скачать книгу бесплатно
– А что муж твой делает? – иронично поинтересовался уязвлённый Митя, в их лучшие годы трепетно сдувавший с избранницы пылинки.
– Муж мой работает! – довольно ответила она и отвлеклась на пирожное, аккуратно сняв ложечкой клюковку с верхнего кремового слоя.
– А ты чем занимаешься? – опять спросил Митя.
– Помогаю и на шее сижу! – счастливо улыбнулась Снежаночка и отправила красную ягодку в рот.
– Прекрасное занятие, – отметил Митя, сразу осознав, что дальше общей информации его не пустят, и перешёл к конкретике. – Так какой камин ты хочешь? Я себе в новом доме финский поставил.
И он начал толково и подробно рассказывать, что, как и почём.
Снежаночка внимательно прослушала ценный поток информации, записала отдельные сведения и тезисы в блокнот и ещё долго потом трещала о тяготах общения со строителями, о каминной тяге и проточной вентиляции, о сложностях выбора и идиллическом желании посидеть всей семьёй морозным зимним вечером у камина и попить горячего чаю, медитативно созерцая язычки пламени в очаге и светящиеся лампочки на новогодней ёлке.
Митя расслабился, с удовольствием слушал и понимал, что много лет назад он простодушно мечтал о том же – о доме, потрескивающих в камине берёзовых дровах и чашке чая с черничным вареньем из Снежаночкиных рук. Но всё пошло не по его плану, несмотря на то, что он старался изо всех сил.
«Почему не со мной?» – было написано в его глазах, но этого вопроса он не задал, а Снежаночка его не заметила или сделала вид, что не заметила.
***
Впрочем, ответили на него ещё древние римляне на своей латыни – предельно просто, афористично, доходчиво и жестоко: quod licet Iovi, non licet bovi*.
* Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку.
БЛАГОРОДСТВО ЧЕРЕЗ КРАЙ
Стать жемчужиной – всякой ли капле дано?
Омар Хайям
В конце утренней планёрки шеф обвёл глазами коллектив и сказал:
– Итак, господа офицеры, проверка закончена. В целом всё у нас нормально, – он сделал паузу и с лёгким оттенком грусти добавил. – А теперь о неприятном.
Коллектив проснулся и встрепенулся.
Июньское утро выдалось жарким. Духота растворилась в воздухе, сделав его густым, тяжёлым, плотным и противно-липким. В перспективе предвиделся длинный и нескончаемый рабочий день с температурными показателями в 30 градусов, с раскалённым и растекающимся городским асфальтом, с беготнёй и суетой.
Было душно, скучно и утомительно. Хотелось то ли поехать на море купаться, то ли на дачу – на зелёную травку в тень яблонь и вишен, то ли оглушительной грозы и бурного ливня, то ли просто много холодной воды. Мерно трещавший в углу кабинета белый вентилятор кружил своими синими лопастями, перемещавшимися по заданной траектории, но не освежал, а вызывал лишь два чувства – досады и беспомощности.
Пора было разбегаться по объектам с проверками.
А тут вдруг в придачу ко всем тропическим прелестям наметилась какая-то неожиданная неприятность. Причём, судя по круговому движению глаз шефа, коллективная.
Все сидевшие за рабочим столом непроизвольно поменяли положение.
Томилов откинулся на спинку стула, Латунников, наоборот, от своей спинки отлип и с удовольствием выпрямил спину, Савушкин положил обе руки на стол, Задвигаев принялся вертеть в руках шариковую ручку, Глазурьев зачем-то коснулся указательным пальцем кончика носа, Комаров посмотрел в окно и почесал за ухом, Мышинский покашлял в кулак, Вера Павловна поправила светлую прядь волос и перекинула правую ногу на левую.
Все внутренне собрались, подготовились и разом взглянули на Ивана Ивановича.
Тот поправил галстук и начал, но не резко и прямолинейно, как намеревался сначала, а аккуратно и мягко:
– Ну что, друзья мои? Я хотел бы с вами посоветоваться.
Коллектив немного успокоился – судя по призыву к коллегиальности, грядущие пертурбации не носили катастрофического характера.
– Проверяющие остались довольны, – продолжал, повторяясь, шеф. – Наша работа оценена положительно. С чем я вас и поздравляю. Но теперь комиссия должна написать заключение. Помимо общего позитива, им надо найти недостатки, выявить виновных и наказать их – объявить выговор. Всё равно кому – без разницы. Так надо – порядок есть порядок. Ну, вы меня понимаете!
Коллектив всё прекрасно понимал. Многие работали с подконтрольными организациями по тому же принципу.
Шеф ещё раз обвёл виноватым взглядом лица подчинённых и, решив, что с предисловием и подготовкой пора заканчивать, напрямую спросил:
– Кому будем объявлять выговор? Может, желающие есть? Какие будут предложения?
– Добровольцы, шаг вперёд! – поддакнул Комаров, но инициативы не проявил.
Коллектив окончательно выдохнул. Общая нервотрёпка с бумагами и выискиваниями недоработок закончилась. Проверяющая комиссия поступила вполне демократично. Всё вроде обошлось «без крови и поножовщины».
Оставалось найти козла отпущения. Причём не назначить и не вытолкнуть, а коллективно обсудить, обговорить, выбрать и полюбовно возвести на жертвенник, совершив сакральное заклание. Быстро и небольно, на дружеских, практически добровольных началах.
Ничего страшного в экзекуции не заключалось. Но все призадумались о последствиях и личном уроне, который может причинить этот вроде бы безобидный акт возмездия.
Топить коллег никто не был настроен, поэтому каждый мысленно прикидывал свои огрехи, недостатки и перспективы. Ничего глобально негативного никто в работе не допускал.
Шеф понял, что сотрудники в затруднении, и начал сам:
– Я вашей работой в основном доволен. Всё по плану, всё путём. Хотя расслабляться не советую!
Он грозно нахмурил брови, приостановился и собрался с мыслями.
– Особенно хочу отметить Веру Павловну, – продолжил Иван Иванович уже с доброжелательной интонацией и улыбнулся.
Вера Павловна приподняла подбородок и скромно улыбнулась в ответ.
– Она у нас молодец. Всё у неё всегда вовремя и чётко сделано, по всем правилам оформлено. Буду объявлять благодарность. Вот на кого надо равняться. Хотя и к остальным у меня особых претензий нет, – он опять сделал пространную паузу и, посчитав, что, пожалуй, слишком разлиберальничался, с особой интонацией добавил. – Даже к Комарову.
Комаров закашлялся.
– Всем надо работать и работать, – строго добавил Иван Иванович.
Произнеся побудительное и стимулирующее вступление, он опять обвёл подчинённых зорким взглядом.
Коллектив выжидательно молчал.
– Ладно, – решил Иван Иванович. – Давайте обсуждать! Кому будем выговор объявлять? Томилов, начнём с тебя. Что скажешь?
– Готов понести заслуженное наказание, – с энтузиазмом откликнулся Томилов на вопросительные интонации руководства.
– Какое тебе наказание? – подскочил шеф. – Тебе ж звание скоро получать!
– Ну да, нельзя, – согласился Томилов. – А так я – с удовольствием, всегда пожалуйста. Если надо – объявляйте!
– Латунников, как у тебя? – перешёл к следующему подчинённому шеф.
– Так я же в командировке полтора месяца был, только что вернулся, в проверке не участвовал, – напомнил Латунников.
– В самом деле! – воскликнул Иван Иванович. – Я и забыл. Сиди и молчи.
– Я и молчу. Весело тут у вас, – не пропустил паса Латунников.
Шеф посмотрел на ожидавшего своей очереди Савушкина. Тот убрал со стола руки, собрался с мыслями, а после тихо и скромно промямлил – напомнил:
– Мне тоже нельзя, я в министерство ухожу.
– Нельзя, – согласился шеф, перевёл взгляд и требовательно посмотрел на амплитуду вращений ярко-синей шариковой ручки в руках Задвигаева.
Тот прекратил крутить ручку и напомнил:
– Мне, командир, без разницы. Я тоже всегда готов. Хоть горшком назови – только в печку не ставь. Но мне ж в академию в августе поступать! Вы ж сами, Иван Иваныч, и направили. А по документам я с выговором не пройду.
– Да, Задвигаева тоже откладываем, – согласился Иван Иванович с весомостью довода и, покачав головой, спохватился. – И Глазурьева откладываем – ему должность скоро получать. Комаров, ты что скажешь?
Комаров подпёр щёку кулаком и, виновато-горестно вздохнув, напомнил:
– У меня в апреле уже один выговор был. Что теперь – второй?
– Да, Комаров тоже не подходит, – с огорчением констатировал шеф, вспомнив, что у Комарова к тому же ещё недавно родился ребёнок. – Второй выговор – это слишком. Придётся служебное несоответствие объявлять. В должности понижать. Нельзя так. Пойдём дальше! Мышинский!
Мышинский сразу чётко и дисциплинированно отозвался:
– Я тоже не возражаю. Выговор – так выговор. Но мне тоже звание скоро получать.
Круг замкнулся, необсуждённой оставалась только Вера Павловна, сидевшая по правую руку от Ивана Ивановича.
– Ну что, – обречённо произнесла она, как будто подводя итог. – Осталась только я. У меня никаких веских оснований нет. Давайте меня наказывать, я согласна – раз никому нельзя.
Добрая и великодушная женщина всю жизнь проработала в системе и прекрасно разбиралась в бюрократических тонкостях.
– Вера Пална, как мы вас все любим! – громко и горячо воскликнул Комаров.
– Ага-а, – от всей души в унисон поддержали и пробасили остальные, испытывая чувство вины из-за того, что всем мужским коллективом невольно обидели бескорыстную милую сотрудницу.
Вера Павловна посмотрела по кругу на сочувственные, благодарные и пристыженные лица коллег, изумилась неожиданному переходу от поощрения к выговору и опустила глаза. Стёкла её очков неожиданно запотели.
– Простите нас! – не выдержал и завопил Комаров. – Ну хотите – поколотите всех, а меня, дурака, – первого.
Вера Павловна слабо улыбнулась, однако бьющее через край благородство непроизвольно выплеснулось наружу и скатилось двумя крупными каплями из покрасневших глаз. Она чуть слышно всхлипнула, сняла очки, вытащила из кармана платочек и вытерла со щёк стекающие следы своего милосердия.
– Ну-ну, – растерялся и расстроился не менее подчинённых потрясённый неожиданной метаморфозой Иван Иванович. – Вера Павловна! Голубушка вы наша! Это же простая формальность. Все прекрасно знают, что вы – лучшая.
Вера Павловна обречённо вздохнула и покорно кивнула головой.
– Ну, что делать! Решили, – поскорее, дабы прекратить неприятный разговор, резюмировал шеф. – Так и запишем. Совещание закончено. Все расходимся по объектам.
Коллектив стал подниматься и отодвигать стулья.
Иван Иванович подозвал Комарова и тихонько приказал:
– Чтобы завтра без букета и торта на работу не являлся!
СВЕТ С НЕБЕС
Путь из Бычков в Топтыково составляет около пяти километров.
Вроде бы он недолог и проходит через огромное поле. Казалось бы, заблудиться там невозможно. Иди и иди себе накатанной грузовиками дорогой на восток и вскоре увидишь асфальтированное шоссе, пройдёшь немного по этой серой крупнозернистой ленте, а там уже и поворот на Топтыково, ещё немного – и большое село с рядами ухоженных домов – совсем рядом.
Но по странному стечению обстоятельств всякий, кому нечасто приходится преодолевать это расстояние, блуждает в чистом поле, перепутывая дороги и ориентиры. Что пешком, что на машине, что на велосипеде.
Дорог там немного – три или четыре, или даже пять (кто из непосвящённых в тонкости местной географии их пересчитает!), и все они веером рассыпались, разлетелись, распластались по полю, и все ведут к большаку, древнему тракту, пережившему и Батыя, и Мамая, двигавшихся через эти окраинные рязанские земли на Москву.
Тракт с течением столетий преобразовался в асфальтированное шоссе, соединяющее районный город и несколько населённых пунктов – больших и маленьких деревень.
Но всё это лишь географическая преамбула, необходимая для того, чтобы показать местность, в которой происходили события, кстати говоря, прошлого ХХ века.
Однажды ненастной осенью пришлось героине рассказа добираться из областного центра в районный, а оттуда – в Топтыково, в прежние времена именовавшееся Таптыковым. Не по своей вине она опоздала на рейсовый автобус, который ходил по указанному выше тракту два раза в день – утром и вечером. И не нашла иного выхода, как доехать до Бычков на электричке, а оттуда пойти пешком в Топтыково. Когда-то в молодости этой полевой дорогой однажды ей довелось пройти, правда, не одной.
Теперь спустя несколько десятков лет она доехала в зелёном железнодорожном вагоне до скромного полустанка под названием Бычки и пошла через всю деревню – направление было совершенно прямым и понятным. Ей предстояло проследовать по сельской улице около километра, выйти за деревню и двигаться по дороге всё время прямо – на восток, на Топтыково. О существовании нескольких дорог героиня тогда не знала, в её представлении, такая дорога должна была быть одна (Бычки – Топтыково). Совершенно нелогично предполагать, что из пункта А в пункт Б, разделённых всего лишь полем, ведёт несколько дорог.
Вечерело. Тусклый октябрьский день плавно соскальзывал в серые сумерки. И если изъясняться безличными предложениями, ибо алгоритм уже задан, – темнело, моросило и накрапывало.
Но не до такой степени, чтобы открывать зонт.
Зонт стилистически пригодился бы в городе, а в деревне никто от мелкой мороси не прячется. Тем более, что в руке героиня несла сумку. Нетяжёлую, наполненную теми предметами, которые носят с собой после посещения родственников в больнице. В ней и лежал лишним грузом абсолютно ненужный зонтик.
Ещё ранним, сейчас уже казавшимся нереально далёким утром, в рассветных (тогда сухих, без осадков) сумерках она вышла из дома в селе Топтыково и пустилась в дальнюю дорогу, чтобы совершить путешествие на четырёх автобусах в одну сторону. В обратном же направлении маршрут у неё немного изменился – автобусы не совместились, один из них задержался. И теперь героине, одолевшей кусок пути на электричке, надо было пройти несколько километров по полевой дороге пешком и завершить свою «кругосветку».
За время отпуска, в который она приехала в родные места, ей пришлось несколько раз покрывать эти расстояния, навещая мать в областной больнице. К счастью, у мамы всё складывалось хорошо, она пошла на поправку, и до выписки оставалось недолго.
И сейчас успокоенная этим обстоятельством Ольга целеустремлённо шла по Бычкам, пребывая в своих мыслях. В сумке в такт быстрым шагам иногда позвякивали пустые баночки, впереди её ожидала пустынная полевая дорога, а там до Топтыково – не так и далеко, почти рукой подать – что-то около пяти километров. Вот только добраться хотелось поскорее и по возможности засветло.
Если бы Ольга успела на автобус, то уже давно была бы дома, закрыла бы сарай с устроившимися на насесте курами, накормила бы проводившую её утром до калитки и скульптурно усевшуюся ждать на скамеечке кошку Мурку, растопила бы печку.
Воспоминания о печке заставили Ольгу заволноваться, потому что навык растапливания печи у неё отсутствовал, и каждый раз это занятие было для неё тяжёлым испытанием. Печка никак не подчинялась, дрова не разгорались, и приходилось терпеливо пытаться разжечь огонь снова и снова. В Ольгином деревенском детстве печку топили родители, а став взрослой, она уехала в город и жила в квартире с центральным паровым отоплением. А вот теперь ей пришлось осваивать премудрость.
Ольга всегда боялась этой процедуры, но сейчас, идя по безлюдной деревне, с ожиданием и радостью представляла себе, как доберётся до родного дома, как вычистит оставшуюся в поддувале золу, как насыплет из ведра в топку приготовленный уголь, как разложит щепочки и бумагу, как чиркнет спичкой, подожжёт и будет ждать, когда весёлый огонёк схватится и подцепит угли. А печка заиграет, загудит, нагреется и будет излучать тепло и уют.
И дождавшаяся хозяйку обрадованная Мурка станет настойчиво тереться о ноги в ожидании корма, внимания и ласки.
С такими мыслями шла Ольга по осенним Бычкам.
