скачать книгу бесплатно
– А к тому мы ещё имеем различные духи гор, ручьёв, тенистых рощ и старых развалин, чьё поведение может отклоняться как в плюс, так и в минус, в зависимости от того, на какую сторону их потянет в присутствии человека либо какой иной духовной сущности… Одним словом, получаем пёстрый и разнообразный духовный мир, – подытожил Гурьев. – И как прикажете в нём разбираться?
– Никак невозможно в нём разобраться, Яков Кириллович, – покачав головой, произнёс священник. – Поверьте опыту духовного лица, невозможно. Больше того – невозможно в принципе. И дело тут совершенно не в умственных способностях. Не вы, что называется, первый пытаетесь. Каббалисты, христианские гностики, всевозможные мистики, суфии – многие пытались, да только ничего не выходит. Это, друзья мои, падшие духи. Понимаете? Да, они легко идут на взаимодействие, дают «ценные», «правильные» советы, особенно поначалу, поэтому-то так легко человеку поддаться влиянию беса – он лучше «виден», ведь ангелы не вмешиваются открыто в нашу жизнь и на контакты не идут, за исключением самых судьбоносных моментов…
– А это, значит, был не судьбоносный момент. Рэйчел, ты ангела, случайно, не видела? Тебя никто на небушко не приглашал?
– Нет. Джейк, пожалуйста… Батюшка, мы вас слушаем.
– Наука изучает видимый мир. А этот мир – невидимый. Нематериальный, что бы Владимир Иванович не говорил. Исследовать этот мир – опасно, ибо они, эти сущности, рады любому «исследователю». Сколько таких исследователей по монастырям с незапамятных времён пряталось и прячется… – отец Даниил укоризненно покачал головой. – Нет там никакой науки, никакой физики. Другие там законы, совершенно другие. Они притворяются материальными, чтобы вы их «исследовали». Вот в чём дело.
– Это интересная мысль – притворяются материальными. Весьма, хотя и крайне противоречивая. Ну, да ладно. Одного я, похоже, всё же уничтожил. Как с этим быть? Вполне материальным инструментом, кстати. И сигнал о приближении я получил очень даже материальный.
– Да я понимаю, Яков Кириллович. Понимаю. Но и вы поймите. Человек, по Писанию, намеренно огражден от видения этого мира духов, чтобы не впасть в удручённое состояние – этих духов как мошкары. Они создавали бы большие препятствия для жизни нашей, заслоняя видимый, более плотный мир. Человеческая душа сама имеет тонкую природу. Но человеческий разум после грехопадения замкнулся на себе, потому в его развитие и вкладывает человек основные силы, не умея вотще наладить связь с душой, чтобы вкладывать свои силы в её развитие. Конечно, эти сущности действительно есть, и иногда можно действительно с ними столкнуться, особенно ночью, во сне или же в момент засыпания. Как с вами, Яков Кириллович, и произошло. Но исследовать их невозможно, повторяю. И не нужно. Не потому, что я против науки или исследований, спаси Господи. Но это мир, от которого защищаться необходимо, а не изучать его. Меня обнадёживает во всей этой истории только то, что и Владимир Иванович так считает.
– Верно, батюшка. Не стоит туда человеку соваться. Хотя соблазн, конечно…
– Вот. Соблазн!
– Да нет никакого соблазна, – поморщился Гурьев. – Есть интерес понять, с чем имеешь дело, чтобы правильно организовать защиту и нападение.
– Нападение?!? Да вы что такое говорите, Яков Кириллович!
– А что? – пожал плечами Гурьев. – Война – так война. А сидеть да обороняться – так много не навоюешь. Меня интересует один, на самом деле, вопрос: смертны ли эти сущности. То, что их можно уничтожить – понятно. Но человек смертен сам по себе, вследствие, так сказать, законов термодинамики. А эти? Что скажете, Владимир Иванович?
– Я думаю, что и на них те же самые законы распространяются. В конце концов, живая субстанция от неживой тем и отличается, что обладает, на основе химических и физических процессов, способностью к самоорганизации. Конечно, при этом накапливается энтропия. Уверен, что и у этих сущностей – та же проблема. Разумеется, они смертны, только срок их жизни, если можно так выразиться, очень длительный. И энергия для питания нужна им постоянно.
– А крест этот в госпитале?
– Не могу утверждать, но… Мне представляется, что они тоже подвержены своего рода эволюции, тем более, что мутационные изменения в их, так сказать, «организмах» вызвать не в пример легче, чем в сложных системах. Фактор среды очень сильно должен влиять.
– Бесы примитивны, а, отче?
– Безусловно, примитивны, Яков Кириллович.
– И тут нет противоречия с эмпирическим знанием. Дальше, Владимир Иванович.
– Полагаю, они умеют впадать в состояние, которое можно назвать спячкой. В состоянии покоя им нужно совсем немного энергии, буквально крохи. А вот в состояние возбуждения они приходят, когда их… вызывают.
– Имя!
– Да.
– Остаётся опять же проверить это на практике, – Гурьев посмотрел на священника. – Нет, нет, отче, вы меня неправильно поняли. Исключительно при благоприятных условиях.
– Господь с вами, Яков Кириллович.
– Погодите, господа, – вмешался Матюшин. – Но тогда получается, что они могут самостоятельно передвигаться? Даже самые примитивные из них?
– Я думаю, человек, вызывая беса, уже снабжает его энергией. А вот как это на физическом уровне происходит – это, знаете ли, вопрос вопросов, Николай Саулович.
– А я думаю, они всегда возле людей держатся, – сказал Тэдди. – Им же люди нужны, правильно? Они же только от людей могут получить то, что им нужно?
– На земле – скорее всего.
– Тогда они всегда близко, – нахмурился мальчик. – И всегда ждут, как за людей зацепиться. Да, Джейк?
– Очень похоже, – Гурьев кивнул. – Очень. И это, конечно, всего-навсего паразиты. Большие и маленькие. И перемещаются только в носителях, а в свободном, несвязанном, так сказать, состоянии, либо не слишком опасны вообще, либо очень непродолжительное время. Хотя, чтобы человека убить, времени нужно – всего ничего. Так что… опять никакого противоречия. Можно и повоевать.
– Единственно возможный способ войны, Яков Кириллович – принять сторону Господа, сторону Добра, если термин «Господь» вас не устраивает, и во всём этому выбору следовать.
– А мы не этим разве занимаемся? – удивился Осоргин.
– Совершенно не этим, Вадим Викентьевич, – повернулся к нему отец Даниил. – Или вы думаете, что путь Добра – это скакать с револьвером и палить в белый свет, как в копеечку? Освобождать, как Яков Кириллович выражается, души из тел – это, по-вашему, есть следование воле и принципам Господней Любви?!
– Не согрешишь – не покаешься, – проворчал Осоргин. – В монастырь теперь прятаться, так разве?
– И это путь, Вадим Викентьевич, – мягко возразил Матюшин. – Однако, насколько я понимаю, не для всех. Для вас, для меня, для Якова Кирилловича путь этот тоже, конечно же, не заказан, однако уж очень он долгий.
– Длительность вещь тоже крайне неприятная, однако беда не только в ней. Если бы мы Царство Божие на земле устанавливали, тогда, конечно, прямая дорога – в монастырь, другого пути не существует. Мы же, отче, таких возвышенных и, прямо скажем, несбыточных целей перед собой не ставили никогда.
– А какие ставили? Царство земное? – тихо спросил священник. – Известно ли вам, кто сим царством управлять будет?
– Нет, – резко сказал Гурьев, обменявшись быстрыми взглядами с Матюшиным. – И такую цель, невероятно глупую, по причине её амбициозности, я никогда перед собою не ставил. И абстрактная всеобщая справедливость меня тоже не интересует, ибо это утопия, и утопия крайне опасная и донельзя кровавая. Всегда существовал и будет существовать потенциал интересов, и баланс между ними, равновесие – вот это возможно и, больше того, настоятельно необходимо. Начинаю же я, что вполне понятно, логично, этично и так далее, с близких и дорогих мне людей – с себя, в каком-то смысле. Это – как точка отсчёта, печка, от которой мы пляшем. А все эти царства божии да земные, всеобщие справедливости, коммунизмы и прочие измы – совершенно неустойчивые, неравновесные системы, потому и такой, извините за выражение, бардак в мире и творится. Удерживающие нужны, отче. Да не один – много. Те, кто понимает: равновесие – вот главное условие существования и развития. И в обществе, и в космосе, и в природе. Иначе – энтропия и хаос, разрушение и смерть.
– Однако… – крякнул священник.
В каминном зале повисло молчание. Первым нарушил его генерал:
– Я, дорогие друзья, чувствую, что мы все уже устали неимоверно. Потому предлагаю господам перекурить происходящее на балконе, кто курит, а всем остальным переместиться в столовую с целью всё сказанное как следует разжевать, заесть и запить. Что скажете?
– Вы молодец, Николай Саулович, – Рэйчел вздохнула и поднялась, за ней повскакивали и все остальные. – Я настолько заслушалась, что совершенно позабыла о своих обязанностях хозяйки. Вы, в самом деле, можете спокойно покурить – здесь или в саду – а я распоряжусь насчёт ужина. Огромное вам спасибо за лекцию, Владимир Иванович. Было очень интересно и… познавательно. И как-то даже совсем не страшно, – она улыбнулась Ладягину. – Жду вас к ужину ровно в половине восьмого, господа.
Движение, возникшее совершенно естественным образом после этих слов, позволило Матюшину уединиться ненадолго с Гурьевым.
– Интересно вы пророчество интерпретируете, Яков Кириллович. Признаться, не ожидал – а получается-то весьма интересно.
– А вы думали – провалюсь, ваше превосходительство?
– Снова вы меня уязвляете, – кротко вздохнул Матюшин. – Да неужто не поняли вы ещё, что я за вас и за пресветлую нашу княгинюшку… Бог вам судья, Яков Кириллович. По-моему, извелись вы просто от тревоги за неё, голубушку. Надобно вам отдохнуть. Берите-ка её с мальчишкой в охапку, да отправляйтесь недельки на две, а то и на месячишко, на Мальорку какую, что ли. Ничего не рухнет, мы с Вадимом Викентьевичем справимся.
– Coupe d’etat [12 - Coupe d’etat (франц.) – государственный переворот.]? – усмехнулся Гурьев.
– Опять вы, – уже сердито насупился генерал.
– Никак сейчас отдыхать не получится, Николай Саулович. Пиренейские дела на подходе, и вообще – не получится.
– Не считаете необходимым меня туда откомандировать?
– А не откажетесь?
– Так ведь сам вызываюсь. С удовольствием поеду. Тряхну, можно сказать, стариной.
– Вы берегите себя, Николай Саулович, – с тревогой сказал Гурьев, вглядываясь в лицо Матюшина. – Вы у нас совершенно уникальный, один, других таких, как вы, не имеется. Рисковать вами я не могу.
– А никакого риска, Яков Кириллович. Раз, два – и в дамках.
– Ну, в таком случае – на том и порешим.
* * *
После ужина все, как по команде, снова потянулись в каминный зал, кроме Тэдди и Ладягина. Мальчик отправился спать: режим – превыше всего, а оружейник, никогда не питавший особых пристрастий к политическим разговорам, решил, что ломать эту замечательную традицию, им самим для себя установленную, ему даже сегодня совершенно не хочется.
Джарвис, расставив кресла вокруг камина, чопорно пожелал всем приятного вечера и, вознаграждённый за усердие благодарным кивком Гурьева и улыбкой хозяйки, удалился. Разговор перешёл в другое русло и двинулся в область морали и права, где теперь уже отец Даниил чувствовал себя полноправным хозяином.
– И всё-таки меня, признаться, совершенно не радует перспектива быть безмолвным свидетелем насилия. Неправильно это, не по-христиански. Само понятие удержания, Удерживающего, наполнено глубоким смыслом. Оно наводит на мысль об ограде, об особом препятствии, которое стоит на пути вторжения зла в повседневную жизнь, и о страже, который препятствует такому вторжению… Именно такую мысль вкладывает православная церковь в свое учение о Христианском Царстве и о стоящем во главе его Царе – Удерживающем, Катехоне, единственном полномочном носителе власти судейской и карающей…
– Так ведь сначала нужно это Царство устроить, отче.
– Царство невозможно устроить человеческим промыслом, Яков Кириллович. Царство должно быть явлено, понимаете?
– Понимаю. Вид и способ явления не подскажете? Очень мне это напоминает старый еврейский анекдот об одном праведнике, который во время наводнения уселся на крыше и всё ждал, когда Бог пошлёт за ним ангела. Мимо люди плывут: садись, спасайся скорее! А он: меня Бог спасёт, я праведник, он за мной ангела пришлёт. Ну, понятно, не дождался никакого ангела и утонул, бедняга. На том свете предстал пред Богом и давай его поносить: да что же это ты, такой-растакой, я всю жизнь тебе молился, ни разу субботу не нарушил, туда-сюда – как же ты меня так бросил?! А Бог ему отвечает: а я не посылал тебе плот и лодку, мишугинер?! Так и у вас, отче – явлено будет. А вы увидите его, это явление? Не пропустите, особого явления ожидаючи?
– Господь укрепит и не допустит, Яков Кириллович. Непременно разглядим, непременно. Только для этого необходимо душу очищать, укреплять её пред Господом, а не гекатомбы громоздить! Ведь не просто какую-то коммунистическую сатрапию устроить хотите, а – Царство. Христианское Царство составляет ограду Церкви, ограду всего общества. Все государства, которые добро устроены, которые созидаются в согласии с данным апостолом Павлом образцом, охраняют каждого из нас от массы искушений. Как же Царство, на гекатомбе выстроенное, может от греха сохранить?! Да что далеко ходить за примером – не большевики ли о светлом и радостном будущем твердили…
– А с чего это вы взяли, что мы непременно гекатомбы возводить собираемся, батюшка?
– Государства по-иному не возникают, господа. Вам ли, военным людям, не знать об этом? Тем более во времена нынешние, времена последние…
– Вот именно. А Царство, о котором вы говорите – это Царство не от мира сего.
– А вы все, Николай Саулович, повторяю, Царство земное строить взялись!
– Нет, отче. Вы не правы. И вот почему. Евангелие говорит о Царстве земном, о Царстве Антихриста, в том смысле, что это Царство все страны и народы объединит. Речь в Евангелии идёт исключительно о всеобщем едином государстве. Но такое, во-первых, и невозможно – и слава Богу, и во-вторых – вообще нашей целью не является. Потому меня и не пугают евангельские ужасы, что я в них не верю и их не боюсь. Антихрист столько раз уже появлялся, отче, что бояться его как-то даже совестно.
– Что вы говорите, Яков Кириллович?!
– Да то и говорю. Наполеон. Троцкий. Теперь Гитлер с его «новым немецким порядком». Это всё явление совершенно одинакового свойства. То самое старание «объединить», «осчастливить» человечество, привести его к «свету» в рамках единого всемирного государства. А будет это всемирная республика коммунистического труда или национал-социалистическое «ариобесие» – совершенно неважно.
– Я вам просто поражаюсь. Вы же всё знаете – и не верите! Как так?! А может, напрасно не верите, Яков Кириллович?!
– Может. Но восстановить в России легитимную власть – это никак не может быть антихристианской мыслью, батюшка!
– Что вы понимаете под легитимной властью, Вадим Викентьевич? Разве не достаточно нам было послеоктябрьской смуты, чтобы понять – существование, не определённое ни законом, ни мечем начальника, ставит человека перед выбором не между грехом и добродетелью, но между грехом большим и грехом меньшим! Человек будет грешить не по страсти, не по произволу, а просто по жизненной необходимости! Так это было уже – и к чему привело?!
– Так вы, отче, полагаете, что мы новую смуту готовим? – настойчивость священника начинала Гурьева раздражать.
– Я не знаю, что вы готовите и, признаться, не горю желанием узнать. Я только думаю, что вам, Яков Кириллович, под силу раскачать всё, что угодно, и это несказанно меня пугает. Вас ведь назвали – Замыкающий Врата! А вы – отворяете!
– Чтобы затворить, как следует – заржавевшие петли ох как раскачать требуется, – пробормотал кавторанг.
– Сказано было как раз вовсе противоположное – не похож, – прищурился Гурьев.
– Так оборотитесь же, Яков Кириллович! Для того и сказано! Для того Господь и послал вам – и нам всем – это испытание, чтобы напомнить, предостеречь! Указать на то, что врата адовы не отворять, а замыкать необходимо! Раскачать – вы говорите, Вадим Викентьевич?! А не от крови ли пролитой они заржавели, попусту и напрасно, утехи сатанинской ради, пролитой?!
– То есть вы боитесь.
– Именно что боюсь. Конечно, боюсь. Боюсь и желаю, всею душой страстно желаю, чтобы вы именно чину Замыкающего, вам, по моему разумению, свыше пожалованного, несмотря на вашу вроде бы – якобы! Яков же вы! – непохожесть, соответствовали! Замыкающего – не отворяющего! Как же вы, Яков Кириллович, Царство Христианское строить собираетесь, если сами… даже в Бога не веруете?!
– А это обязательно? – без всякого сарказма поинтересовался Гурьев. Напряжение последних месяцев – месяцев?! – кипело в нём, требуя выхода. – Я же не собираюсь Христианским Царём становиться. Ни Боже мой. Мне это без нужды, знаете ли. А вы все – христиане, да ещё и верующие, и, что уж совсем замечательно – православные. Вот только царство вы строить разучились. Терять – научились, а строить… Придётся вам наставника нанять. Со стороны. Он, конечно, царства для вас не построит – не нужно это, богопротивно, я бы сказал, царство кому-то строить, чтобы этот кто-то на готовенькое царство пришёл и в нём уселся. Нет. Самим надо, непременно самим. Но навыки нужные заставит вспомнить, объяснит, что к чему в царствостроительстве организовать, так, чтобы и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Ну, а сам он – всего-то сбоку припёка, технический консультант. Он даже денег не возьмёт столько, сколько следовало бы запросить. Не то, чтобы он цены своей не знает – знает, очень хорошо знает. Только не нужны ему будут ни алмазы пламенные, ни палаты каменные. Мечи его всегда прокормят, пропасть не дадут. Вот потом и возьмёт он свою дорогую маленькую девочку, – Гурьев встал позади Рэйчел и положил ей руки на плечи, а она, повернувшись, подняла на него свои сияющие, полные слёз глаза. Гурьев ободряюще улыбнулся ей и повторил: – Возьмёт он свою дорогую маленькую девочку за руку – и уйдёт с ней, куда им обоим вздумается, на восход или на закат, на полночь или на полдень. Он научит вас равновесие установить и удержать, – с него и хватит. – И он наклонился к уху Рэйчел: – Пойдёшь со мной, девочка моя дорогая?
– Пойду, – кивнула Рэйчел. – Пойду, Гур.
Гурьев вздрогнул – нечасто она так называла его. Впервые – прилюдно.
– Господи, Яков Кириллович… Да что ж это такое… Нельзя же так… Кто же вас гонит-то?! Ах, Боже ты мой, да что же я такое говорю…
– Не гонят сейчас – погонят потом, – Гурьев присел на подлокотник её кресла, и Рэйчел вцепилась обеими руками в его руку так, словно боялась – он вот-вот улетит. – Мы это уже проходили. Да, девочка моя родная?
– Проходили, Гур, – шёпотом подтвердила Рэйчел. Говорить громче она не могла из-за слёз, сжимавших ей горло. – Проходили, конечно.
– Вот видите, отче, – бестрепетно улыбнулся Гурьев. – Девочка моя понимает меня – чего же мне ещё надо от этой жизни? Уверяю вас, отче – ничего. Ровным счётом.
Твоя девочка тебя понимает, Яшенька, подумала Рэйчел. Потому что она – твоя. Поэтому. Только твоя – и ничьей больше никогда не была и не будет. Не будет – и тебя никому не отдаст.
Рэйчел вдруг встала и шагнула вперёд, заслонив Гурьева собой. И голос её, поднявшись к сводчатому потолку каминного зала, обрушился на всех присутствующих, как невыносимая тяжесть самого Неба:
– Я понимаю. Лучше всех понимаю! Я знаю – и попрекнут, и погонят. И скажут: богатство твоё неправедное. И скажут: крови пролил – море, и головы рубил – не считая, и женщин любил – никого не спрашивал! А то, что упрашивали, умоляли – приди, помоги, оборони, выучи! – забудут. Забудут сразу и накрепко, словно и не было ничего. Ты прав, Гур. Именно так всё и случится. Поэтому ты уйдёшь – прежде, чем они сказать такое посмеют, а я – уйду с тобой. Нам с тобой ничего ведь от них не нужно, правда? Только прошу тебя – давай уйдём сейчас. – Она повернулась к нему. – Прямо сейчас.
– Я не могу, родная моя, – глухо проговорил Гурьев, тоже вставая. – Я слово давал.
– Они не стоят твоего слова!!!
– Ты стоишь, родная моя. Честь стоит. Родина стоит, Россия. Да и люди, в общем-то, не виноваты. Прости меня. Я так не смогу. Но в одном ты совершенно права: сейчас нам точно пора уходить, и пусть закончится этот разговор. – Он уже полностью взял себя в руки и обнял Рэйчел, которую колотила нервная дрожь, прижал к себе. – Пойдём, моя девочка. Утро вечера мудренее, и… Я с тобой. Идём. Спокойной ночи, господа.
Гурьев почти насильно увёл её – и не позволил оглянуться. И не оглянулся сам. Двери за ними закрылись, затворились беззвучно, словно те самые врата, и в зале повисла такая тишина, что её можно было резать ножом и раскладывать по тарелкам. Трое, оставшиеся сидеть в креслах у камина, никак не могли набраться мужества взглянуть друг на друга.
* * *
Химия. Химия. Он твердил про себя, – химия! – словно мантру, боясь, что сходит с ума. Понимая уже, что химия кончилась – и началось что-то совершенно иное. Он думал, что понимает. А оказалось – не так. Омываемый потоком её прикосновений, слёз и поцелуев, он понимал лишь одно, – что сходит с ума.
– Если ты ещё раз так дотронешься до меня, я умру.
– Как? Вот так? – Рэйчел улыбнулась сквозь слёзы, и он снова ощутил её жаркий, мягкий и дразняще-влажный язык на своей плоти. Он застонал, а она засмеялась тихонько. – Вот так, да? Или так?
– Господи…
– Это не «господи». Это я. Только я. Это могу только я. Больше – никто. Нигде. Никогда.
Чувствуя, как под её ласками выгибается дамасским клинком и звенит это сильное, красивое тело, понимая свою над ним безграничную, нежную власть, она уже знала – именно так. Никто. Нигде. Никогда. Кроме неё. Рахиль и Иаков.
