скачать книгу бесплатно
Колю передернуло от его внезапной фамильярности, но пришлось стерпеть замашки своего нового директора: вдруг обидится или рассердится, кто их знает, начальников. Отца на службе боялись неспроста, он мог распечь подчиненных в два счета.
– Я из Ленинграда, музыкант, прибыл по ангажементу, – как можно серьезнее постарался ответить он, опасаясь последующих вопросов и, того хуже – сюсюканья.
Но усатый мужчина просветлел, услышав ответ:
– О, как чудесно! Какое счастливое совпадение! Тонечка, ты глянь! – обратился он к тетеньке, что до сих пор копошилась в документах. – Ведь это наш маленький артист! А мы тебя ждали, представь. Ну что за красавец! Будто сахар в голодный год! Где ты пропадал? – снова обернулся он на Колю.
«Тонечка» больше не обращала на него внимания, углубившись носом в бумаги.
– Тебе уже предоставили общежитие?
Коля вместо ответа помахал ему листком.
– Вот и прекрасно. Комнаты у нас на двоих. Тебя, конечно, подселят к Мише или к Арчи. Лучше бы к Арчи – золотой человек, а какой артист! Сам увидишь. А от Миши псиной воняет. Ну, не пугайся, у нас ребята добрые. Разместишься ладно. А вечером жду на прослушивание! В семь. И не опаздывай, дорогой человек, ладно? Я этого не люблю! – властно выкрикнул он.
Не успел Коля опомниться, как усач исчез из кабинета, словно фокусник. Не вышел, как обычные люди, а вылетел ураганом и растворился в коридоре. И даже не представился, точно любой обязан знать его в лицо.
– Это ваш директор? – озадаченно спросил Коля Тонечку.
– Это наш партийный организатор. И ваш антрепренер.
– Чей – ваш?
Он непонимающе помотал головой.
– Ну вашей труппы, – пояснила она. – Товарищ, кто вас, по-вашему, вызвал сюда?
– Цирк лилипутов.
– Ох, какая наивность. Есть один цирк – наш, Молотовский. В котором вы сидите в данную конкретную минуту. И есть труппа лилипутов. А Виктор Чиж – антрепренер, пригласивший вас, артистов, из разных городов. Лично я считаю, это чистейшей воды авантюра, собирать подобное предприятие. И когда! В войну. Когда кругом хорошие артисты сидят без работы. И притом собирать с пустого места, без помещения и твердой почвы под ногами. Я, конечно, не деловой человек и ничего не понимаю. Но ума не приложу, как вы поедете на гастроли. Кто вам устроит гостиницы и прочее. Ну просто дикость и прошлый век.
– То есть вы что хотите сказать, нет никакого Цирка лилипутов?
– Именно.
– Извините, не может быть! Вот, в моем ангажементе написано! – возмутился Коля и сунул Тонечке свою бумагу.
– У нас на заборах и не то понапишут. Не всему же верить, – иронично пожала она плечами.
– А как же мне…– растерялся он.
Она не взяла письмо, продолжая заниматься своими делами. Но потом посмотрела на Колю, чуть сдвинув очки с толстыми линзами.
– Слушайте, я вам очень сочувствую, но теперь ничего не поделаешь. Не возвращаться же вам в Ленинград. Сколько вы ехали?
– Семь дней.
– Что творится! Пойдите в общежитие, отдохните, а вечером возвращайтесь на прослушивание.
Коля стоял посреди кабинета совершенно обескураженный. От волнения и усталости у него подкашивались ноги. Неужели его обманули? Неужели выматывающая дорога, ссора с отцом и жертва Пети были напрасными?
– Так он не ваш директор? – только и выдавил из себя Коля.
– Будь он мой директор, я бы застрелилась! – язвительно пробормотала она и кивнула на висящий на двери плакат с изображением двух маленьких клоунов и надписью: «Фокс и Покс – удивительная парочка!» Один из них – по-видимому, Фокс – держал ружье с клаксоном.
– Но что теперь делать? – в отчаянии воскликнул Коля.
– Я же вам говорю. Идите в общежитие, познакомьтесь с остальными членами вашей труппы. Они и правда добрые ребята, тут он не соврал. Глядишь, подружитесь, привыкните, получите первую зарплату. А там и решите, что делать дальше.
Последнюю фразу Тонечка произнесла мягко, словно разговаривала с больным ребенком или с близким другом. Было видно: она жалеет его. Но Коля с малых лет считал жалость унизительной, и она отрезвила его, заставив встряхнуться.
– Спасибо. Я пойду. А когда следующая зарплата? – поинтересовался он в дверях.
В другое время он постеснялся бы задать подобный вопрос, но теперь, при новых неприятных открытиях, ему пришлось задавить в себе и гордость, и смущение.
– Через две недели. Но у вашей труппы там свои расчеты. Табеля я готовлю отдельно. Спросите лучше у вашего Чижа.
***
Общежитие располагалось в сером, неприметном кирпичном здании с облупившейся штукатуркой. Его унылый фасад просил ремонта и словно был насмешкой над пышной яркостью цирка. И как здесь могут жить цирковые артисты? Колю колотило от дурного предчувствия, он уже понял, что влип с этим ангажементом, и деваться теперь некуда. Придется терпеть, пока не придумает, как выбраться и пристроиться в другом месте. «Только нет другого места, куда меня бы взяли», – думал в отчаянии Коля. Никому он не нужен. Не зря ведь его не брали в оркестр. И обратно не вернуться, Ленинград в кольце у фашистов. Будь он сильным, здоровым парнем, как Шура или Гришка – попытал бы счастья на заводе. Но Коля маленький. Сколько угодно ни спорь с упрямым фактом, а стать цирковым артистом – лучшая судьба для такого, как он.
Отметившись у коменданта, Коля поднялся на второй этаж. Ему нужна была дальняя комната в глубине коридора. Он ощупал стену в поисках выключателя, но не обнаружил ничего похожего и стал двигаться вдоль редких полосок света, проникающего в щели из-под дверей. В коридоре пахло мучительно сладко и вкусно: где-то готовили еду. В еде чувствовались нотки мяса – почти забытого, довоенного, аромата. Он не ел со вчерашнего вечера. Запах щекотал ноздри и будоражил желудок. Коля с трудом, почти в полной темени, добрался до своей комнаты и увидел, что в ней горит свет.
Он нерешительно толкнул дверь. Первое, на что бросился взгляд – куча тряпья на кровати. Огромный курган грязных, затасканных, мятых вещей, изношенных до неприличия, но почему-то не выброшенных. На другой кровати лежал, подложив руки под голову, маленький человек – ростом не выше Коли. За исключением отражения в зеркале, Коля раньше не встречал других представителей маленького народа и очень удивился. Хотя и представлял, что в столь специальной труппе все артисты будут, как он. Но увидеть собственными глазами кого-то, похожего на себя, было волнительно и радостно. Его страх немного отступил. Ведь живет здесь как-то такой же маленький? Может, не так в цирке плохо, и для Коли найдется уютное местечко?
Растрепанная, нечесаная грива волос незнакомца разметалась по подушке. Он храпел. Коля не смог определить, сколько ему лет, но лицо его показалось помятым и старым. Перед ним лежал взрослый мужчина, старше сорока, а то и пятидесяти. Нос с бездонными ноздрями издавал громкий протяжный звук, похожий на гудение сломанной тубы. Мужчина, взяв нижнюю ноту в своем концерте, почувствовал взгляд чужих глаз, вздрогнул и проснулся.
– Стучаться надо, – лениво просопел он. – Ты кто такой?
– Меня к вам подселили.
– Ааа, – поднялся незнакомец и примирительно пожал ему руку. – Выходит, сосед. Откуда прибыл?
– Из Ленинграда.
– Я слышал, там фашисты бомбят.
– Не знаю. Уехал до полной блокады.
– Повезло, – неуверенно прожевал новоявленный сосед. – Меня Мишей зови. И не вздумай на «вы», а то мои звери тебе насмерть горло перегрызут.
Коля не понял, шутит он или нет, но улыбаться, на всякий случай, не стал. Да и смутили слова про везение. Бросить родную мать в Ленинграде, разве повезло? С тех пор, как он уехал, его преследуют сплошные неудачи. Вот даже теперь подселили к Мише, а не к «золотому артисту» Арчи.
– Да шучу я. Ты что такой серьезный?
Миша встал и принялся разгребать кучу тряпья, освобождая соседнюю кровать.
– У меня номер с дрессированными пуделями. Как ты понимаешь, суровые и опасные звери, – продолжал он.
– А вы…ты откуда приехал? – решился спросить Коля.
– Из Новосибирска. Два месяца живу и выступаю. Видишь, какая борода отросла! – ухватился он за жидкий пучок, похожий на перепутанные корни засохшего растения. – Годного брадобрея тут не сыщешь, а свою бритву я продал.
– Зачем же ты ее продал? – удивился Коля.
– Зачем, быстро поймешь. У тебя деньги есть?
– А что?
– Пригодятся.
Коля встревожился: не задумало ли это странное создание природы его обобрать? В ту же минуту в комнату с настойчивым стуком ворвалась девушка: маленького роста, в домашнем платье и тапках. На ее голове громоздилась конструкция из бигуди, съехавшая набок, а в руках она держала кастрюльку с кашей и ложку, беспрерывно помешивая какую-то липкую массу.
– Молодой человек, вы посмотрите, как натоптали! Я сегодня только мыла полы. Безобразие.
Коля взглянул на пол. На нем действительно виднелись коричневые следы ботинок, идущие из коридора.
– Я вас, между прочим, по следам и нашла.
Миша просиял:
– Знакомься, Коля: Риточка, наша хозяюшка. Смотри, какая грозная, с ней не забалуешь. Рита, да наш пострел сейчас только с поезда. Устал, верно.
– Что теперь! – не унималась она. – Каждый будет топтать, не намоешься!
– Я сейчас вытру, – послушно кивнул Коля.
– Да перестань, – резким жестом усадил его Миша на кровать. – У нее лучше выходит. Пусть сама и хозяйничает.
– Ну уж нет! Вымойте за собой. И чур в уличной обуви больше не топтаться!
Коля совершенно стушевался, отчасти из-за за своих грязных ботинок, отчасти из-за того, что впервые видел маленькую девушку. Ярко накрашенная, она казалась юной и ангельски блистательной. Вся сияла и переливалась, как дождевая вода на солнце. И даже сейчас, при скромном свете единственной лампочки, он легко мог представить ее на манеже, как ей рукоплещут и бросают под ноги цветы. Видно, не успела умыться после выступления, подумал он. Такого ослепительного грима у девчонок Коля ни разу не встречал. Его одноклассницы и вовсе не красились. Учителя в школе и училище за косметику на лице выгоняли девочек с уроков и понижали оценку по дисциплине. Неужели настоящие артистки в обычной жизни выглядят, как красавицы с плакатов?
– Что, уже влюбился? – засмеялся Миша, когда за Ритой захлопнулась дверь. – Да не заглядывайся, тоже мне, картина Репина. Размалевалась хуже некуда. Она гораздо старше тебя. К тому же, замужем.
– Замужем? – разочарованно повторил Коля.
– Муж у нее тоже цирковой. В общежитии вместе живут, Сенька. Пьет, как сапожник. Ритка давно с ним мучается. А ничего, любовь. Раньше мы с ними в Новосибирске выступали. Они акробатику делали, на велосипедах катались. Восторг! А потом Сенька запил. И все пропало. Для артиста пьянство – беда. Ты не вздумай повестись, дурному здесь быстро научат. Или ты не падок?
– Да я не пью совсем. А какой у них номер сейчас?
– Танцуют немного. Рита акробатику делает, но не с Сенькой – у него руки-ноги отказывают. Сейчас она с Арчи выступает. Увидишь. Чернявый буржуй. Хотя акробат, признаться, хороший. Чиж их вместе поставил, не посмотрел, что у тех семья. Сенька ревнует, шалман у них, склоки. Так что лучше не лезь. Тебя там только не хватало.
– А Чиж? Что за человек?
– Наш антрепренер? Да черт его разберет, этого прохвоста.
– У меня прослушивание сегодня. В семь. Как ему лучше показаться?
– Да как хошь, так и покажись, – рассмеялся Миша.
Над Колей будто нависла грозовая туча. Что-то важное про Чижа от него скрывают. Будто в цирке круговая порука, в которую новичков не посвящают. И досадно, что правду не выспросить, чтобы не прослыть сплетником.
– А ты с чем выступаешь? – спросил Миша.
– Отдельного номера у меня пока нет. Я больше аккомпанемент, – смутился Коля.
– Кто?
– На скрипке играю.
– Э, друг. Сенька вон тоже на балалайке да на гармошке. Это не дело. По-хорошему цирковой артист должен все уметь: и петь, и плясать, и на голове ходить. Универсальный работник искусства, понимаешь?
– И правда, с чем же я на смотр пойду? – вдруг испугался Коля. – И зачем меня только пригласили! Я же не учился толком. Только музыкальное училище кончил, – признался он и закусил губу от собственного вранья.
Ведь даже училище закончить не успел, сбежал из Ленинграда недоучкой.
– Какие твои годы! – успокоил дрессировщик. – В цирке и научишься. Я вот самоучка, консерваторий и училищ не кончал. В твоем возрасте я механиком работал в порту. Вот паршивая работенка! Грязь, духота, трешься в машинном отделении целые сутки. Насквозь маслом провоняешь да копотью. Возвращаешься домой – тащит, аж люди шарахаются.
Миша и сейчас пах не райскими кущами и вдобавок оказался неряхой. Но Коля решил не поддаваться хаосу комнаты. Он аккуратно достал свои вещи из узла и сложил ровной стопкой на тумбочке. А скрипку прислонил к стене в углу у кровати. Миша насмешливо хмыкнул, наблюдая за его стараниями.
– Не успеешь полы помыть. У тебя прослушивание через пятнадцать минут. А до манежа – двадцать, я засекал ради любопытства, – показал он на старые, заляпанные вареньем настенные часы.
Они действительно показывали шесть сорок пять. А Чиж предупредил: не опаздывать! Коля подскочил, схватил со стула свою куртку и без оглядки побежал из комнаты.
– Эх, кулема, – усмехнулся Миша ему вдогонку.
6
– Опоздал на четыре минуты, – недовольно постучал по наручным часам Чиж. – Имей в виду, за каждое опоздание на репетицию я наказываю рублем. Впрочем, до репетиций может и не дойти, – усмехнулся он.
От усмешки антрепренера у Коли дрогнуло внутри. Он в панике подумал, что цирковая жизнь может закончиться прямо здесь и сейчас, если Чижу не понравится выступление. А хуже того: тут же закончится и Колина жизнь в целом. Ему никогда не вернуться в блокадный Ленинград, не найти себе другое место, и общежития его лишат. Куда он пойдет тогда, обратно на вокзал? Если он вылетит отсюда, его удел – голодные скитания в незнакомом городе и попрошайничество. В конце концов, нищие кончают одинаково. Коля от напряжения стиснул зубы до скрипа. Он был готов на все, лишь бы остаться в Цирке лилипутов.
– Ну, показывай, с чем приехал, – высокомерно бросил ему антрепренер. – Время у меня не резиновое.
– Я играю на скрипке, – твердо начал Коля.
Музыкальные способности – единственное, в чем он придерживался уверенности и не усомнился бы перед лицом отчаяния. Он огляделся, собираясь взять скрипку, как вдруг вспомнил: она осталась в общежитии! В суматохе, торопясь на смотр, он забыл свой инструмент, а без него номер не исполнить. Колю бросило в жар…
Пустой холодный манеж простирался перед ним гигантской алой пастью. Антрепренер устало и раздраженно постукивал длинными пальцами по подлокотнику и подергивал плечами. Его вытянутая худощавая фигура, упрятанная в тесное кресло, выражала крайнее нетерпение.
– Что-то я не вижу твоей скрипки, – иронично оглянулся он вокруг. – Впрочем, музыкантов у нас без тебя хватает. Что ты умеешь еще?
Но Коля ничего не умел. Если не брать во внимание маленький рост, он самый обычный паренек, который готовился стать скрипачом в оркестре.
– Ну? Ты мне покажешь что-нибудь? Или так и будем смотреть друг на друга? – все больше раздражался Чиж.
В минуты уныния или тревоги Коля часто вспоминал Лину. Ее ласковая улыбка и серые глаза действовали на него успокаивающе. Подруга детства умела поддержать его без осуждения, когда он сглупит, растеряется или расстроится. «Не печалься, Скворушка. Однажды ты себя покажешь!» – утешала она, когда ребята отправлялись на учебный концерт, а Коля оставался в классе, раздавленный одиночеством. Как ему сейчас не хватало Лины! Услышав от нее хоть слово, он бы мигом сейчас ободрился.
