скачать книгу бесплатно
– Завязалась перестрелка, и имам попал под перекрестный огонь. Но демонстранты не должны ничего узнать.
– Это мы его пристрелили?
– Нет, но попробуй объясни это им.
Медики с носилками прокладывали себе дорогу в толпе. Гомон становился все оглушительнее, и наконец над улицей зазвучало одно ритмично повторяемое слово.
Рафик. Рафик. Рафик.
Коломба снова услышала голос имама: «Все это обман».
Рафик. Рафик. Рафик.
– Они видели, как он вошел, но не видели, чтобы он выходил, – сказал Гварнери. – Скоро начнется настоящая свистопляска.
– Уже началась, – сказала Коломба, вспоминая, как в последний раз пожала руку имаму.
– Что будем делать? – спросил Гварнери.
«Забудь обо всем, – подумала Коломба. – Поезжай домой». Но она осталась в живых, и за ней был долг.
– Я хочу кое о чем тебя попросить, но моя просьба должна остаться между нами. Она… выходит за рамки процедур. Я возьму всю ответственность на себя, хорошо?
– Просите о чем угодно, госпожа Каселли. И я знаю, что весь отряд скажет то же самое.
Коломба перевела дух. Еще не поздно было остановиться. Но она не остановилась.
– Найдите одного человека, – сказала она. – Его зовут Данте Торре.
Глава 2. Back on the Chain Gang[6 - «Мы снова скованы одной цепью» (англ.) – песня англо-американской рок-группы «Претендерс» (1982).]
Ранее – 1987
Человек, который когда-то был полицейским, смотрит архивные съемки на крохотном кухонном телевизоре. Всякий раз, как рядом с обветшалым домишком в Полтаве проходит грузовик, черно-белое изображение на старом переносном телеприемнике прерывается помехами. И все же мужчина узнает на снятых с вертолета кадрах дороги, ведущие к Коробке. Ему даже удается различить вдали стены, прежде чем камеру затягивает густой черный дым и передача обрывается.
«Это случайность, – говорит он себе. – Несчастное стечение обстоятельств, усугубленное человеческой глупостью». Никто не желал подобного кровопролития.
От расстройства бывший полицейский снова начинает слышать голоса и видеть танцующие цветные пятна. Он закрывает глаза и затыкает уши руками. Он знает, что все бесполезно, но это приносит хоть немного облегчения. В голове кипит водоворот огней и звуков, шепота, ослепительных цветов, фрагментов воспоминаний и образов никогда не виданных краев. Тяжело втянув в себя воздух, он прячет лицо в ладони и падает на колени.
Таким его и находит Девочка.
– Вставай, – говорит она, положив руку ему на плечо.
Как всегда рядом с Девочкой, вспышки перед глазами мужчины бледнеют, а голоса умолкают. Бывший полицейский поднимается на ноги и улыбается. Девочка, как всегда, не отвечает на улыбку, а только пристально глядит на него своими огромными глазами. Ее бледное лицо с обескровленными губами обрамляют отросшие волосы.
– Вот, поешь, – говорит она, протягивая ему бумажный пакет. В пакете лежат хлеб, две банки с мясными консервами и несколько сморщенных яблок.
– А ты? – спрашивает он.
Девочка пожимает плечами. Она не голодна. Она никогда не бывает голодна.
– По телевизору показывали взрыв. Столько смертей…
– Не думай об этом, – не меняясь в лице, говорит она и снимает пальто. Ее худенькое тело сильнее стального прута. Кроме волос, со времен Коробки в ней ничего не изменилось: та же скованность, та же бесполая фигурка. Она по-прежнему молчалива и не произносит ни одного лишнего слова. Когда башмачник перерезал себе горло, она сказала лишь, что не каждой птице удается выжить, вылетев из клетки. «Но ты выживешь, – добавила она тогда. – Потому что ты мне нужен».
Девочка аккуратно складывает пальто и кладет на край стула, а затем поднимает с пола и ставит на стол ящик с инструментами. Осмотрев содержимое, она мягким, выверенным движением достает плоскогубцы. У полицейского сводит живот. Хлеб становится ему поперек горла. Ему стыдно за свое трусливое молчание, но он знает, что все равно не смог бы ее остановить. Да и потом, им нужны деньги, а на другую работу, кроме той, что нашла Девочка, они, беглецы, не устроятся.
Девочка открывает дверь в чулан, и ее тень падает на лицо запертого там человека. На привязанном скотчем к стулу мужчине нет ничего, кроме трусов. Его рот туго зажат обмотанной в несколько оборотов вокруг затылка клейкой лентой. На месте одного глаза зияет покрытая кровавыми струпьями пустая глазница, другой распахнут от ужаса. Его мочевой пузырь самопроизвольно опорожняется, и на трусах расплывается мокрое пятно.
Равнодушная к смраду пота и мочи, Девочка хватает его за левую руку. Связанный мужчина пытается вырваться, но ему это не удается. Он невнятно мычит. Оставшийся на кухне бывший полицейский догадывается, что означает бормотание пленника: он спрашивает за что. Спрашивает, чего они от него хотят.
«Еще рано для вопросов, – объясняла бывшему полицейскому Девочка. – Он пока не готов отвечать».
«Мне он кажется вполне готовым, – возражал полицейский. – Может, хотя бы попытаемся?»
«Рано». Девочка никогда не меняет тона, даже когда говорит с ним. Даже когда ей приходится разжевывать ему очевидные истины – например, как сломить волю человека.
Бывший полицейский не знает, где она этому научилась. Не знает он и того, каким образом она пережила казнь в Коробке и освободила его. Главное, что ей это удалось, и бывшему полицейскому остается только верить в нее. Повиноваться ей и надеяться на ее милосердие.
Девочка прижимает плоскогубцами левый мизинец связанного мужчины. Тот начинает мычать еще громче, невразумительно умоляя о пощаде. Девочка медленно качает головой.
– Рано, – говорит она, смыкает плоскогубцы и готовится к долгой ночи.
1
Мужик был конченым кретином, – одевался как кретин: брюки с отворотами и мокасины на босу ногу, – у него была кретинская, да вдобавок еще и загорелая физиономия, и, словно этого было мало, разговаривал он тоже как кретин. Данте Торре с трудом удержался, чтобы не сообщить кретину его диагноз, и с деланым энтузиазмом вошел за ним в портик университета Сапиенца. За внушительным фасадом ректората скрывались гораздо более древние корпуса, где размещались факультеты. Он задерживал дыхание, пока снова не оказался под открытым небом. Попав в центральный двор, он набрал полные легкие воздуха, и Кретин, также известный как доцент Франческо Дельи Уберти с кафедры новейшей истории, обернулся к нему:
– Все хорошо, господин Торре?
– Конечно. Так о чем вы говорили, профессор?
– Я говорил, что ребята будут счастливы с вами познакомиться.
К ним, смеясь и толкаясь, направлялась группа студентов. Данте повернулся боком к молодежи и вскинул руки, вовремя избежав столкновения. Из его папки на булыжную мостовую посыпались бумаги и ручки. Кретин нагнулся:
– Позвольте вам помочь.
Данте поспешно подобрал один из листков, пока тот не успел к нему прикоснуться.
– Не беспокойтесь, я сам.
– Что вы, это такие пустяки.
– Я сам, – не допускающим возражений тоном повторил Данте.
Кретин резко выпрямился:
– Простите.
Данте попытался улыбнуться.
– Просто у меня тут… как бы своя система, – на ходу придумал он. Господи, до чего ему было паршиво.
Всю ночь Данте проворочался, размышляя о предстоящей встрече, и каждые двадцать минут вставал то за кофе, то за таблетками, то за водкой, водой и сигаретами. Заснуть ему удалось только на рассвете. Во сне он шел по сужающейся пещере, пока свод не стал настолько низким, что двигаться дальше было невозможно, – в жизни он не осилил бы такой подвиг даже под транквилизаторами, – а повернув назад, обнаружил, что выход завален огромным валуном. В этот момент по пещере прокатился голос Отца, приказывающий Данте отрезать его больную руку. Он проснулся, и его вывернуло провонявшей спиртом желчью прямо на себя.
Не вставая, он закурил сигарету. Могло быть и хуже: он мог захлебнуться собственной рвотой во сне, как Джон Белуши. Сорвав с кровати постельное белье, Данте сунул его в ванну своего люкса и попытался отстирать пятна, чтобы горничная не поняла, что с ним стряслось. Его потуги привели к самым плачевным результатам – пришлось вывесить сырые, вонючие простыни на балкон и надеяться, что они высохнут. К счастью, стоял прекрасный солнечный день, и солнце слепило Данте даже сквозь зеркальные очки.
Только теперь он заметил, что Кретин, похоже, о чем-то спросил и дожидается ответа. Данте нащупал в слуховой памяти его последние слова: доцент спрашивал о его образовании.
«Какой же ты зануда».
– Я даже школу толком не окончил, – сказал он вслух.
– Правда? Судя по вашей речи, никогда бы не подумал. Я в том смысле, что вы производите впечатление глубоко образованного человека, – пояснил Кретин.
Данте продолжал вертеть головой, прикидывая периметр двора и ширину проходов и пожарных выходов. Стены казались до тошноты близкими, гомон во дворе резал уши. Он уже взмок от пота.
– Я самоучка. Но официального образования не получил.
– Должно быть, из-за похищения?
«Должно быть, из-за похищения? – мысленно передразнил Данте. – А из-за чего же еще? Кретин».
– Да. Когда я сбежал, мне было уже почти восемнадцать, и мне пришлось получать свидетельства об окончании младшей и средней школы. Это оказалось довольно сложно. Помимо меня, в вечернюю школу ходили только дети и неграмотные старики.
– То есть вы сбежали из силосной башни, где вас держал Отец?
– Браво. А вы, вероятно, из династии профессоров?
Кретин улыбнулся:
– Мой дядя возглавляет факультет политологии, а отец преподает в Лозаннском университете. Вы узнали фамилию?
«Нет, я узнал, что без протекции ты бы унитазы драил, а не в доцентах ходил».
– Да. Прославленная фамилия, – с натянутой улыбкой сказал Данте.
Ему нестерпимо хотелось удрать. Капли пота уже стекали по икрам. Оставалось лишь надеяться, что доцент ничего не замечает. Данте был одет в черный костюм, а на черном обычно не видно мокрых пятен. Помимо костюма, на нем были белая панама, из-под которой виднелись светлые волосы до плеч, и шипованные криперы со стальными носами. Он смахивал на Дэвида Боуи времен «Let’s Dance», правда изрядно вытянувшегося и похудевшего.
– Вот мы и пришли, – сказал Кретин, показывая ему на полсотни раскладных стульев, расставленных прямо во дворе. Напротив них стояли стол, стул и микрофон, а позади стола – похожий на гигантский блокнот флипчарт, со шнура которого свисал синий маркер. – Согласно вашим пожеланиям, мы устроились на свежем воздухе. В свете недавних событий мы можем лишь надеяться, что кто-то придет…
– Мы далеко от станции, – сухо произнес Данте.
– Кто знает, не подложат ли эти сумасшедшие новую бомбу.
– В таком случае одно место ничем не хуже другого, верно?
Кретин не нашелся с ответом и сменил тему:
– Как вы намерены провести лекцию?
– Я… собирался начать с некоторых наиболее неоднозначных исторических случаев, – принялся импровизировать Данте.
– Золотая коллекция конспирологических теорий, – сказал Уберти.
– Да, и городских легенд. – Данте прервался, потому что в третьем ряду уселась парочка студентов, которые махали еще двум приятелям. Кто-то и правда пришел его послушать. При этой мысли он похолодел и как вкопанный застыл посреди двора.
– А потом? – допытывался Кретин.
– Мне нужно в уборную, – сказал Данте.
– Вам туда. – Кретин махнул на дверь в главное здание.
Вход показался Данте пещерой из его сна, распахнутой голодной пастью.
– Мне просто захотелось выпить глоток воды.
– Там есть и торговый автомат.
Данте уставился на него. На лбу у доцента было написано: «Кретин».
– У меня клаустрофобия. Потому я и провожу лекцию под открытым небом.
Кретин Дельи Уберти виновато улыбнулся:
– Да, конечно. Простите. Я думал, что ненадолго вы можете…
– Бывает по-разному. Сейчас не могу.
Один из психиатров, наблюдавших Данте в детстве, научил его оценивать выраженность своих симптомов по шкале от одного до десяти, и сейчас столбик его внутреннего термометра приближался к седьмой отметке. Еще чуть-чуть, и придется сбежать домой. Тем временем на стульях расположились еще восемь студентов. Он говорил себе, что, если не явится и десяти человек, не станет даже начинать, но студентов пришло уже больше.
– Извините. Давайте я сам схожу. Вам без газа?
– Главное, жидкую.
Как только Кретин исчез, Данте пошарил в папке и извлек упаковку прегабалина. Это обезболивающее обладало сильным анксиолитическим действием, и, хотя обычно его прописывали эпилептикам, он обнаружил, что в его случае лекарство было неплохой чрезвычайной терапией. Однако, поскольку в стенки желудка оно всасывалось слишком медленно, Данте повернулся лицом к колонне, разломил две капсулы и, притворяясь, будто потирает нос, вдохнул порошок. Через сосуды слизистой препарат попадал в системный кровоток быстрее и должен был подействовать всего за пару минут.
– Господин Торре? – раздался чей-то юный голос за его спиной.
Данте вытер нос рукавом («Клянусь, это не кокс») и обернулся. Перед ним стояли двое улыбающихся студентов – парень и девушка лет двадцати. Невзрачный, сутулый паренек казался типичным зубрилой, а его подружка в розовой футболке, натянувшейся на груди четвертого размера, выглядела более чем привлекательно. Стараясь не опускать взгляд ниже ее ключиц, Данте быстро пожал обоим руки и незаметно вытер ладонь о брюки. Он терпеть не мог, когда к нему прикасались незнакомцы. Впрочем, по большей части он не слишком жаловал и прикосновения близких людей.
– Мы пришли послушать вашу лекцию, господин Торре, – сказал паренек.
– Мы уверены, что будет очень интересно, – добавила девушка.
– А, спасибо, – ответил Данте, не зная, что сказать.
Девушка наградила его соблазнительной улыбкой:
