возникших на берегах Черного и Азовского морей культур была Кеми-Обинская III тысячелетия до н. э. Она существовала на Кубани, на соседних приазовских землях, в Крыму – в северных предгорьях и на равнинной его части, в Нижнем Поднепровье. Культура названа по раскопанному в Крыму, близ Белогорска, кургану (неподалеку от знаменитой Белой Скалы). Исследователи считают, что люди, создавшие культуру, были выходцами с Северного Кавказа, а в Крым попали через Керченский пролив (Северный Кавказ в ту эпоху был развитой металлургической провинцией).

Культура эта энеолитическая – медно-каменная, т. е. ее носителям была уже знакома медь, но большинство орудий и прочих изделий изготавливались еще из традиционных материалов (поблизости как раз находились выходы высококачественного кремня). Использовали кавказского происхождения топоры, тесла, шилья, ножи. Изготавливали простейшую глиняную посуду (без гончарного круга).

Люди жили в поселениях из домов земляночного типа, двускатные крыши которых опирались на деревянные столбы. Занимались земледелием, но больше скотоводством: разводили овец, крупный рогатый скот, лошадей (вероятно, и как тягловых, и на мясо). Обеспечивали себе неплохой досуг: обнаружены примитивные костяные коньки и игральные кости.

Интересны погребения кеми-обинцев. Вырывалась прямоугольная яма, дно которой устилалось галькой, ракушками и известью. Стены обкладывали хорошо подогнанными друг к другу каменными плитами или деревянными чурбаками. На них наносился узор из прямых и волнистых линий, при этом использовалась красная, черная, реже – белая краска. Возможно, это была имитация ковра.

Покойника укладывали в «позе эмбриона»: на боку или на спине с подогнутыми к животу ногами. Снаряжали в дорогу: клали рядом посуду, всякий инвентарь из кости и металла. После этого камеру перекрывали, щели тщательно замазывали глиной и делали сверху земляную насыпь.

Если покойный был лицом значительным, на насыпи устанавливалась каменная стела (зарытый в землю одиночный камень-менгир) – с условной головой, с обособленными изображениями деталей лица и кистей рук, с высеченными внизу изображениями животных, людей, оружия, орудий труда.

Одного усопшего почтили стелой явно фаллической формы. Никакой насмешки в этом не было: пиктограммы большинства первобытных народов, изображающие мужчин, охотников и воинов, представляли их в состоянии эрекции – с магической целью и как дань уважения доблести и животворящей силе персонажа.

Магическое содержание нес и кромлех, круг из камней, выкладываемый иногда вокруг кеми-обинских захоронений. Камни и сами по себе обычно одушевлялись первобытными людьми, наделялись таинственной силой, положенные же в круг, они выполняли функцию оберега: или защищая покойного от злых сил, или живых сородичей от него самого – ведь душа покойника непредсказуема, она может повести себя совсем не так, как вел при жизни ее обладатель.

Мы не знаем, какие обряды совершались над могилой. Наверное, были и жертвоприношения, и мольбы о душе покойного и к ней, и погребальная тризна. Но и так налицо зачатки того, что в несколько иных формах и больших размерах сооружалось в последующие века и что можно видеть в степи и посейчас: «каменных баб», курганов с вожделенными для археологов (и черных копателей) погребальными камерами.

Глава 2. Индоевропейцы

В эпоху бронзового века (а может быть, начиная с более ранних времен) в Северном Причерноморье и близлежащих краях происходили важнейшие для всего человечества события: сложилась, а где-то с начала III тысячелетия до н. э. стала распадаться праиндоевропейская общность народов. Составлявшие ее племена, распространяясь по огромным пространствам Евразии, становились инициаторами этногенеза множества новых племен и народов, говоривших на языках, имеющих в основе своей праиндоевропейский язык. В наши дни на этих языках в Старом Свете говорят народы от Исландии до Индии, это языки романские, германские, греческий, славянские, албанский, персидский, таджикский, пушту, хинди и многие другие. Благодаря распространению английского, французского, испанского, португальского языки индоевропейской семьи преобладают повсюду и в Новом Свете.

Где начала складываться праиндоевропейская общность – вопрос дискуссионный. Но что здесь протекала значительная часть ее истории (или истории большинства входивших в нее народов) и отсюда после ее распада исходили передвижения составлявших ее племен (получивших собирательное название индоевропейцев) – считается почти доказанным. Да и возникла она скорее всего с большой долей вероятности все-таки именно здесь.

На границе лесостепи и степи сложились наиболее благоприятные условия для встречи и взаимопроникновения, т. е. для участия в совместном этногенезе племен «преимущественно земледельческих» и «преимущественно скотоводческих», да и присутствие рядом лесных жителей, «охотников по преимуществу», тоже не было лишним (в реконструируемом праиндоевропейском языке очевидны угрофинские влияния). Природное многообразие: леса, степь, большие реки, плодородные земли, близость кавказских металлургических центров (ведь на дворе уже был бронзовый век) – все это способствовало тому, чтобы племена с различным хозяйственным и общественным укладом при встрече ужились бы довольно мирно, без особых конфликтов – и породили бы новое этническое качество. Многие историки считают наиболее вероятным местом такой встречи область между Средним Днепром и Средней Волгой, а в качестве одного из археологических эквивалентов называют сложившуюся к 4500 г. до н. э. Средне-Стоговскую археологическую культуру.

Огромное значение для будущего имело то, что какие-то участники этногенеза «занесли» сюда ген толерантности к лактозе, который возник где-то в Северной или Центральной Европе около 5000 г. до н. э. Ген этот обеспечивает человеческому организму хорошее усвоение молочного сахара, а попросту говоря, возможность пить без нежелательных последствий коровье молоко. В будущих миграциях это давало индоевропейцам хороший шанс в борьбе за выживание – целая семья могла благополучно перезимовать благодаря одной корове. Если у большинства современных европейских народов процент не переносящих лактозу колеблется где-то между 10–15 % (у русских 16 %), то у южных индийцев (неиндоевропейцев – дравидов) он составляет 70 %, у китайцев 93 %.

Климатические неурядицы здесь имели место быть, но не катастрофического уровня, скорее, не позволяющие благодушествовать, побуждающие к действию и предусмотрительности. Возможно, именно здесь, среди праиндоевропейских (или ранних индоевропейских) племен, впервые в истории произошло одомашнивание лошади.

Поблизости находились старинные высокоразвитые земледельческие культуры Северо-Западного Причерноморья (Триполье, Кукутени) и Северного Кавказа (Майкопская, Кобанская), носители которых тоже отчасти участвовали в этногенезе праиндоевропейцев, а главное, у них можно было многое позаимствовать. Здесь было явственно и дыхание великих цивилизаций Древнего Востока (в поселении Трипольской культуры была найдена шумерская печать, не исключено также, что замысловатые черточки-рисунки на глыбах песчаника Каменной могилы, что в Запорожской области Украины, – это шумерские письмена).

Если же праиндоевропейские племена враждовали между собой (без этого никак было не можно), то это не были войны на уничтожение (или были таковыми крайне редко). Примем в соображение, что «скотоводы по преимуществу», люди обычно более воинственные и в процессах этногенеза стремящиеся занять главенствующее положение, сами не могли обойтись без занятия земледелием, у них после победы вряд ли могла появиться мысль очистить земли от местного населения под пастбища для своего скота. Вопреки знаменитой «курганной гипотезе» Марии Гимбутас, археологических свидетельств погрома, учиненного индоевропейскими племенами при их расселении по Старой Европе после распада общности, не обнаружено, а ведь это расселение происходило среди чужеродных народов.

В результате праиндоевропейцы и их потомки в большинстве своем были людьми переимчивыми, умелыми, практичными (их многочисленные божества – помощники во всем и повсюду, на пашне, на пастбище, по дому, во всей жизни семьи), боевитыми. С жизнестойкой общественной структурой, когда главенствовали – управляли и обеспечивали победу на поле боя (командовали) – профессионалы или по крайней мере полупрофессионалы. У них была высокоразвитая материальная культура, богатая культура духовная (то, что мы читаем в германских эддах, ирландских легендах и русских сказках – в значительной мере от тех времен). И – могуч и велик был их праиндоевропейский язык. Существовавший всегда, представляется в виде совокупности диалектов, иногда, возможно, с трудом взаимопонимаемых.

Где-то за три тысячи лет до новой эры произошел перегрев общности. Возможно, сказались внутренняя напряженность, проблемы с климатом, тяга к перемене мест, в немалой степени связанная с одомашниванием лошади. Постепенно отдаляясь, обособились постобщности индоевропейцев. Какое-то время в тесном контакте друг с другом жили племена, в будущем участвовавшие в этногенезе греков, фракийцев, фригийцев, даков, македонцев, армян, а также арийские племена (протоиранцы, от которых пошли многочисленные народы иранского корня, и протоиндоарии). Другую группу составили потомки славян, германцев, иллирийцев, балтов и других народов. Все постобщности перечислять не будем. Постепенно все они тоже распадались и расходились навстречу своим историческим судьбам. Тяжелее всех на подъем оказались славяне – или, лучше скажем, они больше всех привязались к родным местам.

Для нашей крымской тематики пока особенно важны арии. Они, двинувшись на восток, по пути завраждовали между собой и где-то около 2000 г. до н. э. разделились на две группы (предположительно в Средней Азии). Одни, не устрашась Гималаев, направились в Индию – и получили впоследствии у историков имя индоариев.

Другие, иранцы, сами себя любили называть просто ариями – «благородными». Скромно и содержательно. Часть из них со временем оказалась в Передней Азии на Иранском нагорье, обосновалась в Средней Азии. Некоторые из народов Средней и Центральной Азии и сейчас говорят на языках иранской группы – например, таджики, пуштуны и некоторые другие народы Афганистана. Другие со временем иранские языки утратили, подвергшись тюркской экспансии. При этом стали в большинстве своем хорошо нам знакомыми смугловатыми брюнетами, тогда как индоевропейскую их основу антропологически можно было отнести к среднеевропейскому и восточноевропейскому типу, с большой долей светловолосых и светлоглазых индивидов (каковыми были, например, киммерийцы, скифы, сарматы – народы, с которыми мы скоро встретимся).

Что же касается остальных иранских племен – они предпочли кочевой образ жизни. Уже в «Авесте», священной книге их оседлых собратьев, встречаем мы слова осуждения для этих грубых людей. В своих оргиастических ритуалах и пиршествах бессмысленно истребляющих массу скота – неумеренно принося его в жертву богам в пьяном неистовстве под воздействием священного напитка хаомы (из похвальбы или когда просто отказывали тормоза). В массе своей они избрали путь навстречу солнцу, добрались аж до Алтая, Памира, современного китайского Синьцзяна.

Вот они-то нам интереснее всего. Потому что, расселившись на бескрайних просторах евразийской Великой степи, не раз оглашали их стуком копыт, боевыми кликами и свистом стрел. Несколько веков – в тамошних дальних далях, а потом у азовских и черноморских берегов, в Крыму, на Кавказе, по всей Передней Азии, – когда вернулись поближе к местам своего появления на свет буйные кочевые племена. Киммерийцы, скифы, сарматы – это те, кому Крым особенно приглянулся. А еще через века им на смену, по проложенным ими степным путям, прискакали всадники иных рас, иных, тюркских и монгольских, корней.

Теперь – кое-что из «кочевой теории».

Глава 3. Кочевники

Кочевые скотоводы (номады) появились за тысячи лет до новой эры. При каких обстоятельствах – вопрос дискуссионный. Скорее всего, при разных. Земледельцы могли доверять свою живность соседним сообществам «на выпас» – тем, что из отсталых, живущих до той поры охотой и собирательством (вариант, что такие самостоятельно могли стать на этот путь, сомнителен – охотник слишком привык видеть в животном добычу и ничто иное). Номадами могли становиться группы, откалывающиеся от общего массива земледельцев на его периферию, как своего рода маргиналы. Возможен вариант вынужденного номадизма – целые племена оседлых или полуоседлых «скотоводов по преимуществу» или даже «земледельцев по преимуществу», столкнувшись со зловещим изменением климата, могли устремиться на поиски лучшей жизни, «земли обетованной» – а поиск мог и затянуться.

Исторический опыт показал, что одним скотоводством, без поддержки земледелия или земледельцев, прожить невозможно. Земледельцы всегда делали запасы «на черный день», вернее, на черные годы. Для кочевых племен, при их образе жизни, это более чем затруднительно. Вспомним, как в ветхозаветные времена, в голодную годину, семитские племена евреев прибились к Нильской долине, к фараоновскому Египту (а потом в знак благодарности назвали это «египетским пленом»).

Тысячелетиями раньше все несметное множество скотоводов-семитов, обосновавшихся в Сахаре, двинулось к Средиземному морю, на Аравийский полуостров, в Месопотамию – из-за иссыхания почв, превратившего сочные сахарские пастбища в пустыню. Ранняя история Ближнего Востока – это, по большому счету, накат все новых волн семитских племен на земли Плодородного полумесяца и на богатые пастбищами предгорья и нагорья. Случалось, одни приобщались к благам цивилизации, переходили на оседлый образ жизни, начинали заниматься земледелием, становились высококультурным народом – как смешавшиеся с шумерами аккадцы. Но тут нагрянут другие – какие-нибудь амореи, халдеи или кто там еще – и история в лучшем случае повторится.

* * *

В любом случае скотоводам-кочевникам необходим обмен с земледельцами – для получения от них плодов земли и ремесленных изделий. Как более мобильные, более боевитые они всегда по возможности стремились дополнить отношения эквивалентного обмена отношениями подчинения. И в случаях более-менее мирного этногенеза, когда знать скотоводческих племен претендовала на то, чтобы стать по крайней мере ядром элиты зарождающегося нового сообщества. И тем более в случаях завоевания, покорения. Нередок был вариант, когда скотоводы-кочевники превращались в хронических хищников и у них складывалось «набеговое хозяйство» – как то было в случае Крымского ханства.

Классическое сообщество кочевников – это то, которое ведет образ жизни, связанный с разведением домашних животных и постоянными, на сторонний взгляд порою бессистемными, перемещениями в поисках пастбищ для них. Вероятно, настоящий номадизм, а не полуоседлый, сложился на рубеже II–I тысячелетий до н. э. в степях Евразии. Для того чтобы это произошло, нужны были условия. Главное – выведение особых, неприхотливых и достаточно продуктивных пород скота, а также не просто одомашнивание лошади (впервые оно произошло, вероятно, в приволжских или причерноморских степях в IV тысячелетии до н. э.), а такое, чтобы человек мог чувствовать себя настоящим всадником, одним целым со своим конем (кентавром, если позволите привлечь мифологический образ, который, собственно, вследствие потрясения от такого зрелища и возник, и не в Греции, а в Передней Азии – как результат нападения кочевой орды). Это было совершенно необходимо как для перегонки огромных стад, так и для битвы.

А еще необходимо было высокое чувство солидарности – родовое, племенное, а затем и ордынское. Иначе оторванные друг от друга на большие расстояния общины не смогли бы противостоять любому сплоченному нашествию. Вот почему из необъятных степей, по которым сутки скачи и никого не встретишь, при необходимости являлись армии в сотни тысяч всадников. А еще кочевники всегда обладали высоким чувством собственного достоинства и чувством справедливости. И потому, что привыкли постоянно принимать ответственнейшие решения, и потому, что в своей организации большинство кочевых сообществ, даже межплеменных, не пошло дальше военной демократии. И не живи в душах представление о высшей справедливости, межобщинная рознь могла погубить всех. Отметим только, что справедливость понималась в духе условий и времени. Например, трусливый, малодушный, слабый не заслуживал жалости, а только презрения (а к таковым могли отнести и земледельцев вообще).

* * *

История всадничества – широкого применения кавалерии в бою – насчитывает около трех тысяч лет. Но до этого была эпоха колесниц. Однако впрягали в них поначалу не лошадей: на знаменитом шумерском «штандарте» (своеобразной аппликации из цветных материалов) XXVI в. до н. э. на тему военной победы видим запряженных в телегу с высокими бортами и на четырех сплошных деревянных колесах не то онагров, не то одомашненных африканских ослов. Выглядит это атакующее средство слишком массивным, неповоротливым, но задача состоящего из двух человек экипажа была, очевидно, не столько в собственноручном истреблении неприятеля (стрелами, дротиками, копьем), сколько в прорыве всей тяжестью ослов и телеги сомкнутого вражеского строя – каковая протофаланга стала применяться тогда в Месопотамии.

Индоевропейцы переняли это изобретение (первыми, вероятно, хетты), но существенно его усовершенствовали. В двухколесную колесницу впрягали от одного до четырех коней, а сама она была намного легче прототипа: этому способствовало изобретение колес со спицами. Экипаж состоял обычно из возницы и лучника – он же орудовал копьем и дротиками, скорость которых из-за сложения движений значительно возрастала. Но, как видим в «Илиаде», реалии которой, можно полагать, не очень отличались от более ранних хеттских (троянцы, скорее всего, были хеттам этнически близки), колесницы чаще были не подвижной «огневой точкой», как махновская или буденновская тачанка, а средством доставки: выбрав себе достойного соперника, облаченный в медные доспехи аристократ спешивался – и начинался поединок.

Утверждение всадника на спине лошади, помимо практических результатов этого достижения, было актом великого мужества. Потребовались века, чтобы изобрести эффективную узду – с удилами, псалиями и поводьями, подковы, седло, шпоры, – наконец, стремена. А ведь когда начинали, ничего этого не было. Смельчак держался за гриву коня, изо всех сил сдавливая внутренней поверхностью ног его бока, а под собой имел разве что подстилку. А какая нужна была сноровка, чтобы просто залезть на лошадиную спину? Отчаянные же ребята были эти первые кавалеристы!

Впрочем, следовавшие за ними тоже. Всякое изобретение означало в первую очередь не удобство, не повышение безопасности, а открытие новых возможностей: управления конем, доведенного до полного слияния двух воль, чудес джигитовки, меткой стрельбы, устойчивости в поединках и при маневре. А чего стоило выведение новых пород лошадей – быстрых, бесстрашных, выносливых, преданных хозяину? Совершенствование их выездки и ухода за ними? Изготовление самого подходящего коннику оружия, выработка тактики и приемов боя? А сколько надо было всаднику работать над собой – и над воспитанием будущего всадника, с самого младенчества? Излюбленная аристократами всех времен загонная охота – сейчас она, может быть, не более чем забава для повышения содержания адреналина в крови, а прежде это была лучшая тренировка, по степени риска и требуемым для успеха качествам максимально приближенная к боевой обстановке. У кочевников весь жизненный уклад был в значительной степени подстроен под всадника.

Глава 4. Народ тавров

Но сначала не о кочевниках, а о народе оседлом. Одним из продуктов сложных этногенезов, о которых шла речь выше, могли быть тавры – народ, весьма нелестно охарактеризованный античными авторами, – на что, однако, есть основания возразить.

Тавры известны с IX в. до н. э. как носители Кизил-Кобинской культуры в горных и предгорных районах полуострова. Происхождение их неясно. Возможно, это народ иранского корня – в пользу этого говорит большое сходство Кизил-Кобинской культуры с культурой Белозерской, распространенной в степной полосе Украины и Молдавии (но отдельные памятники которой имеются и в Крыму): считается, что в Белозерской культуре произошел основной этногенез киммерийцев. Но Кизил-Кобинская культура имеет немалое сходство с замечательной северокавказской Кобанской культурой (особо славящейся изделиями в «зверином стиле») – ее носители, которые не были индоевропейцами, возможно, тоже приняли участие в этногенезе тавров.

С IX по VI в. до н. э. тавры жили небольшими поселениями, занимались скотоводством, а по берегам рек – мотыжным земледелием. Недостаток металлов (их мало в Крымских горах) обусловил широкое использование изделий из камня, кости, кожи. Бронза шла в основном на оружие, украшения и на элементы конского набора.

Тавры поклонялись в пещерах подземным духам (там обнаружены многочисленные останки принесенных в жертву животных). Главным же объектом поклонения у них, как и у некоторых окрестных народов, была богиня плодородия, известная грекам под именем Дева. Ей приносили и человеческие жертвы.

Вот что читаем о таврах у Геродота, побывавшего в Северном Причерноморье в середине V в. до н. э. и заставшего тавров в горах и на побережье – очевидно, из предгорий их вытеснили киммерийцы. «У тавров существуют такие обычаи: они приносят в жертву Деве потерпевших крушение мореходов и всех эллинов, которых захватят в открытом море, следующим образом. Сначала они поражают обреченного дубиной по голове. Затем тело жертвы, по словам одних, сбрасывают с утеса в море, ибо святилище стоит на крутом утесе, голову же прибивают к столбу. Другие, соглашаясь, впрочем, относительно головы, утверждают, что тело тавры не сбрасывают со скалы, а предают земле. Богиня, которой они приносят жертвы, это, по их собственным словам, дочь Агамемнона Ифигения (обычно греки ассоциировали Деву не с Ифигенией, принесенной в жертву Артемиде собственным отцом Агамемноном, вождем идущей на Трою греческой рати, а с самой Артемидой). Но существовал вариант мифа, в котором уже на жертвенном алтаре богиня заменила девушку ланью, а саму ее чудесным образом перенесла в Тавриду, т. е. к таврам. Вполне возможно, что жестокое обращение тавров с мореплавателями породило о них молву, дошедшую и до Гомера. В его «Одиссее» листригоны, кровожадные великаны, разбившие камнями одиннадцать кораблей и пожравшие попавших к ним спутников Одиссея, обитают в «узкогорлой бухте» (а именно такова бухта Балаклавская. – А. Д.). С захваченными в плен врагами тавры поступают так: отрубленные головы пленников относят в дом, а затем, воткнув их на длинный шест, выставляют высоко над домом, обычно над дымоходом. Эти висящие над домом головы являются, по их словам, стражами всего дома. Живут тавры разбоем и войной».

У более поздних авторов отзывы тоже нелестные. Страбон (I в. до н. э. – I в. н. э.) сообщает, что близ гавани Симболон (Балаклава) собираются разбойничьи шайки тавров и устраивают нападения на корабли. Тацит (I в. н. э.) сообщает о гибели от рук тавров римской когорты, попавшей в кораблекрушение. Аммиан Марцеллин, живший уже в IV в. н. э., сравнивает с таврами римскую чернь – такую же злобную, разнузданную и крикливую («ревет, подобно таврам»).

Но есть и иная информация для размышления. В могилах самих тавров и в их поселениях при раскопках никаких особых богатств не найдено, более того – почти нет привозных вещей. Очевидно, прибрежные тавры при случае занимались пиратством, но при этом не забрасывали ради него свой основной промысел – рыболовство и сбор даров моря в полосе прибоя. Да и в пиратстве в те времена многие народы не видели ничего зазорного: при тогдашнем разграничении понятий «свой – чужой» иноземный корабль воспринимался как то, что «бог послал».

Можно поставить под сомнение и повышенную воинственность тавров: так, они отказали скифам в их просьбе помочь им в войне с персидским царем Дарием, а оснований опасаться царской кары у них не было. У того же Марцеллина в перечне таврских племен с наиболее жестокими нравами находим и синдов – а это племена, к таврам отношения не имеющие, обитавшие вообще не в Крыму, а на Таманском полуострове (только много позже синды основали на крымском побережье свой город Сугдею – нынешний Судак. Интересно происхождение синдов. Вероятно, они ведут его от индоариев – но тех, что после отделения от иранцев в Индию почему-то не пошли, а обосновались в конце концов в азовских плавнях).

Так что тавров, возможно, трудно было обвинить в какой-то особой некоммуникабельности. Скорее похоже на то, что античные авторы сделали из них некий собирательный образ – как следствие того, что они не встретили с распростертыми объятиями высадившихся здесь греческих колонистов. Да и с чего бы, спрашивается? Но когда колонии появились, отношения некоторое время складывались довольно мирные. В Керкинитиде, основанной на месте нынешней Евпатории, тавры составляли немалый процент населения. Греки даже переняли у тавров культ Девы, поклоняясь ей наряду со своими богами.

Ситуация несколько изменилась, когда греки-дорийцы из Херсонеса стали вытеснять тавров с их земель, а их самих обращали в крепостных. Тогда в херсонесском некрополе стали появляться надгробия с пояснительной подписью: «Убит таврами». Но в те же времена на том же кладбище появлялись и захоронения тавров – вряд ли это было бы возможно при полном разладе между двумя народами.

Впрочем, однажды тавры изрядно насолили своим обидчикам. Не без их подстрекательства и их поддержки скифы в 109 г. до н. э. захватили вошедшую к тому времени в состав Херсонесского государства Керкинитиду и построенную херсонесцами Прекрасную Гавань. Прибывший на помощь грекам во главе понтийского войска полководец Диофант разгромил захватчиков, но отбитые города так и не вернулись в прежнее состояние (подробнее об этих событиях ниже).

Со скифами, появившимися в Крыму во второй половине VIII в. до н. э., тавры, используя терминологию Льва Гумилева, обладали положительной комплиментарностью. То есть, – по большому счету, на уровне этносов, – они находили взаимопонимание и умели уживаться. С конца III в. до н. э., когда центр Скифского государства переместился в Крым (к этому привели тяжелые для скифов внешние обстоятельства, но сейчас не об этом), ускоренно пошел процесс ассимиляции тавров скифами. Тавры и прежде многое заимствовали из скифской культуры, а теперь их вообще стали называть тавроскифами. Как самостоятельный народ тавры перестали упоминаться с IV в. н. э.

Глава 5. Киммерийцы и скифы

Теперь – о великих кочевниках, наследниках древнейших индоевропейских культур: ямных, катакомбных, срубной, Белозерской и других – о тех, что породили народы иранского корня.

Как выше уже было сказано, основной этногенез киммерийцев произошел скорее всего среди носителей Белозерской культуры, в степях нынешней Украины и Молдавии. Но в нем участвовали, помимо прочих, и племена балканской Сабатиновской культуры: племена эти отличились тем, что были среди «народов моря», в XIII–XII вв. до н. э. потрясших многие царства. Разрушивших Хеттскую державу, дерзко атаковавших Египет, возможно, ставших инициаторами Троянской войны.

О раннем этапе существования киммерийцев сведений мало. Жили оседло, по берегам рек и лиманов. Занимались преимущественно скотоводством, но не пренебрегали и земледелием, владели металлообработкой (бронзы, железа). Кризис хозяйства, вызванный, вероятно, переменой климата, привел к возрастанию значения скотоводства и к подвижности племен: лошадь превращается в незаменимого спутника жизни, киммерийцы становятся кочевниками. Когда проникли в Крым – точно не установлено.

Имя народа, закрепившееся в истории, не было его самоназванием. Но некоторые исследователи считают, что это искаженное «гиммиру» (большой, сильный) – так называли этот народ ассирийцы. Другие производят его от греческого слова, означающего «зимние» – те, кто живет на холодном, бессолнечном севере. У Гомера в «Одиссее»:

Там киммериян печальная область, покрытая вечно
Влажным туманом и мглой облаков, никогда не являет
Оку людей там лица лучезарного Гелиос…

(Помните, у Пушкина в «Каменном госте»: «А далеко на севере, в Париже…»)

Носили киммерийцы, как и большинство кочевников, кожаные куртки, штаны, сапоги. Стоит остановиться на их головном уборе. Многие имеют представление о красном «фригийском колпаке» – матерчатой шапочке, островерхо поднимающейся над головой и заломленной вперед. Во времена Великой французской революции колпак этот почему-то полюбился якобинцам и они сделали его символом свободы (одно из объяснений – при короле такие носили галерные каторжники). Для наглядности можно видеть его на знаменитой картине Эжена Делакруа «Свобода, ведущая народ» – там он на голове Марианны, символизирующей Францию. Так вот, фригийцы позаимствовали шапочку у киммерийцев, когда те громили Малую Азию, и их страну тоже.

Киммерийцы были отличными всадниками и стрелками из лука, умело пользовались колесницами. Это засвидетельствовано в письменных памятниках народов Древнего Востока, которым на собственной шкуре пришлось убедиться в боевых качествах степных воинов.

В киммерийских погребальных камерах под курганами находят наконечники стрел, иногда останки принесенных в жертву коней в полной сбруе, детали колесниц. Ничего лишнего. Их подруги уносили в мир иной, помимо домашней утвари, немало украшений, в том числе золотых; несомненно, значительная их часть – добыча мужей в боевых походах.

* * *

О непримиримых врагах киммерийцев – скифах до нас дошло гораздо больше сведений. Иногда, правда, таких, в какие трудно поверить. Отец истории, Геродот сообщает нам, что скифы ослепляли своих рабов – единственно для того, чтобы они, перед тем как перемешать в чане парное кобылье молоко, не выпили то, что сверху, – оно особенно ценилось скифами (смахивает на гадкую страшилку предперестроечной поры: «Мне мама в детстве выколола глазки, чтоб я в шкафу варенье не нашел…»).

О происхождении скифов Геродот приводит такие сведения. Сами они утверждали, что их народ – самый молодой на свете. Первым человеком, поселившимся в необитаемых доселе причерноморских степях, был Таргитай – сын Зевса и дочери бога реки Борисфена (Днепра). У него было три сына: старший Липоксаис, средний Арпоксаис и младший Колаксаис. И однажды к ним прямо с неба упали золотые вещи: плуг, ярмо, секира и чаша. Когда братья подошли к ним и старший протянул руку, чтобы взять, из золота вырвалось обжигающее пламя. Такая же участь постигла и среднего. Только младший, Колаксаис, смог благополучно завладеть ими. Старшие братья восприняли это как знамение свыше и признали за младшим право на власть. От старшего брата произошло племя авхатов, от среднего – племена катиаров и траспиев, а от младшего из братьев, царя, – племя паралатов. Все вместе эти племена назвались сколотами, или царскими. Греки называли этот народ скифами (этноним скорее всего имеет древнюю индоевропейскую основу, означающую «стрелять», «стрелок из лука»).

Отец Таргитай поделил страну между сыновьями. Самая большая часть, где хранились золотые диковинки, отошла младшему. Вообще же страна скифов, по Геродоту, очень велика. Севернее ее идут области с очень плохой видимостью: в отдалении трудно что-либо различить из-за того, что в воздухе постоянно полно пуха. Причину явления историк оставил разгадывать нам: то ли это, как сразу приходит в голову, снег, то ли разгадку можно найти в строках Багрицкого: «Тополей седая стая, воздух тополиный». Можно возразить, что сезон тополиного пуха не так уж долог – но ведь и до круглогодичных снегов от страны скифов очень далеко.

Местные греки поведали Геродоту свою версию происхождения народа скифов. Связана она с великом героем Гераклом. Десятый из его двенадцати знаменитых подвигов заключается в том, что по воле микенского царя Эврисфея он должен был пригнать на царский скотный двор быков (по более распространенной версии – коров) трехглавого и трехтулого великана Гериона, жившего на острове в Океане, за Геркулесовыми столпами (т. е. за Гибралтарским проливом). Просто похитить не получилось – по ходу дела пришлось убить сначала стражей стада, пастуха Эвритона и двуглавого пса Орфа, а потом и самого Гериона. Как следовало из услышанного историком рассказа, Геракл почему-то гнал свою добычу в том числе и через пустынное еще Северное Причерноморье. Маршрут вроде бы странноватый, от Гибралтара до греческих Микен можно было найти путь покороче – но рассказчики разрешили сомнение доводом, что Океан обтекает всю Землю, а сделать небольшой крюк по его побережью такому герою нипочем (вспомним заодно «он шел на Одессу, а вышел к Херсону» – это тоже случилось как раз в тех местах).

Края эти оказались негостеприимными, было дождливо и холодно. Герой укрылся на ночь в пещере. А проснувшись, обнаружил пропажу своих упряжных коней, которых с вечера пустил попастись. Длительные поиски обнаружили, что коней похитило странное существо – полудева-полузмея (внизу змея, от ягодиц и выше – дева). Прелестница объявила, что вернет коней только после того, как пришелец вступит с ней в любовную связь. Связь затянулась, у парочки родилось трое сыновей – Агафис, Гелон и Скиф. Наконец, наступил момент расставания. Прощаясь, Геракл протянул женщине свои лук и пояс со словами: «Когда сыновья подрастут, испытай, кто из них сможет натянуть мой лук и опоясаться поясом. Кто способен на такое – пусть останется жить здесь, кто нет – того гони в другие земли». Когда спустя годы состоялось испытание, прошел через него только Скиф. От него и произошли все скифские цари.

Самому Геродоту более достоверной показалась версия, что скифские племена пришли на эту землю с Востока. Позднейшие исторические изыскания в целом подтвердили его правоту, с тем только уточнением, что этногенез протоскифов произошел именно в этих краях, в степях Северного Причерноморья. Здесь их предки и предки киммерийцев произошли из одного круга культур, здесь они обрели навыки кочевников, овладели верховой ездой и колесницами, стали выносливыми и воинственными. Потом, как и некоторые другие иранские племена (саки, массагеты), двинулись степями на восток (при этом логично допустить, что в еще более отдаленные времена произошло передвижение части ариев-иранцев, а именно тех, что предпочтут кочевую жизнь, на запад – если они действительно около 2000 г. до н. э. расстались с индоариями где-то в Средней Азии. Но по поводу всех вышеописанных этногенезов и перемещений народов существует множество гипотез, поэтому за истину в последней инстанции пока принимать ничего нельзя).

Именно там, по пути на Алтай и на самом Алтае, после встреч со множеством народов разных культур (порою сильно отличающихся друг от друга) они и стали теми скифами, которых мы привыкли подразумевать под этим словом.

Встречаться им приходилось и с другими кочевниками, в том числе совсем другого корня: тюрками, монголоидными хунну и другими. Велико было влияние и оседлых цивилизаций. В коллекциях Государственного Эрмитажа находится множество артефактов, связанных со скифами. Массовым интересом пользуется т. н. «золото скифов» – золотые изделия, собранные начиная еще со времен Петра Великого, с его «Сибирской коллекции». Но, пожалуй, главная ценность – вещи из раскопок алтайских курганов, датируемых VI–IV вв. до н. э. Они дошли до нас в первозданной сохранности и красоте благодаря уникальному природному явлению: в погребальных камерах курганов образовалась вечная мерзлота «местного значения», и их содержимое оказалось законсервированным на тысячелетия. Колесницы, оружие, конская упряжь, одежда, ткани, войлочные ковры – с узорами и изображениями, сохранившими прежние изящество и красочность, металлические, деревянные, кожаные изделия – то, ради чего люди специально приезжают в Петербург с другого конца земли. Во многих из этих вещей чувствуется влияние китайской цивилизации: и как непосредственные заимствования, и как преломленное через культуру дальневосточных кочевников.