Сколько живут донжуаны

скачать книгу бесплатно


Вообще-то, такое поведение было не свойственно Андрею, он редко ночевал вне дома, и уж если ему приходилось где-то заночевать, то это никогда не было связано с его службой. Как это он так расслабился и решил пойти наперекор своим принципам и согласился разделить ужин с совершенно незнакомым человеком, он и сам не понимал. Признаться себе в том, что его просто очаровала сельская жизнь, он был еще не готов. Хотя давно уже мечтал что-то в своей жизни поменять, сделать ее свободнее и счастливее. Людмила? Неужели он согласился остаться здесь на ночь, чтобы у него была возможность еще раз утром встретиться с ней?

– Вы разговаривали с Людмилой откровенно? Вы пытались понять, почему она так вцепилась в этого Вадима?

– Конечно. Но знаете, все ее отговорки звучали как-то по-детски, честное слово. Я не урод, нравлюсь женщинам, к тому же со мной она была бы как за каменной стеной, и она это знает. Я хочу сказать, что она была бы материально защищена. Когда я делал ей предложение…

– А вы делали ей предложение?

– Конечно, и неоднократно! Я вот так же, как и вы сейчас, недоумевал, что она нашла в Вадиме. Я видел его не раз, ничего особенного. Да и Людмила, скажу, совсем не романтичная особа, она вполне себе твердо стоит на земле, работает, держит коров и копит деньги. И любая другая на ее месте не раздумывая вышла бы замуж за меня, даже не любя, просто чтобы обеспечить себя на всю жизнь.

– Быть может, она не верит вам? Ведь выйдя за вас замуж, она будет зависеть от вас, и развод, если такое случится, снова вернет ее на прежнюю материальную ступень. Вы понимаете?

– Конечно! Я неплохо разбираюсь в женской психологии и понимаю, что женщине важно иметь какие-то гарантии. Я и об этом ей говорил, сказал, что мы заключим с ней брачный договор и в случае развода ей будет выделена сумма, причем немалая. В любом случае она не ушла бы от меня голая и босая. И она это знает.

– Значит, любовь? – Андрей отправил в рот кусок мяса. Мысленно он уже купил себе дом в Полевой и приобрел собственную коптильню. – Выходит, она так сильно любила Вадима?

– Быть может, я сейчас совершу ошибку, доверившись вам. Но все равно… Дело в том, что я навел кое-какие справки о Вадиме. Да, он обыкновенный автомеханик, работает на станции техобслуживания. Зарабатывает тысяч пятьдесят, но точную цифру вам никто и никогда не скажет, возможно, его месячный доход может достигнуть и ста тысяч, но все равно, учитывая его образ жизни, постоянно меняющихся любовниц (кроме того, он любит выпить), вряд ли ему удалось бы скопить на двухкомнатную квартиру на Садовой-Каретной. Спрашивается, откуда у него эта квартира? Он купил ее только в прошлом году.

– В прошлом году? – Лазарев этого не знал. Действительно, удивительно для автомеханика средней руки. – Выходит, у него есть еще какой-то доход, о котором нам ничего не известно.

– Вот и я о том же.

– Вы сказали, что разговаривали с Людмилой. Она приоткрыла вам свои планы с Соболевым?

– Да, она сказала, что ей не нужны мои «миллионы», как она выразилась, что я для нее чужой человек и что у нее есть мечта, которую сможет осуществить только Вадим. И эта ее мечта – дом на берегу реки. Я знаю это место.

– Да, я тоже слышал об этом.

– Она, как тигрица, вцепилась в этот участок. Согласен, там очень красиво, и им действительно повезло, что Вадим купил его дешево: один местный заболел, и ему нужны были деньги, все решилось очень быстро, и Соболев не растерялся.

О Соболеве, получается, и говорить-то было особо нечего. Не знал Никитин тайного источника его доходов, не знал историю покупки дорогой квартиры на Садовой-Каретной, потому что если бы знал, то уж точно поделился бы. Вот и получалось, что Андрей, опер, задержался у фермера ради вкусной жратвы, тепла и возможности еще раз увидеть понравившуюся женщину. Не глупо ли? Так он думал, попивая водочку и слушая разговоры фермера о своем хозяйстве, о проблемах и удачах, о болезнях животных и олухе-ветеринаре, пока не произошло нечто, что сильно изменило ход его мыслей, и его визит к Никитину уже не стал ему казаться стыдным и глупым.

Приблизительно в полночь раздался звонок. Звонили у калитки. Какой-то ночной посетитель. Судя по реакции Владимира, этот ночной звонок и его удивил, он явно никого не ждал.

– Извините. Пойду посмотрю, кто там.

Он вышел, Андрей незаметно двинулся следом. Отставая от него так, чтобы тот не заметил его, он, выйдя из кухни, миновал длинный коридор, гараж и затаился за металлической дверью, устроив себе отличный наблюдательный пункт, – вспыхнувший над воротами фонарь хорошо осветил часть дорожки и калитку.

– Ты? Люся? – услышал Андрей и, вытянув голову, чтобы получше разглядеть, кого фермер называет Люсей, увидел входящую во двор Людмилу. В длинной черной дубленке с пышным меховым воротником, в белых сапогах (и это в такую-то грязь!), с непокрытой головой, она стояла перед великаном фермером и что-то оживленно ему говорила. Андрей даже дыхание задержал, чтобы получше слышать.

– Ты уж прости меня, что я так поздно, да и не вовремя. Вижу, у тебя этот… мент… Ты уже знаешь, что произошло. Теперь, когда его нет, я могу сказать тебе… Конечно, все это прозвучит сейчас так, как если бы я. О господи, не знаю даже, как сказать… Словом, пока Вадим был жив, я не могла ответить на твои чувства, понимаешь? Хотя, нет, как можешь ты понимать, когда ничего не знаешь… Он был страшным человеком, поверь мне. Я толком о нем ничего не знаю, в смысле, чем он занимался, с кем водил дружбу, возможно, занимался какими-то нехорошими делами. Иначе как бы он купил квартиру? Но я его боялась, очень боялась. И не то чтобы он угрожал мне, нет… Хотя он знал, что ты ухаживал за мной.

– Люся, да ты успокойся. Пойдем в дом, чего стоять на ветру? Холодно же, а ты даже без шапки!

– Нет-нет. Там же машина мента, он у тебя… Зачем он здесь? Что ему нужно?

– Так ведь ночь, поздно. Я предложил ему остаться у меня.

– Вы с ним что, знакомы?

– Да нет, просто хороший человек.

– Это мент-то хороший человек?

– У меня отец был опером.

– Извини. Я пойду.

– Ты пешком сюда пришла! По такой непогоде! Что ты хотела мне сказать?

Андрей удивился тому, что Никитин так до сих пор еще и не понял, зачем к нему ночью пришла практически овдовевшая молодая женщина.

– Ты что, действительно ничего не понял?

Она проговорила это так тихо, что Андрей вообще перестал дышать. И он совсем не удивился, когда Людмила, встав на цыпочки, вдруг обняла Никитина и прижалась к нему, пытаясь коснуться губами его губ.

«Ну и дурак же ты, Никитин!» – Лазарев покачал головой. Значит, он все правильно понял: Людмила, узнав о смерти Вадима, не то что не рыдает по нему, не убивается, все наоборот, она чуть ли не обрадовалась такому неожиданному освобождению и теперь, надеясь на то, что чувства фермера к ней не остыли, решила для себя действовать, причем быстро! Где домик на реке, который после смерти Вадима так и останется лишь мечтой, а где реальное, мощное фермерское хозяйство, да еще и нежная любовь красивого, умного и здорового Никитина?!

– Люся… – Никитин обнял Людмилу и принялся целовать. Оторвавшись от нее, он, едва переведя дыхание, забормотал ей что-то о своей любви, потом сбился на другую тему – пообещал помочь с похоронами.

– Отвези меня домой, пожалуйста, я что-то совсем замерзла.

– Да, конечно! О чем речь?! Я только ключи возьму и человека предупрежу, что отъеду ненадолго… Или наоборот… – он отстранился от Людмилы и посмотрел на нее, как на оживший призрак, недосягаемый прежде объект его страсти и любви, теперь же вполне реальный и теплый, – …надолго?..

Сколько надежды и страсти было в этом его робком вопросе!

Лазарев едва успел вернуться на кухню и сделать вид, что ест, как перед ним возник фермер. Глаза его блестели, лицо раскраснелось.

– Мне надо отлучиться… Там это… Люся… Думаю, ей страшно. Прибежала вот сама… Отвезу ее. Заодно и расспрошу про Вадима, может, расскажет чего полезного, а я вам передам. Кто-то же его убил, может, это поможет разобраться. Пока что могу сказать, она назвала его опасным человеком, намекнула что-то о том, что он с нехорошими людьми вроде общался. Вы это… Андрей, там сами найдете, что постелить, да? В шкафу в спальне постельное белье, постелите себе в любой из комнат, их много. И извините меня, бога ради.

Он убежал, Андрей какое-то время постоял возле окна, наблюдая за тем, как фермер заботливо помогает сесть во внедорожник Людмиле, как они уезжают. Когда все стихло, он вернулся за стол, плеснул себе еще водки. Потом еще. «Вот бабы стервы!»

Выпил, позвонил жене. Трубку долго не брали. Когда наконец он услышал ее заспанный голос, то улыбнулся расслабленной бессмысленной улыбкой пьяного человека и спросил:

– Привет, Свет. Как дела?

8. Таня. 11 января 2018 г.

Она лежала, разглядывая комнату, но никак не могла вспомнить, где находится. Ни одного знакомого предмета, да и узор, розовые розы на небесно-голубом фоне, ей ни о чем не говорил. Диван с полосатой, красно-золотистой обивкой, круглый стол с хрустальной пепельницей, плотно зашторенное тяжелой шелковой тканью окно. Почему она в постели? Постель чистая, белая, пахнет ванильным кондиционером для белья, почти как дома после стирки.

К счастью, память она не потеряла. Она хорошо помнила, как выглядит ее комната, да и лицо соседки по квартире узнает, даже тембр ее голоса помнит. Память вдруг вернула ей, как подарок, воспоминания, связанные с Игорем Светловым. Вот интересно, что же с ней такое приключилось и как она оказалась здесь, и это вместо того, чтобы быть у него дома, заниматься ли, пить ли чай или обниматься. Волна счастья заполнила всю ее, ей на какой-то миг стало даже все равно, где она и что с ней. Потом счастье как-то разбавилось физической болью – болела голова. И не успела она еще обернуться к своим недавним воспоминаниям, как дверь открылась, тихо вошла молодая женщина в джинсах и белом свитере, склонилась над Таней и улыбнулась.

– Ну, ты как? Проснулась?

И она сразу все вспомнила. Стонущую в машине «Скорой помощи» беременную женщину по имени Лида, потом белый больничный коридор, врачей и медсестер, которые приняли Лиду и отпустили Таню. Она вышла из больницы, глотнула свежего воздуха и побежала к метро. Когда она перебегала через дорогу, ее сбила машина. Серое московское небо перевернулось, крутанулось и остановилось – как кадр кино. Такой неприятный тупой звук удара ее тела о капот, визг тормозов, крики людей. Кажется, кто-то из образовавшейся моментально толпы обозвал молодую девушку, склонившуюся над ней, хозяйку неуправляемой машины, сбившей ее, каким-то нехорошим словом, прямо-таки отвратительным словом, фразой, смысл которой заключался в сомнении, что она сама заработала на это авто. И как это мозг в такую экстренную секунду успевает вобрать в себя и сохранить, как на информационном носителе, такую вот ерунду, не имеющую к ней, к Тане, никакого отношения. Она очень хорошо запомнила лицо этой девушки-водителя, жалкое, с глазами, полными слез, с дрожащими мокрыми губами. Кажется, она пробормотала что-то вроде «Виновата, господи, как же я виновата!».

На какое-то время Таня, видимо, потеряла сознание, потому что пришла в себя уже в машине, рядом с водительским сиденьем. Сильно болела голова. Но первое, о чем она подумала, – это руки. Пошевелила ими. Слава богу, все в порядке. Целы. Не сломаны и даже не поцарапаны, кожа нигде не саднит. Игорь Николаевич просил ее беречь руки. И это чудо, что она, попав под машину, уцелела.

– Я не могу тебя везти в больницу, не могу, у меня неприятности, а если привезу, сразу вызовут полицию, а у меня муж там служит, я его боюсь, очень боюсь… Я решилась, наконец, от него уйти, уже и вещи собрала, а от страха так дрожу, что зуб на зуб не попадает. Наверно, поэтому я и наехала на тебя, не успела затормозить, задумалась. Но ты не бойся, я тебе вызову врача, у меня есть хороший знакомый. Мы сейчас поедем к одной моей знакомой, она мне ключи оставила, там он нас не найдет. Я позвоню врачу, его зовут Михаил Александрович, он приедет и осмотрит тебя, а если нужно, отвезет в больницу, это свой человек. Надо будет, я тебе заплачу, вот только в полицию не обращайся, хорошо?

Все предельно ясно. Конечно, она не станет портить девушке жизнь.

– Меня зовут Оля. Оля Караваева.

Девушка была худенькой, с прозрачной кожей и сиреневыми кругами под большими карими глазами. У нее был вид неврастенички. Волосы ее растрепались, щеки разрумянились. Она крепко держала руль своей большой красной машины.

– Мы уже скоро приедем, потерпи. У тебя голова болит, да?

Таня кивнула.

– Мне бы позвонить.

– Хорошо, звони. – Девушка достала из кармана курточки телефон и протянула Тане, и, как оказалось, напрасно. Таня не помнила ни одного телефонного номера наизусть. Доверилась полностью телефону. Позвонила на свой номер. Сначала были длинные гудки, потом раздался мужской голос. Таня объяснила, что потеряла телефон.

– А, так вы та самая Маша-растеряша, что подвозила беременную женщину, – обрадовался голос, – и выронила в нашей машине телефон? Приезжайте в больницу, я оставлю его в регистратуре.

– Спасибо большое! – Теперь уже Танин голос прозвучал радостно, все-таки нашелся ее мобильник, а в нем все номера.

Приехали в какой-то незнакомый Тане район, и, когда она стала выходить из машины, почувствовала боль в колене. Да и джинсы в этом месте стали бурыми и мокрыми от крови.

– Меня, наверное, ищут, – сказала она чуть ли не извиняющимся тоном, когда они уже поднимались в квартиру. – Надо будет потом заехать в больницу, я там обронила свой телефон.

– Все сделаем, подожди немного. Сейчас я позвоню Михаилу Александровичу.

Но, видимо, день был такой, телефон Оли Караваевой оказался разряжен.

Зашли в душную квартиру, Оля заботливо уложила Таню в дальнюю комнату, принесла бинты, марлю, перекись. Под джинсами на колене сочилась кровью круглая красная рана. Оля промыла рану перекисью, наложила повязку.

– Ты от мужа прячешься? Чего не поделили? Что, замужем так плохо и опасно? – морщась от боли, спрашивала Таня. Она сидела, обложенная подушками, и наблюдала за тем, как забинтовывают ее колено. И не сказать, что ее действительно интересовала Олина неудавшаяся семейная жизнь, говорила скорее из вежливости, чтобы как-то подбодрить ее, чтобы она не подумала, что она молчит, копя в себе злость и обиду за то, что ее сбили.

– Он бьет меня, – не глядя на Таню и сосредоточив свой взгляд на бинте, состроила страдальческую гримасу Оля. – Но бьет так, что не видно. Ревнует, хотя неизвестно, к кому. Просто так. По-моему, у него крыша едет. Думаю, у него неприятности на работе, вот он на мне и отыгрывается. А я так больше не могу и не хочу. Я сказала ему, что ухожу от него, так он меня так отшвырнул от себя, что я отлетела в коридор и там ударилась, вот, смотри…

И она показала, стянув с ноги брючину с едва заметным тонким слоем колготок, свою ляжку, верхнюю ее часть в сиренево-желтых разводах. Таня в сердцах свистнула – никогда ей еще не приходилось видеть такой синячище!

– Я понимаю, что поступила с тобой нехорошо, что надо было отвезти тебя в больницу, тем более что мы были совсем рядом, но у меня план, я должна была сегодня дождаться своего знакомого, и он на машине отвез бы меня в Питер. Мне нельзя ни на поезде, ни на самолете, меня вычислят. Сейчас вот телефон зарядится, я позвоню доктору, передам тебя ему и поеду. Сейчас запишу тебе все мои паспортные данные, чтобы ты не думала, что я скрываюсь от тебя. Деньги у меня есть, вернее, у моего отца, он мне даст, если тебе потребуется лечение. Ты понимаешь меня? Ты простишь меня?

– Да все нормально, – ответила Таня, думая только о телефоне и о том, что ей надо срочно позвонить Игорю Николаевичу. Он там, наверное, с ума сходит. Уже и дома у нее побывал, а у нее там такой беспорядок! И кастрюля после овсяной каши не мыта! Может, он сейчас больницы обзванивает. Или морги!

– Послушай, а может, мне самой как-то до больницы добраться, скажу, что сама упала… Меня ищут, понимаешь? А там в регистратуре мой телефон.

– Хорошо. Вот сейчас позвоню, говорю же, доктору, и он отвезет тебя. А у меня встреча, я должна отправиться туда на такси, потому что Олег вычислит мою машину. Еще пару минут, и я позвоню. Потерпи. А хочешь чаю?

Она вышла из комнаты, расстроенная Таня легла и укрылась одеялом. Какой странный день! Столько всего произошло, словно все специально было подстроено для того, чтобы помешать ей мечтать. И как это она умудрилась из свадебного салона попасть в чужую квартиру, да еще и с разбитой головой (она очень уж сильно болела) и раненым коленом? Быть может, это ей все в наказание за то счастье, за то непозволительное счастье, которое обнимало ее руками Игоря Николаевича? Они были так близки, так близки, что ближе уже некуда. Он так нежно обнимал ее под одеялом, и она доверилась ему совершенно. Ей даже показалось, что после всего, что произошло между ними, она сможет еще лучше играть, что ее тело стало более легким и гибким, и руки, стало быть, тоже зарядились радостной, счастливой энергией.

За дверями произошло какое-то движение, что-то упало, потом она услышала Олин шепот «не надо, прошу тебя», и после этого раздался звук мощного удара, тихий приглушенный треск, как если бы раздавили большую фарфоровую вазу, и сразу стало тихо.

Произошло что-то страшное. Она сразу это поняла. И вместо того, чтобы спрятаться под кровать или в шкаф, на цыпочках подошла к двери, деревянной, со стеклянными ребристыми вставками, и приложилась глазом к выбитому треугольному отверстию, открывавшему вид в соседнюю комнату. Она увидела мужчину в черном свитере и черных брюках. В руках он держал большую морскую раковину, неприлично розового, телесного цвета, ребристый край которой был в крови. У ног мужчины лежала Оля, растрепанные волосы ее упали на лоб, а из-под затылка на паркет выливалась кровь из пробитой головы. Мужчина осторожно положил раковину на пол, достал из кармана платок и принялся сначала вытирать руки, затем снова поднял раковину и протер ее, придерживая обмотанными платком пальцами, после опустил обратно.

Мужчина был крупный, спортивного телосложения, со спокойным лицом, скроенным грубовато, однако не уродливо. Черные гладкие волосы были аккуратно причесаны.

Оля не подавала признаков жизни. Если этот громила с непроницаемым лицом увидит Таню, то морская раковина окрасится еще и ее кровью. В этом не было никакого сомнения. Поэтому девушка замерла, едва дыша.

Мужчина несколько секунд смотрел на распростертое возле его мощных, в лужице растаявшего грязного снега башмаков на толстой подошве тело, после чего сел на диван, стянул с себя башмаки, от подошвы которых на полу остался четкий геометрический рисунок мокрой грязи, и поставил их прямо на цветную, в красных маках, диванную подушку. Потом вышел куда-то и вернулся с тремя большими мятыми синими полиэтиленовыми пакетами торговой сети «Bell», надел их на ноги, как обувь, обмотал их же ручками щиколотки, растянув полиэтилен сильными руками, чтобы не сваливались; в третий пакет сунул подушку с башмаками и, шурша пакетами и растирая ногами еще мокрые оставшиеся следы, покинул квартиру.

Таня услышала, как хлопнула дверь.

– Оля! – Она бросилась к девушке, еще надеясь на то, что та жива. Но Оля не дышала.

9. Наташа. 5 января 2018 г.

Вот говорят же, что счастье любит тишину. Это так правильно. Наташа, завернувшись в длинный шелковый палевый халат, стояла возле окна и сквозь прозрачную занавеску смотрела, как вышедший из ее подъезда мужчина машет ей рукой и усаживается в машину. Он уже уехал, а она все еще не могла пошевелиться. Какое-то странное любовное оцепенение овладело ее телом, словно он, ее Вадим, был все еще с ней и держал ее в своих крепких руках.

Она познакомилась с ним случайно, в июне, могла и вовсе не познакомиться, если бы отдала машину в ремонт своему мастеру. Но так уж судьбе было угодно, чтобы она обратилась в другую автомастерскую, где и познакомилась с Вадимом. Простой автомеханик оказался таким вежливым, обходительным и внимательным, что его вечерний звонок почему-то даже обрадовал ее. А ведь он просто позвонил ей, как клиентке, чтобы сообщить, что машина готова и она может ее забрать. «Хоть сейчас. Или же, если хотите, могу пригнать вашу красавицу прямо к вашему дому». Быть может, какую-то роль сыграл его голос, от которого ей стало не по себе, словно этот бархатистый тембр срезонировал с ее чувствами и наложился на скучный дождливый вечер, который она коротала, слушая Лару Фабиан.

«Хорошо, пригоните, это было бы просто отлично».

Она спустилась, вышла, держа над головой зонт, он припарковал машину туда, куда она ему указала, на ее место рядом с домом, и сочла, что будет вежливым, если она пригласит его на чашку чая.

Он как-то не сразу согласился, несколько секунд стоял прямо под дождем, разглядывая ее, и под его взглядом она почувствовала себя не сорокапятилетней одинокой и страдающей от одиночества женщиной, а роскошной молодой дамой – вот такой у него был взгляд.

В его присутствии она оробела, и уже когда он вошел и расположился в гостиной, такой мокрый от дождя, она пожалела, что позвала его к себе. О чем они будут с ним говорить? Разве что он выпьет горячего чая и уйдет? Но как же быть с его одеждой? Рубашка мокрая, волосы тоже. Но если она предложит ему переодеться в сухое, то не превратится ли эта встреча во фрагмент романтического фильма? А ей этого не хотелось. Она вообще не верила мужчинам, считала их людьми недалекими, живущими по каким-то своим принципам, а потому непонятными. За плечами был двадцатилетний брак и тяжелый развод. Мужчин ну совсем не хотелось впускать в свою жизнь. И вдруг этот симпатичный синеглазый брюнет, который, если его переодеть, так и вовсе будет смотреться роскошно. Прекрасная фигура, проникновенный взгляд, какая-то недосказанность и таинственность, словно он вовсе и не автомеханик, а весьма состоятельный человек, который развлекается тем, что выдает себя за простого парня. Вот таким был Вадим. От такого любовника она бы не отказалась. Но тогда придет конец ее спокойной жизни, и, вернувшись домой после работы, ей не удастся уже спокойно поужинать перед телевизором и лечь с книжкой на диване. Она должна будет до самого позднего часа находиться в лихорадочном ожидании внезапного прихода любовника. Домашние фланелевые и такие удобные штаны и трикотажные толстовки, в которых так приятно поваляться на диване, должны быть забыты, и ей придется носить дома пеньюары, сексуальное белье и постоянно следить за прической. Да и дома должно быть всегда чисто прибрано, и еда должна быть в холодильнике на тот случай, если ей придется кормить его, мужчину, ужином. Готова ли она к таким переменам? Нужно ли ей все это? Ради чего? Секс?

Но она боится секса, она забыла уже все эти ощущения, да и желания давно не испытывала. Тело ее заснуло, как и она сама. Но что в этом плохого? Зато жизнь ее протекает спокойно, да что там – она счастлива! Вон, Рита, сестра, у нее минутки свободной нет, она постоянно с мужем, она и себе-то не принадлежит. Да, конечно, у нее прекрасный муж, но спокойствия-то нет. Она не может сама выбрать шторы, ей надо посоветоваться, да и вообще они с мужем как сиамские близнецы и делают вид, что счастливы.

…Она принесла поднос с чаем, пригласила Вадима к столу. Про то, что могла бы предложить сухую одежду, и слова не сказала. Внешне отнеслась к нему, как действительно к автомеханику, которого захотела отблагодарить за то, что он пригнал ей машину. Хотя, какая же она глупая, надо было не чаю предложить, а дать денег!

Он выпил чай, поблагодарил, сказал, что у нее хороший вкус, что давно не видел такой красивой квартиры, потом поцеловал ей руку и, когда она попыталась вложить ему в ладонь деньги, улыбнулся и покачал головой – не надо.

И ушел! Не приставал, не сказал ни одного комплимента лично ей, как женщине. А уж она напридумывала себе!

Ну и ладно. Заперев за ним дверь, она надела пижаму, достала из холодильника малину, выдавила на нее большой шар взбитых сливок и устроилась на диване смотреть очередное вечернее телевизионное шоу. И что? Чем плохо?

Если бы ей тогда сказали, что уже через пару дней она проснется с ним в одной постели и что ей будет совершенно все равно, в чем она и в каком состоянии находится ее прическа или квартира, она бы расхохоталась говорившему в лицо.

Ничто в тот пасмурный день не предвещало ей в будущем крепкого сна на сеновале в маленькой захолустной деревне, ночных купаний в лунной речке, утомительных любовных упражнений в закрытом на защелку душном купе случайного пассажирского поезда, едущего в неизвестном им направлении, веселой прогулки на велосипедах в воскресных Сокольниках и много чего другого, сумасшедшего, переполненного физическими удовольствиями и приятной усталостью. Время словно покатило вспять, пока она находилась в объятиях прекрасного мужчины, сами собой разглаживались морщинки-лучики вокруг глаз, наливалось молодой упругостью ее тело, а глаза сияли так, словно в них плеснули лунный или солнечный свет.