Зеркало, зеркало

скачать книгу бесплатно


– Вы не догоняете, – говорит Лео. – Подумаешь, сбежавшая из дома девочка сделала тату! Это им ни о чем не скажет, Роуз.

Роуз переводит взгляд на меня, и я пожимаю плечами: он прав.

– Мы-то с вами знаем, что-то здесь не так. Но копы разбираться не станут, и пальцем не пошевелят. Надо самим узнать, где она ее набила.

– Ну, скажем тогда Джеки с Максом: они знают Най, они знают, что она бы не стала делать татуировку, – говорит Роуз упрямо. Она терпеть не может, когда оказывается неправа.

На этом мы втроем и сходимся.

– Мне бы воздухом подышать, – говорит Лео. – У меня от этого места…

Опустив голову и засунув руки в карманы, он уходит.

– Как мы могли ее проглядеть? – Джеки держит в руках ладонь дочери, рассматривая тату на запястье. Макс – между бровей глубокая складка – стоит чуть позади. Эш расположилась у окна и наблюдает за происходящим с непроницаемым выражением лица. Солнце подсвечивает красные прядки в ее черных волосах. Интересно, что происходит у нее в голове? – Сразу видно, татуировку сделали недавно. Кожа под ней выпуклая и все еще немного розовая. Неужели вы ее не заметили? – обращается она к докторше.

– Наоми доставили к нам в критическом состоянии, и нужно было принять ряд срочных мер, – говорит доктор… Паттерсон, если верить бейджику. – Этим мы и занимались. Кроме того, откуда нам знать, какие татуировки должны быть у нее на теле, а каких там быть не должно? В анамнезе она упомянута…

Пока она листает папку, Джеки поворачивается к Наоми.

– Я боялась ее трогать, – говорит она. – Боялась ей навредить, даже за руку не брала. Если бы не ты, Ред, мы бы так и не узнали.

Странно слышать от нее такое. Джеки вообще в последнее время сама не своя, а тут еще на теле у ее дочери обнаруживают какую-то загадочную отметину.

– Макс, как ты думаешь, нужно оповестить полицию? Наоми же ненавидела татуировки, говорила, что это пошлость. Наша девочка не стала бы…

– Ну не знаю… – Макс поглаживает ей спину. – Может, мы не так уж хорошо ее знаем. Дети вечно выкидывают что-нибудь неожиданное. Я позвоню им, родная, я им расскажу.

– Это все неспроста, – говорит Джеки вполголоса, и Эш немного меняется в лице. Она тоже так думает.

И все же Макс прав. Мои родители вон ничего обо мне не знают, ничего по-настоящему важного. А вдруг Най все достало, и она решила: ну его на хер? Вдруг она надралась, обкурилась и сделала тату? Вдруг она так себя возненавидела, что ей захотелось броситься с моста? Или, может, она просто упала.

Вот только…

– А что насчет синяков? – спрашиваю я. – Тех, что у нее на запястье.

– Вероятно, ушибы она получила в реке, – отвечает доктор Паттерсон, взглянув на дверь. Ей, по ходу, не терпится поскорее смыться. – Ее изрядно побило, она ударилась головой…

– Да нет же, – я осторожно поднимаю руку Наоми, – вот здесь. Эти синяки похожи на следы от пальцев. Ее руку как будто сжимали, притом с большой силой.

Джеки ахает и зажимает рот руками.

– Постарайтесь не расстраивать попусту родственников больной, – говорит докторша, изучая руку Наоми. – Невозможно определить, что стало причиной ушибов. У Наоми все тело в синяках. – Она выпрямляется и снова берет ситуацию под контроль. – Наоми находится в тяжелом состоянии, и мы всё еще не знаем, какие последствия будут иметь ее травмы. Нам нужно время, а ей – тишина и покой. Вам всем лучше поехать домой. Приходите завтра. Возможно, к завтрашнему дню у нас появятся новые сведения.

Я ловлю на себе взгляд Эш. Ее темные глаза гневно сверкают, и я прекрасно понимаю, что она сейчас чувствует. Люди, которые не знают Най, готовы думать о ней только плохое. Для них она никто, потасканная девица, которая так и напрашивалась на неприятности. Они не знают милую, смешную, талантливую Наоми, которую знаем мы, они отказываются видеть ее такой.

– Я хочу остаться с ней, – говорит Джеки тихим голосом, в котором читается предостережение.

– Хотите – оставайтесь, никто вам не запрещает, – говорит доктор Паттерсон. – Но ей ввели большую дозу седативных препаратов. Она даже не знает, что вы здесь. Вам нужен перерыв. Возвращайтесь отдохнувшими.

– Отдохнувшими? – изумленно усмехается Роуз.

– Нам лучше уйти. – Макс обнимает Джеки за плечи. – Пойдемте, ребята, у нас еще ужин впереди.

Снаружи нас ждет Лео.

– Ну? – говорит он. – Что сказала врачиха?

– Она думает, татуировка не имеет никакого отношения к тому, что произошло, – говорит Роуз. – Все они видят в Най трудного подростка с больной психикой, для которого сбежать из дома, набить татуху и прыгнуть с моста – в порядке вещей. Если бы они удосужились посмотреть фактам в глаза, стало бы ясно, что не все так просто. Но их не переубедить.

– Они ошибаются, – бормочу я себе под нос. – Как же они ошибаются.

9

Мы ехали домой к Наоми с чувством, будто возвращаемся после долгой отлучки в родные края. И хотя мы знали, что самой Наоми там не будет, все равно на душе стало легче, ведь у нее дома каждому из нас было куда уютнее, чем в кругу собственной семьи. Джеки с Максом всегда радовались нашему приходу, кормили нас, разрешали торчать у них сколько угодно и даже оставаться с ночевкой. Дом их был безопасным, как крепость, но за его пределами у Най была несладкая жизнь. В школе ее травили, и пока не появилась группа, у нее не было другого способа отделаться от обидчиков, кроме как на время исчезнуть. Джеки с Максом пытались помочь, школа тоже принимала какие-то меры, но от этих уродов так легко не отделаешься. Бывали дни, говорила Най, когда сама мысль о школе была для нее невыносима, и тогда она убегала из дома, просто чтоб набраться сил, а спустя недельку-другую возвращалась. На вопрос о том, почему она не перешла в другую школу, Най ответила, что тогда победа осталась бы за теми, кто над ней издевался.

– Да, они вселяли в меня ужас, но я не дала бы себя сломить. – Она улыбнулась мне и продолжила: – А теперь вот вся школа у моих ног!

Мама Най готовит вкуснее всех наших мам, хотя дома у Лео, если хочешь дожить до семнадцати, об этом лучше не упоминать. Эш, Най и Джеки всегда готовили втроем – такая у них была традиция. Это трудно объяснить, но в их крохотной кухоньке всегда царила любовь. Воздух клубился звуками, запахами, вкусами и любовью. Джеки часто рассказывала нам историю своей жизни, каждый раз немного по-новому, но всегда интересно. Макс родом из Турции. Когда они встретились, он год как был вдовцом, работал в швейном ателье в Сохо и на пару с родственницей заботился о маленькой дочери, Ашире. Они познакомились в автобусе. Джеки была вся такая высокая – выше, чем он, – светленькая, громкая и неугомонная. Целую неделю они каждый день вместе сидели в автобусе, и Джеки без умолку болтала, а Макс слушал, улыбался и смеялся, а в пятницу пригласил ее на свидание. Спустя три месяца они поженились.

– Видите ли, не было совершенно никакого смысла ждать, – повторяла Джеки из раза в раз. – Мы знали, что созданы друг для друга.

После этих историй меня всегда мучил один и тот же вопрос: «Почему я не помню, как мои родители с нежностью в голосе рассказывали о своей первой встрече?» Как-то раз осенило: да потому что не рассказывали. Откуда в нашем респектабельном, традиционном, холодном и безрадостном доме взяться любви? У Демиров она никогда не иссякает, как вода в трубах, а у нас ее и под микроскопом не разглядишь, и верят в нее разве что шестилетние дети.

Раньше мы часто проводили вечера у Демиров за кухонным столом. Роуз и Лео трепались о всякой ерунде, а Наоми помогала маме. Мне нравилось наблюдать, как Най и Джеки встречаются взглядами, когда разговаривают или передают друг другу тарелки: в их глазах читались забота и взаимопонимание. Смотреть на них было все равно что прижиматься носом к витрине кондитерской, где красуются недосягаемые лакомства. Как же мне в такие моменты недоставало маминых объятий! Знаю, в моем возрасте стыдно мечтать о всяких телячьих нежностях, но я ж никому и не рассказываю.

В общем, мне хотелось снова попасть в их тесную, наполненную любовью кухню. И ровно до той поры, пока мы не очутились у крыльца, мне казалось, что все будет нормально. Дом у них современный, с обеих сторон стенами приросший к двум другим таким же домам. Он принадлежит местному совету и находится на полпути между моим домом и микрорайоном муниципальной застройки, где живет Лео. Ухоженный, вполне себе приличный домик – конечно, куда скромнее, чем гламурный особняк родителей Роуз или наш дом «с открытки», делящий стенку со своим близнецом. И вот, когда мы остановились у крыльца ее дома, оказавшись под темными окнами ее комнаты, до меня наконец дошло: та сломанная, искалеченная девушка, которая находится сейчас в больнице, и моя подруга Наоми – один и тот же человек, и от этого никуда не убежишь.

Мы выходим из машины; никто не произносит ни слова.

Джеки с Максом идут впереди. Он обнимает ее, она положила голову ему на плечо и вцепилась руками ему в рубашку. Следом за ними бредет Эш. Меня охватывает непреодолимое желание схватиться за кого-нибудь, кто меня любит, и не отпускать. Я протягиваю руку Роуз, но, ничего не замечая, она продолжает идти вперед. Один за другим я сжимаю пальцы в кулак.

– Не знаю, выдержу ли я все это. – Лео первым озвучивает мысль, которая крутится у каждого из нас в голове. – Мне уже не по себе.

– Нельзя их подводить, – говорю я. – Они нас пригласили, они хотят побыть с нами. Мы нужны им.

– Я тебя понимаю, – мягко говорит Роуз, обращаясь к Лео. – Но мы и правда не можем их подвести. Пойдем, ради Най.

Роуз кладет руку ему на предплечье, и Лео придвигается к ней поближе, как будто их тянет друг к другу невидимая сила. Сердце у меня проваливается куда-то в желудок.

Мы открываем входную дверь. Внутри, на нижних ступеньках лестницы сидит Ашира, поникшая и ссутулившаяся. Так вот что значит выражение «придавило горе».

– Ты как, успокоилась? – спрашиваю я, когда Роуз и Лео проходят в кухню, откуда доносится запах турецких специй.

– Нет, – говорит она, глядя мне в глаза. – Я в бешенстве. А ты?

– Я тоже. – Кивком головы я указываю в сторону кухни: не хочу, чтоб кто-то услышал наш разговор. – Я начинаю думать, что Най втянули в какую-то серьезную историю. Она попала в беду, сама того не осознавая.

Эш встает, и ее губы оказываются всего в нескольких миллиметрах от моего уха.

– Я тоже так думаю, – шепчет она, а затем резко разворачивается и уходит.

– Господи, деточки, ну и денек выдался! – восклицает Джеки, как только мы переступаем порог тесной квадратной кухоньки, увешанной шкафчиками из темной сосны. Она прижимает к себе каждого из нас, и мы по очереди вдыхаем сладкий аромат ее духов. Я обхватываю ее руками так крепко, как только могу, и целую в соленую от слез щеку. Давно меня никто не обнимал. Звучит глупо, но иногда каждому нужно, чтоб его вот так вот обняли, стиснули лицо ладонями и поцеловали в лоб.

– Как же хорошо, что вы пришли! Мне иногда так вас не хватает. Никто не шумит, не болтает, не включает музыку на полную громкость. – Со слабой улыбкой, которая стоит ей неимоверных усилий, Джеки рассаживает нас за маленьким круглым столом, разливает по бокалам кока-колу и накладывает в тарелки домашнюю еду: шиш-кебаб, курицу, теплые питы, пахучий рис. Любимые блюда пробуждают аппетит, а вместе с ним воспоминания, светлые и приятные. Пока мы едим, Джеки ходит вокруг стола, касаясь ладонями наших щек и поглаживая нас по плечам. Макс почти не участвует в общей беседе. Грустно улыбаясь, он переводит взгляд от одного лица к другому, а в глазах у него стоят слезы. Эш молча сидит за столом перед тарелкой с нетронутой едой. Ее голова опущена, а волосы цвета ночного неба занавесом заслоняют лицо. Можно подумать, того разговора в прихожей и вовсе не было. Мне не терпится возобновить наше обсуждение, но у нее такой неприступный вид, что как-то не хочется проявлять инициативу.

Тарелки пустеют, темы для разговора заканчиваются. Наконец за столом воцаряется тишина, и все, что мы недосказали, с тех пор как вышли из больницы, повисает большой серой тучей у нас над головами.

Смущенно откашлявшись, Лео отодвигает свой стул, но тут Джеки прерывает молчание:

– Насчет того, что сказал Макс… что мы не так уж хорошо ее знаем… Мне казалось, я знаю о ней все, каждую мелочь, но за несколько недель до исчезновения она и правда очень изменилась: перестала ярко краситься, носить парики. Она стала выглядеть… как все. А какой она стала радостной, какой ласковой! Но вы ее, наверное, знаете лучше, чем я. Почему, по-вашему, она сбежала из дома? Неужели ей было настолько плохо, что она… она…

Я закрываю глаза в поисках ответа, который бы ее утешил.

– Если бы мы что-нибудь об этом знали, мы бы вам рассказали, – говорит Роуз, прежде чем я успеваю собраться с мыслями. – Если Най что и планировала, то об этом не знал никто, даже Ред.

Я встречаюсь с Джеки взглядом.

– Най терпеть не могла татуировки, – говорю. – Ей нравилась учеба, нравилось играть в группе. Она сбежала не потому, что якобы была в депрессии. Тут в другом дело. С ней что-то случилось, но что – не знаю. Вот очнется, и сама нам расскажет.

– Вот только… – говорит Эш резко, – вот только неизвестно, очнется ли она вообще, а если даже очнется, не факт, что у нее будет нормально работать голова. Может быть, мы вообще никогда не узнаем, что с ней произошло.

– Надо надеяться на лучшее, Эш, – говорит Джеки. – Надо мыслить позитивно, моя хорошая, и…

– Ну да, только силой мысли пробитую голову не вылечишь! – чуть ли не кричит Эш, вставая из-за стола так порывисто, что стул опрокидывается и с грохотом падает на кафельный пол. В следующий момент она скрывается за дверью, и с лестницы доносится быстрый перестук шагов.

Макс берет Джеки за руку и прикладывает ее ладонь к своей щеке. Она отворачивается от нас, а мы продолжаем сидеть за столом, как зрители варьете. Невольные свидетели чужого горя.

– Ну, нам пора, – говорит Лео. – Мне домой надо. Семейные дела.

– Но завтра после уроков мы сразу же зайдем в больницу, – говорю я.

– Ага, вот только освободимся, – добавляет Роуз, не глядя в мою сторону.

– И концерт состоится, как планировалось, – продолжаю я. – Столько народу придет! Многие захотели поддержать Наоми и всю вашу семью.

– Спасибо, Ред, – улыбается Джеки. – Ребята, можно вас кое о чем попросить?

– Конечно, – говорю.

– Зайдите к ней в комнату, выберите какие-нибудь фотографии, плакаты, которые ей особенно нравятся. Знаю, сейчас она не понимает, что происходит вокруг. По крайней мере, так утверждает врач. В любом случае я хочу, чтобы она проснулась среди привычных вещей, – так она будет знать, что находится в безопасности. Выудите оттуда пару вещиц, а завтра украсим ими палату, хорошо?

– Да без проблем, – говорит Лео, хотя, по правде говоря, мы предпочли бы сквозь землю провалиться, чем идти выбирать плакаты, которые нашей подруге-коматознице все равно не увидеть.

В комнате Наоми всегда был порядок. Маленькая такая комнатка, места едва хватает для узкой кровати и шкафа с одеждой, по стенам расклеены анимешные плакаты, а на крючках, которые Макс прибил над кроватью, висят разноцветные парики. На прикроватной тумбочке просто до фига косметики – мне столько еще нигде не приходилось видеть, а цвета такие яркие и так сильно напоминают о ней, что кажется, будто и сама она где-то тут, среди груды кисточек, коробочек и накладных ресниц, и если б нам только дали инструкцию, мы бы смогли ее собрать.

Мы садимся на кровать, Роуз посередине, касаясь меня бедром.

Она расстегивает рюкзак, выуживает оттуда бутылку вина, откручивает крышку и надолго припадает губами к горлышку.

– Откуда бухло? – спрашиваю я.

– У меня связи, – ухмыляется она, передавая мне бутылку. Я протягиваю ее Лео.

– Блин, Ред, ну не будь ты такой жопой! – говорит она гневно. Такая уж она есть, Роуз. Настоящие чувства прячет за лезвиями и шипами, несносная, неуязвимая в своей пуленепробиваемой броне.