скачать книгу бесплатно
– Мама, ты меня слушаешь?
– Что я пропустила?
– Закари говорил, что возил тебя утром на перевязку руки. Как себя чувствуешь?
Что это, забота? Или беспокойство о том, чтобы я не испустила последнее дыхание до того, как они успеют разбогатеть через меня?
– Рука всё ещё побаливает, но я чувствую себя в порядке. Доктор даже сказал, что кожа заживает очень хорошо, как для моего возраста. Секрет в марлевых примочках из трав, которые я делаю по утрам и по вечерам… – я покосилась взглядом на дочь и увидела то, что и ожидала: безразличный взгляд незаинтересованного слушателя, сверлящий лобовое стекло. – Я думала, ты хотела уехать в Бостон сегодня вечером.
– Издеваешься? По такому случаю я, конечно же, задержусь.
Даже на дни рождения своих родителей она не задерживалась, а здесь – без проблем, и даже дела на роскошной работе уже не помеха. Я замолчала, решив переварить всю новую информацию в тишине, но не знала, с какого конца взяться за переваривание. С того ли, что я все эти годы была слепа, или с того, что по чуть-чуть начала прозревать только сейчас, когда уже слишком поздно…
Наконец мы подъехали к моему дому, Тиффани остановила автомобиль прямо напротив подъезда.
– Дом, милый дом, – улыбнулась мне дочь.
– Тиффани, – я посмотрела в светлые глаза своей дочери в упор и с лёгкостью разглядела в них не только Бекс, но и Трумана, а себя с Геральтом нет, не увидела.
– Что ты хочешь сказать, мама?
– Я хочу попросить тебя об одной услуге.
– Всё что угодно, дорогая, – дочь неожиданно положила свою руку на моё здоровое предплечье и слегка пожала его – жест заботы. Когда в последний раз она называла меня “дорогой” и называла ли таковой вообще?.. Когда она была так готова слушать меня? И так добра – когда?
– Ты ведь знаешь, что сказал в присутствии Джерри мистер Пибоди о том, когда именно я вступлю в наследование?
– Да, ровно через две недели.
– Верно. Так вот моя просьба: перед тем, как мистер Пибоди передаст мне это наследство и вы назначите дату аукциона, я хотела бы провести хотя бы одну неделю в спокойствии. Всё это слишком неожиданно, всё перевернулось с ног на голову, понимаешь?
– Конечно понимаю. Ты хочешь, чтобы мы тебя просто не беспокоили до твоего официального вступления в права на наследство.
– Не просто. Я хочу уединения. Дом у озера отлично подойдёт. Помнишь, какой он замечательный? – я невольно улыбнулась. – Его спроектировал мой Шон. В этом месте я была счастлива с Геральтом, мы все тогда были вместе, ты с Джерри и Закари ещё были подростками… Я бываю там каждое лето – меня возят туда твои братья. Там так спокойно и хорошо…
– Мама, – рука дочери на моём предплечье сжалась сильнее, – тебе разве Джерри с Закари не рассказали?
Моё сердце замерло:
– Что именно мне должны были рассказать твои братья?
– Дом у озера уже выставили на продажу.
– Как?! – восклицание вырвалось из моего рта прежде чем я поняла, что хочу именно воскликнуть. – Не спросив у меня разрешения?! Это ведь мой с вашим отцом дом!
– Да, но официально он записан на Закари, так что с продажей не должно было возникнуть проблем. Мы думали, что он тебе больше не понадобится, раз уж ты начнёшь жить в “Доме Счастья”. – Она снова перепутала слова! Вместо “закончишь жить” произнесла “начнёшь жить”! – Прости, что не сказали тебе сразу. Не переживай, мы его еще не продали. Скажу братьям, чтобы немедленно сняли его с продажи. Мы можем себе это позволить, раз уж мы теперь богаты. Теперь эта продажа не важна: смешная сотня долларов на фоне миллиардного состояния. Я тебя услышала, мам. Поездка в дом у озера для твоего успокоения. Сегодня же передам братьям твою просьбу.
Я вышла на тротуар на ватных ногах. Как будто меня подушкой по голове ударила собственная дочь и сделала это не в порыве игры, а в реальной попытке оглушить. Стоило мне хлопнуть дверцей автомобиля, как он снова завелся и уже спустя несколько секунд скрылся за поворотом соседней улицы. Дочь даже не подумала убедиться в том, что я благополучно поднялась по высоким ступеням и вошла если не в квартиру, тогда хотя бы в подъезд. И даже знание того, что я теперь бесценна в материальном плане, не заставило её наблюдать за разваливающейся старухой, ползущей вверх по лестнице.
Я повернулась лицом к двери подъезда и снова замерла. Знакомая фигура и знакомый костюм, но в ночной темноте, да еще и без света потухшего на прошлой неделе уличного фонаря, я не смогла точно определить, кто именно стоит возле входа в мой дом. Но стоило мне услышать низкотонное: “Добрый вечер, Мирабелла”, – как сразу же поняла, что не ошиблась. Это и вправду была Хильда, которую я не видела последние два года – со времени её развода с Джерри. Её внезапная материализация могла бы показаться мне интересной, если бы не всё то, что я узнала о своей семье за последние пару дней. Так что нет, не интересно. Напротив – весьма предсказуемо. И тем не менее, я не ждала её прихода уже сегодня.
Глава 12
В прихожей на комоде лежал ошейник Вольта. И как я не заметила его и не убрала в коробку? И почему я лишилась присутствия лучшего друга в моей жизни именно сейчас, когда всё это вдруг навалилось на меня: старость, беспомощность, безразличие детей, пугающе великое наследство…
Хильда зашла в квартиру вслед за мной. Конечно же я её пригласила – не хочу, чтобы нас подслушивали любопытные соседи, живущие с приоткрытыми окнами. Включив свет и сняв обувь, я проследовала в гостиную, и Хильда последовала за мной. Сев за стол, я начала рассматривать её. Высокая и уже чуть-чуть седеющая шатенка со стрижкой-лесенкой до плеч, строгий юбочный костюм серого цвета и чёрная сумочка на плече выглядят чуть подешевле костюмов и сумочек Тиффани, ей пятьдесят четыре, но развод с Джерри как будто пошел ей на пользу, по крайней мере она стала выглядеть немногим лучше, чем три года назад – кажется, Йен намекал на то, что его мать начала встречаться с неизвестным нашей семье мужчиной?
Я присела на стул, потому что у меня всё ещё немного подрагивали коленки – я сегодня достаточно находилась и наслушалась, наподнималась и наспускалась по крутым ступеням… И, к своему отчаянию, заметно сильно устала. Столько гостей и столько внимания я не получала со дня ухода Геральта. Когда же всё это наконец закончится? Так, Мирабелла: да, ты старая и ты устала, но нужно переставать ныть – чем раньше начнёшь, тем быстрее закончишь.
– Полагаю, моя бывшая невестка вспомнила обо мне по той же причине, по которой обо мне вспомнили и все остальные, действующие мои родственники.
– По какой же? – тон юриста, смешанный с тоном обыкновенной женщины.
Неужели она и правда хочет, чтобы я все слова сказала вслух самостоятельно и тем самым сняла с неё надобность напрягаться? Ладно, она ведь неплохая женщина, так что раз ей так будет легче… Всю свою жизнь я заботилась о том, чтобы не напрягать людей. Какая же я глупая.
– Тоже прослышала о наследстве?
– Да, это так… – я заметила, как её рука чуть сильнее сжала ремешки висящей на ее плече сумочки. – Керри рассказала.
Когда-то Хильда была неплохой женой для Джерри и неплохой невесткой для меня и Геральта, и она всё ещё неплохая мать для Йена и Керри. Да, у нас никогда не было тёплых взаимоотношений, и тем не менее, она в своё время заслужила моё уважение, которого Лукреция не смогла бы заслужить от меня даже родив мне пятерых внуков.
– Не обдели меня, Мирабелла. Я родила тебе двух замечательных внуков, от которых у тебя уже есть две правнучки. Когда твой сын бросил меня, променял на малолетку, я не жаловалась тебе, не причитала и не скандалила, хотя мне было что сказать о воспитании Джерри. – Вот значит как. Может быть, она и права, а может, причина не в том воспитании, которое получил от меня с Геральтом этот ребёнок, а в его сугубо личных отношениях с ней самой? А может быть, всё сплюсовалось? И тем не менее, она сейчас положила вину только на мои труды… – Ты всегда была справедливой. Не обдели же и меня. Дай хотя бы немного.
– Сколько? Миллион? Два миллиона?
– У тебя миллиарды. Оцени свою любовь к внукам и правнукам, произошедшим от меня. – От услышанного я поджала губы и пожевала их. Мне не нравилось, как сегодня говорила эта женщина. Видимо, она поняла это, потому что поспешила исправиться. – Можно за каждого по миллиону. Мне хватит, чтобы всю оставшуюся жизнь не съедать свои нервы на работе с сумасшедшими.
Значит, четыре миллиона долларов, по миллиону за Йена и Фэй, Керри и Дейзи. С учётом того, что речь идёт о миллиардах, это очень даже немного. Даже скромно.
– Я тебя услышала. А теперь, если не хочешь поинтересоваться моим здоровьем, можешь уходить.
Произведя всего один тяжелый вздох, Хильда развернулась и ушла. Она и так была на грани: сломала свою гордость, чтобы просить меня не обделить её наследством. Но зато она никогда не была лицемеркой, за что я её и уважала. Она не стала учить Йена и Керри просить за неё, не стала интересоваться у меня моим здоровьем, состояние которого ей действительно неинтересно. Сама, не марая рук своих детей, сделала то, что хотела сделать, и не спросила о том, что ей безразлично. Если бы мои собственные дети были бы такими же честными, я бы прожила менее улыбчивую, но зато не затуманенную слепотой родительских чувств жизнь. Им, как и Хильде, неинтересна я, но Хильда лучше их только потому, что она никогда не притворялась передо мной = не врала мне. Я оставлю ей долю наследства. Она хотя бы и вправду заслужила.
Глава 13
Впервые за последние несколько месяцев своей жизни я ожидала прихода званных гостей, да ещё и непростых, отчего на протяжении всего дня очень сильно нервничала. Из-за переживания не заметила, как слишком плотно замотала бинт на обожженном предплечье – пришлось переделывать заново. Я как раз закончила с перевязкой и посмотрела на настенные часы, показывающие семь часов вечера, когда меня заставило подскочить на месте звучание дверного звонка. Я вновь перевела взгляд на часы, которые упорно твердили о том, что гости должны явиться только через два часа. Звонок повторился. Я запереживала: неужели дети прознали о моих планах на вечер? Но как? Тот мужчина пообещал сделать всё “тихо”, и я, почему-то, поверила в искренность его обещания. Тогда как? Не прослушивают же меня? А вдруг? Ведь может быть что угодно… Неужели информация просочилась в массы? Только не это. Не хочу стать главной темой дурацкого ток-шоу…
Я с дрожащим сердцем подошла к входной двери и, не снимая с нее предохранительной цепочки, приоткрыла её. Кто-то на лестничной площадке сделал шаг к образовавшейся щели… Передо мной возникла незнакомка. Такая же старая, как я, только морщин на лице заметно больше, ростом чуть ниже, фигурой чуть плотнее… Я не узнавала в этой старухе никого из своих молодых друзей, которые давным-давно разбросались по миру и состарились не у меня на глазах.
– Кто вы? – решила наконец поинтересоваться я.
– Добрый вечер. Меня зовут Имоджен Бигелоу.
– Мы знакомы? – задала следующий вопрос я, хотя уже и знала ответ на него: мы не знакомы. Голос совсем уж чужой.
– Нет, не знакомы. Вернее… – старушка тяжело вздохнула и потеребила неестественно тонкими для её фигуры пальцами переливающиеся перламутровые пуговицы, украшающие её чёрный пуловер. – Мы знакомы только заочно, – теперь её голос зазвучал совсем уж уверенно. – Я Вас знаю, а Вы меня – нет.
– Вы журналист? – мои брови еще сильнее придвинулись к переносице. Только общественной шумихи мне сейчас не хватало!
– Конечно нет! Разве я похожа на журналистку? Семидесятипятилетние старухи вроде меня больше походят на музейные экспонаты, не находите?
Ничего подобного я не находила. Я на пять лет старше и я не считаю себя музейным экспонатом – я считаю себя живым человеком, способным наслаждаться ценностью дарованной ему жизни. Нечего себя хоронить заранее…
– Простите, Мирабелла, Вы позволите мне войти?
До прихода моих гостей ещё есть время, а она пришла явно ко мне, потому как точно знает моё имя. Что же это такое? Я предвидела в лице незнакомки что-то непростое… Поэтому и открыла дверь, и отошла в сторону, позволяя ей переступить порог моей квартиры. Потому что я никогда не бежала от проблем и всегда была готова к новым открытиям. Даже сейчас, когда у меня совсем не осталось никакой поддержки и опоры, и уж тем более защиты: ни Геральта, ни Шона, ни кой-нибудь ещё небезразличной души рядом со мной уже давно нет.
Закрыв входную дверь, я со скоростью неунывающей старухи прошла в гостиную, и незваная гостья, заметно прихрамывая на правую ногу, проследовала за мной. Мы обе сели за стол – по разные его концы, друг напротив друга.
– Я готова выслушать Вас, – снова первой начала я, видя, что моя гостья будто чувствует себя неловко, потому как стремится часто поправлять свою седую прическу, собранную в простой пучок на затылке.
– Не буду ходить вокруг да около, в нашем возрасте это излишне, а потому скажу Вам, Мирабелла, всё как есть. У Вашего мужа, Геральта Армитиджа, был внебрачный ребёнок. От меня.
Я не поняла, что именно услышала. А когда наконец поняла, всё равно не поняла…
– У Вас были отношения с моим мужем до нашего брака? – я сделала первую попытку понять.
– Боюсь, что нет. Это произошло при вашем браке.
– Что ж, я, конечно же, вам не верю, – мои руки уверенно легли ладонями на стол, в голосе прозвучала непоколебимая твёрдость.
– Вот, возьмите эти бумаги, – незнакомка вытащила из своей помятой сумочки несколько сложенных напополам бумажек, и протянула их мне, – официальный ДНК-тест, со всеми печатями, доказывающий факт того, что Геральт Армитидж является биологическим отцом моего сына Хэнка Бигелоу.
Я взяла бумаги. И прочла их. И ещё раз прочла. А потом ещё и в третий раз… В голове загудело.
– Как? Кхм… – нахмурившись, я быстро заморгала. Будь я чуть моложе, я бы вскочила, воскликнула, ахнула, но… Я уж слишком стара для таких бурных излияний эмоций, к которым, в дополнение ко всему, никогда не была склонна. – Как это произошло? Когда?
– Он не изменял Вам регулярно. По крайней мере, со мной. Со мной у него случилось совершенно случайно и, судя по тому, что я видела позже, он сильно сокрушался из-за произошедшего, потому как любил Вас и вашего общего сына…
– У нас уже был Шон? – заключения ДНК-тестов как будто сами собой стекли с моих сухих рук на гладкую поверхность стола.
– Я родила Хэнка, когда вашему Шону было семь лет.
В памяти мгновенно отобразилась хронология: за четыре года до того, как мы взяли на себя опеку над Джерри, Тиффани и Закари. Вся жизнь, которая была до многодетного материнства, не обремененная финансовой неустойчивостью (за исключением периода потери обоих моих родителей), была для нас с Геральтом особенно счастливой. Мы были молоды, мы были влюблены, у нас был общий сын, мы копили деньги на финансовую безопасность для заведения второго ребенка… Мы копили деньги на второго… Нет, он не мог так поступить! Не Геральт! Он был без ума от меня, особенно в тот период, о котором мне говорит эта женщина! Он осыпал меня цветами и подарками, он приносил мне кофе в постель, он танцевал со мной под грампластинки, он каждый день говорил мне о силе своей любви… И его любовь как будто усилилась, когда Шону пошел седьмой год. Выходит, усилением могло послужить чувство вины? Нет! Не-не-нет… Речь ведь об обожающем меня Геральте, а не о чужом, неверном мужчине…
– Моя хромота врожденная, – вдруг прервала повисшую в пространстве тишину незнакомка. – На лицо я всегда была средней красоты, но откровенная хромота резко отталкивала от меня всех мужчин. В возрасте двадцати шести лет я уже понимала, что, скорее всего, замужество мне не светит, и, собственно, была права. Однако я и не грезила о замужестве, как грезила о возможности стать матерью. Непродолжительное время я была бухгалтером Вашего мужа, который был весьма красив, чтобы на него не заглядывались все его коллеги противоположного пола и даже клиентки. Однако он был неприступен и казался верным семьянином – я могла даже не мечтать о том, что Геральт Армитидж посмотрит в мою сторону. Однако я мечтала. Однажды нас двоих случайно заперли на складе с бумагой. У меня в сумочке, по счастливому для меня стечению обстоятельств, была бутылка виски. Мы осушили её вместе. Я сбросила с себя платье… Фактически, я соблазнила его зная, что это ни во что нормальное для нас не выльется – он сделает всё возможное, чтобы остаться с любимыми женой и сыном, а я буду уволена. Впрочем, Геральт был из благородной породы мужчин, так что вместо того, чтобы уволить меня, уже на следующий день он перевел меня работать в другой отдел – с глаз долой. Вот только я забеременела от него.
Я ушам своим не верила. Я никак не могла вспомнить Геральта вернувшимся домой пьяным. Как же так? Что я упустила? Когда? Шону было шесть? Так… Что тогда в нашей жизни было? Резкий всплеск страсти и нежности со стороны Геральта примерно летом… Вот оно! У Шона были колики, я с ним ночевала у родителей, вечером следующего дня вернулась домой и встретила всё того же Геральта, только как будто умноженного вдвое: вдвое крепче объятия, вдвое сильнее поцелуи, два половых акта за ночь, вдвое продолжительнее танцы, вдвое вкуснее завтраки в постель, вдвое больше цветов в месяц – и так на протяжении всей оставшейся жизни… Это была не любовь? Это было… Чувство вины? Раскаяние? Смесь любви-вины-раскаяния???
Она сказала, что забеременела сразу же. А я не могла забеременеть на протяжении двух лет. Она сказала, что соблазнила его… А он ничего не сказал.
– После получения на руки ДНК-теста, Ваш муж на протяжении восемнадцати лет жизни моего сына ежемесячно перечислял на мой счёт сумму, на пятнадцать процентов превышающую установленные законом алименты. Видимо, сочувствовал моей участи хромой матери-одиночки, которую я всю свою жизнь воспринимала за счастье: я всё-таки стала матерью очень красивого и полностью здорового мальчика, а его отец, к которому у меня не было требований, так как я сама инициировала нашу близость, предоставлял нам финансовую помощь, отчасти благодаря которой мы с Хэнком не впали в своё время в нужду.
Мы с Геральтом подсчитывали деньги, чтобы завести себе еще детей, и по нашим подсчетам, мы не могли себе этого позволить, потому что, оказывается, всё это время он за моей спиной платил алименты на своего ребёнка, рождённого во время нашего брака, но не от меня, а от другой женщины?! Я не смогла стать матерью ещё одного ребёнка, потому что от моего мужа второго ребёнка родила другая женщина?! Меня накрывало что-то нехорошее… Кажется, мне хотелось вскочить в порыве, который присущ молодым особам, и столкнуть эту старуху с моего стула… Она спала с моим мужем?! Она родила от него ребёнка?! Поэтому у меня с ним был только Шон?! Поэтому у меня сейчас нет никого по-настоящему родного?! Потому что она украла у меня мою возможность повторно стать матерью, которой я владела по праву своего брака с мужчиной, который по пьяни трахнул её несчастную-нуждающуюся?!
– Вы вправе злиться, – по-видимому, правильно считав выражение моего лица, заключила Имоджен Бигелоу. Мои желваки и скулы заходили ещё сильнее. – Но дослушайте прежде чем проклинать меня. – Дура она дура! Я не из тех, кто проклинает! И Геральт, зная об этом, всё равно не рассказал мне ничего! Как он мог смолчать?! Столько лет! – Но дослушайте меня до конца и поймёте, что я уже сполна заплатила за то, как поступила с вашей прекрасной семьёй. Не стоило мне соблазнять женатого мужчину и тем более заводить от женатого ребёнка – не навлекла бы на себя и на своего ребёнка такой горестный исход… Знайте, что Геральт любил Вас настолько, что ни разу не пообщался с сыном, рождённым от меня. Не знаю, сожалел ли он об этом после… Надеюсь, что нет, потому как я достаточно нанесла душевных мук этому мужчине. В возрасте тридцати двух лет Хэнка зарезали неподалёку от моего дома – обыкновенная кража кошелька с незапланированным летальным исходом.
Меня словно ледяной водой окатило. Она потеряла своего единственного ребенка. Рождённого от Геральта. Повторила мою историю убитой горем матери. Вернее… Я повторила её роль? Она сказала, что её Хэнку было тридцать два, получается… Он умер за год до Шона?
Горло сжалось, дыхание перехватило… Злости не осталось ни капли. Одно сочувствие, способное, кажется, покрыть любой грех этой женщины. Она потеряла ребенка. Единственного. Никто не заслуживает подобного.
– Преступника нашли? – мой голос захрипел. Я боялась услышать “нет”, потому что этот ответ породил бы отчётливую связь между преждевременной смертью обоих сыновей Геральта.
– Да. Его зарезал пробегающий мимо наркоман. Всё было записано на камеры наблюдения, установленные возле банкомата. Убийцу нашли к концу того же дня – скончался от передозировки наркотиками в карете скорой помощи.
Это ужасные слова, но этой убитой горем матери повезло. Страшнее не знать, кто забрал жизнь у твоего ребёнка, не знать, наказано ли зло по заслугам. Я с этим грузом живу уже пятнадцать лет и никто не может мне помочь.
В моей памяти внезапно начали проявляться вспышки воспоминаний. Как раз за год до потери Шона Геральт ранней весной вдруг совершенно неожиданно впал в сильную хандру, граничащую с депрессией. Мне он сказал, что у какого-то его друга детства из Атланты, которого я не могла знать, умер сын. Чуть больше чем через год, когда не стало Шона, он рыдал на моей груди со словами о том, что мы потеряли нашего сына за его грехи. Я не понимала его слов, потому что в моих глазах он был безгрешен, но он рыдал… Рыдал, а не сознался в том, о чем мне сейчас рассказывала сидящая напротив меня незнакомка. Боялся добить заблудившуюся в депрессии меня? Боялся потерять и меня тоже? Боялся всего и сразу? Геральт был трусом?! Нет… Нет, он не был таким! Потому что я его таким не помню!
– Вы пришли, чтобы излить свою душу? – мой голос звучал потухше. – Чтобы получить прощение?
– Разве за такую боль можно получить прощение?
– Не хотите попробовать?
– Простите же меня, Мирабелла. Мне очень… Мне безмерно жаль.
– Я прощаю вас.
Женщина на мгновение замерла. И вдруг спросила неожиданное:
– Вы святая?
– Я старая. Старость умеет прощать. Но вы пришли не за прощением.
Если меня что-то преждевременно и сведет в могилу, так это моя эмпатия.
– Нет, я пришла за другим, но неожиданно получила нечто более ценное… Я не знаю… – Старуха начала кусать губы, в её голосе послышался надлом. – Не знаю, как можно отблагодарить Вас за Ваше прощение…
– Просто скажите, зачем Вы пришли ко мне, и уходите.
Столько лет хранить тайну, чтобы в итоге, после того, как от этой тайны не осталось ничего, заставить себя встать, прийти и выдать правду. Для такого нужна смелость, и нужен серьёзный повод. А если есть повод, значит, от этой тайны что-то до сих пор да существует, какая-то крошка, какой-то след, какое-то продолжение…
– Я прослышала о… Я пришла попросить о… Наследстве.
Пощечина прилетела так жестко, что я в который раз удивилась, как до сих пор выжила со своей-то жалостливостью:
– Ха! Вы пришли ко мне за наследством?! Не знаю, откуда вы узнали про моё нынешнее финансовое положение… Но вы действительно думаете, будто я протяну вам хоть цент?!
– Я… Прошу не для себя… – собеседница снова полезла в свою помятую сумочку.
– Вашего сына, как и моего, уже давно нет в живых…
– У него… У Хэнка осталась дочь… – она протянула мне фотокарточку, но я не взяла её, и тогда она положила её на стол и подтолкнула её таким образом, чтобы та проскользила прямо к моим рукам. – Серафина родилась за год перед тем, как не стало Хэнка. Мать девочки бросила нас сразу после её рождения. Сначала мы с Хэнком были вместе, но уже спустя год мы с Серафиной остались одни.
Я взяла в руки фотокарточку. На ней была изображена красивая молодая девушка лет семнадцати, с длинными тёмными волосами и знакомыми чертами лица: губы точь-в-точь как у Геральта, что сразу же болезненно резануло мои глаза, но вот все остальные детали я уже как будто видела где-то… Девочка была на кого-то похожа, но на кого? Я никак не могла припомнить…
– Необычное имя: Серафина, – заметила я, продолжив морщить лоб в попытке понять, что же в этой девочке так знакомо мне.
