Чужое завещание

Дарья Туманова

Чужое завещание

Глава 1. Нотариус от слова «но».

У нас в конторе обычно тихо. Мухи жужжат лениво, кофемашина скрипит как старая бабка, а я подшиваю документы так, будто от этого зависит чья-то загробная судьба. Иногда – действительно зависит.

Я – Валя. Работаю помощником нотариуса. То есть я всё делаю, а подпись ставит он. Он – это Борис Ильич. Пожилой, надёжный, и слегка мёртвый внутри. У него вместо души – пунктуальность, а вместо сердца – печать с гербом.

Всё идёт по расписанию. Покойники умирают, родственники приходят, получают, ругаются, уходят. Редкий день без конфликта начинается с «А почему всё Маше, если я Марина?»

Но в тот понедельник пришло завещание, которое всё сломало.

Оно не было странным по форме – обычный конверт, нотариальная опись, подпись завещателя. Но вот содержание…

«Я, Берта Павловна Цыглер, завещаю свою квартиру, дачу, коллекцию фарфоровых собак и банковский вклад размером 840 000 рублей – не родственникам. А соседям. По подъезду. Тем, кто приносил мне йогурт. Тем, кто не давал собаке гавкать. Тем, кто просто улыбался, когда я шла в халате.

С уважением, человек, который жил с вами рядом, а теперь, наконец-то, займёт отдельную квартиру – где потеплее.»

Я перечитала дважды. Потом показала Борису Ильичу. Он помолчал. Потом сказал:

– Это законно?

– Почти.

– Тогда придётся разбираться.

Через три дня одна из наследниц – дама с очень правильной причёской и лицом, как у той самой училки по алгебре, что била тряпкой по щеке – умерла.

Прямо на лестничной клетке. В халате. С йогуртом в руке.

И тогда я поняла: это завещание – не просто странность. Это начало чего-то очень, очень неуютного.

Берта Павловна Цыглер умерла с достоинством. По крайней мере, так сказала соседка с третьего этажа – Алла Борисовна, которая умирает раз в полгода, но исключительно морально.

– С достоинством, Валечка, – повторила она, прижимая к груди авоську с яйцами. – Легла на диван, как в кино.

– В хорошем смысле?

– Ну… не в артхаусе, конечно. Всё прилично.

На похоронах было восемь человек, не считая кота. Плакала одна – дама в бордовом пальто, очень решительная. Мы позже узнали, что это председатель ТСЖ. Она плакала не из-за утраты, а из-за того, что квартира Цыглер была без балконного остекления, и теперь это ляжет на её плечи.

После похорон всё пошло по сценарию:

● Квартира – наследуется.

● Коллекция фарфоровых собак – вызывают споры.

● Завещание – читается вслух в нашем кабинете.

И вот тут началось.

***

– Простите, – сказала дама с фамилией как у футбольного клуба, – вы серьёзно хотите сказать, что эта старая ведьма отдала квартиру каким-то… «соседям»?

– Да, – ответил Борис Ильич. – Причём не всем, а конкретным.

– Конкретным кому?!

– Тем, кто приносил йогурт.

Тишина была такой, что я услышала, как мышка в столе Бориса Ильича закашлялась от неловкости.

– Я ухаживала за ней! – вскричала другая наследница. – Я ей ноги мазала!

– А йогурт?

– Йогурт я ела сама. У неё диабет был!

Завещание было крепкое, с подписью, свидетелями, и даже с приложением – фото собак, чтобы не перепутать.

«Вот это – Цезарь. Ему – полка над камином. А это – Жужа. Её не пугать. А это – не собака, а солонка. Не путать.»

На следующий день умерла первая «соседка по йогурту».

Её нашли на лестнице. С пакетом из супермаркета и – да, действительно – баночкой йогурта в руке. Очень символично. Очень подозрительно.

Полиция пришла на автомате. Отметили смерть как «естественную». Хотя она, по словам Аллы Борисовны, всю жизнь была как танк.

– Да она могла зимой в тапках за хлебом бегать!

– А теперь не может… – тихо добавила я.

Борис Ильич хмыкнул и выдал своё фирменное:

– Интересное дело. Надо бы сохранить копии.

Я задумалась. Фарфоровые собаки, завещание, мёртвые соседки, йогурт. Звучит как сюжет из дешёвой мелодрамы. Но пахнет – как что-то посложнее.

И вот я впервые задумалась: а что, если это не случайности? А если Берта Павловна и правда знала, кому нельзя доверять ни квартиру, ни Цезаря?

И что, если фарфоровые собаки – ключ? Ладно. Может, не ключ. Но хотя бы очень характерная улика.

ГЛАВА 2. «Йогуртовое братство собирается»

В пятницу в нашей нотариальной «приёмной» (а по факту – в комнате с жалюзи и пыльным кулером) собрались четверо из семи наследников. Остальные либо отказались, либо «приедут позже», либо «всё равно знали, что их обойдут» – то есть типичная завещательная демография.

Я приготовила чай, по старой традиции, которую никто не просил. Чай был чёрный, люди – серые. И только один был подозрительно ярким.

– Привет всем, я Гоша, – сказал мужчина в футболке с надписью «Жизнь – боль, пока не докажут обратное».

– Я не был с Берточкой особенно близок, но у нас был ритуал. Я ей приносил молочный коктейль. Она делала вид, что он ей не нужен. И всё-таки выпивала.

– Это был йогурт?

– Это была… трансформация. В процессе.

Он сел с видом человека, который знает, что его цитаты однажды попадут на кружки.

Второй был молчаливый. В плаще, с лицом таксиста в отставке и глазами, как у человека, который умеет прятать документы в подкладке пиджака.

– Имя? – спросила я.

– Андрей.

– А фамилия?

– Пока рано.

– Это по завещанию?

– Это по жизни.

Третьей была женщина по имени Ольга, которой очень шёл шарф цвета кирпича и полное отсутствие доверия к окружающим.

– Я жила с ней в одном подъезде десять лет.

– Общались?

– Я ей жаловалась на лифт. Она жаловалась на котов. Это был диалог.

Четвёртым был парень лет двадцати. С наушниками и выражением лица «где я и когда будет пицца». Он представился как Илья и сказал:

– Мне просто сказали прийти. Я не против ничего.

А теперь – главное. На столе у меня лежали три коробки:

Одна – с документами.

Вторая – с фотоархивом Берты Павловны (в основном собаки, дача и какой-то странный костюм кролика).

Третья – с фарфоровыми фигурками.

И вот здесь произошёл первый сбой.

– Где Жужа? – спросила Ольга, заглянув в коробку.

– Прошу?

– Жужа. Маленькая собачка, с чёрными ушами и грустными глазами. Берта называла её «ослик среди хищников».

– Не вижу, – сказала я, перебирая псов. – Цезарь есть. Альма есть. Солонка с ушами – тоже. А вот Жужи… нет.

Наступила пауза. Из разряда тех, в которых обычно стреляют в кино.

– Возможно, кто-то забрал её, – сказала я.

Андрей молча посмотрел на коробку. Гоша ухмыльнулся. Ольга напряглась. Илья играл в Тетрис.

– Слушайте, – сказал Гоша. – Может, это и к лучшему?

– Это не «к лучшему», – сказала Ольга. – У каждой из фигурок был прикреплён номер. Жужа – под номером шесть

– И что?

– Номер шесть в завещании – одна из комнат в квартире. С сейфом.

Сейф. Конечно. Потому что что ещё могло быть у старушки с фарфоровыми собаками и соседями с нервами?

– Я могу разузнать, – неожиданно сказал Андрей. – У меня… остались ключи. От дома. Когда-то.

– У вас всё «когда-то», – заметила я.

– В наше время это уже многое.

Я записала всё в блокнот. Вид сделала деловой. Но внутри чувствовала, как тёплая тревога поднимается от живота к горлу.

Собака исчезла. Сейф есть. Люди не те, кем кажутся. А я – как всегда – не имею отношения ни к чему. Но всё равно сижу в эпицентре следующей драмы.

На следующий день Андрей пришёл с ключами. В чёрной барсетке, как будто только что вернулся из девяностых и принес нам подарок – бандитскую ностальгию.

– Надеюсь, там нет ничего незаконного, – пробормотал Борис Ильич.

– Всё, что мы делаем – строго в рамках закона, – ответил Андрей, не поднимая глаз.

– Это радует. Особенно если закон хотя бы слегка знает, что мы делаем.

Мы пришли в квартиру Берты Павловны в три часа дня. Солнце светило в окно, на подоконнике скучала пыль, а на комоде у входа стояли две фарфоровые собаки. И не хватало – угадай кого? Жужи.

Ольга заметила это первой.

– Вот она стояла тут. Всегда. Прямо напротив входа. Она, кстати, была немного треснута – Берта называла её «с характером».

Мы молча двинулись дальше, как в плохом квесте: искать комнату с сейфом, номер которой совпадает с номером на недостающей собачке. Комната номер шесть была заперта.

– Почему шесть? – спросила я.

– Потому что на двери криво прибита табличка с цифрой 6. Видимо, Берта метила территорию как хотела. Андрей вставил ключ. Повернул. Скрипнул замок. Дверь открылась.

Внутри – старый письменный стол, кресло, занавески цвета заплесневелой хурмы. На полу – коробка из-под телевизора. И, конечно, у стены – тот самый сейф. Обычный. Пыльный. Не очень большой. Как будто ждал.

– У кого код? – спросила я.

– Наверное, никто не знает, – ответила Ольга.

– Или знает, но молчит, – добавил Гоша, который почему-то снова появился, как из воздуха.

– А вы откуда здесь?!

– Интуиция.

Мы переглянулись. Сейф был закрыт. Но рядом лежал лист бумаги. Старый. Заломанный. На нём – аккуратный почерк:

«Если вы открыли дверь – значит, кто-то вспомнил Жужу. Код – не шифр. Код – чувство. Дата, когда Жужа пропала. А вы не заметили. Значит – не все заслуживают.»

Момент был философский. Андрей медленно поднял голову.

– А кто вообще знал, когда она пропала?

– Берта, – сказала Ольга. – Я однажды пришла – а она плакала. Сказала: «Жужа исчезла. Всё будет хуже.»

– Когда это было?

– Декабрь. Перед Новым годом. Где-то двадцатые числа.

– 26-го, – сказал вдруг Илья, у которого до этого всё внимание было в телефоне.

– Почему ты так уверен?

– У неё в квартире всё было подписано. На фото с Жужей – дата 25.12.89.

А дальше – нет ни одной новой. Только Цезарь и солонка.

Илья подошёл. Набрал на циферблате:

2 – 6 – 1 – 2 – 8 – 9

Щелчок. Сейф открылся. Мы замерли. Внутри – не деньги… не золото… не эротическая коллекция времён застоя.

А… папка. С надписью от руки: «Если они читают – значит, я ушла не зря.» И ещё – конверт. На нём: «Для неё.»

Валя. Моё имя. Чётко. Без ошибок. Как будто Берта Павловна знала, что именно я когда-нибудь буду стоять тут. И именно мне – нужно это прочитать.

ГЛАВА 3. «Кто вообще пишет завещания помощникам нотариуса?»

Конверт был старый, бумага чуть пожелтела, но имя на нём – моё. «Для Вали». Без фамилии. Без отчества. Без лишних слов. Просто – Валя. Как будто мы с Берта Павловной были на короткой ноге. Хотя на деле… я её знала только по бумажке 6Ф-21, с пометкой «благоразумна, но капризна».

Я открыла конверт. Внутри – лист, написанный синими чернилами. Аккуратно. Почерк – тот самый, от которого хочется сразу надеть очки и поджать губы.

«Валентина, Если ты читаешь это письмо, значит, всё произошло как надо. Не обязательно – хорошо, но надо.

У тебя есть свой порядок. Ты не трогаешь чужое, пока не попросили. А теперь – просят. Ты можешь помочь. Но только если решишь, что тебе это нужно. Папка, которую ты нашла, – не просто документы. Это следы. Те, кто приходят за квартирой, приходят не за квадратами. Там был один вечер, Валя. Один. После которого всё стало по-другому.

Найди, что пропало после него. Это – главное. Не доверяй улыбке Гоши. Не бойся Андрея. И присмотрись к Ольге. Она знает больше, чем думает. Берта.»

Я перечитала трижды. Гоша в это время неловко пританцовывал у окна, изображая, что очень интересуется видом на парковку. Ольга хранила свою кирпичную подозрительность. Андрей что-то записывал в блокнот, возможно, рецепт яда.

– Что там? – спросил Борис Ильич.

– Просто личное.

– Учитывая, что вы даже не были знакомы… любопытно.

Мне тоже было любопытно. Какого, простите, фарфорового пса я вообще в этой истории? В папке, кроме письма, были:

– вырезки из газет – крошечные заметки про пожар в соседнем доме (дата совпадала с «тем самым вечером»);

– копии писем – жалобы в ЖЭК от разных жильцов, почти все на одного и того же соседа;

– одна фотография – где Берта стоит у окна, а за её спиной на столе что-то вроде диктофона.

– и ещё один лист – с фамилиями.

Семь штук. Пять из них я уже видела в списке наследников. Две – нет. И знаете, чья фамилия стояла под номером восемь? Моя.

"Валентина Л. – молчит, но всё видит." (молчит – ещё бы. я вообще не знала, что я тут есть.)

– Что за фото? – спросил Гоша, заглядывая через плечо.

– Старое. С улицы.

– Можно посмотреть?

Я закрыла папку. Слишком быстро, чтобы это не показалось подозрительным. Слишком медленно, чтобы это не выглядело случайно.

Всё это становилось слишком личным. И, честно? Я всегда мечтала, чтобы в жизни случилось что-то интересное. Но не настолько интересное, чтобы в него были вовлечены:

сейф,

смерть,

фарфоровая собака с комплексом миссии.

Я вышла на балкон. Села в кресло Берты, которое пахло лавандой и гвоздикой. Посмотрела на копии вырезок. Один вечер. Один пожар. Одна квартира, в которой кто-то был… а теперь его нет в завещании. И я – внезапно слишком близко к этому отсутствию.

Кассету я нашла вечером, когда разбирала ящик с маркировкой «швейные принадлежности». Ничего не предвещало: мотки ниток, иголки, пуговицы, пара оборванных мерных лент. И в самом низу – аудиокассета, вложенная в футляр от группы «Мираж». На наклейке – знакомый почерк:

«26 декабря. Вечер. Только не одна.»

Не скажу, что я испугалась. Но подложила под кассету салфетку, будто она могла сжечь мне пальцы. На следующий день Гоша позвал всех к себе «просто пообщаться». Типа неофициально. Типа спонтанно. Типа не подозрительно вообще.

– Хочешь чай с жасмином? – спросил он у меня, разливая по чашкам.

– У тебя всё с жасмином?

– Только душа.

– Тогда лучше что-то с мятой. Мне сегодня хватило душевного.

Он улыбнулся. Слишком быстро. Слишком ровно. Гости сидели в его светлой кухне, делали вид, что обсуждают квартиру, и одновременно наблюдали друг за другом, как в игре «Мафия», где никто не знает, кого ночью «убрали».

– А ты как, Валя? – вдруг спросила Ольга, нарушив молчание.

– Как я?

– Ну, ты в центре всех событий.

– Я просто бумажки подаю.

– Бумажки не убивают. А вот люди – вполне.

Это была оговорка. Или намёк. Или она знала, что вторая наследница – та, что «не придёт» – вчера умерла.

Пока что – «в результате несчастного случая». Скользкий пол. Неудачное падение. Йогурта, к слову, не было.

Когда я вернулась домой, долго не решалась включить кассету. Но в конце концов – включила. Нашла старый магнитофон на чердаке квартиры Берты. Он работал. Почти не хрипел. Голос сначала мужской:

– …ну так и запишем: седьмой – против.

– Почему?

– Потому что я не верю в случайность. Слишком всё гладко совпало.

– Думаешь, это он?

– Не знаю. Но если да – квартиру придётся отдать тем, кого вообще не должно было быть в списке.

Потом – тишина. И после неё – голос Берты. Уверенный. Чёткий. Холоднее, чем в жизни.

«Если ты слушаешь это – значит, всё пошло по плохому сценарию.

Значит, меня уже нет. Но ты есть. Валя, не доверяй тем, кто боится показать старые письма.

Ищи не того, кто хочет получить. А того, кто хочет стереть.»

Я поставила на паузу. Глубоко вдохнула. И поняла: кто-то в этой истории действительно пришёл не за квартирой. Он пришёл, чтобы всё обнулилось. И теперь я знаю – Берта это предусмотрела. А значит… она рассчитывала на меня.

ГЛАВА 4. «Если вы читаете это, значит, опять на меня всё свалили»

Я клялась себе, что сегодня не буду лезть в очередную тайну, не пить подозрительный чай и не слушать кассеты, которые шепчут: «уходи отсюда, глупая, пока не поздно».

Я даже сварила гречку. Уют, стабильность, железо. Но потом мне пришла посылка. Без отправителя. Без маркировки. Но явно от человека, который или много знает, или много смотрел сериалов про шпионов.

Внутри – папка. А в папке – фото Берты, старое судебное дело и наклейка с надписью: «Дело №287. Свидетель: Цыглер Б.П.»

Прекрасно. Теперь Берта – не просто бабушка с коллекцией собачек,

а звезда зала суда. Я прогуглила дело. Оно не всплыло. Зато всплыл архив суда – в районе, где вместо фикусов в коридорах стоят люди в тоске и пальто.

Поехала. Конечно. Потому что гречка – это, конечно, важно. Но узнать, что скрывала старушка, завещавшая людям йогурт, всё-таки интереснее.

Архив встретил меня тётей в очках, у которой голос был с такой же пылью, как и шкафы вокруг.

– Цыглер? По 90-м? Хм… (она сделала паузу, как будто вспоминала, не пила ли с ней кофе в 93-м)

– Да.

– Убийство.

– Простите?

– Я не вам, – сказала она и достала папку, которая пыльнула мне в душу.

Судебное дело. 1991 год. Обвиняемый – П. Савельев. Свидетели – трое. Одна из них – Берта Цыглер.

Я читала, как читают дневник бывшего: с ужасом, с интересом и с постоянным желанием швырнуть в стену. Оказалось, Берта – главный свидетель по делу, в котором мужик из соседнего подъезда зарезал соседа из-за… щенка.

Ну, почти. Там был спор о жилье, потом ссора, потом «несчастный случай с ножом и горчицей», и Берта якобы видела, что это было не несчастно, а весьма намеренно.

И вот тут – момент Х. Семь человек фигурировали в деле как «присутствующие в день убийства». Имена… знакомые. Те же, что в завещании.

Я сидела в архиве и чувствовала, как мой чай с мятой внутри меня вскипает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.