скачать книгу бесплатно
– Ну и правды же тоже нет!
– «Же тоже», – передразнил он. – А вот и нет. Правда бывает и без слов.
А ведь точно. Бывает.
– Понимаешь, Сень, сюжеты разные носятся в башке. На эту тему. Но вот мир без слов. Это же так круто можно снять, понимаешь? Только картинка.
– Немое кино? Ведь было уже!
– Нет, было другое. В немом кино предполагалось, что люди всё-таки говорят. И был текст. А тут – нет никакого текста. И… И перевод ведь не нужен такому кино, сразу на весь мир. Круто, скажи?
– Ничего так у тебя самомнение…
– А то! – засмеялся он, а потом вдруг стал серьёзным. – Я не хочу пургу снимать. Снимать – так круто. Сразу.
Мы помолчали.
– Или по-другому, – снова заговорил Панкратьев. – Например, людям трудно говорить. Физически. Такой, скажем, город. В нём живут люди, у них… Ну, такое… Так глотка устроена. Слово сказать – как мешок кирпичей перетащить на пятый этаж. Устаёшь. Ну, и люди говорят только в самых крайних случаях. Смертельно опасных, например.
– Или ещё есть спортсмены, – добавила я. – У нас же есть штангисты, например. Тяжело – а они поднимают и поднимают. И тут тоже. Такие… говоруны. Плачут, а говорят! И все вокруг удивляются – как вот им не лень! И восхищаются тоже…
– Круто, – кивнул Панкратьев. – Спортсмены-говоруны. Я об этом тоже подумаю. Ты молодец.
Мы шли дальше, и было совсем тепло. Я даже размотала шарф, только шапку оставила. Данькина потому что. А Панкратьев совсем снял куртку. И я потихоньку рассматривала его и думала: почему мне кажется, что он похож на тролля? Голова большая – наверное, поэтому. Сам маленький, а голова огромная. Какая-то взрослая голова. Может, когда у него туловище дорастёт до этой головы, он не будет казаться таким страшным? Ведь лицо само по себе… Нет, всё-таки лицо жуткое. Глаза вот эти тёмные, маленькие… Как гвоздики. И чего он такой? Даже жалко. Хотя ему, кажется, это особо не мешает.
– А вот ещё, Сень. Я представляю человека в городе. Внутри города, понимаешь? Такой человек – один. Идёт по городу.
– Нет, не понимаю пока… Идёт себе – и что?
– Словами сложно объяснить… У меня в голове прямо картинка. Понимаешь, это не просто человек. Он как бы… Вот в домах бывает домовой. А в городах… Городовой не подходит, это другое слово. Просто хранитель такой, Хранитель города. Понимаешь? И он так быстро по городу идёт… Смотрит, чтобы всё в порядке. Везде может пройти, быстро. По стенам, по лестницам… Я даже думаю, что на эту роль нужен паркурщик.
– В смысле трейсер?
– О, да ты в теме. Я боялся, ты слова такого не знаешь.
– Ты правда думаешь, что все вокруг глупее тебя?
– Извини. – Он как-то смутился и замолк.
И я испугалась. Что он больше ничего не расскажет, что он обиделся. Вернее, не обиделся даже, другое. Просто было – словно мы с Панкратьевым внутри воздушного шарика. Все люди снаружи, а мы внутри, и там можно говорить что думаешь. Ничего вроде бы особенного, но такое пространство, общее, в котором легко. Не страшно. А тут вдруг… Вдруг этот шарик лопнул.
И стало как всегда. Надо было мне лезть с трейсерами этими…
– Расскажи дальше, – попросила я.
– Тебе интересно хоть?
– Ужасно интересно! – Мне захотелось его назвать по имени, но я же не помню – надо же так, не помню, – как его зовут!
– Мне и самому интересно, – сказал он.
Шарик, кажется, вернулся. Ура.
– Мне интересно, да. Но я пока не понимаю сам. Не складывается у меня в слова. Да, кстати, я даже актёра присмотрел одного. Есть у меня трейсер знакомый. Показать? – И он достал телефон.
Там у него было видео. Как парень бежит по перилам, запрыгивает куда-то на крышу, потом через гаражи… Здорово бежит. Видимо, Панкратьев просто ролик из интернета скачал и хвастается теперь. Зачем вот?..
– Слушай, но ведь это всё философия. Мир без слов и Хранитель города… У тебя сюжет есть какой-то? А так – это скорее книжка. С размышлениями. Может, ты писатель?
– Нет, какой я, к чёрту, писатель. Я картинку вижу, понимаешь? Словами особо не могу, не выходит. А сюжет есть. Но ещё пока… Пока нет, я тебе потом расскажу. Мне главное, понимаешь, что вокруг. Выстроить мир. Чтобы поверили в него, понимаешь? Чтобы настоящий. Но другой, не этот.
– Вот оно что. Значит, этот мир тебя не устраивает?
– Нет, почему… Не в этом дело. Хотя, конечно, не устраивает, да. Тебя, можно подумать, устраивает. Но уж какой есть. Просто мне хочется разобраться в этом мире через другой. Понимаешь, нет?
А мир вокруг был, в общем, очень даже ничего. С оторванными досками заборов, с рекой, несущей последние островки льда, с кустиками прошлогодней травы. Весь высветлен солнцем и обещанием тепла. И даже Панкратьев, когда он щурится на солнце, не такой уж и страшилка.
– Слушай, Панкрат. А почему ты такой? В школе. Сидишь там в углу, прикидываешься идиотом. Зачем? Ты же умный, правда. С тобой интересно. – Панкратьев сощурился ещё больше и смотрел прямо на солнце. – Зачем ты строишь из себя дурака?
– Никого я не строю, – ответил он. – Я просто смотрю. Я наблюдатель, понимаешь? Я не то чтобы умный. Я просто смотрю. Учусь смотреть, слушать. Я хочу… Ну, наблюдатель должен быть незаметным. Пока. Пусть Федотов умничает, зажигает там. Интернетными своими шуточками, пусть себе. За умного сойдёт. А мне не надо, понимаешь? Я сам про себя знаю.
А ведь и правда, правда. Егор Федотов только и делает, что острит. И да, это точно не своё, а всё из… Я же сама половину из того, что он говорит, видела «ВКонтакте», и всё равно Егор кажется мне неглупым. Казался. Раньше. Чёрт бы с ним, Федотовым. Смешно он сегодня про шапку сказал, сам придумал. Молодец. Надо было посмеяться со всеми, да и всё.
– А ещё, знаешь, я придумал что. Ну, это скорее мультик, можно нарисовать. На фильм не тянет, у меня сюжета опять нет, просто картинка. Город, старинный. Средневековый. С лестницами, узкими кривыми улицами, булыжной мостовой. Город как город, только в нём – стена. Высокая. И что за стеной – никто не знает. Вроде бы… вроде бы за стеной живут монахи. Но никто их не видел. Просто легенда.
И ещё – в стене есть такая комната… Туда можно зайти. И там – окошко. Окошко туда, за стену. Тёмное – посмотреть нельзя. Но можно протянуть в него руку. И там… Вот монахи, которые там живут. Они возьмут тебя за руку. Просто возьмут за руку, и всё. Говорить с ними нельзя. И неизвестно, монахи они или что. Просто все знают: если тебе плохо… Или, наоборот, хорошо… В общем, если тебе нужен человек рядом, поделиться чем-то, а никого нет… ты можешь прийти к стене, просунуть руку в окошко. И там будет другая рука. Тебе ответят.
Я сразу представила это, очень хорошо. Город, стену. Окошко. И как я подхожу и кладу руку. Вообще не знаю – нужно мне это? Чтобы чужой какой-то монах брал меня за руку? Другой, невидимый, незнакомый мне человек.
– Догадалась, нет? – спросил он. Такой независимый, умный такой шлёпает. Руки в карманах.
– До чего? – не поняла я.
– А, значит, нет. Там, с другой стороны, нет никаких монахов. Там такой же город. И люди так же приходят к стене, просовывают руку в окошко… Поняла?
Ухты. Поняла, да.
– А как тогда… Как тогда они одновременно приходят? Ну, почему совпадает всегда?
Он усмехнулся, загадочно так. А потом сказал:
– Неужели непонятно? Там всегда очередь стоит. С обеих сторон.
Надо же. Надо же, что у него в голове.
Он вдруг зашагал быстрее. Будто хотел убежать. Сморозил что-то такое, о чём не хотел говорить, и рванул.
Я даже подумала – ну и пусть. Пусть так странно оборвётся разговор. Но впереди горел красным светофор, и Панкратьев остановился, подождал меня. Хотя машин не было. Он вытащил руку из кармана, и я испугалась, что он возьмёт меня за руку. Но он просто почесал нос. А потом сказал, не оглядываясь – знал, что я рядом стою:
– Знаешь, ещё в этом мире, где молчат… У меня был ещё такой вариант… Люди не передают друг другу информацию. Вербально. – Ух ты, «вербально»! Похоже, перестал считать меня дурой всё-таки. – Но им хочется всё-таки чувства передавать, эмоции. Без этого как-то… Как-то они недолюди. Вот я подумал – музыка. Нет речи, слов, но у человека, скажем, с собой флейта. И он подходит к другому и играет. Играет ему то, что можно бы сказать. Свою радость играет или злость. Ведь можно же и злость, правда?.. Представляешь такой город, такой мир?.. Представляешь, Сенька?
Я молчала. Чёрт, как это всё у него помещается в голове? Все эти его города. Может, он просто вычитал это всё?.. Не может быть, чтобы Панкратьев… Хотя что – Панкратьев? Видно же. Видно, какие умные глаза. Какой лоб огромный. Это я и вправду бестолочь, что не разглядела раньше.
– Я пробовал учиться, – продолжал он. – Пианино пробовал, потом гитара… И не смог, пальцы вот эти, ноты… Ужас. Не смог я, дурак, наверное. Понимаешь – слышу, а пальцами сыграть не могу. Я бы хотел своё играть. Я чужое не хочу. Вот бы программку такую в телефон. Чтобы музыку… Ну, не знаю. Чтобы то, что в голове, зазвучало.
– Прямо из мозга, что ли?
– Ну, не знаю. Или всё-таки научиться… Другие же могут! Вот ты, например. Что я, глупее тебя, что ли?
– Нет, – засмеялась я, – похоже, не глупее. Но и не умнее сильно, ты там не воображай особо.
Вообще, это было враньё. Он сильно умнее. Но уж очень, правда, стал воображать.
– Поехали в Москву, – сказал он вдруг.
– Что, прямо сейчас?..
– Ну а что? Смотри, мы уже на станцию пришли.
– Какую станцию?.. Вокзал же далеко.
– На следующую, балда. Вообще города не знаешь своего.
Я вдруг поняла, что он всерьёз.
– Нет, Панкрат. Ты что! Мне домой надо…
– А, извини. Я забыл.
– Понимаешь… Это ты вольная птица. А мне заниматься. – Только бы он не подумал, что я из-за родителей!
– Заниматься? А, на виолончели?
– Конечно.
– Каждый день, да?
– Ну да. Часа по четыре выходит.
– Сколько?!! Обалдеть. Ну ты вообще… Каждый каждый день?
– Ну да… А как ещё?..
– Ну, тогда поехали в другой день. Ты же раньше ездила. Поехали, а? Позанимаешься там с Марком своим…
– Нет, Панкрат. Понимаешь… Понимаешь, мне, наверное, больше не нужно к нему ездить.
– А, – сказал он. – Ясно. Я-то думал… Я думал, и правда учитель. Значит… Поссорились с ним, да?
– Да нет, Панкрат, нет. Другое. Не поссорились.
Как вот это объяснить, если я и сама не понимаю?.. Как я приехала к нему второй раз. Ждала целый месяц, что вот, приеду. И думала, что мы опять будем заниматься два часа, а потом Марек будет водить меня по Москве… Но ему было некогда. Было видно, что некогда, хотя мы договорились заранее! Нет, он хорошо занимался со мной. Слушал, говорил важное. Но при этом не выпускал телефона из рук, кому-то писал. И я чувствовала, что ему не до меня. Ну и потом он спросил: чай будешь?.. Я сказала – нет. И ушла. И два часа мёрзла на улице, ждала Даню. Если с тобой занимаются из вежливости… зачем тогда?
– Понимаешь, не хочу ему надоедать. Хватит. Он и так со мной много возился…
Сейчас Панкратьев скажет: да брось, ерунда. Мало ли что у него там было важное в тот день! Позвони хотя бы, выясни, что и как.
Но он ничего такого не стал говорить.
Я только сейчас поняла, что мы идём обратно в город. Видимо, сделали круг, а я и не заметила как.
– Знаешь, – сказала я ему, – я иногда думаю: зачем вот? Виолончель эта мне – зачем? Все люди как люди… Брошу, наверное.
– Совсем?
– Совсем.
Мне вдруг правда до ужаса захотелось бросить. Чтобы вот так – раз! – и поехать в Москву, просто так. Вон с Панкратьевым этим, например. Или одной. Или просто ходить, вот так ходить по своему городу и узнать наконец, какой он. А то всё на бегу… Или читать. Или… Да мало ли что! Вот представить только, что в жизни освободится четыре часа. Каждый день!
– Ты это зря, Сень, – сказал вдруг Панкратьев. – Не моё, конечно, дело, но… Понимаешь, в тебе только и есть – музыка твоя. А без музыки – что? Кто вот ты без музыки? Просто Сенька, ну, симпатичная. Есть и посимпатичнее ещё. Правда, по физике сечёшь, по математике там. Но это не то, ты не одна такая. Я бы и не посмотрел на тебя, понимаешь, если бы не музыка. У тебя дело есть. И ты его делаешь супер как. Да, супер, я слышал. Поэтому ты круче всех.
– Слышал?..
– Да. На улице слышно, как ты занимаешься. Я иногда хожу и слушаю специально. Очень круто ты играешь, Сонька Арсеньева. Не бросай.
Я не знала, что ему ответить. Ну правда, что тут ответишь?
Неожиданно оказалось, что мы пришли к моему дому. Значит, и правда знает, где я живу. И подъезд мой знает.
– Ну, пока, – сказал он вдруг. – Спасибо вообще.
И, не обернувшись, помчался дальше. Ну и скорость, даже я устала так быстро ходить.
Я пришла домой – хорошо, никого нет. Не надо никому объяснять, куда я пропала. Записка от мамы: «Позвони Капитолине, обязательно!»
Ну да, позвоню. Потом.
Я открыла на планшете страничку нашего класса. Оказалось, его зовут Дима. Точно, я ведь знала раньше. Димка Панкратьев.
Как было с ним здорово. Наверное, так больше не будет.
…И точно, так больше не было. На следующий день он просто кивнул мне, ну и я ему. И всё, он уткнулся в свой телефон. Потом ужасно отвечал на алгебре, мычал чего-то, и мне было чудовищно стыдно за него. Ну как можно быть таким тупым?! Ведь Панкратьев же, ну как?!
Дальше всё было, как и раньше. Мы ни разу не вспоминали, как под весенним солнцем прочесали вдвоём весь город. Только я один раз увидела, что он снимает. Снимает нас на телефон, со своей последней парты. И он заметил, что я вижу. И приложил палец к губам – тсс! И подмигнул, заговорщически так.
А потом он исчез. То ли перешёл в другую школу, то ли совсем переехал. Не знаю куда, не у кого спросить. Ведь с ним никто не дружил.
Но я надеюсь, что когда-нибудь я услышу о нём, о Димке Панкратьеве. Мы все услышим. Когда он снимет своё кино.
