скачать книгу бесплатно
Элбарс слушал ее. Звал к себе воинов верных, приказывая тем:
– Вырыть рвы кругом Белограда. И на дне их установить пики наподобие тех, что мастерит лесной народ. Водой залить. Да не чистой, чтоб не замерзла. А с тиной – в ней и пик не видать, и примерзнуть накрепко не сможет. Так, схватится кромкой ледяной, а как ступит нога степняка, так и провалится, нанизав брюхо жадное на острое древко.
Воины кланялись своему брату, которому клялись на крови, и приказы исполняли точно. Да только больше не жали радостно руки, а все чаще испуганно шептались. Говорили, не дело это – против своих воевать. С обманом и кровью, что родной многим была.
Шли дни, с каждым оборотом которых город ощеривался. Села, что наокол, затихали, принимая люд простой под знамя Белого Города. Всякому мужу здесь давали меч со щитом, а всякой бабе – травы.
Еды едва хватало. Даже то, что приносили с собой селяне, уходило вдвое скорее. А Элбарс ждал. Выпускал из стен белых по лазутчику, ожидая новостей ежеденно. Только те возвращались как один: дороги к Пограничью пусты. Стало быть, еще не час.
Рвы рылись глубокие. И среди промерзшего дна устанавливались пики – не высокие, нет, – такие, чтоб нанизать на них человека. Или двух. С острием железным.
И кузнецам было приказано не жалеть руды, выплавляя в наконечники даже старую утварь, что еще оставалась в избах.
А в бойницах зажглись огни. Они горели что день, что ночь, и город вместе с ними пылал. И случись хотя бы одному огню погаснуть, он уносил с собою жизнь степняка, что недоглядел. А на вахту приходил кто-то новый…
Смолы было много. Ее оставляли в высоких башнях. Широкими кадками, в которых раньше огурцы солили. А теперь вот огурцов не осталось, и кадки те были пригодны лишь для аспидной жижи.
В бойницах ждали лучники. Сменялись с наступлением дня и ночи, не спали. Лучшие из лучших – воины, которыми гордился сам Хан. А теперь вот они ждали его, готовые вскинуть короткую стрелу в тетиву.
А посеред широких улиц ставились катапульты. Собирались из дерева смольного, и вырастали одна за другой, пока ворота были открыты. И только после того, как лазутчики вернулись с дурными вестями, катапульты те пересчитали: немного. Всего-то четыре штуки. Да только и этого, глядишь, хватит, потому как Княжество Унислава Белого славилось камнем своим. А уж его в Белограде хватало.
И кузни все больше работали не только днем, но и ночью. Грохотали, шипели. Плавили руду, что могли найти, а потом являли в повозках наконечники для стрел, да мечи стальные. И что с того, что не были они ровней саблям степным? Не в том состоял расчет Элбарса. Потому как даже самое умелое войско уступит многочисленному.
А белогородцы жить хотели. Они уж и так понесли потерь, и сейчас готовы были оберегать город ценой своих жизней.
Глашатаи читали на улицах Указ, согласно которому Правитель Белограда, Элбарс Белый, нынче приказывает остатки продовольствия достать из закромов, что покоятся у самых городских стен, да снести к Замку. Потому как если не отстоят белогородцы своих границ, то укрыться можно будет лишь внутри, в сердце Княжества.
Припасы стекались к стенам старой цитадели, и их укладывали ровными рядами в закрома, а выдавали небольшими порциями. С куском хлеба да корнеплода, с тонким слоем свиного сала. С пляшкой воды жгучей, мутной – по одной на каждого жителя.
И с возвращением лазутчиков объявили военное положение. Стали ждать.
Внутри двора замкового поставили соломенные тюки, где коровьей кровью чертились круги алые. В круги те учили метиться как стрелою короткой, так и ножом метательным. А еще дрались…
Впервые степняк учил белогородца сражаться. Да и была ли в том польза? Коль верить лазутчикам, степняки во главе с Ханом уже близко. И, значит, это мало поможет. Однако ж по-другому Элбарс не мог.
Обещался деве огненной о защите…
И ночью держать слово было легко. Многим легче, чем днем. Потому как на свежем морозном воздухе запах медуницы таял. И Элбарс терялся. А когда сладость кругом него истончалась, в разуме словно бы появлялись мысли верные, правильные. Как будто оставалась в нем часть, что говорила: «Нужно остановиться, послать весть отцу о том, что он, Элбарс-Тигр, готов сложить оружие. Подчиниться правителю степному». И невесте отправить подарки, чтоб заверить: все в нем помнит о словах и обещаньях сказанных.
А вот как являлись ему мысли такие, сразу же второго сына Хана тянуло прилечь. Голова кружилась так сильно, что становилось невмоготу. А в покоях пахло еще слаще, отчего не просто воздух колебался – гасли масляные лампы. И словно бы тени бродили по углам горниц, норовя ухватить за ногу.
С каждым днем Элбарс все больше погружался в свои думы, забывая зачастую не только принимать слугу с подносом еды нехитрой. Другой раз даже кубок с вином отсылал.
А на свежий воздух тянуло все меньше. И разум мутнел. Оттого и отослал воина верного, что пришел с вестью:
– Аслан-хан с войском идет. Пограничные Земли прошел, У Лесных шатрами встал.
За стенами горницы Элбарса суетились. Воины ходили быстро, споро. Спешили отдать приказы, что шли от самого второго сына Хана. А тот словно бы сам не свой был: жесток становился, грозен. И запах медуницы будто бы сводил его с ума.
Шептались.
Говорили, всех ждет неминуемая гибель от сабли, что несет с собой Степной Лев. А ослушаться командира, которому принесли клятву на крови, не могли.
Готовились.
И все больше открывали настежь окна, чтоб выветрить сладкий аромат, что проникал в палаты неизвестно откуда.
***
Свят вышел на холодный воздух и принялся мерить пространство шагами.
Подворье подле агафьиного дома было небольшим, узким. Потому как в Пограничье хозяйств не держали: все больше жили провиантом, что везли с собой купцы из Лесных Земель. И, верно, оттого-то шагов не хватало, чтоб собраться с мыслями.
А те шалили, заставляя его метаться по двору, да будя одиноких собак, чей покой был нарушен гулким хрустом снега. Вдалеке послышался растревоженный лай, и Свят глухо выругался.
Дурень. Как есть дурень. А еще – охотник. Сын старосты.
И что на него нашло? Они ведь с Заринкой – друзья. С детства. И коль ему так невмоготу было, так отчего ж не женился, против батьки пойдя? Или это усталость, да близость девичьего тела сыграли с ним злую шутку?
Да и откуда в нем нынче тот голод возник? Отчего тело огнем вспыхнуло, когда к Заринке он всегда по-дружески, по-свойски?
Ему б коли и сказал кто, что окажутся они вот так, разом да под одним покрывалом, так он бы заверил того: «Мол, не бойся, сдюжеем». А тут, оказалось, не сдюжел. Как есть, дурак.
Свят был так зол на себя, что не мог остановиться. Ноги несли его по-за дворовые ворота, вдоль окраины Огнеграда. И вот уже перед ним – стена, ощерившаяся прочными створками, и пара стражников – охраной всему.
Ногами диковинный ритм отстукивают, греясь от кусачего мороза. Слышно:
– Давно такого холода не бывало. Знать, снежная пора к концу близится, оттого и лютует злым озимком…
Свят притаился. Подходить к сторожевым ему было боязно: и в своем Княжестве с такого дела ничего хорошего ждать не приходилось. А тут…
Огнеград. Первый город Пограничных Земель. Здесь каждый – чужак, и каждый – мошенник. В лучшем случае выпорют, в худшем…
Купцы говаривали, будто в Пограничье судов не чинили. Украл – руку отсекут посреди двора, и бросят подыхать, что собаку. Никто не заступится, никто не протянет ладонь обрубку. А воровали в Огнеграде часто, оттого и костями мелкими усыпано было поле по-за стеной каменной. И хорошо, что нынче зима. Снег заметает что поле, что кости белые. И Заринка – его Заринка – не напугалась по пути. А ведь могла…
Охотник вновь выругал себя за мысли крамольные. Его Заринка? Отчего ж? Он не сможет с ней вот так, когда любит другую. И обманывать не станет. Вот только любил ли он Ярославу, когда до другой губами тянулся?
Свят уж было развернулся на носках, чтоб в избу воротиться, как топот копыт да громкий крик заставил его замереть:
– Открывай! Именем Тура Каменного!
И охотник, позабыв об опасности, кинулся в избу Агафьи.
Ни кафтан, ни тулуп скидывать не стал. Положил только перед испуганной бабой на стол алтыны да запросился:
– Дай кобылу, да из города выведи. Алтынов не пожалею!
А сам вбежал к спящей Заринке.
Глава 4.
С тех пор, как Чародейка вернулась с капища, солнце оборотилось в луну. И вновь стало солнцем. За окном брезжил рассвет, оттого и тени, что дрожали в углу горницы, желали скорее раствориться, исчезнуть. Да только нельзя им было приказа ослушаться.
И, прежде чем отпустить, Колдунья пытала:
– Сладка ли кровь той, что откликнулась на зов?
Тени колыхались, шепча госпоже ответную дань:
– Сладка, вкусна…
– Хватило ль?
Тени дрожали. Они, поднятые из Лесов Симаргла, были всегда голодны, оттого и страшились:
– Еще бы… еще б немного…
Жадные голоса становились крепче, врываясь в сознание Чародейки, отчего голова ее, доселе не ведавшая людской боли, начинала гудеть. А это раздражало. И она отпустила заблудшие души на волю – на время.
Сама же вновь склонилась над картой.
Огоньки – желтые, красные и зеленые – загорались и гасли. И тех, что гасли, было в разы больше. Все верно: заемная жизнь ее, как и сила колдовская, требовала откупа. Крови животворящей. И где взять ее столько, чтоб погасить голод? Правильно, нигде. Потому как жизнь тех, кто ходит по Земле Лесной, выкупит ее ненадолго. И лишь ворожеи с ворожебниками способны дать больше…
Хозяйка покоев шумно втянула воздух. Еще немного, и она, подобно сосуду, наполнится мощью, и уж тогда ее планы свершатся.
Когда-то она хотела стать вровень с богами.
Колдунья засмеялась своему скудоумию. И смех этот был сладок.
Вровень? Глупая! Ей это больше ни к чему.
Потому как, наполнившись силой ворожебной, она закроет этот мир от богов. Станет править Землею Лесной, раскинувшейся меж Копей Соляных да Южного Моря. А выпив силу слышащих до дна, станет единственной, кто среди живых несет в себе зерно божественное. Тогда-то и сама Степь, и Море Северного Ветра покорятся ей. И, верно, Князь Соляной, Велерад Великий, наделенный ворожбою древней, склонит пред нею не только голову, но и колени. И помехи быть не может…
Она закрыла глаза и томно улыбнулась.
За сомкнутыми веками было хорошо, умиротворенно. Только вот свет…
Яркий, золотистый, он пробивался сквозь веки, нарушая покой Колдуньи. Откуда?
Та раскрыла глаза и ощутила, как по спине пробежал холод.
Там, на карте, среди сотен разноколерных звезд, сияла одна золоченая – яркая, искристая. Сияла так светозарно, что Чародейка зажмурилась.
Быть такого не может!
Золотистый огонек вспыхивал лишь однажды, и Соляные Копи поглотили его. Старый Велерад в ту ночь обошел ее, напитавшись силой целебной. И ей ведь казалось, будто бы такому уж не случиться. Тогда что?
Колдунья склонилась над картой.
Здесь, за пределами Лесных Земель, границы сукна чудесного теряли очертания, и Чародейка могла лишь предположить: огонек горел по-за Княжеством Соленым.
Торфянники? Море Северного Ветра? Или еще дальше – там, где земли были едва обжиты, почти неизведанны?
И отчего там?
Старые боги снаряжали детей своих на бой с нею, Колдуньей. А огонек горел слишком далеко от Лесной Земли. Не свой, не здешний. Тогда, быть может, он – лишь ошибка, морок?
Чародейка задумалась.
Пропустить такое чудо она не могла. Но и отправляться вслед за ним слишком рискованно. Особенно теперь, когда она почти достигла желаемого.
Что ж. Огонек будет сиять. А она станет следить, потому как такой силы ей окажется достаточно, чтобы завершить начатое…
В дверь снова постучали. На сей раз не девка простая, но боярин высокородный, Акамиром прозванный. Чародейка помнила, что воеводство его лежало близ Камнеграда. И все три барских села – Белозерск, Смоляница да Рыбница – были полны озер щедрых, да лесов густых. В густых борах тех всякой снеди хватало. Хлебосольными значились места акамировых владений что на бруснику с клюквой кислые, что на грибы белые. А еще на мясо дикое да шкуры ценные. И, стало быть, сам воевода нужды не знал. Оттого и голову клонил низко к долу, покорность проявляя:
– Звала, Княгиня?
Чародейка развернулась на каблучках легко, невесомо почти. И улыбнулась нежно:
– Звала. Что нынче веча?
Боярин огляделся по сторонам, словно бы страшась, что слов его услышат. И тогда, стало быть, не сносить ему головы, потому как пускать бабу до дел градских, пусть и саму Княгиню, немыслимо, смело. Да только чуял старый лис силу в той, что стояла перед ним. Не обманывался ни на стан тонкий, ни на взгляд нежный. Потому и докладывал всегда изрядно, и голову клонил, что перед Князем самим, Туром Каменным.
Вот и сейчас запустил пальцы в бороду пшеничную да сверкнул глазами серыми:
– Войска собраны, Княгиня. Все семь воеводств стоят у стен Камнеграда. Ждут приказаний.
И ведь шуба на нем ценная, породистой лисицей выделанная. И кафтан багровый золотом расшит. Широкие портки в сапоги телячьи вправлены, и меч, что висит на поясе, крупным лалом украшен. У самого Князя такой имелся. А ведь не пострашился Акамир прибыть на вечу в одеянии дорогом, показать, что вот-вот вровень с Туром самим по богатству станет. Знать, время пришло не просто верностью брать…
Да только новости были хороши. Ждала их Пламена, оттого и удовлетворенно вздохнула:
– А воеводы?
– И они готовы. Правда, трое из семи мертвы по-за Мором Струпным, что выкашивает села. На вече были только сам Князь Тур, под которым воеводство центральное, да трое бояр: Завид, Видогост и я. А вот Лесьяр, что западные земли возглавлял, да Вацлав с пограничных к Белогородскому Княжеству владений померли на той седмице. И Борислав с восточного краю, говорят, представился вчера к вечере. Его тело едва поспело остыть к княжеской беседе.
– Стало быть, войска прибыли, – проговорила Чародейка. – Вооружились?
– Так точно, Госпожа. Пики с мечами доставали из самих оружейных Князя, потому как среди крестьян мало чего оказалось пригодным. Да и с воеводовых замков все добро вынесли. То ж с вилами и сохой не пойдешь на степняка.
– Не пойдешь… – согласилась Чародейка. – Только степняк покамест далеко, и первым его дождется Белоград. А там – как знать? Быть может, на Земле Лесной его встретят не только Струпным Мором да мечом людским? Старая земля и сама заступаться умеет…
Воевода сощурился. Он не разумел, о чем говорила Княгиня, а вот переспрашивать страшился: лишнее любопытство и голову снести могло. Как тому же Ярополку зимы назад…
– Верно, – Акамир чувствовал себя неуютно, отчего все больше теребил край шубы меховой. И глаза бегали, словно бы у ворья простого.
– Что же храмовники?
– Говорят, в Камнеград отправили десятки тех, на ком метки нашлись. И сами храмовники сельские в Град Престольный прибывают, чтоб правды дознаться. А дальше – суды. Вот только…
