скачать книгу бесплатно
– Вы не представляете, насколько! Это моя слабость. Даже наоборот – моя сила. Готова пить его в любое время дня и ночи.
– Это интересно, – улыбнулся я. – А я вот практически и не встречал в своей жизни людей, которые бы, как Вы, так сильно любили этот напиток.
– На самом деле это Илона очень любила какао. Она всегда просила меня покупать его, вот я частенько и заходила за ним в магазин после работы. А дома мы вместе садились и пили. Но это было давно. Очень давно…
Анна Евгеньевна задумалась. Я тоже. Наверное, за толстым слоем того, что мы предпочитаем и любим, сияет какая-то особая тонкая прослойка, которая и сделала это столь дорогим и близким нашему сердцу.
– А что Илона? Как она последние дни? – спросила Анна Евгеньевна.
Обманывать и вилять я больше не имел права. Да и в этом отпала всякая необходимость. Анна Евгеньевна теперь знала, что я всего лишь студент. И знала даже про мой длительный период созревания. Очень необычно рассказывать кому-то другому такие вещи. Буквально щиплет что-то внутри: «Ты что творишь?! А ну прекращай раскрываться! Сейчас же остановись! Иначе будет больно! Люди ведь такие существа: воспользуются твоей открытостью и потом ударят в самое больное место! Закройся! Закройся сейчас же!»
– На следующий день, узнав, что Вы приходили на собрание и что с Вами там… случилась неприятность, Илона тут же сбежала с уроков. И до сих пор не появлялась.
– Стыдится… – На лице Анны Евгеньевны появилась болезненная ухмылка. – Она начала меня стыдиться с того самого момента, как я потеряла зрение. И где же она сейчас?..
– Я не знаю. Наверное, у подруги, как Вы и говорили. У Вас нет её номера? Потому что телефон Илоны недоступен.
– Нет. Илона не стала бы мне давать номер подруги. Да и у подруги ли она… ещё далеко не факт. Ей в голову может прийти всё что угодно.
В следующее мгновение я содрогнулся из-за истошного, нутропробирающего крика. Анна Евгеньевна, как и я, сразу же повернула голову на этот звук, доносившийся откуда-то из-за стены.
Детский крик.
Который через мгновение перетёк в рыдание. На его фоне появился взрослый мужской голос. Разобрать слова было невозможно, но затем последовал новый звук. И, пожалуй, страшнее, чем крик и рыдание.
Звук удара.
А после – опять крик с рыданиями.
Затем снова удар.
И вновь истошный вопль.
По интонации мужского голоса было понятно: грозно отчитывает. И каждая фраза завершалась громким ударом: то ли по лицу, то ли по другой части тела. Треск от удара был отчётливый и, без сомнений, жестокий. Будто били хлыстом.
– Постоянно это происходит… – едва слышно вымолвила Анна Евгеньевна. – Зверски наказывают ребёнка.
Последовал ещё удар. Вопль ребёнка беспрепятственно проникал в нашу маленькую комнату. Замерев, я вслушивался в эти ужасные звуки – не дыша и не в силах пошевелиться. Невероятно странные чувства заёрзали внутри меня. Крохотная квартира. В ней живёт слепая женщина со сломанной ногой. Дочь, прозябая в подростковой путанице, совсем не помогает ей. Соседи за стеной чуть ли не до смерти избивают ребёнка… Да ведь эта квартира – самая настоящая ОБИТЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СТРАДАНИЙ!
– А разве нельзя что-нибудь сделать? – спросил я неожиданно севшим голосом.
– Я уже пыталась… Ходила к ним, говорила, что нельзя так обращаться с ребёнком. Но они и слушать не стали. Сказали, что сами разберутся со своими семейными делами. Однажды я всё-таки осмелилась вызвать полицию. Однако, когда она прибыла, ребёнок ничего не сказал в сторону родителей – настолько они его запугали. На этом всё и закончилось.
Я напряжённо продолжал слушать звуки детского отчаяния, доносившегося из-за стены.
– Вам плохо? – вдруг спросила Анна Евгеньевна.
– Да… немного. Можно мне… в ванную комнату?
– Конечно! – обеспокоенно закивала она. – Идите!
Я встал, прошёл мимо Анны Евгеньевны и закрылся в ванной комнатке. Хотел открыть кран, чтобы ополоснуть лицо холодной водой, но не успел – меня вырвало. Прямо в раковину. И очень громко. Из меня стала выплёскиваться тёмно-коричневая слизь от какао. И что-то ещё. Что-то бесцветное и неопределяемое, но ясно ощущаемое в желудке, когда я сидел там и слушал эти звуки…
Я включил воду посильнее – чтобы Анна Евгеньевна ничего не услышала. Впрочем, она ведь не глухая… Из моих глаз брызнули слёзы: меня снова рвало. Будто какое-то существо свирепо дёргалось внутри меня, пытаясь вырваться наружу через мою глотку. Чёрт подери, это ещё что такое?!
Это всё обитель человеческих страданий.
Именно здесь, в этой квартирке, – скопление всех душевных и физических терзаний. Здесь – центр всей человеческой боли. И во главе этой обители – слепая Анна Евгеньевна с костылём…
Спустя несколько минут я вернулся в комнату. Как же скверно всё получилось. Сначала солгал слепой женщине, излучавшей тёплое гостеприимство, а затем и вовсе облевал её раковину (хотя вроде и отмыл там всё после себя). М-да. Хоть шею себе сворачивай от стыда.
– Вы меня простите, пожалуйста, – сказал я, – но мне, наверное, лучше пойти. Что-то не очень хорошо себя чувствую. Давайте я приду в другой раз? Когда мне станет полегче. И мы с Вами поговорим об Илоне.
– А вас это не затруднит? – осторожно спросила Анна Евгеньевна.
– На период практики – никаких проблем. Пар сейчас нет, так что времени по вечерам хоть отбавляй.
– Тогда приходите. Я бы очень хотела поговорить с вами об Илоне. Вы теперь, пожалуй, единственная ниточка, связывающая нас… Когда придёте в следующий раз? Я хотела бы знать точно, чтобы быть готовой. А то сегодня у меня, как вы сами видели, всё запущено…
– М-м-м… – размышлял я вслух, надевая кроссовки. – Давайте послезавтра, что ли?
– Давайте, – сказала она, ступая с костылём в прихожую. – Буду вас ждать.
– До свидания, – сказал я, выключая за собой в прихожей свет и выходя в тускло озарённый коридор.
– До свидания, – тихо произнесла Анна Евгеньевна.
И дверь обители человеческих страданий закрылась.
Глава 4. Странный месяц апрель
Моя вторая встреча с Анной Евгеньевной не заставила себя ждать.
Во вторник, как и обычно, я сначала съездил в школу, а затем отправился расклеивать объявления. Завершив все дела, вернулся в общежитие, помылся, покушал и надел более-менее приличную одежду – чёрную рубашку с засученными рукавами и новые джинсы. Потом поймал себя на мысли: «Какая ей разница, в чём я?» Тем не менее, оставил всё как есть и в седьмом часу вечера сел в маршрутку. Спустя полчаса передо мной снова предстало блеклое девятиэтажное чистилище.
– Какая погода сегодня? – спросила Анна Евгеньевна, когда я вошёл в микроприхожую.
– Прохладно и дождливо. Кажется, первый в этом году дождь. Пока ещё не такой сильный, даже по-своему приятный.
– М-м… – задумчиво кивнула она.
– А не хотите прогуляться?
– Прогуляться? О, нет, что вы. Куда же я сейчас пойду?.. Я ведь с гипсом… Это будет долго.
– И правда. Глупо было Вам это предлагать…
– Погулять было бы здорово, – улыбнулась она. – Но лучше не сегодня.
Мы устроились, как и в прошлый раз. Я сел у стола со швейной машинкой, она – на диване. В этот раз он был собран, да и вся комната выглядела более убранной. У меня были некоторые новости об Илоне. Первым делом начал с них.
Она вернулась на учёбу. За последние два дня не прогуляла ни одного урока, даже получила две четвёрки. Правда, пока ни с кем из одноклассников толком не общалась: тихонько сидит на своей задней парте и молчит. Если кто-нибудь к ней обращается, тут же бледнеет, напрягается в мгновение. Но когда понимает, что пришедшее к ней слово имеет отвлечённо-бытовой характер, сразу же заметно расслабляется.
– Она всегда такая, когда стыдится… – произнесла Анна Евгеньевна. – Уходит и затихает, чтобы только никто её не видел.
– Я, кстати, решил поговорить с ней. Вчера.
– Правда? И о чём же?
– О том, что она сейчас чувствует. О том, что все семьи – разные, и это совсем не значит, что какая-то из них хуже или лучше. Просто у всех свои особенности. И зачастую нужно учиться тому, как с этими особенностями жить.
– А что она?
– Да, собственно, ничего. Слушать меня не захотела. Всё было так: я попросил её задержаться после моего занятия, и, когда все ушли, она осталась. Я подумал, что это хороший знак. Но уже после нескольких моих слов она перебила меня и сказала, чтобы я не строил из себя крутого психолога, показала мне средний палец – и ушла. Впрочем, то, что она вообще решила остаться по моей просьбе, для меня уже огромнейшее достижение, поверьте!
Анна Евгеньевна с улыбкой покачала головой:
– На самом деле она совсем не такая.
– Просто специфический возраст, – добавил я.
– Именно, – кивнула Анна Евгеньевна. И заметно призадумалась.
– После того, как я перестала видеть, – заговорила она спустя некоторое время, – я уже не могла быть прежней. И стала её раздражать. Всё время о чём-то просила: то принеси, с этим помоги. На первых порах она молчала: всё выполняла что ни попрошу. А потом однажды стала вспыльчивой, начала меня укорять. Когда я просила её погулять со мной, стала исчезать: якобы торопится по важным делам. Тогда я ещё и не догадывалась, что моя дочь стыдится меня. Для их возраста ведь чрезвычайно важно, как ты выглядишь в глазах других…
– Есть такое, – согласился я.
Минута пронеслась в молчании. Изредка я поглядывал на ту самую стену. Пока что никаких звуков не было. Лишь дождь однообразно колотил по окну.
– А давно это случилось? Ваши глаза… – спросил я осторожно.
Анна Евгеньевна слегка приспустила голову.
– Около трёх лет назад.
– Как это произошло?
Она тяжело вздохнула.
– Вы знаете… я бы не хотела говорить об этом. Я просто не вижу – и всё. Давайте не будем думать о причинах. Сколько уже ни думай и ни говори, толку никакого. Это в прошлом. И ничего не вернуть и не исправить.
– Но ведь сейчас делают операции на глаза…
– Делают. Невероятно дорогие. Таких денег мне не сыскать. Нет на это никаких сил. Как и никакой гарантии, что это поможет.
– Понятно…
Снова замолчали. Я медленно пил горячий какао. Дождь за окном усиливался, тучи полностью заполнили небо.
– Если вы не против, я хотела бы у вас кое-что спросить, – сказала Анна Евгеньевна.
– Спрашивайте.
– Почему вы решили пойти учиться на психолога?
– О, это очень сложный вопрос…
– Но ведь должна же быть какая-то явная причина, почему вам захотелось помогать людям. Мне просто интересно, откуда он рождается, этот зов? – Невидящий взгляд Анны Евгеньевны был направлен на меня. – Может, у вас настолько чистое и доброе сердце, что вы всегда готовы поддерживать людей в самых сложных ситуациях? Или, возможно, при мысли, что вы можете помогать людям, вы просто чувствуете себя более хорошим и правильным человеком? Или, может, это дар свыше? Может, вы несёте что-то от Бога?
Я рассмеялся. Анна Евгеньевна, услышав это, тоже засмеялась мягким, неуверенным смехом. Её смех – чистый и дрожащий – был словно крошечный пучок света, проникающий сквозь толщу непроглядной тьмы – тьмы, что разверзлась сейчас за окном и окутывала всё это девятиэтажное панельное строение.
– Или, – продолжала Анна Евгеньевна, улыбаясь, – вы кому-то давным-давно не смогли помочь, а сейчас пытаетесь восполнить это? Может быть, даже пытаетесь помочь самому себе? Почему вы захотели стать психологом, скажите же мне?
Я потёр ладонью лицо, выжидая, когда сойдёт улыбка. Затем глубоко вздохнул.
– Вы знаете, мне много раз задавали этот вопрос. Вот и в школе на практике постоянно задают, в основном учителя. И всегда я отвечаю на него как-то расплывчато. Теперь, когда его задали Вы, я, кажется, готов ответить более полно… Стоит начать с того, что этот вопрос для меня самого был покрыт тайной долгое время. Нет, не потому что я после нескольких лет в техническом колледже, в который поступил после девятого класса, решил снова подать документы на авось-куда-прокатит. Получить высшее – не было главной целью. К моменту поступления я точно знал, что хочу стать психологом. Просто… сам ещё не до конца понимал, почему. Это сложно вербализировать… Снова мои заумные словечки, да? Не смейтесь… В общем, это сложно объяснить словами. Вот смотрите…
Например, если бы я кому-нибудь сказал, что… с самого раннего детства где-то в глубинах своей души чувствую нечто особенное и странное, а также категорически уверен (хоть и не имея никаких доказательств, что это нечто особенное и странное вообще существует), что оно непременно является моим личным маяком, указывающим путь к чему-то Необъяснимо-Единственно-Правильному, в противовес тому, что видят всю жизнь мои глаза, – то кто-нибудь бы понял меня?
Анна Евгеньевна задумчиво промолчала.
– Если только смутно, – продолжил я. – И ещё, скорее всего, я бы просто поскучнел для этого человека. Так уже часто бывало. Когда тяжело уразуметь, втолкать в свою устоявшуюся систему мышления что-то инородно-новое, то легче этот ментальный раздражитель просто как бы уничтожить – убрать из поля своего внимания. И тогда он умирает, переставая вызывать интерес. То есть я умираю для этого человека. И нет проблемы, непривычно мозолящей мозг.
Но вернёмся к началу. Почему психология? Потому что мне казалось, что она поможет мне разобраться в этом странном чувстве. Поможет понять, что же оно всё-таки значит и для чего мне дано. Поступая в университет, я наделся, что психология поддержит меня в моих самокопаниях, подкинет дельных подсказок в тех или иных глубоких вопросах. Но всё, что мне приходится делать, это проводить математические расчёты никому не нужных личностных исследований. А мне всегда были интересны метафизические, околоэзотерические, мистические и философские области психологии. А их в программу обучения практически не включают. Приходится всё это изучать самостоятельно. Поэтому практика в школе стала для меня сущим наказанием. Причём без изначального преступления! Наказывают ведь за что-то, а тут получилось, что просто так. Деваться некуда… Но, сказать по правде, я рад, что оказался в этой школе. Иначе не открыл бы для себя какао. Внезапно вкусный напиток. Я, кстати, после нашей первой встречи купил себе упаковку. В общежитии пью.
Лицо Анны Евгеньевны вновь озарила светлая улыбка.
– Очень интересно рассказываете. Слушать бы вас и слушать. Знаете… вот вы поведали мне о своей причине, и я её поняла. И вы для меня не стали ментальным раздражителем. И не умерли. И не поскучнели. А наоборот.
– Я рад. А то я какао ещё не допил.
На улице зашумел ветер. Порывами он налетал на окно, словно проверяя его на прочность, а мы сидели и слушали этот звук. Он приятно очаровывал, даже гипнотизировал: холодное ненастье там – тёплое спокойствие здесь. Контраст своенравной погоды и безопасного уюта. В такие мгновения таинственность буквально зашкаливает во всём. Кажется, прикоснись пальцем к табуретке, так она тут же вспыхнет пламенем какой-то сакральной истины.
– Странный всё-таки месяц – апрель, – произнесла Анна Евгеньевна. – То солнце жаркое, то дожди с сильным ветром, ещё и снег бывает. Град, кстати, обещали на днях.
Это правда, подумал я. Очень странный. «И не только из-за погоды!» – хотел добавить я.
Но что-то передумал.
· · • · ·
Я не заметил, как прошёл час. За ним второй. В этой квартире время текло иначе. Оно жило по другим законам и порой представало в шокирующем виде.
– Уже десять часов?! – ужаснулся я, взглянув на свой мобильник.
– А дождь всё не прекращается. Вы торопитесь?
– Да как бы нет… Просто, наверное, нехорошо так долго у Вас задерживаться. Вы же, наверняка, своими домашними делами хотите заняться.
