скачать книгу бесплатно
– Здравствуйте, дорогие телезрители. Вы смотрите новости на первом канале. Ведущая в студии – Ольга Раскорякина.
У дикторши большой рот. Она неряшливо накрашена. Говорит не очень внятно.
– Главная новость, как вы уже догадались… Да, да, да!.. Конечно же, Конец Света. Итак, о светопреставлении уже можно говорить с полной уверенностью. Учёные подсчитали, что как максимум через десять часов гигантская комета, наречённая астрономами Цербером – хуй знает, почему именно Цербером – войдёт в атмосферу Земли.
На экране появляется нечёткое изображение огромного раскалённого шара, несущегося в безвоздушном пространстве. Изображение сильно искажается и пропадает.
– Вот так, дорогие телезрители. Через пару часов эта невъебенная хрень прохуярит нашу несчастную планетку насквозь. Ну, может быть, и не насквозь (учёные выдвинули на этот счёт несколько гипотез, но ни одну из них нельзя считать доминирующей), но со стопроцентной гарантией можно заявить одно: человечеству наступит полный и бесповоротный пиздец.
За кадром приглушённо, но отчётливо слышен пьяный смех.
– Эти самые сраные учёные, которые запустили человека в космос, которые изобрели атомную бомбу и стали клонировать животных, ни хуя не могут сделать с этим распроёбанным метеоритом… А теперь новости из Ватикана. Самое, блять, время. Алексей?
На фоне ватиканского дворца мужчина педерастичной наружности. Всклокоченные волосы, давно небрит. Голос высокий и манерный. Площадь запружена беснующейся толпой.
– Новости неутешительные… Если сейчас вообще могут быть какие-нибудь утешительные новости. По слухам, судя по всему правдивым, понтифик Иоганн Себастьян второй снял трёх проституток, двух <…>, и закрылся с ними в рабочем кабинете. М-да, недаром великий русский писатель Федор Михайлович Достоевский лютой ненавистью ненавидел католицизм… На улицах Рима творится неописуемое. Все беспорядочно сношаются, пьют и дебоширят. Все магазины разграблены…
К комментатору подскакивает бритоголовый парень в кожаных штанах, голый по пояс, и бьёт его кулаком в ухо. Комментатор с неожиданной ловкостью отвечает ударом на удар, валит хулигана на асфальт, и, матерясь, молотит его ногами. Камера показывает это крупным планом.
– Простите… Полный беспредел! – комментатор, тяжело дыша, поправляет галстук. – Ольга?
– Что-нибудь ещё, Алексей?
– Я уже несколько лет мечтаю отыметь тебя, Оля.
Ольга Раскорякина хихикает.
– Вообще-то я думала, что ты ***, Лёша.
– Вообще-то я ***. А точнее – три***. В зависимости от ситуации.
Дикторша опять хихикает.
– Надо было подкатиться. Я бы тебе дала, Алексей. Ты мне всегда нравился. С вами был специальный корреспондент первого канала в Риме Алексей Содомигер. – Ольга берёт большой высокий, наполовину полный стакан, одним духом осушает его. Затем кричит кому-то, стоящим за камерой: – Мужики, бля, ну даст кто-нибудь сигарету?!
Её сильно качает из стороны в сторону.
– Дорогие телезрители… ик… простите ради бога! Мы тут все бухие в сиську, ик… Короче, счастливого вам пиздеца, болезные мои! Я пошла делать минет, ик, Косте Бернсу. Он давно просил, а я что-то всё динамила. Порадую напоследок. – Дикторша с трудом встаёт. – Да, чуть не зыбыла! Ик! Всю жисть об этом мечатала, ещё в своей Таракановке! Дорогие телезрители, пошли вы все на хуй!!! Ик…
Щёлк.
– …столпы новой российской литературы: Дарья Маринина, Маня Донцова и Ярославна Пашкова. Они собираются отметить Конец Света в Новопеределкино, в узком семейном кругу. Многомиллионным тиражом разошёлся их последний роман, написанный в тройном соавторстве, «Джульетта любит «Невское».
На по-модному небритом лице ведущего выражение скуки и брезгливости. Его перекосило так, будто только что ему под нос сунули использованный презерватив. Он сидит на высоком стуле, полусогнувшись, опершись одной рукой о стеклянный столик.
– Скандально известный писатель-копроед Владимир Пташкин прилюдно совершил со своими дочерями-близняшками несколько извращённых половых сношений, а затем, вместе с ними, свёл счёты с жизнью, прыгнув в канализационный отстойник. Последние его слова были: «Сначала умерла литература, теперь гибнет мир! Я бессмертен, и в следующих воплощениях я опять буду жрать…»
Щёлк.
Красная площадь. Концерт. Молодёжь неистовствует. Пиво, водка, пот и сперма льются рекой.
– И не забудьте: спонсор нашего концерта пиво «Клинское»!! – орёт в микрофон конферансье Пелдис Вельш. – Пусть последним, что вы почувствуете, будет вкус пива «Клинское «Светопреставление»! «Клинское» forever! А теперь единственный и неповторимый, наш богоподобный гуру Лев Львович Расчёскин, с новой, написанной как раз на наш случай песней! Встречайте! Вот он, божественный!
У Расчёскина бакенбарды а ля Пушкин, он по обыкновению обдолбан.
В последний раз я вижу эти сте-е-еепи,
В последний раз я вижу Будду на кресте-е-е!
В последний раз несуществующее кепи
Болтаться будет на моей елде!
Я Будда сам. И что вдвойне отрадно
Отдашься мне, печальная страна…
Заслышав томно блеющий голос Гуру, зрители ревут от восторга, заглушая кумира.
Щёлк.
– …Гриша Пердун и группа «Песни плюс», Эльвира Базланова и многие другие. «Конец Света на НТВ». Проведите последние минуты с нами. А пока, для разогрева, ансамбль «Педик Кроль». Не кажется ли вам, любезные, что из-за подобных пи***в мы и погибли? Впрочем, какая теперь хуй разница! Илюша Залупенко, аплодис…
Щёлк.
– …ит-парад «Последняя десятка», и с вами в последний раз ваша распроперетраханная Маша Мессалиновская. Проведите оставшиеся часы жизни так, чтобы не было стыдно перед лицом вечности. Лично я собираюсь сегодня трахаться, трахаться и трахаться. И принять смерть с тремя чл…»
Щёлк.
Христос выключил телевизор, оставшись в полной темноте. Отложил пульт. Вздохнул. Откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.
СЕМЕЙНЫЕ ЦЕННОСТИ
– Ну здравствуй, дитя! – проговорила мать церемонно. Она подкрасила с утра брови и губы – совсем слегка.
– Привет, мамуль! – живо отозвался сын. Высокого роста, сухопарый, пожалуй что красивый.
Они чмокнулись в щёчку.
– Наконец-то осенил своим присутствием! – Виктория Сергеевна закрыла входную дверь.
– Мамуль, дел по горло! Едва вырвался! Институт, работа, жена – продохнуть некогда, – Аристий снял кроссовки. На нём были лёгкие светлые хлопчатобумажные брюки и белая футболка без рисунка. – Тапки какие?
– Любые, – сказала мать. – Продохнуть некогда, рассказывай!
– Мам, без пизды – запара страшная! Я давно такого не помню, – оправдывался сын, и, чтобы перевести разговор, заметил: – У вас, я смотрю, тротуары опять меняют?
– А как же! Блядскому Ебланину надо же бабло отмыть! – молвила Виктория Сергеевна с яростью и презрительно. – Каждый год, блять, перекладывают! Каждый, блять!
Аристий усмехнулся.
– Тебе не кажется странным, мам, что мы как бы из интеллигентных семей – а материмся хуже сапожника?
– Времена, нахуй, такие! – развела мать руками, а сын расхохотался.
– Слышал бы тебя дедушка! Профессор Власьев умер бы от эстетического шока!
– Умер и без нашей помощи, – вздохнула Виктория Сергеевна. – И слава Богу! Не дожил до этой хуйни! Он бы сейчас лаялся не хуже нас с тобой.
– Не думаю, – не согласился Аристий. – Он был по-настоящему интеллигентным человеком. До корней волос. Это всё равно как Набоков бы заматерился.
– Ты ещё Лихачёва приплети! – поморщилась мать.
Аристий был единственным ребёнком. Виктория Сергеевна родила в совсем ещё несознательном возрасте, задолго до первого замужества, и можно сказать чудом не отдала сына на воспитание государству – на том, чтобы оставить мальчика, настоял её отец, уже упоминавшийся профессор Власьев. Не прилагая к тому никаких усилий, Виктория Сергеевна прекрасно сохранилась к 38 годам и выглядела старшей сестрой сына.
На кухне Аристий выложил из пакета на стол коробку «Рафаэлло», кусок дорогого пармезана, полбатона «дымовского» сервелата, бутылку аргентинского вина и металлический кувшинчик водки «Danzke».
– А дядя Вася где?
Викторию Сергеевну всю так и перекосило:
– Не называй его так, ради всего святого! Я 150 раз тебя просила! – молвила она с досадой. – Василий, Василий Петрович, Сурдин, просто Вася, наконец!..
– Ну ладно, ладно! – испуганно проговорил сын. – Я забыл, извини!
– Дядя Вася, блять! – с усмешкой потрясла мать головой. – Верх пошлости! Ты же взрослый женатый мужик, Аристий!
– Так Василий где? – быстро произнёс тот.
– На работе, где. Смена у него сегодня.
– А я думал, вместе посидим… Водчонки вон ему хорошей притаранил.
– Обойдётся! Сами выпьем, – фыркнула Виктория Сергеевна. Водку сунула в морозилку, вино поставила в дверцу холодильника. – Я вообще, если честно, не хочу, чтобы ты с ним общался.
– Это почему?! – изумился Аристий.
– По кочану. И по капусте.
– Это не ответ. Уж изволь ответить, мамуля! – сказал сын требовательно.
Мать сняла с крючка разделочную доску и принялась резать сыр.
– Я жду, мама!
– Что ты ко мне пристал, – громко вздохнула та. – Он сноб, мудак и ханжа. Поэтому и не хочу.
– Да ладно тебе, нормальный чел! И уж точно не мудак!
– Неловко мне за него как-то. Кринжую, как вы сейчас выражаетесь.
– На хуя ж ты замуж за него вышла и живёшь с ним?.. – искренне удивился сын.
– Обычная история – сначала кажется интересным чел (мать язвительно выделила это слово интонацией), появляется симпатия, что-то вроде любви даже… а потом всё как обычно, начинаешь видеть истинную суть человека. Мудак, жупел и просто гондон. Как-то так. – Она порезала весь кусок пармезана одинаковыми тонкими ломтиками. – Что живу с ним: сила привычки и леность к переменам. Что расписалась, тут хуйню сваляла непростительную – в третий раз на грабли наступила и нет мне оправдания. Бес попутал.
– И всё равно, как бы там ни было – он хороший человек, – заявил Аристий убеждённо.
– Наверное. Но не снобом, не мудилой, не фарисеем это его не делает.
– С фарисеем – это ты уж совсем загнула, мамуля, – заметил сын.
– Отъебись, дитя, – ответила мать. – Как думаю, так и говорю.
– Хорошо. Отъёбся. Я в душ схожу, пожалуй. Взопрел, как мышь.
– Сходи. Но лучше – отъебался.
– Не факт, что лучше, но хорошо – отъебался. Полотенце дашь?
– Моё возьми. Красное, махровое.
Аристий вышел из ванной препоясавшись широким и длинным полотенцем; длинные прямые ноги, широкие плечи, плоский как доска живот. Виктория Сергеевна подошла к нему вплотную и вампиршей впилась губами и языком в шею сына.
– Я думал, мы с этим уже закончили, – промолвил сын сколько возможно спокойнее, млея и <…>.
– Мы только начали, – мать оторвалась от шеи и сдёрнула на пол полотенце. – Зачем же ты в душ пошёл, если так думал?
– Не поверишь, но я действительно упарился…
– Не поверю! Хотя, может, и поверю, но в душ ты пошёл не поэтому!
<…>
Входная дверь почти неслышно открылась, и в квартиру вошёл формальный отчим Аристия. Василий Петрович прошёл на странные звуки и застыл на пороге комнаты, немо глядя на происходящее и не веря своим глазам. Его случайно, боковым зрением заметил пасынок.
– Дядя Вася!.. – воскликнул он между стенаниями.
Виктория Сергеевна с силой, больно и звонко шлёпнула сына ладонью.
– Ай! – вскрикнул Аристий.
– Хуй поймай! – сказала родительница строго и повернулась к мужу: – Откуда ты тут нарисовался в такой неподходящий момент, хуила грешный?!
– Я… я…
– Головка от хуя, блять! У тебя смена только через пять часов заканчивается!
– А… аа… атпустили пораньше! – еле выдавил из себя супруг.
– Блять!! – веско и убойно, как припечатав, молвила Виктория Сергеевна.
Мать и сын в полном молчании оделись и собрали на стол. Василий Петрович ощущал себя и двигался как сомнамбула, не в силах поверить в то, чему стал свидетелем, и тем не менее прекрасно понимая, что это правда.
