скачать книгу бесплатно
– Сестрёнка!
Бросаюсь к нему в объятия, он долго кружит меня, такой высокий, широкоплечий, сильный. Не знаю почему, но по щекам катятся слезы, много слёз, а я смеюсь.
– Почему плачешь?
Он сел на кровать, меня посадил на колени, как маленькую, я и правда рядом с ним кажусь маленькой, хотя рост у меня довольно большой – метр семьдесят пять, просто он по-мужски больше, всем своим существом, как русский богатырь.
– От радости!
– Где мама с папой?
– Они утром ушли, сказали, семинар какой-то, а ты как пришел, что я не услышала?
– Я минут пять смотрел еще, как ты читаешь.
Улыбается, я прижимаюсь к нему, а на душе спокойно, светло и как-то горько.
– Давай поговорим, пока их нет? – спрашивает украдкой, заглядывает в глаза, он с детства вот такой – деликатный.
– Давай.
Я понимаю, что поговорить он хочет о чем-то серьезном, поэтому сажусь напротив, подбираю ноги, вытираю лицо.
– Что стряслось?
Стараюсь сделать удивленное лицо:
– Почему сразу стряслось?
– Малыш, вы у нас не были много лет, а если и были, то не больше двух недель, то есть как: ты была, отец тебя только привозил, и то чаще не сам. А тут ты приехала, живешь уже больше месяца, причем приехала внезапно, – я хочу перебить его, но он не дает. – Мы не против того, что ты у нас, наша семья очень хорошо к тебе относится, но мне важно знать, что у тебя произошло, ведь у тебя совсем недавно была свадьба.
На секунду замираю в нерешительности, опускаю глаза на свои руки, пальцы немного дрожат, поднимаю взгляд на него, упираюсь в его карие глаза и начинаю говорить, с самого начала, рассказываю ровно и спокойно, все детали, голос дрогнул лишь в том моменте, когда рассказываю, как Игнат уезжал в тот день, последний день, когда я его видела. Влад не перебивает, кивает мне, иногда меняет позу, и выражение лица меняется: то сострадание, то недоумение.
– И потом я прилетела к вам, я почему-то была уверенна, что Игнат прилетит неделей позже, но он все никак не летит, и папа молчит.
– Мне не нравится эта история.
Влад молчит бесконечные несколько минут, и я молчу. Молчу, пронзенная своей тоской.
– Тебе надо переехать ко мне.
– Что это изменит?
– Старикам будет спокойнее, им вообще лучше думать, что ты обратно улетела.
– Почему?
– Скоро живот станет виден отчетливее, они начнут задавать вопросы, переживать, к тебе с расспросами лезть, а так и им спокойнее, и тебе.
– Я надеялась, что скоро поеду домой.
– Лис, история эта вся очень странная. Почему он сам тебя не ищет? Не бывает такого в современном мире, чтобы с его связями не иметь возможности найти тебя или с дядей Сашей связаться.
– Может, ему стыдно? За эту всю ситуацию.
– Людям, которые такое проворачивают, не стыдно. Ты его жена, вы с ним не сорок лет прожили, когда чувства утихают, вы в самом начале, на пике своей любви. Если он тебя до сих пор не нашел, значит, ему либо помешали, либо ему плевать.
– Ему не плевать! – обиженно восклицаю я.
– Значит, помешали, – миролюбиво соглашается Влад, – неспокойно мне.
– Там в России остались документы, по которым он может меня найти, это было написано.
– В сумке твоей закопанной?
– Угу.
– Я смогу найти эту сумку?
Пожимаю плечами, я теперь и сама не сразу её найду, ту сумку.
– Может, нам весной слетать туда?
– Надо с папой посоветоваться.
Влад только рукой махнул:
– Твой папа, похоже, не слишком озабочен тем, чтобы вы встретились, как я понял, он вообще от него не в восторге. Ты уверенна, что он его ищет?
Я хочу сказать «да!», но что-то заставляет задуматься. Я хорошо знаю папин уровень влияния, знаю, на что способны его связи, его деньги, в конце концов.
– В общем, смотри, завтра едем ко мне, если до весны Игнат не найдется, то в апреле полетим вместе в Россию, найдем твою сумку, активируем всё, что там есть, ну и надеюсь, получим результат.
Мне становится немного смешно:
– Думаешь, за зиму там не испортится все?
– Ну сим-карту, может, и заблокируют, а документы-то нет. Будем по этим документам путевки покупать, в больницу ходить, услуги заказывать, где только можно.
– А почему весной? Почему не завтра?
– Дадим шанс папе твоему его отыскать, и отпуск у меня в апреле.
– А мне рожать в апреле.
– Вот и родишь на родине, все сходится.
Его план не имеет никакой твердой основы, но он имеет определенность – апрель. Меня это вполне устраивает.
Тем же вечером Влад говорит родителям, что забирает меня к себе, они не против, даже рады, потому что считают, что мне с ними, стариками, скучно. Влад ночует у нас, вечером помогает с вещами, утром мы уезжаем вместе, он заносит мои сумки в свою квартиру, оставляет ключи и уезжает на работу.
Влад живет в маленькой квартире: две комнаты и кухня, очень скромный ремонт, скромная мебель, тут все слишком скромно. Даже посуда. Даже шторы, техника, вид из окна, ковер на полу. Всё скромно, но в этой скромности я обретаю покой.
Мы живем как молодая семья, только что спим в разных постелях, вернее, диванах. Утром я провожаю его на работу, открываю сайт с рецептами и начинаю готовить. К моему удивлению, каждое блюдо получается вкусным. Обедает он чаще прямо на работе, но я использую все свое обаяние, прохожу мимо охраны его офиса и обед провожу с ним. Потом я смотрю фильмы, или читаю, или гуляю. Зима в Варшаве довольно мягкая – плюс шесть или плюс два, туманы. Снега практически не бывает. Туман кажется мне чем-то романтически загадочным, люди в нем теряются, размываются, иногда мне кажется, что вот-вот из тумана мне навстречу шагнет Игнат, но это, конечно, только фантазия. Зато в декабре мне начинает мерещиться лицо Саныча, который пытал меня в августе, это происходит так неожиданно, что я чувствую приступы тошноты и паники, от которой нечем дышать. Влад говорит, что это гормональные сдвиги, я не спорю. Вечера мы проводим вместе, часто посещаем его друзей, или друзья бывают у нас, играем в настольные игры, ребята курят травку, я угощаю их домашними канапешками.
Папа звонит все реже и реже, про Игната ни слова, в январе я не выдерживаю и задаю прямой вопрос:
– Пап, почему ты ничего не говоришь про Игната?
– Пропал твой Игнат, как в воду канул. У меня уже сил нет его искать. Не хочу. А ты все о нем только переживаешь, могла бы и спросить, как отец, как он выкручивается из каши, которую не он заварил.
В голосе его горечь, отцовская, старческая, я устало закрываю глаза, вздыхаю, но с этого дня не смею спрашивать его о том человеке, который дорог мне больше всего на свете.
Надежды на папу больше нет, а наша дочка все отчетливей толкается в животе, выстукивает для меня понятные только ей сигналы, живет внутри и не знает, что папа её далеко-далеко, что судьба его неизвестна и размыта, как тот пейзаж, что в окне, скрытый туманом. А может быть, она знает всё или даже больше меня.
После этого разговора папа звонит еще реже, а Игнат снится все чаще. Мне снится, что он идет ко мне, почти бежит, ему остается несколько шагов, но в него стреляют, и он мертвый падает к моим ногам. Просыпаюсь в липком поту, кричу в подушку, Влад сразу вбегает в мою комнату, сгребает в охапку и качает, качает, качает, а я беззвучно рыдаю ему в плечо, размазывая слезы по его коже, делясь ими, как дарами волхвов. Утром он бесшумно кладет меня обратно на диван, а сам с красными глазами уходит на работу. Я не знаю, зачем он терпит мои ночные кошмары, почему не уходит спать сразу, как я успокаиваюсь, но его самоотверженное служение моему горю вызывает во мне трепетную любовь, и я готова жизнь отдать ради благополучия моего двоюродного брата.
Январь, февраль, март…
Чем ближе рождение девочки, тем тоскливее становится мне. Я не знаю, как назову её, мы не обсуждали имена детей с моим мужем, я глажу живот и просто говорю: «Как ты там, моя звездочка? Моё солнышко ясное, моя радость». Влад наблюдает, улыбается, тоже легонько поглаживает живот, смеется, когда она ударяет его прямо в ладонь.
– Почему ты не женился?
– На ком? – в голосе недоумение, но он неизменно улыбается.
– Да хоть на ком! Неужели у тебя никогда не было девушки, на которой ты захотел бы жениться?
– Была, Лиза, но это было так давно. Она сейчас где-то в Америке.
Влад отводит глаза, он не дает никаких подробностей, имя Лиза лишь эфемерная субстанция, но где-то там в глубине его глаз я вижу преданность самой памяти об этом человеке. Мой Игнат тоже станет эфемерным, он уже как призрак в моем сознании, я не знаю, есть ли он на свете, где он сейчас, о чем думает, что он делает. А ведь он мой законный муж. Законный? Он муж Алисы, но не муж Вероники, которой я стала, которая носит ребенка, которая живет в Варшаве и давно не помнит даже чувства прикосновений его губ.
К концу марта я становлюсь безразличной массой, которая улыбается, делает вид, что все хорошо, и живет по накатанному сценарию. Девочка в животе живет своей жизнью, к счастью или к сожалению, я не знаю. Я воспринимаю её как дочь Игната, которого так и не смогла обрести. Я непроизвольно шепчу его имя, постоянно шепчу, в ванне, в парке, в машине, в кино… всюду это имя со мной. Я не могу, не имею права осознать, что он меня бросил.
Влад, мой дорогой Влад, он пытается помочь мне как может, он приносит в свою скромную квартиру ползунки и распашонки, погремушки и бутылочки, я в мнимом восхищении любуюсь всем этим, но в душе, в голове, в сердце лишь одно – Игнат, Игнат, Игнат.
– У меня отпуск через неделю, полетим в Россию?
Вопрос обдает меня кипятком, он как впрыск адреналина в кровь, как глоток из источника, конечно! Конечно, полетим!
– Влад! Ты правда полетишь со мной?
– Да, я же обещал. Ты уже родишь вот-вот, надо лететь, мы же решили твою Алёнку на Родине рожать.
– Почему Алёнку? – его энтузиазм заражает меня, чувство скорого полета кажется выходом из тоннеля.
– Ну как, русская красавица, маленькая царевна, кто ж как не Алёнка!
– Ну ладно, Алёнка так Алёнка.
Моя девочка обретает имя, Рублёва Алёна Игнатьевна, вся эта ситуация так смешна и нелепа, что мне не верится, что она происходит со мной, но я не могу об этом думать.
Глава 4
Обретение – Потеря
Из Варшавы мы с Владом летим в Анапу, с пересадкой в Москве, во время перелета я чувствую необычайный подъем сил, какое-то возбуждение, мне не верится, что теперь я уже у себя, что рядом только русские люди, что я могу побывать дома, увидеть папу. Кстати, мысль о папе не вызывает трепета, он очень сильно отдалился за это время, я сообщила ему, что лечу в Россию, он не сопротивлялся, но и особого восторга в голосе я не услышала. Непривычно не понимать своего отца.
В Анапе мы с Владом берем машину в прокат, я чувствую, что низ моего живота тянет, но не хочу отступать. Мы садимся в автомобиль, Влад не знает местности, поэтому за рулем я. На улице довольно тепло, я открываю окна, кондиционера в машине нет, едем по залитой солнцем дороге, радио кричит современные мотивы, полоса дороги мчится навстречу.
– Алис, не гони так сильно, не опаздываем.
– Ладно, – миролюбиво соглашаюсь я, сбавляю скорость. – Как думаешь, сумка еще на месте?
– Надеюсь.
Он кладет свою горячую ладонь мне на руку, а я, плохо соображая, еду по практически пустой трассе в сторону нашей виллы. Интересно, как она сейчас? Ведь не стоит так же, как и мы её бросили? Кто-то же её стережет?
– Может, заедем на виллу?
Вопрос срывается сам, Влад пожимает плечами:
– Где вы в медовом месяце были? Поехали.
Я еду, сердце стучит, Алёна стучит ему в такт, едем по ровной дорожке к нашей вилле. Увидев знакомые очертания, забываю дышать, слишком много воспоминаний, и хороших, и плохих. Подъезжаем, ворота, конечно, закрыты. Сигналю, выходит парень в форме, в точно такой же форме, как и у тех ребят, что были раньше:
– Что хотели?
– Мы к Игнату Ивановичу.
Произношу неосознанно, сердце начинает стучать слишком быстро.
– Выехали они, никого нет.
– С кем выехали? – снова неосознанно, скорее рефлекторно.
– С Екатериной Николаевной, с кем же еще.
Не хочу понимать, что значат его слова, сдаю назад, разворачиваюсь и еду обратно. Влад молчит, я тоже молчу, хотя хочется орать. Какая Екатерина Николаевна? Куда они выехали? Как давно тут были? Доезжаю до своего свертка в лес, сворачиваю, еду по заросшей дороге. Будто и не прошло девяти месяцев, будто все было вчера. Мне казалось, что я не помню, где оставила сумку, но нога сама нажимает тормоз, тело само движется к упавшему дереву, вот камень, еще шаги, яма. Раздвигаю мох, сумка. Сумка влажная, тяну замок молнии, пакеты с деньгами.
– Черт побери, сколько денег, это все было в сейфе?
– Ага.
Мешки с деньгами запотели, но купюры чувствуют себя нормально, я раздвигаю их, вот оно! Документы!
– Смотри, все сохранилось! Владик! – трясу документами, будто они и есть сущность бытия, документы, где я не Вероника, а Виктория Каратаева. Складываю все обратно, поднимаю сумку. – Теперь можно в Москву.
– Лис, отдай сумку, тяжелая же.
