скачать книгу бесплатно
– Андрей Задорожных, есаул чернавского войска – правая рука Черпака.
– Ясно, – Орешкин на миг задумался, – думаю, сегодня не стоит это обсуждать на Совете. Повестка дня и так переполнена. Да и слишком свежа ещё информация об аресте Черпака.
Тупикин растерянно смотрел на Орешкина, выискивая в его глазах если не совет, то хотя бы толику ободрения.
– А вы, Иван Дмитриевич, не переживайте так, – заботливо склонился над ним Орешкин, – всё утрясётся. Главное – действуйте, как мы договаривались.
Секретарь объявила в микрофон о начале заседания, и присутствующие расселись за овальным столом. Во главе его царственно восседал академик Эпштейн, поблёскивая золочёной оправой. Орешкин поспешил занять место между социологом Корякиным и юристом Урывайко. Директора заповедника Климова он отложил на потом.
Зачитали повестку дня – одобрили единогласно. Приняли новых членов Общественного совета, тоже единогласно. Освободили от участия в Совете по собственному желанию четырёх верхнедонских учёных: двух докторов наук, одного кандидата и одного аспиранта-гидрогеолога. Все они мотивировали уход приоритетной необходимостью заниматься научной работой. Аспирант Кузовкин добавил, что не видит для себя возможности реально влиять на решения Совета и не видит реальных возможностей Совета влиять на ситуацию в целом. Углубляться в подробности не стали. Сразу же после утвердительного голосования все четверо покинули зал.
Покончив с кадровыми вопросами, заслушали доклад академика Эпштейна. Узнали много интересного о перспективах использования платиноидов в разработке углеводородного топлива. Оказывается, углеродосодержащие сланцы содержат немалое количество золота и других драгметаллов. Оставалось неясным, почему такая важная информация не была указана изначально в конкурсной документации на месторождение.
Далее выступил финансовый аналитик Скалкин: обрисовал в общих чертах ситуацию на рынке цветных металлов, отметил тенденцию снижения мировых цен на никель и выразил острожное сомнение в экономической состоятельности проекта. Ему возразил другой финансовый аналитик, утверждающий, что за периодом спада неминуемо следует период роста, и он уже не за горами. Свидетельство тому – оживление активности китайских металлургических компаний. Заспорили о фондовых рынках и влиянии мирового кризиса на биржевые цены. Эпштейн вынужден был прервать дискуссию финансистов, вышедшую далеко за рамки обсуждаемой темы.
Заговорив о деньгах, вспомнили о бюджетах. Отдуваясь и отирая лоб платком, Тупикин зачитал по бумажке цифры, свидетельствующие о весьма скромных успехах района. Что говорить, похвастать Ивану Дмитриевичу было нечем, по показателям развития его район плёлся в хвосте области. Собравшиеся укрепились в мысли о «счастливом билете», выпавшем на долю Чернавска в лице компании «Траст-Никель», способном радикально изменить ситуацию. Взоры обратились к Семёнову. Никто не заметил адресованный ему еле уловимый кивок, которым директор информагентства предварил речь руководителя геологоразведки.
– Прежде всего мне хотелось бы прокомментировать ситуацию с арестом атамана Черпака, – начал своё выступление Семёнов.
В зале загалдели.
– Пока ведётся следствие, мы не вправе делать выводов, но своё суждение я позволю себе высказать. Ни для кого из присутствующих не секрет, что в конкурсе на разработку чернавского месторождения кроме компании «Траст-Никель» принимали участие ещё два претендента. А до этого на лицензию претендовали ещё и иностранные инвесторы. Но Бог с ними, с иностранцами. О добыче никеля заговорили за год до того, как стало известно имя победителя конкурса. А народные протесты начались сразу же после. Стоит ли удивляться такому совпадению? На мой взгляд, нет. Всё окончательно стало на свои места, когда в адрес компании «Траст-Никель» посыпались сначала ультиматумы и угрозы, а затем последовало анонимное предложение по телефону откупиться от народного протеста. Была названа сумма в сорок тысяч евро. Как вы знаете, сумка именно с такой суммой денег была обнаружена в доме Черпака. Компания «Траст-Никель» вынуждена была согласиться на сделку с тем, чтобы прекратить бессовестный шантаж в свой адрес со стороны так называемых защитников экологии.
– Зачем же всё мешать в одну кучу? – возмутился с места директор заповедника Климов. – Во-первых, я считаю некорректно говорить о недоказанной пока вине подозреваемого. Презумпцию невиновности никто не отменял. Во-вторых, даже в случае если вина будет доказана, в чём лично я глубоко сомневаюсь, не стоит переносить обвинение в адрес одного человека на всё население района. Этак и меня можно обвинить в косвенном вымогательстве средств на защиту Чернавского заповедника!
Раздались возгласы. Секретарь строго призвала к порядку и предложила дослушать выступление Семёнова до конца.
– Я не случайно употребил выражение «так называемых защитников экологии», – продолжил тот, – это ещё мягко сказано. А как ещё по-другому можно назвать людей, которые врываются в лагерь геологов, крушат бытовки, машины, оборудование, избивают сотрудников компании и грозятся поджечь всю территорию геологоразведки? Последний погром нанес компании ущерб порядка пятнадцати миллионов рублей. Кто его будет возмещать? Район? – Семёнов повернулся к взмокшему Тупикину. – Страховые компании? Или, может быть, заказчики, финансирующие протестные настроения чернавцев? – он налил в стакан воды и залпом выпил. – А теперь вернёмся к бюджетам. От имени компании я уполномочен донести, что «Траст-Никель» берёт на себя обязательства не только минимизировать возможный ущерб для экологии, но и вложить значительные средства в развитие района: в дороги, в школы и детсады, в культуру, и в заповедник, кстати, тоже, – повернулся к Климову выступающий. – И всем нам будет обидно, если деньги вместо того, чтобы пойти на защиту экологии и развитие социальной сферы, пойдут в карманы шантажистов и на покрытие убытков от действий чернавцев, подстрекаемых так называемыми экозащитниками.
Орешкин исподтишка оглядел участников заседания и с удовлетворением отметил, что в глазах большинства из них читалось согласие с доводами оратора.
– Областной департамент экологии и природопользования совместно с компанией «Траст-Никель» подготовили проект Меморандума о взаимопонимании, – секретарь раздала заседателям папки. – В нём обозначены основные принципиальные позиции и регламенты решения возникающих спорных вопросов. Предлагаю всем ознакомиться с документом, обсудить и подписать его. Надеюсь на ваше понимание, коллеги.
Семёнов сел на место.
– Я целиком и полностью поддерживаю предложение Семёнова, – подал голос вновь принятый в Совет и. о. главы департамента экологии и природопользования Головко, – только взвешенный, конструктивный разговор позволит нам прийти к взаимопониманию.
Руку поднял социолог Корякин:
– Мне хотелось бы отметить открытость и лояльность компании «Траст-Никель», её готовность вести диалог с местным населением, несмотря на ущерб, нанесённый действиями отдельных радикалов. Также хочу обратить внимание присутствующих на явную политическую подоплёку искусственно раздутого, на мой взгляд, конфликта. Этого нельзя замалчивать, – Корякин выразительно погрозил пальцем невидимому оппоненту. – Со своей стороны предлагаю разобраться: от чьего имени действуют активисты, выступающие против никеля? Вправе ли они говорить от лица всех жителей Чернавского района? Для этого надо провести социологическое исследование, организацию которого готова взять на себя кафедра социологии и политологии, которую я представляю.
Его поддержал молодой лидер общественной организации «Чернавцы за прогресс», сидящий по правую руку от социолога. Он заверил заседателей в том, что далеко не все жители Чернавского района выступают против никелевых разработок. Большинство молодых чернавцев с надеждой смотрят в новое будущее, обещанное им компанией «Траст-Никель» и руководством района.
За соцопрос проголосовали большинством голосов с пятью воздержавшимися. Секретарь пометила в протоколе имя исполнителя: Корякин.
Взявший следом за Корякиным слово юрист Урывайко остановился на положениях законодательства, ужесточившего меры в отношении участников несанкционированных митингов и других массовых выступлений. Он призвал правоохранительные органы решительнее бороться с любого рода провокациями и наказывать злостных нарушителей правопорядка по всей строгости закона, какими бы мотивами ни были продиктованы их действия.
Дело двигалось к завершению собрания. Бутылки с водой опустели. Люди утомились, некоторые с беспокойством поглядывали на часы. Оставалась формальная концовка, именуемая в любой повестке словом «Разное». Тут-то и началось. Чинное заседание вдруг разлетелось на куски, монотонная вязь голосов взорвалось возмущёнными возгласами из ряда наблюдателей. Они скромно сидели вторым полукругом на приставленных к стенке стульях и следили за происходящим, не имея права ни голосовать, ни выступать с протокольными речами. Но задавать вопросы – такого права их никто не лишал. Долго кипевшая галёрка разразилась десятком «почему?»:
– Почему в Общественном совете с каждым разом становится всё меньше представителей общественности и всё больше представителей власти?
– Почему уходят профильные учёные? Почему на их место приходят социологи, политтехнологи и финансисты?
– Почему на заседании нет представителя казачества? Почему на место одного выбывшего чиновника сразу приходит другой, а замены арестованному Черпаку нет?
– Почему при исследовании экологического фона замеры производятся в местах, указанных разработчиком месторождения?
– Почему до сих пор не представлен полностью весь пакет документов, необходимых для начала работ? А те, что представлены, не содержат полной объективной информации?
Овальный стол пришёл в движение. Задвигались стулья, наперебой зашумели голоса, зашептались, завозмущались, закричали что-то в ответ. Эпштейн беспомощно развёл руками. Секретарь неистово звенела в колокольчик.
– Позвольте мне, – поднялся Орешкин.
Шум стих, замолк и звук колокольчика. Неприметный человек в сером костюме, до сих пор не издавший ни единого звука, мягко развернулся лицом к галёрке и грустно обвёл мудрыми жёлтыми глазами сидящих на приставных стульях людей.
– Уважаемые наблюдатели, – обратился он к ним тихим голосом, – если бы вы только знали, как трудно собрать в одном месте всех, кто озабочен проблемами экологии, экономического развития и социального благополучия региона. Как сложно добиться взаимопонимания между ними. Так же, как каждому из нас непросто совмещать работу, деньги, здоровье, личные интересы, ответственность за семью. Каждый раз приходится выбирать.
Люди недоверчиво слушали оратора, не понимая, к чему тот клонит.
– Вот вы спрашиваете: почему нет представителей общественности? Позвольте, как же нет – вас одиннадцать человек и ещё семеро сидят за столом. Согласен, трудно бывает признать, что не вся общественность разделяет вашу точку зрения – не так ли? – серый человек сочувственно вздохнул. – Вот и история с Черпаком говорит о том же: кто-то выбирает высокую идею, а кто-то – личное финансовое благополучие. И со стороны не заметить разницы, – Орешкин грустно покачал головой. – Вы говорите, казачество. А где было казачество, когда объявили конкурс? Спали-спали и вдруг проснулись? И потом, те же казаки сами выбирали районную власть, никто их не неволил голосовать за Тупикина. Правильно я говорю, Иван Дмитриевич? – повернулся он к главе района.
Тот издал лишь невнятное мычание.
– Вот наши уважаемые социологи и измерят градус народной любви и доверия к районной власти, а заодно и отношение общественности к разработке месторождения. Что ж заранее кулаками махать?
– А никто и не машет! – огрызнулся наблюдатель с перечеркнутой буквой N на лацкане. – Просто мы хотим получить ответы на свои вопросы. Почему в Общественном совете нет профессора Сидоренко? Его мнение в корне отличается от официальной оценки.
Академик Эпштейн заёрзал на месте, перекладывая туда-сюда бумаги.
– Видите ли, – ответил за него Орешкин, – профессиональная компетентность уважаемого господина Сидоренко нуждается в тщательной проверке. Семь лет назад он был отстранён от занимаемой должности и преподавательской деятельности – такое пятно в биографии никого не красит, тем более учёного, претендующего на роль эксперта проекта федерального значения. Неужели вам недостаточно мнения учёных, сидящих в зале? Может быть, вы лучше них знаете, где делать фоновые замеры?
С места решительно поднялась женщина с прибором в руках.
– Об этом я и хотела сказать. Мы делали замеры радиации сами, – она продемонстрировала присутствующим счётчик Гейгера, – и обнаружили серьёзное расхождение с цифрами, указанными в отчёте комиссии.
– Галина Андреевна, при всём моём уважении к вам всё же хочу спросить: вы не думали, что у доктора физико-математических наук Лопаткина замеры радиационного фона получатся более точными, чем у вас? Вы уж меня извините, ради Бога, кто вы по специальности? – вкрадчиво спросил Орешкин.
– Культработник, – смутилась женщина.
– Вот видите. А теперь сами посудите, чьим замерам население поверит больше – замерам культработника с допотопным счётчиком Гейгера или замерам учёных-физиков, оснащенных современным оборудованием?
Постепенно накал в зале спал, и теперь уже многие нетерпеливо стучали по циферблату и призывали к соблюдению регламента. Заключительное слово взял председатель.
– У меня предложение: все вопросы и замечания по работе комиссий и Совета в целом направлять в письменном виде по мере их возникновения. Тогда мы сможем заранее подготовить развёрнутые ответы и необходимые доказательства. Наша с вами общая работа будет более конструктивной и лишённой ненужных эмоций.
Все члены Совета единодушно проголосовали «за». Слушания по проекту Меморандума перенесли на следующее заседание. Выполнив заключительные формальности, Общественный совет завершил свою работу. Всеобщее оживление поглотило недовольное ворчание отдельных заседателей.
В коридоре Орешкин догнал Климова, чтобы выразить тому солидарность в деле сохранения редкой породы оленей, но директор заповедника разговаривать не стал, лишь сухо извинился, сославшись на занятость. Но, несмотря на сухость Климова, на панику в глазах Тупикина и возмущение отдельных наблюдателей, заседание Совета Орешкин признал для себя удовлетворительным, о чём и доложил заказчику.
Глава 12. Полёт
Сколько раз Антон Рубин убеждал себя не обращать внимания на моральные издержки своей работы: в крупной корпорации они неизбежны. Когда речь шла о стратегических интересах, многомиллионных вложениях требовались железная хватка, хладнокровие и непреклонная жёсткость, как на войне. Да, игра. Да, выиграть во что бы то ни стало. Победить любой ценой и, став победителем, избежать суда. Ведь победителей не судят! Так рассуждал его тесть – президент компании Новиков. Так действовали все. Но призывы тестя проявить «здоровый цинизм» доходили до Рубина с большим трудом. За десять лет Антон так и не научился быть циником. Особенно когда в игру вовлекались посторонние, не имеющие отношения к бизнесу люди.
Установка «подержать взаперти до поры до времени, чтобы не мутил воду» в отношении атамана Черпака была исполнена без его, Рубина, участия. Новиков сообщил ему об этом постфактум, воздержавшись от деталей операции. Антону было известно лишь то, что поводом к применению жестких карательных мер послужило нападение казаков на лагерь геологов. Черпака арестовали. Орешкин обеспечил событию нужную информационную огласку. Но взаперти оказался сам Рубин. Он не мог отделаться от гадкого ощущения подельника. И вообще, вся его жизнь в последние годы всё больше напоминала ему бега. Не понимая толком, в чём его вина, он испытывал стойкое желание оправдаться перед самим собой. Всем остальным его оправдания были не нужны – только результаты и деньги.
Закончилась ещё одна изнурительная, полная борьбы неделя. Распустив галстук, Антон вышел на террасу двадцать восьмого этажа. Поставил на плетёный стол початую бутылку коньяка, блюдце лимонных долек, скинул ботинки и завалился в нагретый солнцем шезлонг. Внизу шумел покорённый им город. Было ещё светло, закатное солнце горело и плавилось в витринах, поджигало оранжевым окна домов, искрилось в пузатом бокале. Антон посмотрел на просвет лимонную дольку и медленно сжевал её, оттеняя вкус дорогого коньяка.
Его высотное уединение нарушил внезапный звонок. Рубин собрался отключить телефон – сегодня он не желал больше никого слышать, но увидев на экране имя абонента, нажал кнопку связи. Это был его московский друг Эдик Геккель, адвокат и парапланерист.
– Привет, Антон! Как жизнь? – голос москвича искрился энтузиазмом, которого так не хватало сейчас Рубину.
– По-разному, Эдик. Но, в общем и целом – удовлетворительно, – сдержанно ответил он.
– Что-то маловато оптимизма в твоём голосе, старик. Совсем заработался? – посочувствовал Геккель. – Надо отдыхать! Впереди, между прочим, уик-энд, – и заговорщически добавил: – Не пора ли плеснуть немного адреналина в рюмку жизни?
– Что, полетать собрались? – улыбнулся Антон, хорошо знавший эту коронную фразу приятеля, предварявшую обычно предложение куда-нибудь махнуть.
– Собрались, – задорно отозвался Эдик, – вот и звоню!
– И куда же на этот раз?
– В Альпы. Пасси Плен Жу – слыхал? Шестнадцать километров от Монблана.
– Кажется, припоминаю. Там ещё приличные горнолыжные трассы.
– Вот-вот, – обрадовался Эдик, – где склоны, там и лыжники, а где лыжники, там и мы! – его энтузиазм не знал границ. – У Палыча юбилей, ты не забыл? – напомнил он. – Старик решил отметить его в небе. Будут все наши. Ты как?
Антону вдруг нестерпимо захотелось бросить всё и уехать в Альпы. Крыло параплана, лежало на антресолях, и ничто не мешало прямо сейчас вытащить его и переложить в багажник автомобиля. Собрать по-быстрому сумку и…
– Когда вылет?
– Завтра в 11:40, как раз успеешь добраться в Домодедово. Рейс 808 Москва – Женева. Билеты забронированы.
– А пораньше сказать не мог? – проворчал Антон.
– Не мог, – ответил Эдик, – сам час назад узнал. Ты что, не знаешь Палыча? – у него всегда так: придумал – решил – сделал!
– Ладно, я буду, – пообещал Рубин, предвкушая порядком подзабытое за последние годы ощущение полёта.
– Ну, будь.
– Сказал же: буду – значит буду!
– Будь здоров, брюзга! – рассмеялся в трубку Эдик.
– До завтра, подстрекатель!
Антон откинулся в шезлонге и плеснул себе ещё коньяку. Предложение Геккеля было как нельзя кстати. Ему требовалась передышка. Завтра рано утром он рванет в аэропорт, а через три-четыре часа, если повезёт с погодой, сможет свободно парить среди гор, позабыв все проблемы и неприятности последних месяцев.
***
Мотор урчал ровно и сыто, как довольный кот на коленях хозяина после миски сметаны. Синий фургон преодолевал очередную петлю серпантина. Вскоре горы расступились, и машина въехала в долину, окружённую со всех сторон многослойными альпийскими пейзажами. На первом плане – поросшие сочной травой склоны в прожилках ледяных ручьев. За ними – пики елей и слоистые скалы, отвесно-гладкие с одной стороны и шершаво-пологие с другой. Ещё дальше – грубые складки лесистых отрогов, острые каменные зубья, пронзающие лебяжий пух облаков. А на самом верху – неприступные снежные вершины, безмолвные в своём космическом спокойствии. Венчал картину бездонный купол неба с мягкими перышками облаков и яркими точками парящих крыльев.
Всё-таки в современный век скоростей и технологий расстояния – это ничто! Два часа перелёта, час до отеля в Шамони – уютного шале с видом на Монблан. Заселение, душ, чашка кофе – это заняло не больше получаса. И вот уже семеро друзей в добровольном плену у величавых Альп, а скоро вырвутся и из этого, прямо скажем – не худшего плена, взмыв высоко в небо – то есть станут абсолютно свободными!
Старт Плен Жу представлял собой каменистый склон с лепестками разложенных на нём крыльев. Надутые колдуны[1 - Колдун (сленг) – матерчатый конусообразный указатель направления и силы ветра.] фиксировали приличную силу ветра. Антон сбросил с плеч алое крыло и стал аккуратно раскладывать его на площадке. Проверил стропы, крепления, подвеску. Надел снаряжение, застегнул шлем. Эдик с Палычем помогали удерживать купол: ветер усиливался, он слышал сквозь подшлемник его свист. Теперь оставалось точно выбрать момент, чтобы взлёт получился плавным. Глаза слезились от солнца и ветра. Впереди зияла бездна… Сколько же он не летал? Месяц, два, больше? Не верьте тому, кто скажет, что к этому можно привыкнуть, что опытный пилот не испытывает предстартового волнения. Ещё как испытывает! Просто человек, преодолев его сто раз, делает это намного легче и быстрее, чем новичок.
Ветер смягчился, воздушные потоки стали пластичными. Купол расправился идеально. «Пора!» – сказал себе Антон, подался корпусом вперёд и, сделав несколько пружинистых шагов, взлетел! Всё. Потеряв земную твердь под ногами, он оставил внизу все тревоги и волнения. Остался лишь восторг от долгожданной встречи с небом и ощущение полной свободы. Крыло, лавируя в воздушных потоках, набирало высоту.
Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулась цветущая долина, всю прелесть которой можно оценить только с высоты. Далеко в стороне остался городок Шамони. Под ногами расстилались шелковистые склоны, перемежаемые еловыми лесами и остроконечными скалами. Антон набрал высоту и, освоившись в небе, сделал несколько спиралей. Тугие струи ветра возвращали его к жизни, выдувая всё лишнее и ненужное из головы. Круто взмывая вверх, он испытывал привычную перегрузку, затем, повернув на 90 градусов, подчинялся гравитации и почти падал, ловя острые мгновения невесомости, переходил в новый восходящий поток и снова скользил к облакам. Все эти ощущения были ему хорошо знакомы, но каждый раз он чувствовал их по-новому. Он видел своих друзей, один за другим поднявшихся в небо. Сначала они кружили стайкой, махая друг другу руками и фотографируясь на фоне гор, а потом разлетелись по безбрежному небу в поисках приключений.
Невольно мысли Антона вернулись в Верхнедонск. Он вспомнил банкет в «Шиншилле» и ночь, проведённую с редакторшей «Штучки». Чувство пустоты поутру и горький кофе. Очередной скандал с женой по скайпу. Напряженный разговор с тестем. Его раздражённое напоминание о сроках и пунктах брачного контракта. Списанные в представительские расходы деньги для поощрения трусоватого Тупикина. Встречу с Орешкиным, предлагавшим всё более изощрённые методы информационных атак на конкурентов и врагов. На что он тратит свою жизнь?
Между тем параплан удалялся всё дальше и дальше от старта, от скопления человечков-букашек, суетящихся возле машин, ползущих муравьиной тропой к обрыву, ожидающих своей очереди на взлёт. Антон потянул на себя левый клевант[2 - Клевант – петля ручного управления стропами параплана.] и опустился к зубчатой кромке скал. Казалось, ещё чуть-чуть – и заденет ногами их острые края. Он видел каждую трещинку, каждый камень, обострённое зрение фиксировало детали с точностью орлиного взгляда. Эти гордые птицы, давно привыкшие к вторжению в их родную стихию людей, невозмутимо летали рядом. Антон заскользил ниже, вдоль ущелья, увидел тень он крыла на желтоватой, мерцающей слюдой стене. Развернулся и, поймав термический поток, взмыл высоко в небо, оставив парящих орлов далеко внизу. Поднялся почти к облакам. Отсюда до снежных вершин было рукой подать. Монблан скупо улыбался в седые усы, наблюдая за воздушной игрой маленького человечка.
Обогнув крутой отрог, Антон снизил высоту и неожиданно попал в ротор[3 - Ротор (сленг) – подветренное воздушное течение, возникающее при сильном ветре за препятствием, сопровождающееся сильной турбулентностью.]. Мощный турбулентный поток сотряс крыло. Стропы закрутились в твисте[4 - Твист (сленг) – беспорядочная закрутка строп, при которой параплан теряет лётные характеристики и переходит в нестабильный режим.], купол смялся – Антон натянул оба клеванта в надежде выровнять полёт, но параплан стал неуправляемым. Его развернуло и понесло на скалу. Ещё немного – и столкновение неизбежно, нужно что-то делать! Антон с ужасом наблюдал за рваным полётом крыла, беспомощно дёргая за стропы, но ничего не помогало. Параплан стремительно терял высоту, для использования запаски её уже не хватало. Антон зажмурился, приготовившись к худшему. Но вдруг параплан замер. Обмякшее крыло зависло в воздухе, словно неведомая сила удерживала его между небом и землей. Края его слабо трепетали на ветру, спутанные стропы обвисли, но он не падал. Это продолжалось долю секунды, а может целую вечность, потому что Антон успел вспомнить всю свою жизнь. Первый вздох, пахнущий молоком и жасмином. Первый воздушный опыт на куске парусины, стянутой с чердака бабы Нади. Первую любовь – веснушчатую Ольку из третьего «Б». Первый школьный заработок, на который накупил всем халвы в шоколаде. Первый контракт. Первую сделку на бирже, после которой его заметили. Первый офис. Первый директорский портфель. Первый миллион… Первый (он же последний) брак. Первое разочарование в семейной жизни… Первый полёт в Чегеме. Первый свой параплан… И вот первая серьёзная ошибка, могущая стоить ему жизни. Дойдя до настоящего момента, Антон почувствовал новый порыв ветра – его отбросило в сторону, спасая от гибельного столкновения со скалой. Или только отсрочивая падение? Крыло летело вниз, кренясь вправо. Под ногами замелькали тёмные пики елей – и это было шансом спастись. Но лес закончился так же внезапно, как и появился, и надежда запутаться в еловых лапах исчезла. Сразу за лесом показался вспаханный клочок земли. Поле? Здесь? Поодаль виднелся игрушечный домик с рыжей крышей в пене цветущего сада. Лопасти ветряного генератора вращались как сумасшедшие. Белая дорожка змеилась вдоль кромки ущелья. Уж лучше сразу туда – в пропасть, чтоб не мучиться. Ну что ж, значит всё. Антон представил своё распростёртое истерзанное тело на фоне пасторальных красот. В голове зазвучали обрывки молитв, прочитанные не его, чужим голосом. До земли оставались считанные метры.
Неожиданно чья-то невидимая рука снова вмешалась в траекторию падения и отшвырнула безжизненный купол вместе с болтающимся под ним человеком в огромный стог сена. Затрещали скрепляющие сено жерди, соломенная подушка охнула и прыснула сенной трухой. Скрип, хруст, шелест и треск то ли костей, то ли колосьев. Тысячи иголок впились в лицо. Глухой удар о землю – и тишина…
Первое, что увидел Антон, когда очнулся, было склонённое над ним лицо человека. Прозрачные глаза незнакомца с тревогой смотрели на упавшего с неба гостя, губы беззвучно шевелились. Антон медленно приподнялся на локте: он лежал у основания разваленного стога на красной тряпичной куче. Лицо горело. Антон осторожно пошевелил руками, ногами – вроде всё цело, только нога болит. Снял шлем, ощупал голову. Она была мокрой, но лишь от пота. Крови не было. Подвигал шеей в одну, в другую сторону. Негнущимися пальцами отстегнул карабины, выпростался из строп, ремней и нейлоновых складок. И только теперь услышал обращённую к нему иностранную речь. Белокурый фермер участливо смотрел на пилота и качал головой. Слов Антон не понимал.
– Со мной всё в порядке, – сказал Рубин по-английски, – я жив.
И вдруг, словно осознав весь смысл этой незатейливой фразы, захлебнулся и судорожно сглотнул. В глазах защипало. Вся благодарность, скопившаяся в нём за несколько секунд пребывания на земле после растянутого в вечности падения, обратилась к незнакомцу. Ведь это именно он скосил сено и взметнул этот гигантский стог именно здесь. Будто знал, что когда-то сюда упадёт с неба приговоренный к смерти парапланерист. Точно предугадал траекторию падения и подстелил соломку. Много соломки – целый стог!
– Спасибо! Спасибо, брат! – повторял он по-русски и по-английски, сжимая в руке хрупкую ладонь фермера. – Ты спас меня, понимаешь? Ты меня спас!
Приехали вызванные фермером спасатели. Осмотревший Антона врач не нашёл на теле серьёзных повреждений – только ссадины, гематомы и растяжение связок на левой ноге, будто он свалился со стога, а не летел к нему с километровой высоты. Подписав отказ от госпитализации, Антон отдал спасателям смятое крыло. Прихрамывая, снова подошёл к фермеру и крепко обнял его. Худенькие плечи, острые лопатки… Как же он справляется с грубой крестьянской работой – косит, скирдует стога? Но эти вопросы были настолько малозначительными, что не нуждались в ответах, а благодарность Антона не знала границ. Он вдруг решительно отстранился, снял с себя золотой кулон и надел его на тонкую шею своего спасителя. Фермер попытался отказаться от подарка, но Антон не принял его возражений, напомнив: «Ты спас меня. Я твой должник». Сел в машину спасателей и через двадцать минут был в лагере.
Прибыв туда, откуда взлетел, Антон увидел встревоженных не на шутку друзей: весть о падении российского пилота с быстротой урагана распространилась по всему Пасси Плен Жу.
– Ну, слава Богу, живой! – облегчённо выдохнули они, увидев хромающего товарища. Потом долго ещё хлопали его по плечам, трепали спутанные волосы, ощупывали руки-ноги, словно желая лично убедиться, что перед ними стоит их друг, а не его бесплотный призрак.
– Живой! – соглашался с ними Антон, только теперь по-настоящему понимая, что это такое.
Глава 13. Возвращение
Промелькнули короткие дни абсолютной свободы, яркие и быстрокрылые, наполненные адреналином через край. Юбилей Палыча померк по сравнению с происшествием в небе. Долго вычерчивали потом схему полёта, анализировали и спорили, пытаясь разобраться, почему параплан Рубина на безопасном доселе участке снесло в ротор, почему в последний момент отбросило от скалы и понесло над лесом? Чем обусловлен такой медленный сброс высоты на сложенном крыле? Наконец, что за неведомая сила швырнула Антона в стог сена, точно попав в цель? Метр влево, метр вправо – и всё могло бы закончиться трагически, и не с кем было бы это обсуждать.
– Зато будет что рассказать потомкам, – приговаривал Геккель, добавляя коньяка в бокал чудом уцелевшего друга.
– Легко отделался, Рубин! – шутили остальные. – Не иначе как в рубашке родился!
– Не-е-е. У него личный контракт с ангелом-хранителем.
– Теперь в небо нескоро? – поддевал Палыч.
– Ну почему же нескоро? – отшучивался захмелевший Антон. – Вот нога заживёт, крыло заштопаю – и вперёд!
