скачать книгу бесплатно
Вера посмотрела на часы. Прошло всего четверть часа, а как много мыслей успело прийти и уйти за это короткое время. «Меня ждет мой енот», – вдруг вспомнилось ей. Зайка, рыбка, птичка, а теперь еще и енот? Как только не называют друг друга любовники.
Что же будет со мной? И кто ждет меня? Какой енот, скунс?
Она вернулась к себе в комнату, оделась и вышла из квартиры, прихватив зонт.
Она шла по улице, подставляя свое разгоряченное лицо ветру и дождю. Ей почему-то не было холодно. Но она нервничала. Зубы ее стучали, как если бы ей предстояло сейчас идти к стоматологу удалять зуб. На самом же деле она медленно, но верно приближалась к городскому парку. Ей хотелось еще раз увидеть ту скамью, где вчера ее ждал доктор Нагаев.
Он татарин. Все всякого сомнения. И имя, и отчество, и фамилия. Все на это указывает. Но у него европейское лицо, тонкое, красивое. Волосы темные, с проседью. Интересно, сколько ему лет? И как часто он своих пациенток укладывает в постель?
Она остановилась рядом со скамьей и оглянулась. В парке не было ни души. Сгибались от ветра кусты. Хлестала сама себя (как законченная мазохистка!) мокрыми зелеными ветвями старая горбатая ива. Вера любила ивы. Ей нравилось звучание этого слова, как нравились и тонкие длинные ветви, стремящиеся почему-то к земле, да так упорно, словно земля им что-то пообещала, и листья.
– Вера, хотите кофе?
Она оглянулась и даже вскрикнула. Она не могла поверить. Перед ней стоял доктор Нагаев. С полей его черной шляпы стекала вода. Он властно схватил ее за локоть и куда-то повел. Как и в прошлый раз. Через пару минут Вера оказалась в машине. Вот теперь ей стало совсем холодно. Она даже боялась увидеть себя в зеркальце, нависшее сверху, потому что была уверена, что ее лицо сейчас от холода стало голубоватым, а губы и вовсе лиловыми.
– Я знал, что вы придете, – Нагаев, повернувшись к ней, взял ее лицо своими большими теплыми ладонями и привлек к себе. Поцеловал в губы. – Но вы так можете заболеть.
– Знаете, – вдруг сказала Вера, – я вспомнила фильм. Французский. Называется «Последнее танго в Париже».
– Бертолуччи. Знаю. Но мы не станем никого убивать. Кроме того, я же знаю ваше имя. Я бы хотел знать о вас больше…
– Нет, только не это. Я уже жалею, что рассказала вам часть из своей жизни.
– Вы ничего не рассказали. Я ничего о вас не знаю.
– И не надо. Мне холодно… я боюсь простыть. Я очень тяжело переношу грипп.
– А вы и не простынете.
И доктор Нагаев снова привез ее к себе. На этот раз он наполнил ванну горячей водой и предложил ей согреться. Она знала, что он погрузится в зеленоватую, горячую воду вместе с ней. Знала и хотела этого. Она чувствовала его руки на своих плечах, его губы на своих губах и очень быстро согрелась. У него было белое тело. Сильное и худощавое. Нет, он не татарин.
Доктор Нагаев завернул ее в полотенце и отнес на кровать. Принес в постель поднос с коньяком и лимоном. Вера, млея от тепла под красным душным покрывалом, отдалась Нагаеву после первого же глотка коньяка. С каждым ударом, сотрясавшим ее лоно, она выбрасывала из своей головы по очереди сначала мужа, затем Марину, потом все свои страхи, а их было много, как много было и ударов. Боль смешивалась с наслаждением, и Вера боялась только одного – что она умрет, так и не осознав того, что же с ней произошло. Она все еще не верила, что это реальность, что на ее бедрах остались реальные розовые пятна от прикосновения к ним сильных мужских рук. Она лежала на кровати, раскинув руки и ноги, и смотрела в потолок, по которому блуждали тени бешено содрогающихся от ветра деревьев. Нагаев положил ей между ног ледяной апельсин. И она пришла в себя. Сомкнула бедра и отвернулась к окну. Она не могла смотреть на мужчину, который так долго любил ее. Ей показалось, что наступил вечер. Пора было возвращаться в дождь, в свою жизнь. Воспользовавшись тем, что ее любовник зашел в ванную комнату, Вера вскочила с постели, быстро оделась и, не помня себя от стыда и счастья, выбежала на лестничную клетку. Спустилась вниз и побежала, застегиваясь (как и в прошлый раз!) на ходу и наступая в глубокие холодные лужи…
Уже дома, переодевшись во все сухое и забравшись под свое одеяло, она пожалела, что не спросила Нагаева, кто его ранил. Рана на его виске была достаточно глубокой, словно его ударили чем-то тяжелым и острым.
Из дневника ***
«Никак не могу привыкнуть к мысли, что ее уже нет. Встаю, завариваю чай или готовлю кофе, разливаю по двум чашкам. Зову ее, но в доме тихо. Как в гробу. Ее так и не нашли. Из воды удалось выловить лишь ее смешные, почти детские солнцезащитные очки в желтой пластмассовой оправе да зеленую ленту, похожую на водоросли. Эта лента с ее шляпы, которая осталась в лодке. Она зацепилась за ивовые заросли. Я так и не поняла, как эта лента могла оказаться на крохотном соседнем островке, если он находится вверх по течению. Вот если бы ленту отнесло и прибило к ивовым зарослям чуть ниже, там еще два островка, на которых живут утки и цапли, это было бы понятно.
Иногда я спрашиваю себя: о чем же таком они говорили тогда в лодке, глубокой ночью, когда ее муж повез кататься по реке, чтобы этот разговор закончился скандалом, криком, как он мне потом рассказывал, и чуть ли не дракой? Ведь моя сестра никогда не повышала голоса. Она была мягким и улыбчивым существом, и если что-то и делала громко, так это смеялась. И я любила ее за это. Да ее все любили! Ее невозможно было не полюбить. Она не знала, что красива, и воспринимала данную ей природой внешность как данность, как воздух, которым она дышала, и никогда не стремилась извлечь из красоты выгоду. Она могла бы выйти замуж много удачнее, но никогда даже не задумывалась над этим. Мужчина, которого она привела к нам в дом, ничего не умел. Ни колоть дрова, ни ремонтировать крышу. Наш старый дом разваливался, но его это нисколько не касалось. А ведь он поселился с нами, он жил с нами, он спал с моей младшей сестрой, сидел с нами за столом и ел приготовленную мною пищу. Моя сестра не умела готовить. Она могла положить в суп вместе с капустой маргаритки и одуванчики. Ей нравилось все красивое. Быть может, поэтому она и вышла замуж за этого человека?
После ее смерти я случайно узнала, что этот мужчина изменял ей. В нашем маленьком городке трудно что-то скрыть. Особенно если мужчина платит за комнату для свиданий. Хозяйка этого дома рассказала все после смерти моей сестры. Она была у меня. Пришла с самогонкой и миской, в которой томились жаренные в сметане караси. Плакала, просила прощения. Я сначала ничего не могла понять. Но потом сквозь хлюпанье разобрала, что эта женщина сдавала моему шурину комнату для свиданий с другой женщиной. Та была постарше моей младшей сестры. Я видела ее. Сердце мое обливалось кровью. И тогда я поняла, о чем моя сестра говорила со своим мужем в лодке ночью. Думаю, он признался ей в том, что полюбил другую. И тогда с моей сестрой, видимо, что-то произошло. Возможно, она кричала, она кричала, как раненая птица, она стонала от боли, которую он нанес ей своими откровениями. А ночь всегда вызывает в человеке желание пооткровенничать. И кажется, что в глухой и свежей ночной тишине, напоенной ароматами трав и речной воды, все, что будет произнесено вслух, станет святым, чистым и что в эту минуту все друг другу все простят. Но он ошибся, мой шурин. Как он мне рассказывал, сидя за столом в моем доме и дрожащими руками стараясь раскурить сигарету, моя сестра чего-то испугалась, закричала, стала махать руками и показывать в сторону того самого острова, где потом нашли зеленую ленту. „Там кто-то есть, я вижу… Мне страшно… не отдавай меня туда, мне плохо… Господи, как же мне плохо…“ Он сказал, что ему показалось, будто бы моя сестра там, той глухой ночью на реке, сошла с ума. Неожиданно. Возможно, она испугалась шорохов на соседнем острове. Мой зять сказал ей, что это птицы. Цапли или дикие утки. Но она так кричала, так разволновалась, что вскочила и опрокинула лодку. Он видел, что она сразу же ушла под воду. Потом ему показалось, что она плывет в сторону того острова. Он тоже был в воде. По самое горло. Лодка была перевернута, но ему удалось подцепить ее рукой и толкнуть к берегу. Ведь они были как раз посередине между берегом пустынного пляжа и тем самым островом, где потом нашли зеленую ленту. Моя сестра хорошо плавала и не могла утонуть. Кроме того, она не могла сойти с ума. Она была здоровой и умной. Я никогда не замечала за ней никаких странностей. Но мой шурин сказал мне, что она сошла с ума. Что закричала, перевернула лодку и утонула. А он остался жить. И все первые дни после смерти моей сестры он находил утешение в объятиях другой женщины, которую я ненавижу».
Глава 4
Гроза
Александр приехал в свое адвокатское бюро «Алиби» затемно. Он опоздал всего лишь на три минуты. Клиент, он же его хороший знакомый Валерий Писаревич, уже ждал его в кабинете, листая какой-то журнал.
– Ну наконец-то! – Писаревич поднялся со своего места, чтобы пожать адвокату руку. – А я уж тут часа два, представляешь?
Александр едва сдержался, чтобы не съязвить по этому поводу: Валерию, как видно, не терпелось как можно скорее уладить все свои мошеннические делишки, чтобы, бросив жену с ребенком, отхватить при этом еще и жирный куш в виде сильно возросших в цене акций Газпрома. Александр представил себе, как довольно он потирает руки, говоря об успешно провернутом дельце своей молоденькой любовнице, после чего с решительностью собственника овладевает ею. Эта картинка показалась ему пошлой, хотя всего час тому назад он лежал в постели с малознакомой женщиной и, в отличие от Валерия, не строил относительно нее вообще никаких планов. И если разобраться уж до конца, то мало человеческого, возвышенного наблюдалось у обоих любовников в момент близости. Они практически ничего не сказали друг другу, разве что обменивались взглядами, поцелуями, прикосновениями. Пусть я животное, но я люблю эту женщину. И мне все равно, кто она, сколько ей лет, кто ее муж и есть ли у нее любовники. Я хочу ее даже сейчас.
Он ужаснулся своим мыслям, замотал головой, после чего, переведя дыхание, пригладил на голове волосы.
– Старик, по-моему, у тебя температура, – обеспокоенно заметил Валерий.
– Да нет… что-то не так?
– Лицо порозовело. Может, давление?
– Нет. Со мной все в порядке.
Александр оглянулся. Он не хотел, чтобы в момент, когда он будет обсуждать с клиентом свой гонорар, кто-то посторонний находился поблизости. Но бюро в столь поздний час (Боже, я провел с ней в постели часа три!) было почти пустым. В коридоре он заметил Калерию Дмитриевну – адвоката-ветерана. Этой женщине было семьдесят пять лет. Она имела обширную клиентуру, хорошо зарабатывала, но честно сдавала все свои гонорары в кассу, а по вечерам оставалась, чтобы еще мыть полы в бюро и убирать со столов остатки адвокатских попоек. Ее никто не понимал. Ведь она могла сдать в кассу минимум – тысячу рублей, как все, а на остальные деньги содержать две семьи. Но Калерия Дмитриевна придерживалась «сталинских» принципов, за что и уважала себя.
– Валера, я понимаю, что ты пришел ко мне, потому что я твой друг…
Он вдруг поймал себя на том, что слово «друг» далось ему с трудом. Писаревич не был другом Александру в истинном значении этого слова. Но именно сейчас и Валерий бы с удовольствием назвал его другом, поскольку благодаря этой «дружбе» в вопросе выплаты гонорара можно будет ограничиться бутылкой коньяку или тысчонкой-другой рублей. А ведь акции Газпрома, когда он их продаст, чтобы купить шубку или бриллианты своей любовнице, потянут на несколько тысяч долларов.
– Конечно! – Писаревич не дал ему договорить. Александру показалось, что он сейчас вскочит и набросится на него, чтобы сжать его в своих крепких дружеских объятиях. – А к кому же еще я мог бы обратиться с такой… просьбой. Ты же понимаешь, что такое женщины! Ты тоже был когда-то влюблен.
– Валера, я адвокат и зарабатываю себе на хлеб мозгами. Твое дело довольно сложное…
– Ну вот, – всплеснул руками Писаревич. – Начинается. И ты будешь набивать себе цену. Послушай, я устал от этого от чужих. Но ты-то свой!
– Пятьсот долларов сейчас и столько же после того, как дело выиграем. Или же сразу восемьсот, и я приступаю к работе.
– Сколько? – Глаза Валерия, казалось, готовы были вылезти из орбит. – Да ты с ума сошел! Ты где находишься, в Москве или в Саратове? Где это ты слышал, чтобы местные адвокаты просили столько за час работы?
– И еще пятьсот долларов вот за это, – невозмутимо продолжил Александр, отводя прядь волос со лба, чтобы продемонстрировать запекшуюся кровь, под которой болела и саднила глубокая рана.
– Не понял. А это еще что?
– Твоя жена была у меня ночью. Вернее, почти утром. Я не успел дверь открыть, как она ударила меня утюгом.
– Чем?
– Я же говорю: утюгом. Ты что, не слышишь меня? У тебя что-то со слухом?
– Нет, ты видишь, с какой стервой я живу?.. Да она же могла тебя убить!
– Эти акции – единственное, на что она может рассчитывать в трудное для нее время. Она же не работает. Кроме того, ты оставляешь ее с Катькой, которую надо кормить, одевать и обувать. Я уверен, что ты сделаешь все возможное, чтобы не платить алиментов. И что же ей в этом случае остается делать?
– Но при чем здесь ты?
– Она достаточно хорошо изучила тебя, чтобы вычислить, к какому, более выгодному для тебя, адвокату ты обратишься. Поэтому-то Катя и пришла ко мне и саданула меня по голове. Она была в состоянии аффекта, понимаешь? Ей было все равно в конечном счете, на чью голову опустить этот утюг. Но если бы только это… Она стала кричать, обзывать меня, а потом – я даже не успел ничего сделать! – ударила и себя по голове. Затем еще раз…
Писаревич слушал его, не веря своим ушам.
– Ты что, издеваешься надо мной?
– Ничуть. Ты вчера дома ночевал?
– Да. Ночевал. У меня и свидетели есть. Но при чем здесь это?
– Вот и она так считает, что у нее свидетели есть. Ты был дома и избил ее. Ты бил ее утюгом по голове в то время, как ваша дочь спала. Во всяком случае, это ее версия. Сразу же после этого она, как мне кажется, поехала в больницу, где ей наверняка поставили, я в этом более чем уверен, несколько диагнозов: тяжкие телесные повреждения, сотрясение мозга… Она настоит на том, чтобы по факту избиения было возбуждено уголовное дело…
– Значит, она нарочно разбила свою голову, чтобы свалить все на меня?
– Ты спал с ней вчера? – перебил его Александр.
– А это тебе зачем?.. Ну, спал. Вернее, зажал ее между шкафом и стенкой… Она же мне еще пока жена…
– Плюс изнасилование. Она все рассчитала. И теперь тебя ищут.
Он все сказал. И все это было чистой правдой, но Александр видел, что Валера ему не верит. Пауза, во время которой Писаревич пытался осмыслить услышанное, затянулась.
– Ты все это придумал, чтобы я вернул ей акции? Ты что же это – на ее стороне?
– Я ни на чьей стороне. Тем более не на ее, потому что она пробила мне голову. Просто у нее больше не было выхода, понимаешь? Она перепробовала все, чтобы вернуть тебя. А ты оказался подлецом. Вот она и решила тебя проучить. Тебя посадят, Валера. Поэтому ты не скупись и заплати мне авансом хотя бы тысячу баксов, чтобы я защищал тебя уже как насильника. Это серьезно, поверь…
– Ну ты и скотина! – И Писаревич вышел, громко хлопнув дверью. Он так ничему и не поверил. Но, главное, он не ожидал, что «Сашка» – его «друг-адвокат» – потребует с него такие деньги.
Он ушел, но Александр не спешил уходить. Он знал, что часа через два Валерий начнет его разыскивать и непременно вернется. Если, конечно, его не задержат раньше…
Не жизнь, а клоака. Все друг друга ненавидят, а головы почему-то разбивают ни в чем не повинным адвокатам.
Он подошел к окну, распахнул его, впуская в душный кабинет свежий, пахнувший электричеством, воздух, капли дождя и ветер. Рана на виске болела, в горле першило. Он подумал, что у него температура, и решил вскипятить воду для кофе. И в эту минуту в коридоре раздались тяжелые шаги. Он узнал эту походку. Она принадлежала адвокату Собакину. Захар Собакин весил полтораста килограммов, много ел, столько же пил, много спал, что не мешало ему оставаться относительно здоровым и, главное, с блеском выигрывать свои многочисленные дела. В адвокатском бюро «Алиби» за ним закрепилась кличка Везун. Ему везло во всем и всегда. Он мог уснуть, к примеру, в тот момент, когда клиент выкладывал ему суть своего обращения, но проснуться как нельзя вовремя, чтобы задать интересующие его вопросы. Он мог, выпив бутылку хорошего армянского коньяку, катить на своем «мерсе» домой, виляя по улице, но его почему-то никто не останавливал. Работники Госавтоинспекции, казалось, не замечали его, а если и останавливали, то обходились с ним, как с заговоренным: в их глазах он был неуязвим. Единственное поле, на котором он подчас терпел поражение, были суды. Точнее, судьи. Правда, Собакин редко проигрывал свои дела и считался в городе одним из самых грамотных и талантливых адвокатов. Но сейчас, судя по тяжелой походке, он был не в лучшей форме. Дверь распахнулась, и Захар почти ввалился в кабинет, где был Александр.
– Привет, – буркнул Собакин низким, жирным басом. – Дышишь свежим воздухом? Правильно. Дыши, пока дышится.
– Что-нибудь случилось, Захар?
– Моего друга убили, – вдруг сказал Собакин, грузно опустился на стул и неожиданно всхлипнул, обмякнув всем телом.
– Я… я его знаю?
– Такой парень! Какая-то сволочь застрелила… Говорят, сумасшедшая, одна из его пациенток… Вот и делай после этого людям добро.
Собакин рывком расстегнул легкое темное пальто и достал из внутреннего кармана фляжку. Глотнул оттуда.
– Он меня спас в свое время. Если б не он, не знаю, дожил бы я до сегодняшнего дня или нет… Светлая душа… Да ты слышал, наверное, о нем. Ренат Нагаев. Известный в городе психотерапевт.
В это время вторая створка окна со звоном распахнулась, и порыв ветра вместе с осколками стекла рассыпал по столам бумаги. Сверкнула молния, прогремел гром, и Александру показалось, что его голова сейчас тоже разобьется на множество мелких и звонких осколков.
Глава 5
Поздний визит
В десять часов вечера к ней постучался Илья. Он пришел за луковицей. Вера с того момента, как Илья привел в дом Марину, перенесла из лоджии в свою комнату маленький холодильник, где и хранила свои продукты. Туда же по нечаянности попал и пакет с луком. Вера достала луковицу и молча протянула бывшему мужу. Она была уверена, что он обращается к ней со столь унизительной для него просьбой не потому, что они не успели купить лука, а потому, что у них нет денег даже на луковицу. Мстительно подумалось: она его бросит, уже очень скоро.
– Вера, ты в порядке?
Она подняла голову, и они встретились взглядами. Илья смотрелся жалко в своем коротковатом банном халате и оранжевых шлепанцах. В глазах его читалась тоска.
– Я-то в порядке, а вот ты?
– Марина беременна, представляешь? – наконец произнес он то, ради чего скорее всего и зашел.
– Поздравляю.
И Вера, не ожидая от себя такого, с силой вытолкала Илью из комнаты. Ей вдруг стало противно при мысли, что когда-то она была влюблена в этого человека. Противно и мерзко.
Закрыв за ним дверь, она решила все-таки позвонить Августе. Но и на этот раз трубку никто не взял. Зато в половине одиннадцатого раздался звонок в дверь. Вера напряглась, представляя себе, что ее решил осчастливить своим визитом доктор Нагаев. Но эта полумечта-полуфантазия промелькнула, как яркая тропическая бабочка, и улетела в глубины подсознания. На самом деле это пришла Августа. Вера слышала, как церемонно ее приветствовал Илья и как блеяла, здороваясь с гостьей, беременная Марина. Затем послышались быстрые упругие шаги, и в дверь постучали.
– Привет, – Вера впустила Августу в комнату и заперла за ней дверь. – Проходи. Чай будешь?
И только сейчас, когда Августа повернула свое лицо к свету, Вера увидела глубоко запавшие глаза подруги, мертвенный цвет кожи, белые губы.
– Господи, да что это с тобой?
– У меня печальные новости, Вера. – И Августа, упав к Вере на грудь, разрыдалась.
– Да что случилось? Говори толком! Не трави душу! Ты заболела?
– Нет, дело не во мне. Но прежде, чем я скажу тебе, что произошло, ты должна будешь ответить мне на некоторые вопросы.
Слезы на глазах Августы мгновенно высохли, и вся она словно подобралась, подтянулась и, выпрямив спину, села на стул.
– Скажи мне, пожалуйста, Вера, ты встречалась с доктором Нагаевым?
Вера почувствовала, как щеки ее запылали, а глаза защипало, словно в них бросили горсть соли. Она растерянно смотрела на Августу, не зная, что ей ответить. Признаться в том, что они с Нагаевым провели время у него на квартире, занимаясь бог знает чем, она бы не осмелилась. Ведь она практически ничего не знает об этом человеке. А что, если он женат и у него куча детей? Она даже не уверена в том, что и сама квартира-то принадлежит ему, а не какому-то приятелю или родственнику. Мужчины часто выручают друг друга, предоставляя друзьям пустующие хотя бы несколько часов квартиры для таких вот сомнительного толка свиданий. Но и обмануть Августу, сказав, что она не виделась с доктором, Вера тоже не могла. Однако ей удалось скрыть свое замешательство, и она как ни в чем не бывало ответила:
– Конечно.
– Ты пришла вовремя, как мы с тобой и договаривались? В три?
– Да. А почему ты об этом спрашиваешь? Он что-нибудь рассказал тебе об этом?
– Сначала все-таки ты ответь на мои вопросы, а потом уж я… Значит, ты пришла в парк в три часа и встретилась в условленном месте с Ренатом.
– Да.
– Вы беседовали?
– Да.
– Ты что-нибудь рассказала ему о себе?
