скачать книгу бесплатно
– Возможно, что ты снова стал кричать на нее, она наговорила тебе лишнего, после чего в сердцах выбежала со двора и отправилась, что называется, куда глаза глядят… Жаль, что было темно, да мы и не знали точно место, где ее нашли… Но утром, я думаю, мне удастся встретиться с твоей Яниной, и она мне все покажет… Так вот. Она, Ирина, могла пойти просто по дороге, выйти из деревни… А ты в это время сел в машину и поехал следом. Ты уж извини, что я все это говорю, но просто не могу представить себе, чтобы после того, как ты вошел в дом и включил телевизор, Ирина отправилась куда-то одна…
– Значит, ты считаешь, что было продолжение скандала? Что это я виновен в том, что с ней случилось?
– Я ни в чем не уверена, но чтобы спасти тебя, прошу тебя в разговоре со следователем молчать…
– Да я все понял. Лиза, ты напугала меня еще больше!
– Знаешь, поступим сейчас следующим образом. Я вернусь сейчас в гараж и попытаюсь осмотреть твою машину. Герман сказал, что волосы Ирины скорее всего намотались на колесо… Может, там и пятна крови. Вот тогда будем думать, как нам поступить… Возможно, тебе придется прямо сейчас найти мастерскую подальше от этих мест, и сменить колеса.
– Да у меня есть запаски!
– Ты меня понял, Дима… Глаша, а ты сообрази чего-нибудь на ужин. Нам всем силы понадобятся.
– Можно вопрос? – подала голос Глафира.
– Конечно! Спрашивайте.
– Дмитрий, а кто такая Людмила?
5. 16 июля 2008 год
– В соседней палате одна женщина в обморок упала. Это от духоты. Предлагаю открыть форточку…
Самая молодая пациентка, Оля, окинув палату с лежащими на кроватях женщинами, восприняв их молчание, как согласие, придвинула тяжелый стул к окну, поднялась на подоконник и открыла форточку.
Стоял июль, за огромными, почти во всю стену непромытыми, в подсохших дождевых потеках окнами плавился от жары город. Даже кроны деревьев вокруг больницы казались какими-то болезненными, подсохшими, вялыми. Рыжий горизонт портили заводские трубы.
– Свежий воздух, это, конечно, хорошо, да только в коридоре окна-то все распахнуты, значит, будет сквозняк, а мы все после операций… – голосом, похожим на стон, отозвалась одна из женщин. Не смотря на жару, она в теплом халате лежала под шерстяным одеялом.
– Накроетесь одеялами, да и все, – пожала плечами Оля.
Высокая, хрупкая, с узлом светлых волос на затылке, бледная, с курносым носом и тонкими губами, она была некрасивая, но какая-то милая, отзывчивая, добрая, и все ее в палате жалели. Она – единственная, кто ее не навещал, не приносил еду и все то необходимое, что требуется для женщины после гинекологической операции. Все знали, что у нее нет мужа, родственников, а на более подробные расспросы никто не решался, все понимали, что ей и так больно. У нее у единственной дольше всех не заживал шов, и только ей, прямо в присутствии соседей по палате, молодой доктор с непроницаемым лицом выдавливал металлическим инструментом гной из-под кожи на шве, и только она, стиснув зубы, рыдала от боли…
– Девчонки, да она права, конечно, нам всем нужен свежий воздух… Пусть хотя бы форточка будет открыта. Это вчера шел дождь, и можно было простудиться, а сейчас-то – градусов тридцать, не меньше… – сказала женщина средних лет, устроившаяся на угловой кровати с вязаньем. – Главное – чтобы дверь была закрыта.
– А я вот не понимаю, – подала снова голос женщина в теплом халате. – Мне вот скоро семьдесят будет, у меня опухоль. Ладно, я нарожала троих детей, у меня внуки и правнуки имеются. А вы-то, девчонки, вам еще и тридцати нет, а у вас уже все хозяйство удалили. Режут вас здесь, как поросят. Давно ведь уже новый способ изобрели, как эту миому убивать без операции. Перекрыть какой-то пластиковой штуковиной сосуд, который питает ее кровью, да и все… Она сморщивается, погибает… Я сама видела по телевизору, очень даже доходчиво объяснили, показали…
– Так это в Москве или каком другом большом городе. У нас же все по старинке…
Внезапно дверь открылась, и на пороге появилась незнакомая женщина в белом халате. Строгое лицо, черные, с проседью, стянутые на затылке волосы. Окинув всех взглядом, она сначала хотела было уже повернуть обратно, как вдруг заметила возле окна Олю, и строгое лицо ее смягчилось улыбкой.
– Оля? Это ты? Еле узнала…
– Валя? – Глаза Ольги моментально наполнились слезами, и она буквально бросилась к посетительнице. Зарылась лицом в белую ткань халата, разрыдалась. – Я уж и не ждала тебя…
Она не говорила, а мычала сквозь тихие, сдавленные рыдания.
Все в палате испытали приятное чувство облегчения – как же, есть Бог на свете, вот и Олю, бедняжку, пришли проведать.
– Здравствуйте, женщины, – неожиданно обратилась посетительница ко всем присутствующим. – Как поживаете? Выздоравливайте уже поскорее и уходите отсюда… Нехорошее это какое-то место… Женщин как на пытку свозят… Вон, во дворе сколько машин стоит…
Кто-то слабо улыбнулся ей в ответ, кто-то просто кивнул головой, а кто-то тяжело вздохнул.
– Меня зовут Валентина. Самой нездоровилось, потому и не навещала свою подружку. Думаю, приду, вас всех заражу. Сейчас поправилась и пришла. Олечка, вот, принесла тебе яблоки, сок… Выздоравливай поскорее. Тут – теплый куриный суп, здесь котлеты… Ешь и постарайся думать только о хорошем.
Выложив продукты, Валентина увела Ольгу за собой в коридор. Сели на кожаный диванчик под пальмой.
– Ну, как ты, дорогая? Понимаю, что тебе тяжело было, что никто тебя не навещал… Но ты же сама знаешь, у меня гнойная ангина… Еще насморк. Понятия не имею, где успела подхватит эту простуду.
– Это от вентилятора. Я же говорила вам…
– Что ты все «выкаешь»? Давай уже на «ты». Все-таки не первый день знакомы. Знаю, о чем ты хочешь меня спросить. Да, конечно, я сделала все так, как ты сказала мне перед тем, как попасть сюда. Я позвонила ей на домашний. Убедилась, что она дома и после этого поехала к ней домой. Пришлось объясняться перед консьержкой. Сказала, что я от родственницы, что ее родная сестра в больницу попала. Короче, пустила она меня. Я поднялась… А дом-то, я тебе скажу, в самом центре. На каждом этаже по одной квартире, представляешь, какие там квартиры?! Огромные! Поднялась я, значит, позвонила. Слышу голос такой удивленный, ну, понятное дело, она же никого не ждала. Говорю: я от Ольги. Сразу открыла. Смотрю – стоит такая фря. Красивая мадам, молодая… Я почему-то представляла себе ее намного старше. А она совсем девчонка. Вся, как елка, увешана украшениями. Золото, брильянты. Словом, все, как ты говорила. Очень богатая твоя сестричка. Внутрь квартиры она меня, конечно, не пустила, но я успела кое-что рассмотреть за ее спиной. Длиннющий коридор, а по обеим сторонам двери, в комнаты, значит. Повсюду ковры, цветы, лампы какие-то красивые…
– Валя… ты не о том…
– Да-да… «Кто вы такая?» – спрашивает она меня. Спрашивает, а глаза блестят таким нехорошим блеском. Вот вижу, не добрый она человек. Я говорю, что от тебя. Что сестра, мол, твоя больна, что ей сделали операцию, что ей нужна помощь, деньги, что хорошо бы заплатить наркологу, чтобы сделал качественный, хороший наркоз, чтобы не блевала она, а наоборот, чтобы ей хорошо после операции было. Наркологи, они такой народ, знают, какой коктейль сделать, чтобы человек после операции хорошо себя чувствовал.
– А что она?
– У меня, говорит, сестры нет, – сказала Валентина и поджала губы, как если бы ей стало стыдно за чужие слова.
– Прямо так и сказала? – Еще больше побледнела Ольга.
– Я говорю, побойся Бога, как это нет, когда вы с ней одной крови, когда родные сестры. А она отвечает: вы ничего не знаете, а потому не вам судить. Спросите Ольгу, она вам все расскажет.
– Значит, не простила, – судорожно вздохнула Ольга. – Конечно, я виновата перед ней. Но я же не со зла. И вообще, если бы ей негде было в то время жить, а так-то… У нее еще тогда все было в шоколаде. Жених ее умер, царство ему небесное, но, видать, так любил, что все ей оставил. Вот все-все! И что было дальше?
– Я вложила ей в руки записку, которую заранее приготовила. Там написано, в какой больнице ты лежишь, в какой палате. Что операция через пару дней. Что еще не поздно и хирургу заплатить, чтобы хотя бы часть матки оставили, и чтобы разрез не продольный, а поперечный сделали, девушка же ты молоденькая еще, чтобы на пляже в купальнике шрама не было видно… Да и швы они тоже разные делают. Заплатишь – не видно будет, а так…
– Ладно, Валя, спасибо вам… тебе… Значит, все она знала, но все равно не пришла. Что ж, может, она и права. Ведь это по моей вине мы с ней остались без родительской квартиры.
– Да сука она, вот кто! – В сердцах шепотом воскликнула Валентина. – И сердце у нее холодное, черствое. Если она баба, то понимать должна, что ты сделала это не со зла, что тебя обманули, что сердце вынули, что в душу плюнули… А она, вместо того, чтобы пожалеть.. Э-эх! Ты добрая, вот что я тебе скажу. Даже чересчур. Нельзя быть такой. В жизни приходится еще и не с такой подлостью сталкиваться… Надо уметь драться, постоять за себя.
– Что ты имеешь в виду, Валя? То, как она сейчас живет, полностью ее заслуга. Значит, и она так любила своего Виктора, что он понял это и перед смертью оставил завещание в ее пользу. Это ее заслуга. Это ее жизнь, и она выстроила ее именно так!
– Да ты даже не представляешь себе, какими деньжищами там пахнет! Думаешь, у нее нет денег тебе на квартиру?
– Валя, о чем ты! Она мне ничего не должна! Наоборот, это я должна ей…
– Ты извини меня, Оля, но это ты полная дура и ничего не соображаешь. Где ее сестринские чувства? Да бесчувственная она, вот что я тебе скажу.
– Ладно, хватит о ней. Конечно, я ее ждала. Надеялась… Но что теперь говорить?
– Как операция-то прошла, Олечка?
– Наркоз сделали не очень-то… Галлюцинации были, даже испугалась… Думала, что в ад попала. Разрез сделали хоть и поперечный, но шов очень долго не заживал… Не хочется даже вспоминать. И вообще, мне бы поскорее выйти отсюда, и больше ничего не надо. Вернусь на работу, отдам тебе долг за квартиру.
– Вот еще! О чем ты сейчас думаешь? Да не возьму я с тебя! Я же тебе не твоя Ирина. Может, я и не богатая, да только квартиру я свою не зарабатывала, мне она от тетки досталась. Так что, пока не найдешь себе хорошего мужа с квартирой, живи у меня, сколько хочешь.
– Это неправильно… Ты еще сама молодая, у тебя появится мужчина…
– Молодая… – Ухмыльнулась Валентина. – Скажешь тоже… Ну, все, мне пора идти. Ешь, пей сок, поправляйся. Когда тебя обещали выписать?
– В понедельник.
– У!!! Я до этого еще пару раз к тебе приду. Все, пока, Олечка!
– Спасибо, что пришла.
Валентина поцеловала Олю в щеку, улыбнулась ей, мол, не грусти, и быстрым шагом направилась к выходу.
Оля подошла к окну.
– Сестринские чувства… – прошептала она, глотая слезы. – А где были мои сестринские чувства, когда я все это натворила?
6. 16 июня 2011 г.
– Что-то мы, господа, припозднились, – сказала Глафира, раскладывая на столе тарелки. – Давно уже не ужинала в половине первого ночи. Прошу к столу… Знаете, Дмитрий, не смотря на то, что я находилась в чужой кухне, мне удалось как-то быстро освоиться. У вас все так удобно, под рукой. И продуктов много, холодильник забит. Ваша домработница хорошо кормит вас. Вот эта прекрасная курица и салаты – все это ее рук дело. Жаль, конечно, что мы не застали ее. Могли бы с ней поговорить об Ирине… Надеюсь, завтра, то есть, уже сегодня утром она приедет сюда? Или как?
– Конечно, приедет! – чуть слышно отозвался Дмитрий. – У нее рабочий день с девяти. Хотя я разрешаю ей иногда приезжать и к десяти. У нее двое детей, да к тому же, много времени уходит на дорогу. Да, она действительно хорошо готовит. И вообще, она хорошая.
Лиза, проголодавшись, набросилась на холодную курицу, вид у нее при этом был крайне задумчивый. Глаша же, проглотив ложку салата, занялась завариванием чая.
– Да уж, – очнулась, наконец, Лиза от своих раздумий. – Жаль, что Людмила к моменту вашего с Ириной возвращения отсутствовала. Если бы она была дома.. Кстати говоря, она у вас никогда не ночует?
– В редких случаях, когда, к примеру, деревню заметет снегом или идет страшный дождь…
– Понятно. Так вот..Если бы она, к примеру, была в доме, то мы бы сейчас не гадали, что же произошло после того, как ты, Дима, вошел в дом. Кстати говоря, что Людмила говорила об Ирине? Как она к ней относилась?
– Да нормально. Уважительно. Она понимала, что мне пора жениться. Понимала и то, что идеальных женщин не бывает. Еще ее, как мне думается, интересовало, что будет с ней в случае, если мы с Ириной поженимся. Я успокоил ее и сказал, что она останется в этом доме, что в ее-то жизни уж точно ничего не изменится. Разве что позже, когда родится первый ребенок, мы пригласим в дом няню. Но Людмила, она такая, как бы это сказать… коммуникабельная что ли. Она не конфликтная, ладит с людьми, умеет находить в них все хорошее. Когда я, к примеру, рассказывал ей что-то об Ирине, ну, о своих там переживаниях, сомнениях…
– Вы в чем-то сомневались? – Спросила Глаша.
– Только дурак не сомневается. Конечно, я присматривался к Ирине, все пытался представить себе ее в качестве жены. И иногда мне казалось, что она не очень-то и любит меня. Все эти впечатления складывались из мелочей… Мне, к примеру, не нравилось, когда она ела одна без меня. И даже не звала меня разделить с ней ужин… Она могла набрать целый поднос еды, унести в спальню и там есть. В то время, как я смотрел, скажем, телевизор в гостиной. Могла бы и меня позвать или ко мне присоединиться… Вам это кажется мелочью?
Лиза, услышав такое откровение, удивилась:
– Вот, Глаша, так живешь с человеком и не подозреваешь, что он обижается на такие мелочи… А ведь и мой муж тоже, наверное, злится, когда я поступаю точно таким же образом – с подносом в спальню… Обожаю есть перед телевизором. И его никогда не приглашаю. Да мне даже стыдно, что мне предпочтительнее есть в спальне, чем с ним за столом… Но это же вовсе не означает, что я его не люблю! Ну, ладно… Речь-то сейчас не обо мне!
– Вы сказали, что делились с Людмилой, вашей домработницей, своими переживаниями, рассказывали ей об Ирине. И что она? – Спросила Глаша.
– Она успокаивала меня и рассуждала примерно таким же образом, что и ты сейчас, Лиза. И постоянно повторяла, что идеальных женщин, так же, как и мужчин, просто не бывает.
– А у тебя до Ирины были женщины? Ты приводил их в дом? – Поинтересовалась Лиза.
– Да, бывало и такое. Пару раз до Ирины я тоже собирался жениться. Но как-то быстро остывал к ним. Начинал хандрить, искал и всегда находил какие-то отрицательные черты девушек, а потом и вовсе приходил к выводу, что у них дурной характер, что мы не уживемся. Людмила говорила, что я слишком уж разборчив, что я так никогда не женюсь…
– Думаю, что тогда ты просто не был готов к женитьбе, а еще – как и всякий холостяк, ценящий свободу, боялся ее потерять. Вот и все! – Улыбнулась Лиза. – Дима, скажи мне, ты зачем отключил все свои телефоны?
За столом стало тихо. Глафира тоже заметила, что все то время, что они находились в обществе Дмитрия, ни один из его телефонов (а она предполагала, что у него, как у очень занятого человека, их как минимум два) не зазвонил. Это было странно по двум причинам. Первая – куда подевались все те люди, которые окружали его и от которого они зависели социально и профессионально. Первая – все его друзья наверняка уже знают о смерти Ирины, и просто не могли бы не выразить ему своего соболезнования. И это не считая других, случайных звонков.
– Я не знаю, – сказал он и поморщился, словно от боли. – Я же был с вами… Не хотел, чтобы нам кто-то помешал.
– Но ты хотя бы понимаешь, что первый человек, который тебя сейчас разыскивает – это следователь, который ведет твое дело.
– Я звонил ему. Мне же Янина дала его телефон.
– И что он тебе сказал?
– Что перезвонит и скажет, где и когда мы встретимся…
– Как его фамилия?
Дмитрий положил на стол визитку.
– Сергей Михайлович Мирошкин… И что теперь будет? Он сильно разозлится?
– Так нельзя, Дима. Он должен тебя допросить. Возможно, он уже приезжал сюда днем или даже вечером, может, поджидал тебя здесь до определенного момента, пока не понял, что ты уже не вернешься… И я тоже хороша, не удосужилась выяснить, кто твой следователь…
Лиза не могла признаться даже себе, что убийство Ирины потрясло ее, выбило из привычной колеи. Визит Родионова, его рассказ о том, что пропала его невеста, как-то не произвел на нее впечатления, ей подумалось, что причина этого визита кроется в чрезмерной мнительности ее приятеля. И тут вдруг это убийство. И бросающаяся в глаза нервозность Дмитрия. А ведь это он ее убил и забыл – это было первое, что она подумала, глядя на него. Еще эти разговоры об алкоголе, и его желание держаться поближе к Лизе, словно он заранее предчувствовал надвигающуюся беду… Еще и телефон отключил, словно действительно не хотел, чтобы ему помешали общению с потенциальным адвокатом.
Лиза вышла из кухни, поднялась на второй этаж, достала свой телефон и, не смотря на поздний час, сама позвонила Мирошкину.
– Сережа? Разбудила? Извини… Ты ведешь дело Виноградовой? Ты был сегодня у Родионова? Искал его? Ясно… Я так и знала. Просто мы все это время были вместе. Я в том смысле, что он от тебя не прятался. При встрече я тебе все объясню. Встретимся утром, если хочешь, у меня в офисе, мы будем с Родионовым. Там вы сможете спокойно поговорить. В прокуратуру? Сережа… Психологический фактор, да, и что в этом такого? Он и так запуган… Нет-нет, это не он, можешь мне поверить. Ты же знаешь – там наезд, ее убили… Он собирался на ней жениться… Да… Спасибо, Сережа. Еще раз извини. В девять тебя устроит? Отлично. Тогда до завтра.
Она вернулась в кухню. Перед Дмитрием на столе лежало два телефона.
– Включил?
– Да. Извините, что так получилось.
– Ничего. Завтра… Вернее, уже сегодня в девять мы должны встретиться с ним у меня в офисе. Вот там и поговорите. Надеюсь, Дима, ты помнишь обо всем, что я тебе сказала? О чем предупредила?
– Да, помню.
– А теперь давай с тобой поговорим. Постарайся вспомнить, были бы на Ирине драгоценности и какие именно.
– Да, были, конечно. Ведь мы же вернулись из гостей. Ирина вообще очень любила драгоценности… Хотя, конечно, кто же их не любит… Очень красивые сережки с брильянтами, а в центре – сапфир. Точно такое же колье, ну, не все, конечно, из брильянтов, еще подвеска и перстень из этого же комплекта. И чисто платиновый браслет, усыпанный брильянтами. Думаешь, ее убили из-за драгоценностей?
– Все узнаем сегодня утром. Так, уже кое-что проясняется. А сумочка при ней была?
– Была. Вы же все, женщины, сходите с ума по каким-нибудь «биркиным»… Вот и у нее тоже была сумка «биркин». Вообще некрасивая сумка. Что касается моего мнения, так, ерунда какая-то, стоящая немыслимых денег…
– Какого цвета?
– Белого. На ней же было платье черное, в белых горох… Бррр… Не могу вспоминать все это без дрожи… Там. На столе, в морге, Ирина лежала уже без одежды… Но я видел…
– Тебе показывали ее одежду, понятно. Ты ее опознавал?
