Французская поэтика от романтики до постмодернистов

скачать книгу бесплатно

Так прежде с женщиной, хочу с природой слиться.

Возмездие Тартюфу

Так долго разжигал он сладострастье под
Монашеской своей одеждой лицемера.
Шагал он как-то раз, беззубо скаля рот,
До мерзости слащав, пуская слюни веры.

Шагал он как-то раз, вдруг – Боже! – некто злой,
Карающей рукой схватив его за ухо,
Упреками хлеща, тотчас сорвал долой
Монашеский покров с откормленного брюха:

Возмездие!.. Когда слетел его наряд,
Отпущенных грехов своих несчетный ряд
Он в сердце перебрал, как будто зерна четок.

Разоблачен, убит – теперь он тих и кроток,
Довольствоваться рад и парою манжет.
– Глядите-ка, Тартюф до ниточки раздет!

Шкаф

Милейший старичок – старинный шкаф дубовый,
Его мореный дуб так пахнет стариной.
Лишь дверцы отвори, и запах по столовой,
Как старое вино прокатится волной.

Хранится много лет в нутре его бездонном,
Где ленты, кружева, пахучее тряпье,
И бабушки моей косыночка с грифоном,
И простыни, и дрань, и детское белье.

А в темных закутках, глубинах потаенных,
Где завитки волос хранятся в медальонах,
Стоит медвяный дух засушенных цветов.

Предания хранишь ты в полостях просторных.
Ты их всегда и всем повествовать готов
Скрипением своих массивных дверец черных!

Макс Жакоб (1876–1944)

Разрушен прежний мир

Под мысом прошлого – необозримы воды,
гляжу я, как любовь уносит вдаль пассат,
толпа, чем полнятся мои ночные годы,
рассеялась. Опять уперт в былое взгляд.

На дивных островах, в душе запечатленных —
веселье властное и царственный покой.
Так резво кони мчат моих годов зеленых,
звучит в моей душе их цок по мостовой.

Из речи и ветров я выткал покрывало —
скрывающий грехи унылый воротник.
Акрополь им укрыл до крайнего портала,
а мой пернатый шлем к сырой земле поник.

Что, власть или земля тебя манит сильнее?
Готов расстаться ли ты с кожей и страной?
Чтоб мой пернатый шлем поднять, склонились феи,
мне душу исцелит их поцелуй стальной.

О как печально и покойно дуновенье,
пахнувшее невесть с каких концов земли,
струится над водой унылый день паденья,
разрушен прежний мир, снастите корабли.

Тысяча сожалений

Я вновь тебя обрел, Кемпер, где зародились мои
пятнадцать первых лет,
Но не умею обрести я слезы.
Уже предместья нищие, а слез все нет как нет,
А мне б рыдать, пока не скрыли их березы.
Тут все так скудно и убого стало ныне,
Пришелец я на каменной чужбине.
Мои друзья – в Париже, я для них
Обязан кипу сочинить крошащих сучья книг,
Так, чтобы сосны тощие воображенья
Неслись в тоске и радости движенья.
Я будто мраморный. В любителе искусств,
Во мне теперешнем уж нет обычных чувств;
Вернувшись в этот край, который мне знаком,
Я ощутил себя здесь чужаком,
Я жду здесь от людей лишь только неприязни.
Но холоден и сам – и нету худшей казни.

Ноктюрн

Лягушек влажный шепоток,
приглушенные всплески весел…
В осоке – змей шуршащий ток,
задавленный рукою смех,
плеск тела, павшего в поток,
чуть слышные шаги людские,
в тени деревьев – тяжкий вздох,
галдеж бродячих комедьянтов.