скачать книгу бесплатно
– Привет, малыш, – сказала я. – Как жизнь?
Как жизнь? Привет, малыш?.. Я что, превращаюсь в Дюррала?
Мальчик ничего не ответил. Точно так же он не ответил, когда я спросила, как его зовут, откуда он родом и понимает ли меня вообще.
Возможно, ребёнок в шоке. Я не стала бы его за это винить.
Квадлопо издал громкое ржание, заставив меня подскочить на месте. Я упала на песок и поспешно схватила шпагу – липкую от крови мертвеца и приличного количества его мозгового вещества. Однако, поднявшись на ноги, я не заметила ни врагов, ни опасностей. Мальчик не сдвинулся даже на дюйм. Он вообще никак не отреагировал на ржание Квадлопо. Может, он глухой?
Я опустилась на колени и как следует вычистила лезвие шпаги песком. Благополучно вернув шпагу в тубус и закинув его обратно за спину, я разыскала стальную карту, которую запулила в рот безумца, и тоже оттёрла от засохшей крови. Потом я долго разглядывала её в солнечном свете, дабы убедиться, что она не погнулась и не деформировалась от зубов мертвеца и металл по-прежнему идеально ровный. В таких вещах очень важен безупречный баланс.
Закончив, я подошла к Квадлопо и достала из седельной сумки немного хлеба и сыра. Затем я медленно, осторожно приблизилась к мальчику, ожидая, что он вскочит и попытается убежать. Ничего подобного не случилось.
– Хочешь есть? – спросила я, протянув ему хлеб и сыр.
Он взял и то, и другое. Некоторое время нюхал сыр, но в конце концов принялся жевать хлеб.
Я села перед ним, скрестив ноги и имитируя его позу, и попыталась поговорить с ним на нескольких языках. Почти никто уже не говорит на медекском – языке моего народа. Семь Песков граничат с Даромом, так что большинство людей в этих краях используют упрощённую версию дароменского. Большую часть своей жизни я была беженкой, скитавшейся в поисках приюта, и выучила чуть-чуть гитабрийского, чуть-чуть забанского и ровно столько джен-тепского, чтобы напоминать себе, как сильно я ненавижу их язык…
Ни одна из моих попыток не вызвала никакой реакции.
Ещё через несколько минут мальчик вернул мне хлеб. Когда я взяла его, он постучал пальцем по грязной синей тунике – над сердцем, а потом по животу. Это что-то вроде языка жестов? Я задумалась. На континенте существовало несколько «немых» языков, однако большинство из них были довольно примитивны. Один такой изучают дароменские солдаты, чтобы общаться друг с другом, когда оказываются на вражеской территории и не должны выдать своё присутствие. Свой язык жестов есть и у профессиональных воров – лёгкие движения пальцами, которые вообще не заметишь, если не знаешь, куда смотреть. Они используют его, например, чтобы подать напарнику сигнал, что пора действовать, пока первый вор отвлекает внимание.
Более сложные языки жестов встречаются редко. Единственный, о котором я слышала, был создан орденом монахов, давших обет молчания… Я оглянулась на мертвецов. Могли ли они быть монахами, каким-то образом доведёнными до безумия? И что вообще мог делать в монастыре ребёнок, слишком маленький, чтобы стать послушником?
Я повернулась к мальчику и снова протянула ему сыр. Он опять отказался. Я предложила сыр в третий раз, потом в четвёртый. В итоге он расстроился и постучал указательным пальцем по центру груди, потом дважды по губам, а в конце сложил крест-накрест указательные пальцы обеих рук.
Ладно. Центр груди должен означать «я». Губы значат «говорить» или, в данном случае, двойное касание – «сказал». А скрещенные пальцы – это «нет».
Я кивнула, показывая, что поняла сообщение. Потом ткнула указательным пальцем в его сторону, один раз прикоснулась к губам и коснулась центра груди. Он внимательно наблюдал, но ничего не сделал, поэтому я попробовала ещё раз. Его глаза сузились, но наконец он повернул левую руку ладонью вверх, правой начертил на ней круг, а потом вопросительно развёл руки в стороны.
«О чём? Ты об этом спрашиваешь?»
Я подтвердила, дважды коснувшись губ, потом повторила его жест, нарисовав на ладони круг, и указала на него.
Мальчик на секунду поджал губы, затем постучал себя по груди и коротко пошевелил пальцами. Это движение я истолковала как «быть» либо «жить» – или что-то в подобном роде. Далее последовала серия жестов пальцами, слишком быстрых, чтобы я могла за ними уследить. Я не знала, как донести до него мысль, что нужно повторить всё заново, поэтому просто скопировала его движения – разумеется, это вышло неуклюже и уродливо. Паренёк уставился на меня как на идиотку, но через пару секунд действительно повторил. Я заставила мальчика сделать то же самое в третий раз, а потом – к его величайшему изумлению – в точности воспроизвела его имя.
Арта локвит – это искусство красноречия аргоси. И дело тут вовсе не в изучении множества языков, а в понимании того, что пытаются сказать другие люди, и каким образом они это говорят.
Из всех талантов аргоси этот был единственным, в котором Дюррал – как он сам признался – не особенно поднаторел. И даже Энна, которая хороша во всём, утверждала, что так и не овладела им.
Я? Возможно, дело в том, что я медек. Мы бродили по миру, умоляя о помощи любого, кто мог её оказать. От этого зависело наше выживание. И это значило – научиться различать любые едва уловимые сигналы. От: «Может быть, поможем этому грязному ребёнку?» до: «Эй, знаешь, что было бы весело? Вздёрнуть вонючего медека на крепкой верёвке».
Так или иначе, арта локвит давалась мне гораздо легче, чем остальные искусства. В конце концов, всё дело в том, чтобы слушать. Слушать ушами, глазами и – прежде всего – сердцем.
– Расскажи мне побольше о себе, – жестами сказала я мальчику.
Я не слишком верно передала слово «побольше», но он понял, что я имела в виду, и показал мне правильный знак. Нужно было быстро постучать по предплечью сперва одним пальцем, потом двумя, а затем тремя.
Солнце совершало свой ежедневный путь по небу – от утра к вечеру, – а я приставала к мальчишке, который плохо формулировал вопросы, заставляла его делать всё новые жесты и постепенно улавливала больше и больше информации. Теперь я была уверена, что это язык пальцев, каким пользуются монахи.
К тому времени, когда взошла луна, я уже понимала бо?льшую часть того, что говорит мальчик, и могла отвечать ему короткими корявыми фразами.
– Ты назовёшь мне своё имя? – спросил он.
Я до сих пор не вполне разобралась, как жесты передают нюансы грамматики. Поскольку слово «Фериус» ничего для него не значило, я изо всех сил старалась использовать известные мне знаки, чтобы ответить как можно точнее. Он заставил меня повторить имя три раза, а потом рассмеялся.
Смех оказался очень приятным, почти мелодичным, и я задумалась: вправду ли парень глухой и был ли таким всегда.
– Что… – Я не знала, как будет «смешно», поэтому просто изобразила смех, а потом прибавила: – В моём имени?
Нам потребовалось почти полчаса, прежде чем он растолковал мне, что знаки, которые я использовала, обозначают «добрая собака». Действительно, забавно, учитывая, у кого я украла своё имя.
Имя мальчика, как выяснилось, означало «синяя птица». Он сумел объяснить мне это, поскольку его грязная и рваная туника когда-то была синей, а изобразить птицу довольно легко.
Есть особый вид вьюрка с перьями цвета индиго, который называется «бинто». Учёные изучают его, поскольку он поёт, только когда вокруг нет других существ и вьюрок чувствует себя в полной безопасности. Так что я воспользовалась знаком, который показал мне мальчик, но про себя решила называть его Бинто. Это имя ему подходило. Вдобавок, я надеялась, что он всё-таки не глухонемой, а просто ждёт подходящего времени, чтобы поговорить нормально.
– У тебя есть мать? – спросила я.
К этому времени я уже выяснила, что существуют крохотные различия в жестах, обозначающих «есть», «было» и «будет».
Бинто ответил:
– Она ушла в…
Последний жест я не поняла. Потребовалось некоторое время, чтобы выяснить, что он означает «объятия богов».
– А где твой отец? – спросила я затем.
Мальчик поднялся на ноги и прошёл мимо меня. Я последовала за ним – к мертвецу.
Бинто указал на труп и сообщил:
– Ты убила его.
Глава 3
Изучение языка
Квадлопо шёл медленным, но уверенным шагом. Переступая копытами, он покрывал милю за милей.
Мы как сумели похоронили тела в песке. Без лопаты это была непростая работа, и я не знала, могу ли позволить себе тратить время впустую. С другой стороны, если проклятие (или болезнь, или заклинание), которое свело тех мужчину и женщину с ума, было заразным, их, вероятно, не стоило оставлять под открытым небом, чтобы никто другой не наткнулся на трупы. Впрочем, хотя безумцы подобрались ко мне очень близко, я вроде как не рехнулась; да и мальчик, казалось, не беспокоился, что я превращусь в монстра с окровавленным языком. Возможно, эта инфекция не передавалась через прикосновение.
Я должна была отвезти мальчика в безопасное место. Куда-нибудь, где есть целительница или мудрая женщина, которая осмотрит Бинто и убедится, что у него нет никаких признаков подступающего безумия. Куда-нибудь, где я могла бы его оставить, не задаваясь потом вопросом: не обрекла ли я ребёнка на такое же гадкое детство, какое выпало мне.
В ту ночь луна светила ярко, и никто из нас не хотел оставаться в этом проклятом месте дольше, чем было необходимо. Мы отправились на север – к городку, который, как уверял Бинто, назывался просто «городок».
Воспоминания мальчика были разрозненными, а мои познания в безмолвном языке – пока невелики. Тем не менее, я уяснила, что последние четыре дня он провёл, убегая от своего отца и женщины, которая была вроде как его любовницей.
– Любовница – это не то слово, которое мы используем в монастыре, – поправил меня Бинто, когда я спросила, нормально ли для монаха иметь любовницу. – Госпожа Сурчиха…
Вероятно, это было не её настоящее имя, но именно так выглядели знаки, которые Бинто использовал, говоря о ней.
– Госпожа Сурчиха была духовной спутницей моего отца. Она жила с ним и помогала переводить священные книги в монастырской библиотеке.
Мальчик сидел лицом ко мне на передней части седла – только так мы могли разговаривать во время езды. Я заметила, что Бинто не очень любит, когда к нему прикасаются, предпочитая всегда сохранять между нами небольшую дистанцию, и делала всё возможное, чтобы уважить его желание.
Квадлопо спокойно шагал по северной дороге, и им не особо-то нужно было управлять, поэтому мы проводили долгие часы за разговорами. У меня болели пальцы, а мозг изнемогал от попыток уловить всё больше и больше знаков и их бесчисленных вариаций.
– Ты очень быстро учишься безмолвной речи, – сообщил Бинто, когда мне удалось задать вопрос, используя несколько времён глагола.
Похвала застигла меня врасплох. Я задумалась: стали бы Дюррал и Энна гордиться мной за такие успехи в арта локвит. Но подобные размышления повели меня теми путями, которыми я не готова была идти.
– Спасибо, – жестом ответила я Бинто. – А теперь не скажешь ли м…
Удивительно легко перебить собеседника, когда разговариваешь с помощью пальцев.
– Ты учёный? Изучаешь языки? – спросил он.
– Нет. Но мои наставники считают, что всякий человек, который много странствует, должен уметь говорить так, как это делают другие.
– А ты много путешествуешь? Ты торговец? Солдат? Священнослужительница?
Я заметила, что, перебирает кучу слов всякий раз, когда мы пытались найти термин, чтобы описать нечто новое. Если б я не остановила его, он мог бы продолжать целую вечность.
– Ничего из этого, – ответила я. – Такого слова ты не знаешь.
Бинто нахмурился.
– Объясни.
Это было нелегко. Как описать ему аргоси?
– Я ученица. Обучаюсь, чтобы стать тем, кто может бродить по всему миру и многое понимать. Тем, кто может защитить себя и других, если это необходимо, но предпочитает решить дело миром. Тем, кто…
Он покачал головой:
– В этом нет никакого смысла. Хоть каким-нибудь словом объясни, кто ты такая.
Так уж был устроен его разум. Всякий раз, когда я пыталась ему что-то растолковать, Бинто сперва хотел получить какой-нибудь определённый знак, передающий это понятие. Если готового знака не было, Бинто требовал, чтобы я изобрела его, используя сколько угодно жестов.
«Удачи тебе с этим, малыш», – подумала я.
– Я учусь, чтобы стать… картёжником-картографом-воином-дипломатом.
Бинто некоторое время раздумывал. Он делал жесты, означающие части слов, но не закончив одно переходил к следующему. Видимо, это являлось неким эквивалентом бормотания. Наконец он щёлкнул пальцами и глянул на меня широко раскрытыми глазами – как я поняла, это был знак привлечения внимания и одновременно изумления.
– Так ты…
Он выпалил четыре фразы одну за другой, так быстро, что я не успела уследить. Пришлось попросить Бинто повторить помедленнее. Он повторил, но по-прежнему слишком быстро для меня.
– Скажи это так, как говорил бы очень маленькому ребёнку, – посоветовала я.
Теперь Бинто выписывал знаки медленно и очень тщательно.
– Ты ходок по воде. Последователь ветра. Нож молнии. Стена из камня.
От изумления я чуть не выпала из седла. То, что изобразил Бинто, было удивительно похоже на четыре Пути аргоси – Путь Воды, Путь Ветра, Путь Грома и Путь Камня.
– Ты знаешь о нас?
– Да. Мой отец изучал старую книгу, в которой описывалось учение таких людей. Это было до того, как он… изменился.
Я ничего не понимала. Во-первых, Дюррал и Энна объясняли мне, что о Путях аргоси нигде не написано. Не существовало какого-то одного метода обучения искусствам, и поэтому каждый маэтри должен был сам найти правильный способ передать знания своему тейзану. И, что ещё более важно: какая могла быть связь между подобной книгой и безумием отца мальчика?
– Бинто, что это за книга, которую твой отец…
– Произнеси название того, что ты есть, – сказал он, поднеся указательный и средний пальцы к моим губам.
Иногда он делал так, прося произнести слово вслух. Он прижимал пальцы к моим губам, чтобы почувствовать его форму и вибрации.
– Ар-го-си.
– Ещё раз, – скомандовал он. – Более злобно.
«Более злобно» – это, я думаю, был его способ сказать: «громче», потому что он ассоциировал большую громкость с эмоциональностью людей.
– АР-ГО-СИ, – проорала я так, что Квадлопо встревоженно заржал.
Я успокаивающе похлопала коня по шее. Он фыркнул, таким образом сообщив мне, что больше не надо на него кричать. Большое спасибо за понимание.
Бинто издал несколько коротких гудящих звуков, которые были совсем не похожи на слово «аргоси», но, казалось, вполне его удовлетворили. Он повторил трёхсложное гудение.
– Мне нравится это слово. Похоже на то, что оно описывает.
– Рада, что тебе понравилось. А теперь расскажи мне о…
– Чему ты учишься у своих наставников? Сражаться? Так, как ты сражалась, когда убила отца и его подругу?
– Это было не… Да. Один из навыков называется…
Я поразмыслила, как правильно описать арта эрес, и наконец остановилась на «боевом танце».
– Значит, ты воительница.
– Нет. Боевые танцы – это лишь малая часть того, чему мы учимся. Есть семь талантов…
Я довольно коряво изобразила сложную последовательность жестов, обозначающих «аргоси».
