Сталь

скачать книгу бесплатно

Поспешно закрыв своё окно, вдруг испугавшись того, что всё это время молчавший котёнок даст о себе знать достаточно громко и отчётливо, чтобы слить ситуацию на самое дно, я вцепилась в руль руками. Вот же она, граница: один шлагбаум, прямо перед моим помятым и испачканным человеческой – или уже не человеческой? – кровью бампером. Потом ещё один шлагбаум: шведский. И всё, я почти достигла своей цели.

Военный нетерпеливо замахал руками, требуя от меня освободить полосу. Тяжело выдохнув, я без энтузиазма начала сдавать назад.

Неужели это и вправду тупик? И что же дальше… В объезд? Не получится, ведь если не пропустили на этой погранзаставе, значит и на другой у меня потребуют паспорт Клэр, и разрешение от её официальных опекунов, и от опекунов Тристана, и Спиро, и заметят помятый, перепачканный бампер… Ладно, куплю это грёбанное детское кресло, а там что-нибудь придумаю…

Прежде чем я успела выстроить план своих дальнейших действий, впереди, у шведского шлагбаума, что-то произошло. Хлопок, но не взрыв, а что-то другое. Я резко затормозила. Все взгляды военных и людей, ожидающих своей очереди, направились вперёд, в сторону шведской границы.

Прямиком с соседнего государства, в сторону норвежской границы, прямо по дороге бежала толпа людей. Именно так я сначала всё восприняла.

– Эй, вы! – военный оглушительно постучал ладонью по капоту нашего автомобиля. – Я сказал: освобождайте полосу!

– Это ведь не люди, – прищурившись и наблюдая за приближающейся к норвежской границе толпой, полушёпотом произнесла я.

У каждого человека в стремительно несущейся в нашу сторону толпе голова была запрокинута, у каждого руки болтались словно тяжёлые плети, каждый из них был словно током ударенный – их волосы стояли дыбом и неестественно торчали в разные стороны.

Военный начал дёргать ручку моей дверцы, надеясь открыть её, но я всю дорогу от Грюннстайна, вернее от обломков русского самолёта, была заблокирована. Позже я буду сомневаться в том, что он хотел нас прогнать, возможно, он хотел сесть в нашу машину… Но зачем тогда он дёргал ручку моей дверцы, а не задней? Хотел выгнать меня из-за руля?.. Я этого никогда не узнаю.

Боковым зрением увидев военных, выбегающих из пограничного здания с оружием наперевес, я поняла, что если я не прорвусь сейчас, тогда, возможно, не прорвусь уже никогда.

Глава 14.

Я не поступила в университет. Не потому, что не могла, а потому, что это не было тем, чего я действительно хотела от своей жизни. Моя мать очень сильно расстроилась из-за моего решения, как раз потому, что я могла позволить себе беспрепятственное поступление в любое высшее учебное заведение, настолько мои показатели в выпускном классе были высоки, но я этого не желала. Я даже видела, как в те дни она украдкой плакала из-за моей “необъяснимой глупости при столь высоком IQ-показателе”, как она тогда выражалась. И всё равно, как бы сильно она не расстраивалась, при мне она не позволяла себе слёз, за что в те времена она повысила мой коэффициент уважения к ней. Она могла бесконечно совершать попытки поговорить со мной о моём будущем, могла просить меня купить ей очередную порцию вновь быстро закончившегося успокоительного, могла укоризненно смотреть на меня, но никогда не замыкалась и не плакала из-за моего категоричного решения. Она всегда была открыта и всегда была стойкой, что бы кто из её детей не выкинул: переедь Рэймонд в Норвегию или откажись я от университетского будущего – она никогда не отстранялась от нас, даже когда мы совершенно не задумываясь принимали решения, влияющие на её собственную жизнь. Мы спешили жить собственными жизнями, по-своему, и совершенно не задумывались, каково нашим родителям не просто расставаться со своими неожиданно повзрослевшими детьми, но учиться жить по-новому, фактически без ценной, составляющей части созданной ими семьи.

Отец меня поддержал. Сначала он, конечно, был на стороне матери, где-то примерно неделю говорил мне о том, что я должна хорошенько пораскинуть своим способным мозгом, потом он занял нейтральную позицию, а уже в конце последнего семестра моего обучения в старшей школе он вдруг принял мою сторону. Мы с ним тогда находились в гараже, ковырялись в моторе его старого грузового фургона Scania-Vabis, от которого он в те времена никак не хотел избавляться, несмотря на его очевидную кончину.

– Ты действительно этого хочешь, Теона? – забирая из моих рук гаечный ключ на десять, заглянул мне в глаза он. – Ты уверена в том, что при своих способностях ты не хочешь поступать в университет?

– Я уверена в том, что хочу путешествовать. Я хочу просыпаться под звёздным небом, а не в университетском кампусе. Я ведь могу заниматься туризмом и без высшего образования, ты ведь сам это прекрасно знаешь. Так что да, папа, я действительно этого хочу.

Вскоре мой выбор приняла и мама, но только после того, как поняла, что я уже наверняка не отступлюсь от своего решения и что отец уверенно поддерживает мою позицию. Семь лет назад, в первый день июля, отец отдал мне в руки карточку с паролем от счёта, на котором лежала крупная сумма – все те деньги, которые родители долгие годы откладывали на свою мечту выучить меня в университете. А уже на следующий день отец договорился со своим кузеном, управляющим национальным парком Абиску, чтобы меня приняли в штат работников, естественно на испытательный срок. Мой новый дом ждал меня на другом конце страны, в более чем сутках езды от Хеслехольма. Даже не хочу думать о том, что в первые дни расставания со мной чувствовала мама. В любом случае, рядом с ней всегда был отец, так что они справились.

В Абиску я проработала ровно год. Отказавшись от бумажной волокиты и прочей чепухи вроде сидения на ресепшене, я, естественно в связке с опытными гидами, в качестве волонтёра водила экскурсионные группы по ландшафтному заповеднику, часто участвовала в долговременных походах, длящихся неделю-две, но мне хотелось большего. Быть под опекой влиятельного родственника, чувствовать, что находишься на особом счету и из-за переживаний родных лишаться самых вкусных кусков пирога: сплавов на байдарках в каньоне, поднятия в горы, похода по Кунгследен, знаменитой Королевской тропе, начинающейся в Абиску и проложенной через всю шведскую Лапландию. Меня до крайности не устраивали ограничения. Поэтому, взяв от Абиску максимум опыта, я отправилась дальше, решив окончательно и бесповоротно разорвать пуповину опеки, тянущуюся от моей семьи. Так всего лишь в девятнадцать лет я попала в экстремальный туризм. Устроилась на привлекательное место благодаря случайному знакомству с одним из туристов Абиску, оказавшимся главой частной компании экстремального туризма в Финляндии: мы вместе с ним ходили в недельный поход, где я дважды спасла его от укуса клеща и единожды от промокания под дождём (у гидов Абиску всегда предусмотрен один запасной дождевик) – так мы и подружились.

Я снова стала обыкновенным стажёром, но уже спустя полгода доросла до уважаемого ранга – я официально была посвящена в гиды. Компания, в которую я перешла, в тот год как раз расширялась, спустя два месяца после моего прихода у неё появился филиал в Швеции, так что новички тогда быстро переходили в ранг гидов и разбрасывались по двум странам. В итоге в Финляндии я пробыла всего восемь месяцев, за которые даже финскую культуру толком не успела выучить, так как постоянно находилась “на маршруте”. Ну и, конечно, когда с получением ранга гида передо мной встал выбор, в какой из двух стран продолжать работать, я выбрала Швецию. Не потому, что эта страна была мне привычнее, как раз по этой причине я бы и осталась в Финляндии, просто уже тогда ко мне начало приходить понимание того, что я начинаю всё чаще скучать по семье, из лона которой так стремительно выпорхнула. Мне хотелось чаще видеть семью, поэтому я и вернулась в Швецию.

Тех денег, которые вручили мне родители, мне хватило на целых три года безбедного существования, а с учётом того, что всё это время я сама получала неплохой гонорар за каждый свой поход и мало тратила по возвращению к цивилизации, финансовая сторона меня долгое время вообще не беспокоила. По сути, благодаря стартовому капиталу, предоставленному мне родителями, я стала такой, какой стала. Успешной.

Вскоре после возвращения в Швецию я начала встречаться с бывшим скалолазом, переквалифицировавшимся в гида горного туризма. Это был мой первый парень, однако кроме секса нас друг в друге практически ничего не интересовало, так что когда наше пребывание в лагере совпадало, мы проводили наше свободное время вместе, порой за выходные растрачивая по две упаковки презервативов. Так продлилось три месяца, а потом он уехал в США на три недели и не вернулся. Занимался скалолазанием в национальном парке Йосемити, сорвался и разбился. Я узнала об этом только спустя двадцать дней со дня трагедии: его родители нашли мой номер телефона в его мобильном, мой контакт был подписан банальным словом “Девушка”. Если бы они не сообщили мне, я бы со временем узнала от коллег – мы работали в одной компании, до которой по-любому дошли бы новости – но сколько бы времени прошло?

Родители разбившегося рассказали мне и про скалолазание в Йосемити, и про парней, которые с ним в тот день поднимались, и про то, что у него остались трое братьев и одна сестра, хотя обо всём этом я не спрашивала… До сих пор я не общалась ни с его родителями, ни с его братьями и сестрой, ни с его окружением вне того, которое составляло наших общих знакомых-коллег. Правда заключалась в том, что мы в принципе-то друг о друге знали только то, что не выходило за пределы постели – остальных аспектов жизни друг друга для нас просто не существовало. Никто из нас не говорил о своих семьях, никто из нас не интересовался любимыми блюдами или любимой музыкой партнёра, никто из нас не планировал общий отпуск. Лишь когда его не стало, я поняла это. Поняла, что на самом деле не любила этого парня, а просто использовала для удовлетворения своих физиологических потребностей. Он, я почти на сто процентов уверена в этом, тоже был со мной по той же причине, но для него это уже было неважным, потому что не меня не стало – не стало его. Поэтому и только поэтому это стало важным для меня – факт того, что я спала с человеком, к которому не испытывала любовных чувств и о котором, в итоге, не могу даже полноценно скорбеть, меня подкосил. Я почувствовала себя обманщицей. Пусть я обманывала его, это не страшно, ведь он тоже меня обманывал, но как я могла не заметить, что я обманываю себя?.. В общем, подобные мысли и завели меня в депрессию.

И до начала депрессивного периода в своей жизни я была всецело поглощена своим делом, но с его началом совсем ударилась в крайность – стала настоящим, слетевшим с катушек трудоголиком. Спустя месяц после получения новости об участи молодого скалолаза, я вернулась из очередного похода с уставшей, но довольной группой латвийских туристов, и записалась на новый туристический проект. Если коротко: именно так я впервые в жизни отправилась на другой континент. Даже не задумываясь о том, что именно на том континенте погиб тот сексуальный скалолаз…

Аляска меня поразила своей красотой. Дикая природа как она есть, животные и птицы, которые не встречаются в Европе, горы, горные реки и озёра, бесконечные леса… Аляска до сих пор в моём сердце.

Я приехала туда вместе с шестью гидами из компании, в которой работала, по программе обмена опытом, и не была единственной женщиной в группе – было ещё две женщины лет сорока, с которыми я отлично ладила – так что я чувствовала себя уверенно. До тех пор, пока нас не разделили. Так я оказалась в группе Гарднера Шнайдера – немца, семь лет прожившего на Аляске и потому возомнившего себя если не местным, тогда точно профи. Он был на девять лет старше меня, высокий и крепкий мужчина, покрывший весь торс, руки и шею выразительными чёрными татуировками, подчёркивающими его стервозный характер. В общем, на протяжении двух месяцев, которые мы провели в пешем походе, он буквально изводил меня, за что я ему тоже устроила “весёлый поход с психологическими препятствиями”. Он мог запросто с утра пораньше подкинуть в мою палатку ящерицу или съесть мой бутерброд, а я запросто могла столкнуть его в реку или воткнуть его зубную щётку в муравейник. Наша война началась с того, что он назвал меня слишком “смазливенькой” и “маленькой” для подобного рода туризма, длилась она долго и в тот год закончилась ничьей: вернувшись в лагерь, я просто улетела назад в Швецию не попрощавшись со своим обидчиком, но при этом не забыв смазать дверную ручку его номера мёдом, таким образом ответив ему за свои наушники, которые он накануне нагло присвоил себе.

После возвращения в Швецию на старом месте работы я продержалась ещё пару месяцев, но в итоге, из-за недостатка, как для трудоголика, рабочего процесса, сорвалась, приняв предложение от немецкой туристической компании. Так я попала в Германию и задержалась там почти на четыре года.

Спустя два года после первой поездки на Аляску я снова попала на эту дикую землю, в тот же лагерь, по той же программе, по которой прежде приезжала из Швеции. И снова встретилась с Гарднером Шнайдером, с которым мы сразу же решили продолжить нашу войну. Только на сей раз я знала немецкий язык, на котором он зачастую любил выражаться в моём присутствии, не подозревая об отсутствии языкового барьера с моей стороны. Так я оказалась на шаг впереди своего противника, а в середине пешего маршрута, спустя семь дней похода, узнала то, что знать, по его планам, не должна была. Он разговаривал с одним из немецких туристов, не знавшем меня и о моём знании языка, и проболтался ему, не обращая внимания на рядом сидящую меня, о том, что “очень сильно запал на меня”. Он не смущаясь говорил о том, как ему нравится мой острый ум и округлые бёдра, о том, что изводит меня только затем, чтобы я лишний раз думала о нём, о том, что пару раз я снилась ему в эротических снах… Не выдержав всё это слушать, я сделала вид, что отошла от костра, чтобы отлить в кустах, а сама, скрывшись в лесу, минут десять стояла у громадной сосны и пыталась понять, что я обо всём этом думаю и что испытываю. В итоге так и не поняла. Наступил следующий день, мы двинулись дальше, Гарднер продолжил цепляться ко мне, но я уже не могла реагировать на его выпады как прежде. Сначала я притворялась безразличной, потом просто уставшей, потом наши взгляды пару раз пересеклись и его нахальная улыбочка рассыпалась всякий раз, когда он смотрел мне в глаза. Он наверняка начал понимать, что я догадываюсь, потому что спустя всего сутки начал превращаться под одним лишь моим взглядом в самого настоящего идиота. Остроумный мужчина, способный в пух и прах разгромить любого, кто дерзнёт вступить с ним в словесную перепалку, вдруг стал блеять и отводить взгляд, стоило лишь мне смотреть ему в глаза дольше пяти секунд.

С момента случая со скалолазом прошло два года, в течение которых у меня не было интимных отношений. Я просто не была заинтересована в этом. Гарднер же очень сильно отличался от скалолаза (не знаю почему, но однажды я словила себя на мысли о том, что сравниваю их): скалолаз был всего на два года старше меня, Гарднер же был на целых девять лет старше, то есть на тот момент ему было полных тридцать два года, скалолаза интересовало только моё тело, Шнайдер же, в разговоре с приятелем, упомянул мой острый ум… Однако я всё ещё относилась к нему если не как к врагу, тогда как к противнику: рефлекторно, словно по мышечной памяти – ничего не могла с собой поделать.

В общем, всю последнюю неделю похода, после того заочного признания Гарднера в чувствах ко мне, я бессовестно одерживала победу в любой нашей стычке и получала абсолютное удовлетворение результатами нашей войны. Я не задумывалась, к чему в итоге могут привести подобные взаимоотношения, вплоть до последнего вечера перед прибытием в лагерь. В тот вечер произошёл переломный момент.

Изначально нас в этот поход вышло двенадцать человек, но за два дня до финиширования мы разделились. Один из участников похода, двадцатилетний парень, потянул связки голеностопа, что значительно повлияло на его скорость, а значит и на скорость передвижения всей группы. В итоге мы приняли решение разделиться: один опытный гид отправился с семью туристами вперёд, а двое остались в связке с пострадавшим и его другом, мужчиной лет тридцати. Двумя оставшимися гидами были я и Гарднер. Позже он признался мне, что специально подбил того гида, ушедшего вперёд, оставить меня с ним, а не пойти вместо него вперёд с остальными, но я и сама догадывалась в подтасовке результатов голосования. В конце концов, у меня острый ум – Шнайдер сам признал этот факт.

До лагеря нам оставалось всего три часа беспрерывной ходьбы, но из-за усталости пострадавшего мы решили переночевать на берегу озера. Всё шло хорошо: мы установили палатки, разожгли костёр и поужинали лапшой быстрого приготовления. А потом я отошла в лес, чтобы отлить. Уже возвращаясь к озеру я услышала сильный хруст веток в лесу позади себя. Оглянувшись, я сразу же увидела громадного гризли, несущегося в мою сторону через весь лес. Он был всего в пятистах метрах от меня, когда рядом со мной вырос Шнайдер. Схватив корягу, больше напоминающую увесистое бревно, он побежал прямиком на медведя, при этом страшно бранясь во всё горло, так, что эхо его крика, как мне тогда казалось, разлеталось на многие километры в округе. Я же так и осталась стоять на месте, словно вкопанная, боковым зрением видя, как двое туристов, которые нас сопровождали, вместо того, чтобы по примеру Гарднера поспешить мне на помощь, кинулись бежать прочь.

Гризли, пришедший в шок от наглости Шнайдера, сначала остановился, а потом, когда между ними оставалось не больше двухсот метров, бросился бежать прочь. Для убедительности Гарднер пробежал ещё немного, и ещё некоторое время издавал устрашающие гортанные звуки, чтобы показать зверю, чья здесь территория.

Мы переспали этой же ночью. Когда туристы разошлись по своим палаткам, он подождал пару часов и пришёл ко мне. Моя палатка была маленькой, в отличие от его, которую он всегда разбивал чуть подальше от общего лагеря, ссылаясь на нелюбовь к звукам храпа своих попутчиков. Поэтому он благородно – слово, значение которого он редко понимал – постучал камнями у входа в мою палатку, чтобы выманить меня наружу. Я не спала, раз за разом прокручивая в голове произошедшее, раз за разом видя, как массивная спина Шнайдера возникает прямо передо мной, ограждая меня от рассвирепевшего животного, как он сам превращается в грозного зверя и бежит на медведя… А если бы медведь не остановился? Он бы напал на него, но не на меня – и Шнайдера это устраивало. Как такое вообще возможно?

Выйдя из палатки, я спросила, что произошло, что он решил побеспокоить меня посреди ночи. Гарднер сказал, что у него в палатке разошёлся какой-то шов и что он хочет попросить меня о помощи: пока я буду держать полотно изнутри, он заштопает его снаружи. Смотря ему в глаза, я почти была уверена в том, что он совершенно беззастенчиво лжёт, и всё же пошла с ним, потому что сама была не против.

В этот раз его палатка стояла ещё дальше от наших, и внутри она оказалась и вправду просторной – как три моих. Оказавшись внутри, я сразу же для приличия спросила, где именно произошёл разрыв, ну а дальше понеслось… Он повернул меня к себе лицом, резко и с силой начал целовать, сжимать мои бёдра, раздевать… Спустя два часа, лежа на голой груди Шнайдера, на которой не осталось ни единого не татуированного участка кожи, мне казалось, что это был лучший секс в моей жизни, потому что он не слезал с меня все эти два часа, за которые я трижды закончила. О том, что этот мужчина может в постели и больше, и лучше я узнала уже следующей ночью, когда мы добрались до лагеря и заселились в гостиничные номера.

Я прекрасно понимала, что меня в нём привлекает. Он казался мне таким взрослым, таким смелым и дерзким, по-своему красивым, так как действительно красивой его внешность назвать было сложно, потому что она была откровенно бандитской, он был сильным и сексуальным со всеми этими татуировками на его рельефном прессе, что всякий раз от одной лишь мысли о сексе с ним у меня начинали дрожать ноги. И так продолжалось очень долго.

Спустя неделю после нашего возвращения в лагерь наступил день моего отъезда, и Гарднер неожиданно, в ночь перед отлётом, после очередного бурного секса в моём номере сообщил мне о том, что поедет в Европу вместе со мной и что он уже договорился для себя о месте гида в туристической компании, в которой работаю я. Я не успела толком переварить эту информацию, так как вслед за этой новостью последовал второй раунд в постели, а утром и следующие пару месяцев я была так утомлена беспрерывными постельными марафонами, что и вовсе не задумывалась о том, как быстро и решительно Шнайдер всё устроил, как он буквально перевернул свой образ жизни, чтобы отправиться вслед за мной на другой континент. Фактически, спустя девять лет пребывания на чужой земле, он вернулся на свою родину не просто вслед за мной, а ради того, чтобы быть со мной. Я сразу, с первого нашего секса поняла, что он без ума от меня, но чем дольше продолжались наши отношения, тем больше я понимала глубину схождения с рельсов здравомыслия Шнайдера по мне. Он пожирал меня взглядом, пожирал меня ночами, пожирал меня ментально…

Сначала я думала, что он хочет всецело владеть моим телом, но очень скоро его страсть перекинулась на каждую сферу моей жизнедеятельности. Первое время мне было даже приятно и интересно наблюдать за тем, как такой брутальный мужчина буквально сохнет и сходит с ума из-за меня, но вскоре меня начало это сначала немного, а потом и сильно напрягать. Потому что я постепенно начала понимать, что таких сильных чувств и тем более такой сильной страсти, которые Гарднер испытывал по отношению ко мне, я не испытываю по отношению к нему. Да, мне действительно очень сильно нравился наш необузданный секс, нравилось то, как он защищал свою территорию, как жёстко обрывал попытки других парней флиртовать со мной, как дерзко он вёл себя со мной на глазах у людей, давая всем и каждому, даже мне, понять, чья я девушка… Но в какой-то момент я начала чувствовать недостаток кислорода в наших отношениях, причём отчётливо поняла, что источником моего удушения является Гарднер. И поняла я это, как ни странно, не после того, как по приезду в Германию он стал моим гидом-компаньоном, из-за чего мы не расставались ни на сутки, все походы проводя вместе, а по возвращению из гор неразлучно проводили дни и ночи в одном номере на двоих. Я поняла это когда спустя всего восемь месяцев наших отношений он стал настойчиво уговаривать меня познакомиться с его родителями и друзьями детства, жившими здесь же в Германии, в Нижней Саксонии. Знакомство семьями – это новый уровень отношений, тот, к которому я на тот момент определённо точно не была готова. Иными словами: я была готова к сексу с этим человеком, но не к тому, чтобы увидеть его детские фотографии и узнать наивные истории его родителей о том, как в пять лет этот негодный мальчишка украл велосипед у своего кузена, после чего последовали бы ещё более неловкие вопросы о том, не планируем ли мы, к примеру, сыграть свадьбу. Кажется именно с этого момента я и поняла, что не тяготею к этому мужчине так, как он тяготеет по мне и от меня.

В итоге мы провстречались полтора года, последние несколько месяцев наших отношений находясь в постоянном напряжении: он, казалось, желал меня сожрать, вот только я никак не поддавалась его крепким зубам даже при тщательном пережёвывании. Подозреваю, что мы рисковали до сих пор продолжать эти жёсткие отношения, всё больше погрязая в животной страсти, может быть со временем я даже бы не поняла, как попала бы в сексуальное рабство этого слепо обожающего меня всю целиком человека, но полгода назад наша напряжённая связь оборвалась. Вернее будет сказать – я её оборвала. Но, естественно, не без его помощи – не без импульса, позволившего мне с чистой совестью прекратить эту безумную игру гормонов и феромонов.

Наш разрыв произошёл десять месяцев назад, в первых числах октября. Мы отправились в горы по привычному маршруту, на привычные семь дней и всё проходило как всегда гладко, до тех пор, пока один из пяти туристов, после второй выпитой им банки пива не начал флиртовать со мной при Гарднере. Произошла совершенно мелкая ссора, но мне не понравилось, как Гарднер повёл себя. Мне казалось, что того, что я не отвечаю на флирт, более чем достаточно, чтобы спустить парню хмельные высказывания о красоте моей фигуры и глубине моих глаз, но Гарднер не успокоился, пока парень не принёс свои извинения ему, как моему бойфренду. Думаю, если бы парень быстро не поддался давлению Гарднера, эта мелкая стычка даже могла бы перерасти в серьёзную драку, но парень был не из конфликтных, да и свидетелей этой, казалось бы, незначительной ссоры не было – остальные участники похода ушли к реке.

Гарднер уже давно уговорил меня не таскать на своих плечах лишнюю палатку и вместо этого разделять палатку с ним, так что той ночью, желая продемонстрировать ему факт того, что я задета его вызывающим поведением, я просто перетащила свой спальник к костру и провела ночь под открытым небом. Утром, когда я полоскала свою чашку в реке, он попытался со мной поговорить, но я вдруг отчётливо осознала, как же сильно мне надоела его манера примирительных переговоров. Вместо того, чтобы искренне извиниться за своё порой откровенно отвратительное поведение, он говорил что-то вроде: “Эй, крошка, не сердись, ты ведь знаешь какой у меня вспыльчивый темперамент”, – после чего насильно притягивал меня к себе и целовал в губы с проникновением в рот до тех пор, пока я не переставала сопротивляться. Зачастую, то есть в большинстве случаев, подобные перемирия практически сразу заканчивались сексом за каким-нибудь деревом или в постели его номера, но в этот раз я не хотела, чтобы всё так случилось. Я хотела от него искренних извинений, хотела, чтобы он перестал так остро ревновать меня ко всем, кто считает меня красивой, а таких людей была масса, так как внешней красотой я и вправду не была обделена с тех пор, как пережила свой тяжёлый подростковый возраст, и хотела чтобы он начал наконец верить в мою верность ему. Поэтому, когда он в очередной раз попытался меня притянуть к себе, я просто выплеснула ему в грудь холодную ключевую воду из чашки и, пока он пытался понять этот жест, ушла прочь, собирать свои вещи.

Нам оставалось до лагеря всего полдня пути, во время перехода Гарднер пытался со мной проделать свою стандартную схему перемирия ещё пару раз, но всякий раз я обрывала ему удовольствие лёгкой победы. Я видела, что с каждой пройденной милей он злился всё больше и больше, и знала, что, скорее всего, по возвращению в лагерь всё закончится жёстким сексом, но не хотела верить в это. Кажется уже тогда я хотела поставить ему ультиматум: либо мы меняем ракурс своих отношений, что подразумевает способность к диалогу и к осознанным извинениям в серьёзных конфликтных ситуациях, либо нам необходимо будет взять паузу. Мне совсем не хотелось думать о том, как бурно Гарднер с его “вспыльчивым темпераментом” и всепоглощающей страстью ко мне может отреагировать на моё предложение устроить перерыв в наших отношениях. И всё же, спускаясь в тот день с горы, я понимала, что по возвращению в лагерь сделаю это – разбужу спящий вулкан, пусть он и угрожает сжечь всё в пределах своей досягаемости. Ведь рано или поздно извержение закончится и выжженная почва вновь станет плодородной… Примерно такие мысли крутились у меня в голове в то утро.

В начале второй половины дня мы начали стандартную процедуру спуска в ущелье на альпинистских верёвках, в привычном месте и с привычным снаряжением. После попадания в ущелье до лагеря нам оставалось всего полчаса размеренной ходьбы. Я проверяла крепление у двух туристов, в то время как Гарднер взял на себя трёх других. Проверив у своих, я уточнила у Гарднера, проверил ли он, достаточно ли надёжно закрепили своё снаряжение те туристы, которых он взял на себя. Он сказал, что проверил. Он определённо точно сказал, что проверил! Я до сих пор помню, что он сказал мне это… Поэтому я не проверила то, как те трое туристов закрепились – я доверяла Гарднеру куда больше, чем он мне. Поэтому я его не ревновала, поэтому не перепроверяла крепления вверенных ему туристов, которых, как он мне сказал, он отконтролировал.

Среди тех трёх туристов, крепления которых должен был проверять Гарднер, был парень, накануне пытавшийся со мной флиртовать. Высота была небольшой, меньше, двадцати метров, но она оказалась достаточной, чтобы разбиться насмерть. Парень был предпоследним спускающимся – обычно первой спускалась я, затем все туристы и только после спускался Гарднер, как сопровождающий гид. Я не видела, как он падал, а когда оторвала взгляд от своих шнурков, которые тщательно завязывала, он уже лежал распластавшись на камнях. Он мог бы упасть удачно, но упал головой на булыжник. Судмедэкспертиза установила, что смерть наступила мгновенно. Но тогда, увидев его с разбитой головой, я ещё не знала, что он мёртв. Я пыталась нащупать пульс, открывала его веки, подносила своё карманное зеркало к его носу… Потом я выкинула то зеркальце, очередной мелкий презент Гарднера.

Четверо оставшихся туристов сразу же бросились к лагерю. Позже мы получили выговор за то, что отпустили туристов без хотя бы одного гида, вместо этого вдвоём оставшись у тела. Но на момент вынесения официального выговора мне уже было по барабану – так совпало, что в тот день, спустя трое суток после произошедшего, я пришла к директору с заявлением об увольнении, а он, не зная об этом, объявил мне выговор. Увидев моё заявление, он порвал его на мелкие клочки, сказав, что никуда меня не отпустит, но, естественно, ему пришлось мне уступить уже спустя десять минут нашего откровенного разговора – я была непреклонна, а этот старик всегда очень хорошо ко мне относился, чтобы не понять моего состояния и решения.

Пока мы дожидались помощи у тела туриста, между мной и Гарднером произошёл эмоциональный и максимально лаконичный диалог. Как только туристы исчезли из поля нашего зрения, я выпалила, пытаясь словить бегающий взгляд Гарднера:

– Ты проверял его крепёж?!

– Нет.

От столь короткого и максимально понятного ответа моё сердце в буквальном смысле остановилось, и только на следующем выдохе продолжило свой бой:

– Ты ведь сказал мне, что проверял!

– Да проверял я, проверял!

– Но ты ведь только что сказал…

– Я проверил, понятно, Теона?! Но когда я отошёл от него, он ещё что-то делал с верёвкой! Я за его действиями не следил!

Я была в самом настоящем шоке. До того злосчастного момента в моей практике ничего подобного не случалось… Я никогда не теряла туристов. Да что там: до сих пор я никогда не видела трупов так близко!

…Нас допрашивали в местном полицейском участке провинциальные полицейские из разряда тех, которые кроме собственноручно подстреленной утки в глаза больше не видывали трупов, преждевременно отправивших душу на тот свет по неестественным причинам. Обоих полицейских я отлично знала, они пару раз ходили в горы с сыновьями в моей с Гарднером группе, так что отношения у нас были, если можно так выразиться, доверительные. Из оперы: городок маленький, все друг друга знают, все друг другу улыбаются и машут, хотя за спиной скалятся и ненавидят. В общем, полицейские были лояльными – помнили, как я помогла одному из них похвастаться перед его младшим сыном словленой черепахой, а Гарднер научил одного из них разжигать огонь без помощи газовой зажигалки… В итоге допрос продлился хотя и долго – целый час – закончился он тем, что нас отпустили с пожеланиями спокойной ночи. Вот только никакой спокойной ночи быть у нас, а может быть только у меня, не могло.

Мы вышли на парковку полицейского участка в восемь часов вечера, но из-за темноты, рассекаемой всего парой тусклых фонарей, и гнетущей нелюдимости казалось, будто в окру?ге сейчас глубокая ночь.

– Если хотел солгать про крепление, не нужно было входить в кураж и врать о том, кто именно должен был его проверить, – первое, что сорвалось с моих губ, когда мы оказались в центре пустой парковки.

– Детка, ты о чём?! Я ничего не ответил на этот вопрос! – Гарднер сделал шаг по направлению ко мне, но я сделала два шага назад и выставила руки вперёд, явно давая понять, что не желаю, чтобы он сейчас приближался ко мне.

– Это ещё хуже! – Это был тот самый редкий случай, когда эмоции встали у руля моего сознания. – У тебя спросили, кто именно должен был проверять крепёж этого парня, и ты должен был ответить, что проверять его должен был ты! Потому что это и есть правда! Но вместо этого ты промолчал! Своим молчанием ты указал на меня, потому что вторым вариантом являюсь именно я и потому что потом ты повёл себя словно супергерой: спустя предательскую минуту молчания ты посмотрел прямо на меня и сказал, что крепёж должен был проверять ты! Какой отличный психологический ход! Полицейские сразу распознали в твоей театральной паузе идеально разыгранную тобой жертвенность! Влюблённый парень наговаривает на себя, чтобы спасти свою девушку! Бинго! Виновник, вернее, виновница разоблачена!

– Изначально я вообще не хотел говорить, что я должен был проверять его крепёж…

– То есть ты хотел отмолчаться, типа это я должна была проверить?! – я едва на закричала во весь голос.

– Нет, Теона, детка, ты неправильно трактуешь мои слова…

– Куда ещё “правильнее”?! Давай, объясняй, пока ещё даю тебе время для твоих бредовых попыток!

Я никогда так прежде не разговаривала с ним. И потому не знала, какой реакции от него ожидать. Но, очевидно, он сам не знал как себя вести с такой мной.

– Я имел ввиду, что сначала я хотел вообще молчать, чтобы привлечь к этому делу, не знаю, какого-нибудь адвоката…

– О-о-о! Да ты бы этим только усугубил ситуацию!

– Я знаю, поэтому и… Парни полицейские оказались сговорчивыми, так что я на ходу изменил свою изначальную тактику… – он говорил, но я настойчиво перебивала его, не давая ему ни шанса сказать ещё больше страшных глупостей.

– Адвокаты нужны только тем, кто виновен, понятно?! Хотя, если так разобраться, всё очень даже просто! Я об адвокате даже не задумывалась, в то время как ты сразу подумал о нём! Почему, Гарднер?! Скажи мне, Гарднер, почему?!

– Ты к чему клонишь, – в его голосе послышалась первая нота металла.

– К тому, что ты солгал полицейским, сказав им, что крепёж ты проверил сам! Ты его вообще не проверял!

– Я проверял его, Теона!

– Ложь!

– Не ложь! Парень сам открепился!

– Ложь!

– Не ложь!

– Это ложь! И ты это прекрасно знаешь! Ты сам сказал мне, что не проверил! И это двойная ложь потому, что перед тем, как спускаться в ущелье, ты сказал мне, что крепление проверил, а когда парень уже лежал на камнях, первым, что ты ответил на мой вопрос о проверке крепления, было слово “нет”!

– Теона, детка… – он широко развёл руки, словно желая подойти ко мне ближе и обнять меня, но я сделала ещё один шаг назад к своему Volvo, на котором мы вместе сюда приехали.

– Окей, Гарнер, лови следующую мысль: допустим, что это случайность. Допустим, ты действительно проверил крепление парня, после чего тот сглупил и сам его ослабил. Знаешь, такой вариант развития событий никак не усугубил бы моего отношения к тебе. Возможно, я бы даже больше к тебе привязалась, пытаясь утешить тебя в этом ужасе, ведь это было бы просто жуткой случайностью…

– Детка, но всё так и есть!

– Но то, что ты соврал, – совершенно не слушая собеседника, продолжала я, – даже не мне, а обо мне, промолчав на вопрос полицейского о том, кто именно был ответственен за этого парня во время спуска… Это разрушило бы всё в любом случае!

– Теона, успокойся, ты не понимаешь, что говоришь…

– Мне не нужен рядом человек, который убегая от опасности оставит меня позади себя с надеждой на то, что я бегаю медленнее него!!! – во весь голос выпалила я так, что мой крик пролетел эхом по парковке. – Я не должна была проверять тот крепёж! Его должен был проверять ты – вот та минимальная правда, которую ты без запинок должен был сказать тем полицейским не о себе, но обо мне! О себе ты мог плести всё что угодно, но обо мне – только правду! Обо мне правдой даже молчать! Но ты врал о себе и обо мне, словами и молчанием – всеми доступными разумному человеку способами! Не приближайся больше ко мне! Я больше не желаю тебя знать! Я никогда не буду вместе с лжецом!

Успев сесть в машину до того, как Гарднер успел до меня добраться, я заблокировалась и, пока он пытался взломать мою дверь, с третьей попытки завела свою развалину, и уехала оттуда, наблюдая в зеркале заднего вида за тем, как мой уже бывший бойфренд яростно бежит вслед за машиной. Увидев это, я поняла одну простую истину: если он настойчиво бежит за машиной, зная, что не догонит её, значит он просто так не оставит в покое человека, который находится в этой машине.

В тот же вечер, спустя всего десять минут после разрыва со Шнайдером, поспешно забрав все свои вещи из гостиничного номера, в котором мы с ним жили за счёт компании, я уехала в соседний, более крупный город, находящийся в пяти милях на север, и сняла номер в дешевом придорожном хостеле. Я прожила там две недели ровно, потом, однажды случайно увидев Гарднера неподалёку от моего хостела, поспешно сняла квартиру за баснословные деньги, в которой прожила ещё две недели.

В связи с случившимся компания без проблем предоставила мне бессрочный отпуск, из которого я в итоге так и не вышла. Само же дело погибшего в горах туриста, вместо того, чтобы стать резонансным, неожиданно быстро замялось и было официально объявлено закрытым всего по прошествии каких-то четырёх недель с момента начала следствия. Судэксперты почему-то пришли к выводу, что крепёж был проверен одним из гидов, то есть Гарднером Шнайдером, после чего турист сам повредил надёжность крепления, что и привело к свершившемуся несчастному случаю. Возможно, дело завершилось именно так, как завершилось, потому что в крови погибшего парня нашли следы алкоголя – минимальное промилле, но оно было обнаружено. Возможно потому, что провинциальные полицейские ни на что не годны в подобных делах. Возможно ещё и потому, что турист оказался сиротой: никаких безутешных родственников или убитых горем друзей так и не отыскалось. Просто несчастный случай в горах – точка и никаких запятых. Я же, весь месяц ожидая повестки в суд, который так и не состоялся, размышляла над тем, что именно скажу, когда меня спросят. Я всё ещё что-то чувствовала к Гарднеру, чувствовала, что это что-то с каждым днём угасает во мне всё отчётливее и отчётливее, что это подобие чувства скоро превратится в остывший уголёк, превратится в ничто… Но тогда этот уголёк ещё только был на последнем издыхании, он не потух до конца, и я думала, терзала себя едва ли не каждую минуту своей жизни мыслями о том, что же именно я скажу, когда меня спросят. А я была уверена в том, что меня спросят…

В конце концов я решила, что скажу правду, что бы я ни испытывала по отношению к Гарднеру, потому что я быстро поняла, что не смогу жить с ложью. Не знаю, рассказала бы я о ссоре Гарднера с погибшим, случившейся накануне у костра, ведь это уже выглядело как мотив, а я почему-то не хотела верить в то, что Гарднер способен умышленно навредить кому бы то ни было… Нет, я исключала вероятность того, что Гарднер мог быть убийцей. Каким бы жёстким, а порой даже пугающим он ни был, на убийство он не был способен. По крайней мере на умышленное. Я это знала, потому что я спала с ним. А я не могла спать с убийцей…

В момент, когда меня оповестили о том, что никакого расследования, а значит и суда не будет, я всё ещё не решила для себя, рассказала бы я о стычке Гарднера с погибшим у костра. Но я твёрдо решила, что рассказала бы, что не видела, чтобы Гарднер не помогал погибшему с креплением, как и не видела того, чтобы он помогал ему. Я бы ответила, если бы у меня спросили, что считаю ложными слова Гарднера о том, что он проверял крепление, потому что первое, что он ответил мне, когда я спросила его о том, проверял ли он крепление погибшего, было слово “нет”.

Однако у меня никто не спросил. Вот так вот просто никто не взял и не спросил. Произошедшее в горах с лёгкого щелчка объявили несчастным случаем, всех участников трагедии распустили: больше никаких ограничений по выезду за пределы страны. Я в тот же день официально расторгла контракт с компанией, в которой работала, собрала свои вещи и подалась в Швецию, к родителям, которые до сих пор ничего не подозревали о произошедшем. Они думали, что я просто рассталась с парнем, которого они никогда не видели в глаза, потому и депрессую. Я им так ничего и не рассказала, чтобы не беспокоить. Сама же впала во вторую в своей жизни и более серьёзную депрессию. Мысль о том, что я, возможно, покрываю серьёзное преступление, непреднамеренное убийство, сводила меня с ума. Я то хотела обратиться в полицию, чтобы самой, без наводящих вопросов рассказать обо всём, что видела со своей колокольни, то забивалась под пледы и подушки, ругая себя словами о том, что, скорее всего, я просто всё перепутала, возможно Гарднер и вправду проверил крепление, а парень его сам позже ослабил, и если я сейчас расскажу полиции свою версию, и если она окажется ложной, я рискую испортить жизнь ни в чём не повинного человека…

“Ты никогда не узнаешь, как и что в этой истории было на самом деле. Так что успокойся. Потому что твои терзания – самые бессмысленные существа на этой планете, которых порождаешь именно ты. Убей их. Не нужно терзать себя тем, что тебе не дано знать”, – слова, принадлежащие моему старшему брату. Именно эти слова вывели меня из ступора, кризиса, депрессии… Услышав эти слова, я приняла их в свой мир и выдохнула с таким облегчением, что у меня едва не потемнело в глазах. Я перестала об этом думать. Вернее, посмотрела на всё под другим углом. Я приняла тот факт, что в действительности я ничего не знаю. И, как оказалось, знать не хочу. Потому что единственным человеком, который знал правду этой истории, был мой бывший парень. Потому что во время наших последующих “пересечений” я ни разу не спросила его об этой правде. Вот как я поняла, что знать её я не хочу. Просто, видя Гарднера Шнайдера на своём горизонте, я срывалась на бег в противоположную от него сторону, а не бежала к нему навстречу вопрошая о правде.

Я не желала знать правду, я желала сбежать от любой правды этой истории. К сожалению, сбегать приходилось часто.

Гарднер, как я и предполагала, наотрез отказывался оставлять меня в покое. Он с завидной регулярностью находил меня при помощи наших общих знакомых, которых я не успевала предупреждать о своём расставании с ним. Дважды мне приходилось менять номер своего телефона, постоянно страховаться на новых туристических маршрутах просьбами знакомых не распространяться о моём месте нахождения, но раз в пару месяцев информация всё равно каким-то образом просачивалась в руки Шнайдера, из-за чего мы сталкивались буквально лоб в лоб. Однако я всегда успевала сбежать от него прежде, чем он успевал бы выловить меня в безлюдном месте. В последний раз он нашел меня в Польше, за час до моего выхода на пеший маршрут. В тот день я сорвала для себя все планы на месяц вперёд и уже спустя сутки была в Дании.

Шёл только второй месяц, как я не видела на своём горизонте силуэта Гарднера Шнайдера, из-за чего я начала чувствовать себя победившей в этой войне, которую я по-глупости когда-то перепутала с отношениями. Я лишь недавно, последние девять месяцев своей жизни, лишившись официальной работы и токсичных отношений с парнем, с головой уйдя в наполовину нищенское, но на сто процентов настоящее путешествие по этому свету, наконец начала чувствовать себя по-настоящему свободной. И вдруг… Стоя перед шлагбаумом, отделяющим меня от границы государства, со стороны которого в мою сторону стремительно надвигается толпа заражённых неизвестным вирусом людей и в котором всё ещё живут мои родители, место ощущения полной свободы в моей груди заняло новое, прежде не испытываемое мной чувство. Чувство абсолютной, безжалостно страшной незащищённости.

Глава 15.

Надвигающаяся со стороны шведской границы толпа была ещё достаточно далеко. Достаточно для того, чтобы принять скорее осознанное, нежели импульсивное решение.

– Теона, что ты делаешь? – Тристан заранее схватился за потолочную ручку, явно предугадывая ход моих дальнейших действий. Военный уже едва не отрывал мою дверную ручку, агрессивной нецензурной бранью требуя от меня немедленно открыть ему дверь. – Теона… – Тристан уже всем телом вжимался в своё сиденье. – Теона!

– Спиро, Клэр, закрывайте глаза!!! – выпалила я и, нажав на кнопку закрытия боковых зеркал, резко вжала педаль газа в пол до упора.

Да, всё-таки это было осознанное решение. Я отчётливо понимала, что прямо передо мной обезумевшая толпа зараженных людей, но больше всего меня пугала та автомобильная пробка, которая была за моей спиной. Сунуться назад я, конечно, могла, но подобное действие можно смело приравнять к суициду – мы бы неминуемо застряли где-то между запаниковавшими автомобилистами. Оставалось только бросаться вперёд – этот вариант, по крайней мере, не был столь категоричен в вероятности гибели. По крайней мере, мне так казалось.

Военный, ломящийся в салон нашей машины, едва устоял на ногах из-за моего резкого старта, и в следующую секунду шлагбаум, перекрывавший нам путь, с треском сломался о наш капот. Кажется, осознание того, что назад теперь я точно не поверну, пришло ко мне именно в этот момент – момент громкого треска шлагбаума. Где бы я после этого ни оказалась, похоже, теперь я буду двигаться только вперёд. Даже если это будет угрожать мне смертью.

Я почти сразу свернула на ближайшую к нам, левую обочину. Потому что отчётливо понимала, что в эти страшные секунды, которые по своей длительности будут походить на вечность, я поставлю всех нас под перекрёстный огонь.

Один-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь-девять-десять-одиннадцать…

Первые выстрелы военных прозвучали спустя одиннадцать секунд после того, как я сломала шлагбаум. В своей жизни я ещё ни на что так не надеялась, как, тараня этот треклятый шлагбаум, надеялась на то, что стрелять военные будут не по нам. Потому что прицельный огонь по нам, как по движущейся мишени, значил бы для нас стопроцентное погибание в течение следующих двух-пяти минут.