Топи и выси моего сердца. Дневник

скачать книгу бесплатно


Затоплено черной нефтью все внутри. Черная нефть! Черная, черная, черная…

Военное положение введено в городе Мрак.

? ? ?

Википедия говорит, что последняя бегинка, Марсела Паттин, умерла 15 апреля 2013 года в возрасте 92 лет, но ведь… Но ведь. Да какая ты бегинка, если ни одного испытания пережить не можешь!

Перебить охрану тюрьмы.

В спокойном течении жизни счастливой
Звучит объявленье войны.
И наслаждаясь всеобщим бессильем —
Перебить охрану тюрьмы.[66 - Слова из песни рок-группы «Банда Четырех».]

Максимум кто я – это… Это – соломенный енот[67 - Намек на рок-группу «Соломенные еноты».]. Или комната, превращенная в зал ожидания.

Да, вот, комната, превращенная в зал ожидания!

Я очень боюсь вещей, вещей, оставленных человеком. Для меня даже есть такое понятие – «мертвые вещи». Это вещи, которые обездушены, у которых вырвали сердцевину, у которых нету экзистенции, у которых вырвано сердце. Вещи больного человека. Или погибшего, умершего – они пугают своей безнадежностью, своей безысходностью. Подобно тому, как пугает тело, находящееся без души. Состояние того, как разлагается тело – это состояние того, как душа покидает его. Например, формула этрусской пытки в древнем Риме, называлась «мертвая невеста»: к телу живого прилепляли тело мертвого. И вот состояние, когда гниение с тела мертвого перекидывалось на живого, вот это состояние меня обездвиживает. Рабдомиолиз – атрофия мышц, вызывает ужас, панику и… исступление…

? ? ?

Chernoye leto, пока.

Андрею. 40 дней[68 - Речь идет о смерти Андрея Ирышкова, режиссера, автора фильма «Женское начало в русской философии», друга Даши.]. Ты далеко. Мы все еще красивы. Хотя я значительно постарела. Скоро будут седые пряди, строгий пучок и синие безрукавки. Стремительная старость. Я не чувствую ни жизни, ни юности.

Это день, когда услышала о твоей смерти. Тогда я отреагировала глухим плачем. Который позже стал сносить городские дома и мостовые. Я шла по Петрограду черному, и слезы падали прожигая листья под ногами. Опавшие листья – короб первый[69 - Аллюзия на цикл статей Василия Розанова.]. Июль становился гнилым.

Потом умер второй человек. Был близким другом, товарищем по полку, соратником, ловким, мудрым и сильным, за которого я брала ответственность, которому помогала, ругала, острила, устраивала строгие выговоры, но, наверное, любила. Мы с ним еще в 14-м познакомились, выпили и чудовищно, здорово и вечно провели мой день рождения, устроив вселенский праздник в единственном закоулке Великого Юла, середине декабря. Ты был сложный и сильный. Сильный и стальной. В стальных грезах был. Сегодня снился, мы снова ругались. Рабочая злость.

Мертвых больше. Сколько же теперь вас там?

Еще. Когда-то я сказала, что становлюсь Антигоной и буду ей. Пророчество и призвание сбывается. Я становлюсь Антигоной[70 - Антигона, героиня греческих мифов, посвятившая свою жизнь служению отцу (Эдипу) и брату (Полинику), аполлоническому началу. Смерть самой Дарьи стало жертвенным актом, спасшим ее отца.].

Я обескровлена сейчас. У меня заканчивается ярость внутри, та, что давала волю к жизни. У меня заканчивается сила. Я начинаю истлевать и в этой ситуации я уже не знаю, за что мне держаться.

Теперь я понимаю, зачем нужна война…

Да, будет много такого контента. Видимо, это способ бороться с потерей воли к жизни. Резкое вырывание себя их спокойствия, попытка обострить ощущения, попытка выявить страдание, усилить его. Это будет повторяться, этого будет много, я буду это драматизировать… И будет Пауль Целлан, и будет

Черное молоко рассвета…
Я пью его вечерами.
Я пью его утром и в полдень.
Я пью его, пью и пью…[71 - Знаменитое стихотворения еврейского поэта Пауля Целана «Фуга смерти».]

Будет очень-очень много такого контента.

Я говорю заимствованными словами. У меня нету силы возродить Wille zur Macht[72 - Воля к власти с нем.]… И волю к жизни тоже…

В принципе, мое кшатрийское начало тонет под покровом вод – спокойных, черных, Петроградских. Все затоплено. Гумилев не прорывается. Это черное, черное пространство. И черная пневма, наверное, побеждает. Хотя я не хочу смерти. Совершенно ее не хочу, я начала ее бояться. Никогда не боялась, раньше, наоборот, была, скорее, доброжелательна к ней, смотрела на нее, как на какую-то возможность или попытку… И составляла похоронные списки. С ними была большая проблема, потому что в них одна фамилия повторялась два раза, а у какого-то человека я не знала фамилии и написала лишь имя. Как же его могли пригласить на мои похороны. В ситуации постановки жизни на некоторое ребро, в котором нет воли, нет сил жить, нет дыхания, нет ?????[73 - Одно из трех начал души по Платону – ярость, воинские, героические порывы.], страстного начала, которое было так во мне велико. Я думаю, в этой ситуации надо идти на риски. Необходимо себя просто выбивать из этого состояния. Для того, чтобы его усилить, конечно же. Для того, чтобы погрузиться посильнее. Война, радикальная практика, трансгрессивность, направленность на предел. Я имею в виду, естественно, мысленный горизонт. Речь идет только о духовном преодолении. О выходе за дуальность. Это резкий бросок. Это оседлание тигра[74 - Отсылка к книге традиционалиста Юлиуса Эволы «Оседлать тигра».]. Оно происходит только в таком состоянии. Потому что все иное[75 - Речь идет о приземленных «левых» практиках трансгрессии – пошлых и унизительных.] – это абсолютная ошибка. С трудом верю, что год, два года назад я была совершенно окутана простотой взгляда[76 - Адо. Цит. соч.]. И смотрела на все с большим энтузиазмом. И мечтала о том, о чем я сейчас не мечтаю, от чего сейчас я бегу. У Гумилева в поэме «Начало» есть замечательное описание сотворения мира. Больше всего мне нравится то, как он описывает рассвет, закат, медовое поновление, открытие глаз дракона, янтарные зрачки, черные зрачки его смерти, его сон. Это красиво. И, кажется, это единственное, что может быть достоверно. Все остальное невозможно проверить.

? ? ?

На 40 дней Андрея я не поехала, потому что я даже не знаю, как себя вести на поминках. Хочется веселиться, но с другой стороны, веселиться нельзя. Потом хочется плакать, а плакать тоже нельзя. И вообще надо соблюдать какую-то странную линию поведения, которая не соответствует тому, что внутри. И поэтому все сидят и давятся – то ли от беспричинного смеха, то ли от беспричинного ужаса. И это все продолжается долго-долго. Развертывается. И никакого развития событий. И в этом смысле я этого боюсь, опасаюсь.

Да, дело, конечно, не в этом. Не поехала я и по другой причине: конечно, я не хотела выбиваться из строя. Сейчас приходится совершенно по-другому относиться ко всему. Очень сложно.

Ощущение, что произошла расфокусировка: как-будто сетчатка отслоилась, и нет оси концентрации. Все вроде бы есть, но оно какое-то не такое. Это нормальное состояние для человека, закончившего философский факультет. Только вот основания нет за всем этим страданием. Оно какое-то легкое, странное, преходящее и довольно материальное. Я связываю это, наверное, с TikTok и переизбытком немыслимого, ненужного контента – сознание сменилось клипом, вся философия позабылась. Я не умею говорить длинными фразами. Об этом не хочется говорить, а о чем не хочется говорить, о том следует молчать (перефразируя Витгенштейна[77 - Людвиг Витгенштейн – австрийский философ.], скажу я). Но говорить мне нужно, говорю я много – с собой, на радио, и, конечно, во всех этих паузах мне хочется говорить о том, как кто-то умер.

Знаете, что было интересно? В тот день, когда у меня действительно умер близкий человек (ну как, близкий – может быть, он был далеким, но все равно был рядом), у меня сразу возникло странное-странное чувство: я была абсолютно не готова к эфиру, мы обсуждали гробы, картонные гробы и разные. Самые что ни на есть гробы, да-да, это та тема, которую с удовольствием обсуждала, когда была на первом, втором курсе, читала Мамлеева[78 - Юрий Мамлеев – русский писатель, мистик.], и так ярко щеголяла и любила ее. Мне казалось, это так легко и романтично! И вообще, я читала Масодова[79 - Илья Масодов – псевдоним неизвестного автора инфернальной тематики. Произведения запрещены в РФ.], «Песни Мальдорора»[80 - Сюрреалистическое произведение графа Лотреамона (Исидора Дюкаса).] и абсолютно не верила в то, что существуют какие-то страшные обстоятельства смерти. Я думала: ничего, ты не расстраивайся, все будет хорошо! Да, будет хорошо, только что такое хорошо, мы не знаем. Потому что «хорошо» – категория, которая является абсолютным болотом. Ты наступаешь на него, думая, что это почва, и тебя затапливает.

Получилось, что нас сориентировали – гроб, гробовщики – такая тема. Отравление. Замечательная тема. И канцлер – тоже замечательная тема.

В общем, не буду я много вас погружать в мои странные-странные высказывания – пожалуй, мне необходимо освидетельствование этих речей. Мне необходимы переживания, проживание в слове, так как сейчас я, наверное, выношу всех своих покойников в большей степени словом, нежели текстом. А раньше я все выносила на берег изнутри себя в текст, и писала очень много, потом благополучно потеряла все, ничего не издала, в итоге стала писать хуже, а потом вообще перешла на телеграм-канал, в котором абсолютно чуждая, неинтересная повестка. И я ее и не хочу, наверное, особо развивать. Что-то иногда делаю непонятное, что-то иногда пишу, когда бывает вдохновение. И так будет вечно, потому что собраться, взять себя в руки, начать читать «Элементы»[81 - Философский журнал, издававшийся в 90-е годы отцом Даши. Аналог французского издания «новых правых» Еlеments.], например, у меня не хватает сил. А почему их нет? Потому что все время кто-то умирает. А это почему? Потому что я не готова читать «Элементы». Вот и все, мы все разложили.

Раньше я часто говорила о том, чего нет. Сейчас я почти никогда не говорю о том, что есть.

Скоро в квартирах будет прохладно и надо будет кутаться. Еще темнеть будет рано. Ура! Жизнь клонится к Великому Юлу[82 - Древний праздник зимнего солнцестояния.].

Да. Кстати. Завтра —

закутать залежного,

попрощаться,

перекрестить,

дать право уехать,

приехать в обитель,

посоветоваться,

принять решение – решиться,

далее позволить сну сбыться,

(телефоны, конечно, будят сон)…

Пациенты, переболевшие covid-19, часто сталкиваются с рядом симптомов. Это повышенная утомляемость, длительные проблемы с дыханием после выздоровления и «мозговой туман» – как один из самых распространенных симптомов в постинфекционный период.

Все ясно – у меня просто мозговой туман!

Следует включить в рацион продукты, улучшающие память, например, овощи и орехи, играть в интеллектуальные игры и избегать стресса.

Поиграйте в бисер[83 - Гессе Г. «Игра в бисер. / Собрание сочинений в 4 тт.» Т. 4. СПб.: Северо-Запад, 1994.] со мной!

Карское море! Карское море! Уехать в мозговом тумане на Карское море! А там! – Контейнер реактора АПЛ К-19[84 - К-19 – атомная подводная лодка.].

3 / 09

Опаздываю. Еще у меня кристально вдруг все сформулировано стало в голове. А слезы стали строгими. Плачу потому, что вижу объем, который нужно систематизировать.

? ? ?

Шестая колонна[85 - «Шестая колонна» – концепт, введенный отцом Даши. Означает в отличие от пятой колонны не прямых противников России и режима, а тех, кто служит Западу, глобализму и либерализму, но внешне выражает лояльность Президенту.] гневится и топает ногами. Маленькими такими, с копытцами. А я буду дальше гнуть свою линию.

Если звезды сыпятся в лужи, значит это кому-нибудь нужно.

Я – это машина, плохая, сломанная, разбитая, без колеса. И Сверх-Я пытается ехать на ней на 200 км/час. Но и правильно. Это лучше, чем стоять. Человек – это надлом и преодоление.

Человек – это больно.

Метания. Все. Почти перевернута страница. Старица.

Под глазами маленькие сини, затопленные плоскости тоскливых дней.

Все, что возникает, решаю либо бегом, либо физическими нагрузками. Ментальных почти нет. Есть координационные. Растерялась и не собираюсь. Запястья высыхают.

О! Если это вы думаете, что конец, то наивные вы.

Это только начало.

Только, только, только!

? ? ?

Под смутный говор, стройный гам,
Сквозь мерное сверканье балов,
Так странно видеть по стенам
Высоких старых генералов.[86 - Гумилев Н. «Туркестанские генералы».]

? ? ?

Под землей есть тайная пещера,
Там стоят высокие гробницы,
Огненные грезы Люцифера,
Там блуждают стройные блудницы.[87 - Он же. «За гробом».]

И, конечно, самый диурнический стих из поэзии Гумилева, который для меня представляет его образ – это Гумилев солнечный, пылающий, огненный. Именно тот Гумилев, который настолько чужд культуре Серебряного века, разлагающейся, тонущей в своем собственном декадансе и упоении черной пневмой, «мифосом». Это Гумилев, который относится к этому пространству как молния в ночи, озаряющая предметы и их контуры. Гумилев прорывной, пассионарный, не тождественный тому, что его окружает. Как раз в стихотворениях 1903–1907 годов проявляется это. Особенно в стихотворении «Солнце». Читаю я совершенно безобразно, но не важно, стараюсь. По крайней мере, немного. За это можно простить: и за попытку, и за старания, и за плохое.

Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду…[88 - Он же. «Я конквистадор…».]

У Гумилева невероятный слог, невероятная диурническая пассионарность, которая проявляется сквозь каждую строку. Да, у него есть, конечно, и ноктюрническое, это проявляется в его циклах – например, в «Поэме начала». Мне кажется, «Поэма начала» – нечто пробуждающееся, дракон пробуждается из тьмы, как Гумилев пробуждается из русского окружения, становится ему совершенно нетождественным. Нетождественным миру сомкнутости, сжатости, развальности сознания, мгновенной дымке, осеннему туману, прозрачному и призрачному. Он его рассеивает, делает утро кристально чистым, как делает это мороз. В этом его особенность. Гумилева невозможно прочесть – невозможно, потому что мы не знаем, какими интонациями он читал. Мы все пытаемся выявить, прочитать, как мыслили бы мы – где-то мы усилили бы фразу, где-то мы пытаемся сделать странный смысловой акцент. Где-то берем довольно простую, прямолинейную интонацию. Но… я не знаю, как читать Гумилева. Я не знаю, насколько правильно можно его произнести. Вот, например, возьмем стихотворение «Молитва»:

Солнце свирепое, солнце грозящее,
Бога, в пространствах идущего,
Лицо сумасшедшее,

Солнце, сожги настоящее
Во имя грядущего,
Но помилуй прошедшее![89 - Он же. «Молитва».]

В этом стихотворении совершенно не за что зацепиться. Здесь два абзаца по три строки, и нет перевалочного пункта на четвертой, и нет лишних слов. Это максимально сконцентрированное стихотворение, поэтому оно и называется – «Молитва». Здесь сказано все, здесь нет ни одного лишнего слова. Следующая фаза – это говорить, как ангелы, произнося только гласные. Нет, но здесь есть и согласные: «солнце», «грозящее» – з, щ, б, д, пр, мт – «идущего», «сумасшедшее». И вся эта молитва как бы закутывается в обороты этих согласных, как бы падает, потому что, на самом деле, хотелось бы произнести о, и, э, о, е, о – язык ангелов, те самые гласные[90 - Сравни стихотворение А. Рембо «Гласные». Подробнее в книге: Дугин А. «Знаки великого Норда». М.: Вече, 2008.]! Кстати, о них Гумилев тоже писал, как они говорят.

На далекой звезде Венере
Солнце пламенней и золотистей,
На Венере, ах, на Венере
У деревьев синие листья.[91 - Гумилев Н. «На далекой звезде Венере».]

Это отдельный анализ. Но посмотрите, молитва – это когда гласные вырываются из нас, славя высший Абсолют, и утыкаются, спотыкаются об эти чертовы согласные, расставленные, как забор, в этом стихотворении. Молитва сквозь согласные – то есть, сквозь человеческое, сквозь неангельское, сквозь наш грех и нашу богооставленность. Поэтому, продираясь через эти буквы, через согласные, приобретается дополнительный смысл.

Солнце свирепое, солнце грозящее…

Вот единственным, кто мог бы прочитать стихотворение абсолютно правильно, был мой покойный друг Андрей Ирышков.

К сожалению, он уже ушел из жизни, и воспроизвести это произношение, произнесение сакральных формул я не смогу. Попробую прочитать так, как мог бы прочитать он: