скачать книгу бесплатно
Гелиос
Даниэла Торопчина
Бестолковая Аничка закрывает глаза и… Теперь она – убийца, застрелившая известного писателя. Ей нужно бежать? А куда? От себя самой вообще можно убежать?
Даниэла Торопчина
Гелиос
Глава 1
– Блять! – недовольно вскрикнула Аничка. Закрыла глаза и медленно выдохнула. Похоже, случилось плохое. – Сука!
В трёх метрах от неё раскорячился на полу мертвый старик. Она выстрелила в него. Она выстрелила в него? Да, точно, выстрелила. Даже попала, что ли? Так быстро упал, только поморщиться успел. Ужас какой. Она убила деда!
Впрочем, это были его проблемы. С хорошими людьми такого не случается, так что виноват сам. Вполне логично. Но, кажется, убийства людей в этой стране под запретом, так что нужно было бежать, бежать как можно скорее, но при этом не подавать виду, что ты бежишь.
«В кино это проще выглядело», – подумала Аничка, в ступоре стоя над телом. Через сколько приедет полиция? Она приедет вообще? Дом старый, стены, должно быть, толщиной с ее голову… Может, выстрел никто не услышал? А это куда, выбросить? В мусоропровод? Ай, какой мусоропровод! Оставить здесь? А отпечатки пальцев? А из квартиры как, через окно? Так шестой этаж…
Самые разные мысли путались в мудром Аничкином мозгу, а решения не было. Чтоб не стоять на месте, она притащила с кухни какую-то мокрую тряпку и принялась протирать пистолет. «Почему это все сложнее, чем в фильмах?» – пронеслось в голове. Девушка сунула оружие на дно рюкзака и пошла в ванную – смывать кровь.
Уже в ванной она обнаружила, что никакой крови на ней и нет: ни старика, ни ее. Кстати, как его звали? Гена, Гера? Гела – типа как Гелиос? Нет, Гелиос – это был его смешной псевдоним. Но Аничке следовало теперь выбраться из квартиры, а это смешнее.
Подошла к двери. Тихо? Вроде. В глазке никого.
Повернула жучок, открыла дверь. Точно, никого.
– Всё, пока, дедуль! – крикнула Аничка в квартиру, где посреди гостиной лежал мертвец, и захлопнула дверь. Легко и ритмично побежала вниз по лестнице – походка каждой уважающей себя внучки, – на втором обогнала старуху – совершенно обычную, с лохматым щенком и в больших очках. Выходя из подъезда, подумала: «Зачем я с ним попрощалась, как с дедушкой? Вдруг у него не было никого?». Но мысль прикинуться внучкой своей первой жертвы (и даже почти не соврать!) показалась ей грандиозной. Как смело и ново! Гордая собой, душегубка (ей нравилось это слово) свернула в соседний двор и вызвала такси.
Поезд через четыре часа, чем заняться? Аничка, споткнувшись, вылезла из машины и машинально направилась внутрь вокзала.
– Ёптвоюмать! – внезапно возникшая мысль остановила ее у самой двери. В рюкзаке все еще лежал пистолет; пришлось развернуться.
Оставить в укромном месте? Утопить в реке, подбросить кому-то? Выбрала реку. На метро до набережной десять минут, но там шмонают всех с рюкзаками, так что придется пешком. Четыре километра все-таки меньше, чем от шести до пятнадцати.
Внизу, у самой реки, никого не было. Оно и не мудрено: холодный сентябрьский ветер похабно залезал под одежду и заставлял вздрагивать и трястись. Сейчас бы куда-нибудь в тепло и чаю… «Сколько людей меня сейчас видит? Слева МГУ, справа Кремль и летающий мост, напротив завод с кучей труб. Сколько здесь камер? Москва же вся в камерах», – Аничка изо всех сил старалась сосредоточиться, но получалось плохо.
Она села на скамейку у самой воды и уставилась на дрейфующую в ней чайку. Что делать дальше? Вот так просто достать пистолет и выбросить в самом центре города? Вряд ли.
Гениальный план зрел минут пять.
С собой была пара яблок – внутри рюкзака Аничка перепрятала их в пакет и туда же, на дно, погрузила тяжелый ПМ. Положила пакет в ногах, чуть приоткрыв; достала из него фрукт. Впереди было сложнейшее – убедительная актерская игра.
Лицедеить Аничка не умела, но пыталась: несколько минут с аппетитом жевала грязное, чуть подгнившее яблоко, и вдруг – не менее бездарно и почти натурально – подавилась. Задыхалась она так честно и старательно, что случайно толкнула пакет ногой. Сразу в воду, правда, он не упал, так что пришлось закашляться снова и поддать ему посильнее – если так можно говорить о пакетах. Финал спектакля был так же плох, как начало, но отыгран был от и до:
Изумление.
Как же так?
Раздражение.
Вот я дура!
Депрессия.
Занавес.
Пора сваливать.
– Пока, дедулич. Гелиос, или как тебя там. Я ни в чем не виновата, так что иди нахуй.
Аничка плюнула в реку и пошла к метро.
Глава 2
Кот пил третью порцию холодного кофе за утро, нервно тыча в него трубочкой и исподлобья разглядывая других посетителей. Он ненавидел их, ненавидел себя и ненавидел Аниту, ради которой ему пришлось выйти из дома в такую рань. Эта глупая девчонка всегда была не к месту: в десять лет ему пришлось поселиться с ней в одной комнате – батя тогда спутался с ее матерью-наркоманкой. В двенадцать отца посадили, он умер в тюрьме. Из-за нее! В двадцать два приходилось ждать ее третий час в кофейне на Грибоедова, потому что никого больше у нее, у него и у них обоих вместе не было.
У Анички было самое тупое лицо во всем Петербурге, когда она, озираясь по сторонам и сверяя каждый шаг с навигатором в телефоне, остановилась на мосту с крылатыми львами. Дура расшаперилась со своим рюкзаком посреди узкого прохода – пришлось срочно идти к ней.
– Пришибленная, ты возле памятника не могла встать?
Аничка закатила глаза и тяжело вздохнула. Исфандияр вечно был недоволен ею: она была то слишком громкой, то слишком неуклюжей, то слишком честной для того, чтобы спокойно сосуществовать с ним в одном мире.
Молодые люди сошли с моста и нырнули в открытую калитку экономического университета. Анита была здесь впервые, а вот Кот окончил целых два курса, – на третьем его отчислили за то, что довел до нервного срыва преподавателя психологии (по крайней мере, эту версию он сам любил всем рассказывать).
– Ну, порази меня, – парень не любил пустых разговоров.
– Помнишь, твой папа хранил у нас дома свой пистолет? – Аничка говорила медленно, параллельно придумывая, как бы поправильнее подать всю эту историю некогда сводному брату.
– Ну?
– Ну, я застрелила мужика и выбросила его в реку.
Глаза Кота округлились настолько, насколько это возможно при смешении внутри человека всех среднеазиатских кровей.
– Мужика выбросила?
– Исфа, ты тупой? Пистолет выбросила.
– А… Пардон, – молодой человек приложил руку к груди и в шутку поклонился. Неловкое молчание продлилось несколько секунд.
– Кого?
– Помнишь, после твоего бати у матери был пару лет мой третий отчим… Ну, до тебя, – Анита укорительно прищурилась.
– Андрюха? Надеюсь, ты не его?
– Да, да, Андрей. Не его, конечно, он нормальный был, сдох в прошлом году. Его отца.
– Хуя, – Кот достал из кармана две сигареты: одну закурил сам, другую отдал сестре. Девушка села на скамейку и, сделав пару затяжек, продолжила:
– Не помню, как его звали: Гена, Женя… Ну, помнишь, Андрей нас домой к нему возил, картины показывал. Он то ли художник там, то ли писатель, то ли просто какой-то богатый хрен…
– Ну?
– Ну вот, его.
Аничка понимала, что о причинах сего безумства она должна рассказать если не честно, то хотя бы душещипательно. Брат не поверит – значит, не поможет.
– Он меня насиловал. В детстве. Много раз, – девушка опустила глаза.
Она знала, куда давить. Ее первым в жизни любовником был отец Исфы – Аните тогда было девять. Это вскрылось, и если он сам прожил после суда недолго, то Кота чувство вины пожирало все эти десять лет. Аничка никогда не выпускала этот козырь из рук.
– Значит, правильно сделала, – Кот ненадолго обнял сестру и в знак утешения похлопал ее по макушке. Хотелось ткнуться лицом в ее волосы и заплакать, но было нельзя. – С чем тебе помочь?
Глава 3
Детям в их недолго прожившей, но все же семье, было принято давать забавные прозвища. Исмаил был пожестче, но страшно любил уменьшительные слова: своего Исфу он ласково звал Куском (по аналогии с русск., прост., презр. «кусок дерьма» – крайне непорядочный человек. Максимов, 215.), падчерицу – то крыской, то мышкой, то – особенно нежно – беззубой шалавкой. Зубов у девчонки и правда тогда почти не было: молочные выпали, а коренные не торопились расти. Хотя наедине, во время оральных ласк, отчим был этим скорее доволен и хвалил ее недостаток, при людях Анита, боясь быть обсмеянной, старалась не улыбаться. Статус же шлюхи она просто унаследовала от матери – в верности малолетней любовницы сомнений не возникало в силу возраста и неопытности.
Она, Аничкина мама, была из тех женщин, которые ласковы и с мужиками, и с мальчиками. Ей нравилось, когда муж переделывал ее имя на итальянский манер и называл Мамма Мия – была уверена, что это значило «моя Мия». Никто из мужчин до и после не говорил ей подобного, однако она сама обожала давать любовникам клички: с ее легкой подачи чуть после пятнадцати лет Кот стал не только Котом, но и самым крутым парнем в классе, хотя он и не любил вспоминать об этом. В дочери же с самого детства Мия видела лишь соперницу и обузу, и старалась совсем никак ее не звать.
Питерские маршрутки тряслись поменьше подмосковных – Аниту тошнило и в тех, и в других. Кое-как добрались до дома: Исфандияр снимал комнатушку, называемую квартирой-студией, едва-едва в городской черте: светлую, двухэтажную и с собственным санузлом, но все-таки коммунальную. «В этом доме выстрел точно услышали бы», – пронеслось в голове. Не заговорить об убийстве на улице, в транспорте, в парадной было почти невозможно, но брат дал понять: церемониться с Аничкой никто здесь не собирается. Одно лишнее слово – и чемодан, вокзал, Москва, разбирайся, как хочешь. Только вместо чемодана рюкзак.
У тяжелой входной двери висел улей звонков с одним жильцам понятными обозначениями фамилий и комнат. Под белоснежной, почти новой кнопкой с аккуратно выведенной посередине четверкой был приклеен бумажный прямоугольник: «Котили И».
– Ты так и не сменил фамилию?
Кот не ответил.
– Я тоже.
Разговор не продолжался, пока не захлопнулась последняя дверь. Потолки в комнате Исфы были раза в три выше, чем в квартире Аниты в Реутове, доставшейся ей от матери, а одно-единственное (но огромное!) окно давало столько света, сколько не поместилось бы никогда в ее тесной двушке. «Двухэтажная» – это было, конечно, сказано сильно; вторым этажом здесь служила широкая антресоль с низкой неопрятной кроватью и полупустой полкой для книг. Под ней – только стол, кресло, компьютер и полуживой диван, доставшийся Коту, видимо, от соседей.
– Я хотел поменять фамилию, но не знал, на какую. Сейчас как-то не до этого, – наконец ответил Исфа, с трудом проворачивая ключ в деревянной двери. – Я не знаю вообще, есть ли в этом смысл, если все равно эта хуйня никуда не денется. Курить будешь?
Аничка скованно мотнула головой. Брат открыл форточку, забрал у нее рюкзак и жестом пригласил на кухню – в самый дальний угол квартиры, отгороженный от остального пространства узенькой барной стойкой.
– Тебе хватает места?
– Вполне, – Кот отхлебнул чаю из грязной кружки, стоявшей на письменном столе, который в этом доме выполнял функции разделочного. – Мне без разницы, если честно. Я никуда не езжу и ни с кем не общаюсь – поэтому нормально, – Исфандияр включил электрический чайник и закурил. – Но я рад, что ты приехала.
До вечера они почти не говорили. Анита переоделась в вещи брата и прилегла на диван: после бессонной ночи в не по-хорошему укачивающем поезде короткий дневной сон случайно стал полноценным восьмичасовым. Иногда, правда, она невольно приоткрывала глаза – тогда впереди возникал и тут же расплывался мужской силуэт, который ей сквозь сон никак не удавалось вспомнить.
Кот, изредка оглядываясь на спящую сестру и недовольно бормоча что-то себе под нос, возился у старой электрической плитки и без перерыва курил. Встроенного в вытяжку светильника для готовки вполне хватало: в алюминиевой кастрюльке уже клокотала импровизированная чучвара (на деле она, правда, представляла собой лишь пельмени с бульоном); рядом в большой утятнице отдыхал плов. Готовить маленького Исфу учила мама; отец побил и выгнал ее незадолго до встречи с Мией. Теперь это все вспоминалось, как сон – такой же страшный, как снился сейчас, наверное, Аничке. Иначе почему она могла бы так плакать во сне?
Глава 4
Любимым блюдом Аниты с самого детства были сосиски: она готова была есть их на завтрак, обед и ужин, но в их доме этот деликатес появлялся редко и съедался моментально. Куда чаще варились пельмени: какое-то время Исмаил даже делал их сам из самого дешевого покупного теста и подтухшего мяса, которое мать таскала с работы. Через год после смерти Исмаила Исфандияр переехал к тетке, но продолжал заходить: сначала просто проведывал, а чуть позже стал греховодиться с мачехой. Тогда на смену полуфабрикатам пришла чучвара – не та, что теперь стояла уже остывшая на столе, а настоящая, с заботливо слепленными тетей Гаей маленькими треугольными пельмешками. Гая любила Мию и старалась всячески подкармливать – до тех пор, конечно, пока не узнала о ее связи с малолетним племянником. Был большой скандал; их общение прекратилось. Кот переехал снова к Аните и ее матери, только в другую комнату; тетка же прокляла всех троих и покойного брата и пообещала похоронить заживо каждого, кто попадется ей на глаза. Это было чудесное время: мать работала и почти завязала, только покуривала вечерами, Анита ходила в школу не реже раза в неделю, Исфандияр в основном учился и даже брал дополнительные занятия с репетитором, а в выходные и по вечерам торговал удобрениями в цветочном ларьке у метро. На жизнь стало хватать: появились даже деньги, чтоб оплатить долги. Оплачены они, правда, не были – зато матери стали еженедельно доставлять антидепрессанты. От них ей было заметно лучше, только она стала очень потливая и весь дом от нее пропах сырой картошкой; с тех пор Аничка не могла без рвотных позывов смотреть даже на чипсы – хотя, безусловно, то время было хорошим. Вскоре Мия вскрыла вены – тогда девочка и полюбила плов, который готовил ей Исфа: третье блюдо в списке обожаемых ею и первое по частоте из всех, что подавались к столу.
Что ей снилось, Анита забыла, едва проснувшись. Весь свет был выключен, но в глаза бил уличный фонарь, при свете которого вполне можно было бы жить, не платя ни копейки за электричество, – подумалось ей. За стенкой громко ругались несколько женщин; брата в комнате не было.
С трудом освободившись от тяжелого шерстяного одеяла, заботливо накинутого и подоткнутого Исфой, она спустила ноги на холодный паркет и поежилась. Принялась глазами искать выключатель – свет с улицы, казавшийся неуместным в комнате, как будто подсматривал за ней и заставлял беспокоиться. Выключателя видно не было, но об этом Аничка задуматься не успела: в двери четырежды тяжело провернулся ключ, и все пространство залило светом – это Кот вернулся домой с кучей пакетов в руках. Выключатель, оказалось, был у самого входа.
Исфа не ожидал, что сестра проспит так долго. Он пытался разбудить ее к ужину – не сумел, один есть не стал. В ванной помыл посуду; задумавшись, столкнул с раковины три тарелки и кружку, сложенные друг в друга. Пришлось идти в магазин за новыми. По пути захватил для сестры тапки, пару предметов одежды, несколько шоколадок и три литра коровьего молока – она его обожала!
Из-под двери света не было: значит, еще спит. Еще бы! Столько стресса за один день. А, нет, не спит – Анита, лохматая и похожая на ребёнка, сидела на диване, щурясь от внезапно зажегшейся лампочки.
– Доброе утро! – радостно поприветствовал сестру Кот. Девушка нахмурилась и что-то пробормотала в ответ, как делают дети, только-только поднятые с постели.
– Хорошо себя чувствуешь?
Кивнула.
– Ну, уже хорошо, —Исфандияр, разувшись, прошел на кухню и стал выкладывать содержимое пакетов на барную стойку.
Анита лениво пыталась найти глазами часы, но не нашла. Сонным голосом проскрипела: «Сколько времени?», но брат не услышал. Пришлось прикрикнуть:
– Кот, время!
– Не кричи, у соседей ребенок маленький, – парень полез в карман за телефоном. У него был новый, большой, красивый, не то, что Аничкин побитый старикашка, бывший с ней с девятого класса. – Полдевятого.
Аничка разозлилась на брата: ей тоже хотелось покупать новую технику; однако тех денег, что присылал ей Исфа после самоубийства матери и его отъезда в университет, едва хватало на покупку еды и курсовых для колледжа – не то, что на новые игрушки.
– Твои соседи сами только что орали тут как резаные! – еще более раздраженно сказала девочка. – А я как хочу себя, так и веду, – и, нарочито громко топая, скрылась в ванной. Дверью хлопнуть не получилось: та закрывалась слишком туго, и в ней не было даже замка, который можно было бы со злостью громко провернуть.
Глава 5
Из-под горячего душа вылезать не хотелось, но голод был сильнее. Анита вспомнила: последний раз она ела вчера утром; тогда она еще даже не стала убийцей. Можно сказать, была другим человеком!
– Кот, полотенце!
В двери появилась голова Исфы:
– Не ори.
На пол возле обшарпанной ванны упал кусок махровой ткани – слишком истертый, чтоб называться полотенцем, но чистый и сложенный аккуратнее некуда. Вытираться пришлось, стоя в ванне за полупрозрачной занавеской – брат забыл закрыть дверь.
Стыдливо крадучись, девушка вышла на кухню, завернутая в это самое полотенце.
– Ты мне одежду купил? Я видела. Где она?
Кот, занятый подогреванием еды на электрической плитке, не оборачиваясь протянул руку в сторону окна. Под ним на чуть теплой батарее Аничку ждали дешевые домашние тапки, пара трусов и пижамный комплект.
– У тебя еще не топят?
Парень не ответил.
Пижама была дурацкая, как будто детская, но села отлично.
Большая тарелка чучвары уничтожилась за пару минут; для плова места в желудке уже не осталось, но Анита насильно впихнула в себя несколько ложек – слишком она его любила.
