скачать книгу бесплатно
Ровно ничего страшного я не видела.
Шуарле же всё озирался, будто ждал чего-то. Уже на закате, когда самые камни казались розовыми от уходящего солнца, он остановил лошадей у странного места: три каменных столба, высотой в два человеческих роста, торчали у самой тропы, а из-под них бил маленький ключик. Крохотное, как мисочка, водное зеркало кто-то аккуратно обложил позеленевшими камешками.
– Дальше нам сегодня не надо, – сказал Шуарле и спешился.
Я тоже слезла с лошади. У меня сильно болела спина; я потёрла поясницу, потянулась и спросила:
– А почему? Ещё совсем светло…
Шуарле принялся рассёдлывать лошадей. Он сложил на земле седельные сумки, потом снял сбрую и небрежно отбросил в сторону. Лошади подошли к ключику и стали пить.
– Ты не станешь их привязывать? – спросила я.
– Я думаю, они нам больше не понадобятся, – сказал Шуарле. – Пешком мы, наверное, пройдём – но лошадей тут не любят. Я сам их не люблю.
– Кто не любит?
– Мои родичи. – Шуарле тихонько вздохнул. – Я даже не уверен, что они полюбят меня, когда увидят, Лиалешь.
– Ядовитые птицы? – улыбнулась я.
Он кивнул и начал собирать в кучу сухие веточки. Я догадалась, что нужен хворост для костра, и стала помогать ему. Шуарле притащил несколько сухих слег, разломал их и разжёг огонь. Мы набрали в котелок воды, чтобы заварить травник, и достали из запаса ещё пару лепёшек.
Мой друг снова замолчал. Я тронула его за плечо:
– Послушай, ты же обещал рассказать! Ты ведь не обманул меня?
Шуарле уселся удобнее, обхватив руками острые колени. Сказал, глядя в огонь:
– Лиалешь… это место называется Хуэйни-Аман.
– Горы – чего? Зла?
– Не совсем. Аманейе. Ночных и неживущих, существ, которым нигде нет места. Выходцев из-за реки.
– Из-за реки? Ты ведь не хочешь сказать – просто с другого берега той реки, которую мы проехали, правда?
Шуарле кивнул и подбросил в костёр сухую веточку.
– Есть Мистаенешь-Уну, Великая Серая Река, – сказал он тихо. – За неё уходят тени мёртвых. За ней живут боги и демоны. Иногда они переправляются на этот берег. Они и есть аманейе, а главная из них – Госпожа Нут, Великая Мать. Люди узнали о ней… от нас.
– Ты демон или бог, Шуарле?
– Не смейся, Лиалешь. Мой отец – сахи-аглийе, а мать – женщина, да ещё и рабыня. Вот что я знаю о своём рождении. Может, отец любил мать. Может, он соблазнил её или взял силой. Об этом она никогда не говорила. Важно, что он так и не узнал, что она отяжелела его семенем – иначе забрал бы её к себе. Судьба аманейе в мире людей – двойка на костях Нут.
– Двойка – это всегда проигрыш? – спросила я.
Шуарле снова кивнул.
– Смертельный проигрыш. Полукровок обычно убивают в колыбели, но человек, которому принадлежала моя мать, был жаден. Ему не хотелось терять раба в моём лице. И он заплатил заклинателю духов… за это, – и дотронулся пальцем до звезды между бровей. – Она не смывается, она никогда не смоется, потому что краска вколота под кожу иглой. Это – цепь, приковавшая меня к земле.
– Иначе ты мог бы летать?
– Да. – Шуарле совсем свернулся в комок. – Но этого им показалось мало. Они знали о силе аманейе и решили лишить меня её тоже. Так делают послушным вьючный скот. Потом меня перепродавали из рук в руки, пока не продали Вернийе. Я удобная вещь для него: у меня больше сил, чем у людей в таком положении. Вот видишь: я раб людей, я их ненавижу.
– Но не меня, правда?
Он погладил меня по щеке.
– Ты не похожа на других человеческих женщин. Ты не презираешь меня – я не ненавижу тебя. Ты ещё очень юна, твои мечты кажутся мне несбыточными – но я буду помогать тебе, пока живу, за то, что ты ни разу не попрекнула меня… увечьем.
Я не выдержала и обняла его. Шуарле вздохнул и замер, прошептав:
– Всё-таки это хорошо…
Я положила голову на его плечо. Некоторое время мы молчали, потом я осмелилась спросить:
– Шуарле, а почему мечты – несбыточные?
– Я не верю, что мы переберёмся через море, – сказал он грустно. – Я не думаю, что сумею проводить тебя до дома твоих родителей или твоего жениха и что там у нас будет прекрасная жизнь. Но я верю, что тебя любит Нут – и что она, возможно, не оставит и меня. Я вручил себя ей. Пусть всё выйдет, как лягут кости.
– Пусть, – сказала я. Мне было очень тепло и спокойно, так, будто меня охраняла вся гвардия моего отца. Я сразу во всё поверила, но совершенно не чувствовала страха. Одно дело – некроманты и ведьмы у нас дома, а другое – Шуарле, мой друг, существо, которое я никак не могла считать исчадием зла.
Здесь, в краю перевёрнутого месяца, мои представления тоже изрядно перевернулись.
Шуарле устроил мне ложе из седельных сумок и укутал меня двумя плащами.
– Ночью тут бывает очень холодно, – сказал он. – Надеюсь не дать тебе замёрзнуть.
К вечеру и вправду стало прохладно, но я почему-то заснула быстро и крепко. Я уже давно не спала так спокойно: вероятно, у меня было очень хорошо на душе, невзирая на наши отчаянные обстоятельства.
Утром свежесть разбудила меня чуть свет. Шуарле, спавший, завернувшись в одеяло, прямо на траве, проснулся ещё раньше меня и теперь подкладывал хворост в костёр, чтобы заварить травник.
– Жаль, что у нас нет с собой кавойе, Лиалешь, – сказал он, улыбаясь, когда заметил, что я уже проснулась. – Им легче согреться.
– Знаешь, – сказала я, – в нашем положении можно греться даже простой кипячёной водой. Это совершенно всё равно.
Одна из наших лошадей за ночь куда-то ушла. Вторая паслась в зарослях неподалёку; Шуарле легко её поймал, но не стал седлать, а навьючил нашими сумками.
– Мы с тобой пойдём пешком, – сказал он. – Так мы вернее не наступим на что-нибудь плохое. Пока у нас есть еда и кое-какие вещи – будет неплохо, что их несёт лошадь, а не мы, но нести тебя я ей больше не доверю. Видишь эти столбы? Это граница мира аманейе.
– Люди сюда не ходят? – спросила я.
– Бывает, ходят, – отозвался Шуарле. – Ищут сокровища, собирают травы и разные вещицы, нужные для ворожбы. Не всегда возвращаются.
– А мы дойдём по этим горам до побережья? – спросила я робко.
– Не до того места, откуда выехали, – сказал Шуарле. – Мы дойдём до Улиши-Ам-Тейа, Теснины Духов. От неё рукой подать до Лаш-Хейрие, до столицы людей. В столице бывают огнепоклонники с южных побережий, они приезжают продавать рыбу и жемчуг. Может быть, кто-то из них знает морской путь в твою страну.
Его методично описанный план совершенно меня успокоил. Не знаю почему – но страх исчез совсем. Мне было любопытно в высшей степени – и только. Всё-таки я была ужасно самонадеянной и глупой девицей.
Начало путешествия пешком я восприняла как замечательную весёлую прогулку.
Мы шли налегке; я успела привыкнуть к плащу, а платок, отчасти спасающий мою голову от палящих солнечных лучей, был подоткнут уголками и не мешал. Тропа, каменистая, но вполне сносная для ходьбы, заросла по сторонам ярчайшими цветами – мне стоило большого труда удержаться от желания срывать их. Над цветами реяли стрекозы – зеленовато-синие стрелки со слюдяными крыльями, блестящие, как опалы. Уморительные птички, похожие на перепёлок, только крупнее, перепархивали то тут, то там – Шуарле заметил мне, что их вкусным мясом можно будет легко питаться, когда у нас закончится провиант, но пока мне было грустно об этом думать. Деревья, мохнатые, как вязаные носки, росли на ровных площадках, а прямо из склонов поднимались кривые сосны, изящно изогнутые, будто бра со свечами, такие удивительные, что хотелось их нарисовать. Хвоя этих сосен, вовсе не колючая, длинная и пушистая, как пучки волос, свисала с ветвей едва ли не до земли, окружая их стволы нежно-зелёной кисеёй.
Наша лошадь шагом брела за нами, позвякивая сбруей. Над горами высоко вздымались бледные, выцветшие от жары небеса, и солнце лило с высот зной, от которого впереди дрожал воздух…
Если бы Шуарле не дёрнул меня за руку, я, вероятно, глазея на цветущий склон, наступила бы на… Право, я затрудняюсь назвать то, что увидела, взглянув под ноги.
Оно струйкой спускалось между камней, а через тропу переливалось довольно широкой, ладони в четыре, шелестящей лентой. Лента состояла из крохотных тел, похожих на жёлуди, поросшие мохнатыми колючками – очевидно, под каждым «жёлудем» имелось некое подобие ножек, на манер муравьиных, но я их не видела. И шли они, как муравьи, сплошным, очень тесным потоком. Их было бесконечно много; в воздухе повис странный запах, острый и резкий, затрудняюсь определить, приятный или противный.
– Не двигайся, – приказал Шуарле вполголоса и сделал два осторожных шага к шевелящейся ленте. Лента заколебалась и, как бы нехотя, отклонилась в сторону.
– Всё как будто в порядке, – сказал Шуарле, обхватил меня за талию и, прежде чем я опомнилась, перенёс через поток странных существ.
Им, как мне показалось, это вовсе не понравилось. Я увидела, как лента выгнулась над дорогой подобно мосту, а мост качнулся прямо к нам – почему-то зрелище стало жутким.
– Отойди назад! – приказал Шуарле отрывисто и резко.
Я попятилась спиной вперёд, не спуская с него глаз, а он снова начал меняться, в этот раз – радикально. Я увидела, как его руки, шея, лицо приобретают металлический блеск, а потом с некоторым страхом заметила, как этот металл, подобно воде, начинает просачиваться сквозь одежду. Через несколько секунд Шуарле выглядел как статуя из ртутно переливающейся живой меди, а воздух сильно похолодел вокруг него: на дорожные камни и траву даже легла изморозь.
В это время петля «колючих желудей» вытянулась и ринулась к нему. Я не успела разглядеть подробностей: раздался пронзительный свист и резкий, но слышимый, скорее, костями, чем ушами, раздирающий визг, лента распалась вокруг тела моего друга, её клочья осыпались на дорогу и прямо-таки впитались в утоптанный щебень.
Через миг всё пропало. Шуарле, совершенно обычный, очень мне знакомый, стоял на пустой тропе, уронив руки и тяжело дыша. Я подбежала к нему и обняла.
– Мы живы, – пробормотал он. – Дивлюсь, – и сел на тропу.
Я присела рядом. К нам подбрела удивлённая лошадь.
– Я перетрусил до смерти, – сказал Шуарле. – У меня получилось больше, чем всегда, потому что я за тебя перепугался.
– А что это было? – спросила я.
– Не знаю, – сказал он, мотнув головой. – Надо уходить отсюда.
Я помогла ему подняться. Он ухватился за луку седла нашей лошади и пошёл рядом с ней – как я поняла, чтобы не опираться всем весом на моё плечо. Лицо моего друга выглядело очень усталым и больным.
– А почему ты решил, что это опасно? – спросила я. – Они были, пожалуй, даже смешные…
Шуарле не ответил, лишь махнув рукой в сторону. Я проследила за его жестом – и содрогнулась, увидев в траве лошадиный скелет, весь проросший травинками насквозь. Между рёбрами лошади, как в клетке, лежал человеческий череп, а кости человека, как видно, рассыпались вокруг. Я оглянулась. Было ужасно тихо. На другой обочине, между камнями, я заметила ещё один череп, собаки, волка или, быть может, лисы. Крохотный мышиный скелетик хрустнул под моей ногой. Все кости выглядели такими белыми и чистыми, будто их специально очищали от остатков плоти; ни клочка шерсти, ни ниточки одежды не осталось нигде поблизости.
– Ох, – сказала я и невольно схватила Шуарле за руку. – Это… жёлуди их съели?
– Это не жёлуди, – сказал Шуарле. – Это аманейе.
Моё прогулочное настроение тут же иссякло. На всякий случай я дунула через плечо.
– Думаешь, мы доберёмся до столицы по этим горам? – спросила я, снизив голос.
– Надеюсь, – сказал Шуарле. – Мы точно не доберёмся до неё по равнине, а по горам – как кости лягут. Здесь много всего и много того, о чём я не знаю, – но я знаю точно, что с людьми мне будет сложнее, чем с нечистью.
Я согласилась. Путешествовать с Шуарле по местам, где живут обычные люди, было бы, очевидно, так же непросто, как путешествовать по Приморью в обществе некроманта. Законопослушные граждане могут прийти в ярость только оттого, что видят перед собой выходца из Того Самого Мира. А с нечистью с помощью Господней мы справимся.
Мы отошли от того места примерно на милю, чуточку отдохнули и отправились дальше. Теперь я с напряжённым вниманием смотрела по сторонам, ожидая от коварных мест любой опасности и каверзы.
Горы полнились страшными чудесами.
Ближе к полудню мы вышли к перевалу. На гладкой высоте, между вздымающимися скальными стенами, сплошь поросшими зеленью, вдруг явилось странное строение: изящная башенка, увенчанная шарообразным куполом и острым шпилем, на котором сияла золотая звёздочка. В её двери могла бы легко въехать конная повозка; их закрывала ажурная чугунная решётка в виде тонких веточек – всё вместе смотрелось как ворота в никуда. За решёткой надлежало бы увидеть горную стену и небеса на другой стороне, но за ней виднелся огромный город в солнечной дымке.
Это было похоже на безумие. Я ясно видела, что башенку со всех сторон окружают пустынные горы без признаков жилья; я обошла её вокруг, но и с другой стороны за решёткой отчётливо виднелись широкая проезжая дорога, ведущая к городским воротам, высокие стены из массивных глыб тёмно-красного камня, статуи сторожевых чудищ, охраняющие въезд, золочёные вымпела и лошадиные хвосты, крашенные алым, развевающиеся над распахнутыми стальными створами… Я видела улицы и дома, выложенные изразцами; напротив въезда бил фонтан, обсаженный вокруг кустами цветущих роз. Это был прекрасный город, может – самый прекрасный из всех, какие мне доводилось видеть, но в нём не было людей. Город казался совершенно пустым, хотя печи дымились, и струи фонтана вздымались к небу, и всё вместе отнюдь не выглядело мёртвым, пыльным и заброшенным…
Я тронула решётку – и Шуарле мгновенно схватил меня за руку:
– Не смей, что ты делаешь?!
В тот же миг бесплотный голос, скорее женский, весёлый и светлый, донёсся из обманного простора внутри башни:
– Войди, девушка! Войди, отрок! Вам будут рады! – и мужской голос, очень приятный, низкий и тёплый, добавил:
– Вы в великой тени. Вам откроются заветные тайны…
– Бежим отсюда, – сказала я сипло.
Не помню, как скоро мы остановились отдышаться. Я, запыхавшись и вспотев, еле втискивала воздух в лёгкие. Шуарле погладил меня по плечу:
– Ничего, Лиалешь, всё обошлось.
Я кивнула, рассеянно оглядываясь. Мой взгляд остановил чудовищный гриб.
Мне случалось собирать грибы в монастырском парке, я считала себя большим докой по грибной части, но ничего подобного никогда прежде не видела. Этот грибной монстр достал бы своей отвратительной шляпкой, сизовато-бурой, покрытой какими-то белёсыми бородавками, до моей груди, а в обхвате казался просто необъятным. Его ножка, обтянутая паутинными нитями, раздвинула собой замшелые валуны. Даже умирая с голоду, я бы не стала прикидывать, съедобен ли он: ответ представлялся очевидным.
– Да, – сказал Шуарле, отследив мой взгляд. – Этому грибу и я бы не доверял.
Я кивнула, мы забрали лошадь и пошли прочь – но тут нас окликнули сзади:
– Далеко ли вы направляетесь, детки?
Шуарле мгновенно обернулся – и я за ним. Сморщенный мерзкий старикашка смотрел на нас из-под огромной нелепой шляпы каким-то плотоядным взглядом.
– Разве я должен отчитываться перед тобой, уважаемый? – спросил мой друг, пытаясь быть любезным. – Наша дорога – наша забота. Мир тебе.
– Ай-яй-яй, – зацокал старикашка, вытянув в трубочку беззубый рот. – Что ж это так огорчает тебя, маленький цветочек? Моё восхищение тобой? Моя очарованность твоей госпожой?
– Твой почтенный возраст внушает уважение, но слова заставляют в нём усомниться, – сказал Шуарле. – Глядя в вечность, не годится отводить взор на суетные мелочи.
– И кто бы счёл суетными мелочами юность и прелесть? – хихикнул старик. – Какие у нас гости! Мой народ гостеприимен. Да не скажет никто, что пришедших к нам деток здесь встретили без должной любви, хе-хе…
Лицо Шуарле замерло; он, кажется, к чему-то напряжённо прислушивался. Я беспомощно оглянулась вокруг – и дёрнула его за рукав: вокруг нас росли грибы. Они росли прямо на глазах, вспучиваясь сквозь щебень, валуны и дёрн; их шляпки, покрытые слизью и пупырышками, увеличивались с невозможной скоростью – от размера блюдечка до размера блюда для парадного торта в королевском сервизе. Увидев это, Шуарле ахнул и потащил свой тесак из ножен.
