скачать книгу бесплатно
Горошина выскользнула у нее из пальцев, упала на пол, и Робин нагнулась, чтобы поднять ее, в ту самую секунду, когда мать спросила:
– Значит, у Джона все в порядке, если не считать того, что его вызвали на эту таинственную семейную встречу? В чем там дело, кстати?
Хороший вопрос.
– Точно не знаю, – ответила Робин. Сначала позвонил Гарри. Он потребовал, чтобы Джон присоединился к остальным Мортимерам у них с Джини дома. Все должны были собраться на «военный совет». Робин ошеломила настойчивость в голосе свекра. Она надеялась, что все в порядке. – Вероятно, это как-то связано с вечеринкой, но я не понимаю, что может быть такого важного, – продолжала она. – Ведь Гарри и Джини сегодня днем отправляются в свое второе свадебное путешествие. Прости, – добавила она, посмотрев на мать, надеясь, что та не обиделась из-за отсутствия Джона. – Надеюсь, он к нам присоединится, если они быстро со всем разберутся. Иначе…
Элисон махнула рукой, показывая, что это разочарование она переживет.
– А как прошел праздник? Хорошо? – спросила она. Ее, конечно же, пригласили, но Робин пришлось, как всегда, извиниться за ее отсутствие. («С твоей мамой все в порядке? – с тревогой спросила Джини. – Она никогда не приходит на наши семейные сборища. Я не видела ее… должно быть, уже года два!»)
– Ну, – начала Робин, стараясь скрыть свое раздражение, охватившее ее при воспоминании о том, как неловко она себя чувствовала в тот момент, – ты бы и сама могла посмотреть, если бы не была так занята просмотром телепередач. Знаешь, – Робин замялась, пытаясь подобрать правильные слова, – я думаю, Джини немного обижена, что ты не пришла, мама.
– Обижена? Брось. У нее было так много гостей, что она бы про меня и не вспомнила. Вероятно, она была только рада, что одним ртом меньше, – ответила Элисон. В раздражении она чистила морковь быстрее обычного. – Я очень счастлива за них, счастлива, что они прожили вместе пятьдесят лет. Я за них рада, но я не понимаю, зачем мне было тащиться по автостраде до какой-то сельской ратуши, чтобы это сказать. Ради бокала теплого вина в компании множества людей, с которыми я даже незнакома? – Элисон повысила голос.
– Ладно, ладно, – примирительно сказала Робин. – Я только хотела…
– Это твой отец любил ходить по вечеринкам, а не я, – Элисон уже настроилась давать отпор. – И потом, у меня вчера утром была свадьба: начало в семь тридцать утра, я едва успела выпить чашку кофе и пробыла там почти до двух часов дня. После этого мне хотелось только вытянуть ноги и перевести дух. В этом ты мне точно не можешь отказать.
– Я тебя не критикую, – попыталась оправдаться Робин, хотя мысленно еще как критиковала мать. Она принялась вскрывать очередной стручок, и в кухне на минуту стало тихо. – Я такого за папой не припоминаю. Что он любил ходить по вечеринкам, – робко добавила она. Ее мать редко вспоминала Рича, отца Робин, который неожиданно умер от сердечного приступа, когда Робин было всего восемь лет. Она была младше, чем сейчас Дейзи. Вот только что отец был рядом, а на следующее утро Робин проснулась и увидела мать, оцепеневшую от горя, и бабушку, собиравшую чистые вещи Робин в сумку и заявлявшую, что внучка отправляется с ней в путешествие на несколько дней. Отцу было всего тридцать пять – такой молодой, – и много лет Робин не могла отделаться от мысли, что ее ждет такая же судьба. «С моим сердцем все в порядке?» – этот вопрос она всегда с тревогой задавала врачу, боясь, что история повторится.
– Ну, в ранней молодости он таким был, – расплывчато ответила Элисон. Ее глаза затуманились. – Но все же…
Робин хотелось расспросить мать. Она отчаянно жаждала больше информации об отце, которая смогла бы оживить ее собственные скудные воспоминания. Но она почувствовала, что мама хочет сменить тему, как всегда в тех случаях, когда разговор заходил о нем.
– Как у тебя самой дела? – поинтересовалась Робин. – Какие новости?
Элисон работала парикмахером, ездила от одной клиентки к другой на своей пастельно-голубой «Хонде Джаз», и ее умение слушать и сопереживать было таким же важным, как и владение ножницами и расческой. Просто поразительно, в чем только ей не признавались клиентки, пока она их стригла, не раз говорила сама Элисон. Возможно, пережитая ею самой трагедия научила ее слушать. Или все дело было в присущих ей доброте и нежелании критиковать. Какими бы ни были причины, но Элисон знала все, что можно было узнать. Когда случалась какая-нибудь история, Элисон разнюхивала ее первой. В другой жизни она могла бы стать журналистом, вела бы расследования, выискивая одну сочную новость за другой.
Робин продолжала чистить горох, пока ее мама рассказывала о ссоре между соседями из-за гигантского купрессоципариса Лейланда, бросавшего тень на весь сад; о планах Риты Дейли устроить вечеринку в «Мосте» в честь выхода на пенсию; о том, что очередной ребенок Джози Симпсон родился на куче чайных полотенец в кухне, а местный курьер, Анил Сингх, упал в обморок, когда заглянул в окно и увидел, из-за чего все эти крики.
– Представляешь, рухнул прямо перед входной дверью! – Элисон хихикнула, наслаждаясь историей. – Он еще и шутил над этим, дурачок!
Робин тоже рассмеялась, но вдруг ее пронзило внезапное воспоминание о том, как она бежала и прижималась к ногам отца, когда он приходил домой с работы, и золотое вечернее солнце освещало его, стоявшего в дверях. А потом его сильные руки поднимали ее высоко в воздух. «Папочка, мой папочка!» – кричала она тогда. «Робин, моя Робин!» – отвечал он ей со смехом.
В возрасте Робин – чуть за сорок – детские воспоминания становятся намного более смутными. Правда ли такое было или ее воображение рисовало сцены, которых никогда не было, чтобы облегчить ее тоску по отцу? Вскоре после его смерти они переехали из их старого дома в Вулвергемптоне в Йоркшир, но Робин все еще помнила моменты той жизни. К примеру, она помнила, как лежала на коричневом клокастом ковре в гостиной и как трудно было поставить на его неровной поверхности игрушечных человечков. Выпуклый стеклянный ромб на входной двери искажал лица. Робин помнила, как расплакалась, когда ее дед заглянул в это стекло, потому что его лицо выглядело ужасным. В камине лежал фальшивый уголь, и она удивлялась, как Санта-Клаус смог спуститься по трубе, потому что камин выглядел совсем не так, как в книжках.
Тем временем Элисон продолжала рассказ о неожиданных родах.
– Но все прошло хорошо. Родилась девочка, семь фунтов десять унций[4 - Примерно 3 кг 200 г (прим. переводчика).], – сказала она, резким движением смахивая морковные очистки в ведерко из-под маргарина, чтобы потом накормить ими соседских морских свинок. – Малышку назвали Талулой. Очень мило. – Элисон принялась резать чищеную морковь, быстро и аккуратно, и круглые влажные кусочки напоминали монеты.
– Та-дам! – раздался в этот момент торжествующий возглас с улицы. Они выглянули из кухни и увидели Дейзи с пыльными коленками и полоской грязи на щеке. Она с сияющей улыбкой стояла возле только что возведенного домика для мокриц. – Он им нравится! – воскликнула девочка. – Идите сюда, посмотрите!
Элисон немедленно вышла из дома и принялась громко радоваться сообразительности внучки, смеясь над тем, что бледно-серые мокрицы проявили невиданный интерес и теперь двигались по дорожкам из прутиков, сооруженных специально для них.
– Боже мой, и все это ты сделала сама? – воскликнула Элисон, и Робин улыбнулась, увидев, какой довольной выглядела Дейзи. Ее густые рыжие волосы падали ей на лицо, когда она сообщала бабушке новые факты.
– Бабушка, ты знала, что у мокриц скелет снаружи? Это называется экзоскелет. Мокрицы относятся к подотряду ракообразных из отряда равноногих, – объяснила Дейзи, немного запинаясь на длинных словах, – а еще…
– Они очень, очень скучные, – раздался из гамака голос ее брата. – Почти такие же скучные, как ты.
– Они не скучные! Бабушка, скажи ему!
Робин чистила горох, пока ее мать разбиралась с детьми. Несмотря на свои слова, отчасти она была рада, что Элисон не пошла на вечеринку, и не в последнюю очередь оттого, что Джон сильно напился. Робин с трудом дотащила его до такси. Этим утром лицо у него было бледное и помятое, как старый бумажный пакет, и он выглядел очень подавленным. Похмелье ли было причиной его молчания? Или он что-то обдумывал? Робин определенно нужно было улучить момент и поговорить с ним, докопаться до того, что у него на уме.
– Больше всего мне в моих детях нравится то, что они все такие разные, – однажды призналась ей Джини. – Джон – амбициозный. Пола – верная. Дэвид всегда всем доволен. Что же касается Стивена, он был ребенком-сюрпризом и с тех пор не перестает меня удивлять!
В тот момент Робин понравилось, что ее мужа назвали амбициозным. Но Джон был не только амбициозным, но и беспокойным, поняла Робин. Недовольство статусом-кво заставляет человека идти вперед, бесконечно пытаться достичь большего. Не лучше ли быть всегда довольным, как Дэвид? Просто наслаждаться тем, что у тебя есть?
– МАМА! Я же просила, подойди и посмотри на домик! – крикнула Дейзи, и Робин моргнула, отгоняя тревоги, а потом послушно вышла на солнце.
Все построили дома, подумала Робин, садясь на корточки, чтобы восхититься усилиями дочки. Настоящие, или воображаемые, или для мокриц, все так много трудились, чтобы создать и построить, сделать окна и двери, чтобы назвать место домом, как будто этого было достаточно, чтобы отгородиться от всего плохого. Мысли Робин вернулись к их собственному теплому, комфортному дому в тихом тупике, доме, где в шкафах стоял фарфор, а в ванной – зубные щетки, где диваны были продавлены прыгавшими на них детьми. Это была жизнь, которую они вместе с Джоном создавали для своей семьи, вещь за вещью, год за годом, воспоминание за воспоминанием. Она подумала о том, что муж стал в последнее время часто задерживаться по вечерам. Она надеялась, что их уютному маленькому миру не угрожает катастрофа. Ведь так?
Глава третья
Пола Брент умела всегда и во всем видеть хорошее. На работе она не моргнув глазом называла маленькую сырую дыру «выгодным вложением». Будучи матерью двух мальчиков-подростков, она научилась находить положительное там, где другие его не видели. Когда Полу вызвали в школу, потому что ее старший сын испортил стену граффити, она ответила: «По крайней мере, он знает, как пишется слово “вагина”». И, помоги ей бог, она семнадцать лет была замужем за Мэттом Брентом и все еще находила забавными письма, адресованные «Мистеру и миссис Брент». Но в этот день, в гостиной родительского дома, в той самой комнате, где она в детстве смотрела мультфильмы, лежа на диване, и где в дальнем углу каждый год ставили рождественскую елку, она понимала – все, что казалось ей простым и ясным, теперь разрушено. Оказалось, что в некоторых ситуациях увидеть что-нибудь хорошее попросту невозможно.
– Увы, я должен вам всем признаться, что в прошлом у меня был роман на стороне. – Таким гамбитом открыл игру ее отец, и эти слова вонзились в ее мозг, словно шрапнель. Поле пришлось вцепиться в подлокотник дивана, потому что ей показалось, что пол уходит у нее из-под ног, как на борту корабля, терпящего крушение. Подождите – что? Папа изменил маме? Папа, самый добрый мужчина в мире, так поступил с их доброй красивой мамой? Нет. Это невозможно.
Должно быть, это что-то вроде розыгрыша, сказала себе Пола, одна из его идиотских шуток. Потому что ее родители должны были в этот день отправиться на Мадейру, где их ждал второй медовый месяц, ради всего святого! Они так предвкушали неделю на острове, солнце и херес, и новые купальные костюмы уже лежали в чемодане. Отец так шутит, верно?
Но когда Пола повернулась к матери, чтобы получить подтверждение, по ее спине побежали мурашки. У Джини дрожали губы, как будто ей хотелось плакать. Глаза были красными, вокруг них залегли темные круги. Тело матери напряглось, она крепко обхватила себя руками за талию, как будто боясь рассыпаться на кусочки. Даже такая оптимистка, как Пола, должна была признать, что ничего хорошего это не обещало.
Ее братья казались такими же ошеломленными, как и она сама.
– В самом деле? – изумленно спросил Стивен, но их отец еще не договорил. Было кое-что еще. И это было еще хуже.
– И вчера я узнал… – Гарри посмотрел на свои руки, на мгновение сжал их на коленях и взорвал вторую гранату: – Что у меня есть дочь. Ваша сводная сестра.
– Какого чер… – Джон вскочил с места и, вытаращив глаза, повернулся к Джини, в отчаянии ожидая, что хотя бы один из родителей начнет говорить разумно. – Мама, это правда? Нет ведь?
Джини крепко сжала губы, и Пола почувствовала, как ее сердце разрывается при виде боли на лице матери.
– Это правда, – подтвердила Джини, ее подбородок задрожал.
– Ох, мама… – Пола обняла ее, будто пытаясь защитить от удара. Джини никогда не показывала свои чувства. Она много лет проработала учителем музыки и справлялась с плохим настроением или разочарованием, играя что-нибудь громкое, рвала струны, пока не чувствовала себя лучше. «Прелюдия до-диез минор» Рахманинова для раздражения средней степени. «Революционный этюд Шопена» в тех редких случаях, когда она сердилась по-настоящему. А теперь она была настолько опустошена, что едва ли смогла бы сыграть хотя бы одну ноту.
– Послушайте, мне очень жаль, поверьте, – продолжал Гарри, и выглядел он совершенно несчастным. – Простите меня. Но до вчерашнего дня я понятия не имел, что эта девушка – вернее, эта женщина – существует.
– И кто же она? – выпалила Пола, поворачиваясь к нему. – И почему она явилась сейчас? Именно на вашу золотую свадьбу?
– Она пришла на праздник, – прерывающимся голосом сказала Джини.
– На праздник? Ты что, пригласил ее, папа? – Даже в голосе Дэйва, самого мягкого и спокойного из всех детей Мортимеров, звучало недоверие.
– Нет! Судя по всему, она сначала приехала сюда, а Линн сказала ей, что мы в ратуше… – Гарри нервничал, вертелся на стуле, и ему явно хотелось оказаться подальше от всего этого. – Все произошло совершенно неожиданно. Думаю, ей было весьма не по себе…
Стивен фыркнул:
– Ну не настолько не по себе, если она все-таки появилась. На празднике в честь вашей золотой свадьбы. Боже!
Пола промолчала, приходя в себя после второй волны шока, накрывшей ее, когда она осознала реальность. Папа с другой женщиной. У папы другой ребенок. Семья Мортимер раньше всегда казалась ей нерушимой, такой крепкой, такой прочной. Ее родители всегда были для нее лучшей рекламой счастливого брака! Это как снова узнать, что Санта-Клауса не существует, только хуже, в миллион раз хуже.
– Время было неподходящее. Она понятия не имела… – говорил ее отец слабым, виноватым, таким непохожим на его привычный, жизнерадостный и уверенный голос.
Поле было плевать на неудачно выбранное время и на то, о чем думала та женщина. Сейчас она видела только мать, сломленную, несчастную. Пола была не в силах смотреть на отца, так она была ошарашена.
– Черт! – Джон покачал головой. Джини даже не сделала ему замечание, чтобы он не чертыхался, и это доказывало, насколько все плохо. – Она хочет денег или чего-то еще? Зачем она приехала?
– А что, если она лжет? – предположил Стивен, в его голосе звучало подозрение. Он был самым младшим из детей Мортимеров и теперь работал в адвокатской конторе рядом с Королевским театром. Все детство ему доставалось от старших детей, поэтому из него вышел замечательный адвокат для тех, с кем обошлись несправедливо.
– Не думаю, что она приехала из-за денег, – ответил Гарри. – По крайней мере, она об этом не упомянула. И она не лжет. Едва взглянув на нее, я понял, что она… что она моя. Прости меня, любимая, – добавил он, когда Джини обиженно шмыгнула носом и высморкалась. – Да и зачем ей лгать? Зачем кому-то такое придумывать? – Гарри вздохнул. – Все это было как гром среди ясного неба.
– И это говоришь ты? – резко сказала Пола. В ней бушевал гнев. До этого момента она никогда не могла сказать ничего плохого о своем отце. Всю жизнь он был ее героем, забирал ее из ночных клубов, когда последний автобус уже ушел; он вел ее к алтарю в день свадьбы, отвез в родильное отделение, когда у нее раньше времени начались роды, а Мэтт работал в окрестностях Лидса. Как единственная дочь, она всегда чувствовала себя такой особенной, такой любимой, сокровищем для своего отца. Но теперь, как оказалось, у нее была соперница. Неожиданно она оказалась вовсе не такой особенной, как ей представлялось.
– Но даже если ей действительно нужны деньги, – снова заговорил Гарри, неожиданно расхрабрившись, – то я ей их дам, если она меня об этом попросит. – Он обвел взглядом свою семью, готовый к их возражениям. – Потому что итог таков: я ее отец, и нам всем придется привыкнуть к этому факту. Я понимаю, вам это неприятно, но такова ситуация. Я уже попросил прощения у вашей матери, я попросил прощения у каждого из вас четверых. Не знаю, что еще вы хотите от меня услышать. – Он откашлялся. – Кстати, ее зовут Фрэнки. И это все, что я о ней знаю, если не считать того, что ей примерно тридцать четыре года.
Примерно тридцать четыре. Несколько секунд все молчали, и Пола догадалась, что все подсчитывают в уме. Стивену тридцать восемь. Неужели их отец действительно оказался настолько мелким человеком, что завел роман, пока его жена, как могла, справлялась с четырьмя детьми, старшему из которых не исполнилось еще и десяти? Самой Поле было в то время около семи. Семь лет, и все, что ее интересовало, – лошади и собаки, гимнастический клуб и печенье брауни. Она почувствовала во рту вкус желчи при мысли о том, что отец развлекался у них за спиной. Получал удовольствие на стороне, потом возвращался домой, чтобы вновь играть в хорошего папочку и читать им перед сном истории о приключениях. Отвратительно. Мерзко. Немыслимо!
– Ну, для всех нас это своего рода шок, – подал голос Дэйв, бывший миротворец, пока остальные в ужасе молчали. – Да и для тебя, папа, тоже, если ты понятия не имел об этой… об этой Фрэнки. – Он произнес это имя так, словно оно странно ощущалось у него на языке, словно он боялся, что при упоминании об этой женщине она вновь появится перед ними. – Но вы же все равно едете в отпуск, так? – продолжал Дэйв, обращаясь к родителям. – Возможно, вам нужно уехать от всего этого, побыть одним.
Что? И запрятать всю эту печальную историю под ковер, как будто ничего не было? Пола не верила своим ушам. Как это могло сработать? Если бы они с Мэттом оказались в подобной ситуации, отпуск был бы в ее мыслях на последнем месте. Она бы скорее испытывала желание сбросить его с ближайшего утеса.
Братья, судя по всему, были другого мнения.
– Да, надо ехать, – сказал Джон тоном, призывавшим взять себя в руки и сохранять спокойствие.
– Немного солнца, возможность поговорить… – ободряюще добавил Стивен.
Пола сжала руку матери, не желая оскорблять ее, присоединившись к братьям.
– И… что ты решил, папа? – спросила она, когда повисло напряженное молчание. – То есть я хочу спросить – мы с ней познакомимся, верно? – Задавая этот вопрос, она содрогнулась. Выросшая среди мальчишек, Пола всегда мечтала о сестре, чтобы делиться с ней секретами и строить заговоры, но не о такой сестре, которая свалилась им как снег на голову. – Она… местная? – добавила Пола, не до конца уверенная в том, какой именно ответ хочет услышать.
Гарри неловко пожал плечами.
– Все произошло так быстро, что мы едва успели сказать друг другу «привет». Боюсь, я понятия не имею, где она живет, – признался он.
Глаза Джини вдруг превратились в буравчики.
– Нам нужно было резать торт, – сказала она, и ее голос стал опасно тонким. Мама была не просто возмущена, с тревогой осознала Пола. Внутри у Джини все кипело от гнева и унижения.
– Но ты же взял у нее номер телефона, папа? – спросил Джон. – Какие-то другие контакты?
Гарри с сожалением покачал головой.
– Она ушла прежде, чем я успел спросить ее, – признался он. – Я даже не знаю ее фамилии. Нам остается только надеяться, что она со мной свяжется. Иначе… – Он развел руками. – Иначе мы можем никогда больше ее не увидеть.
– Вот и хорошо, потому что я не хочу, чтобы ты снова с ней встретился, – неожиданно сказала Джини, и все повернулись к ней. Мать немного выпрямилась, сидела почти царственно, и ее подбородок был яростно вскинут. – Ты слышишь меня? Я больше не хочу слышать даже ее имени в этом доме. Либо она, либо я, Гарри Мортимер. Ты понял? Она или я.
Глава четвертая
Фрэнки жила в Западном Лондоне в квартире на четвертом этаже, и лифт, как это часто случалось, когда она была особенно уставшей, опять не работал. К тому времени, когда Фрэнки поднялась по лестнице с сумкой, в которой лежало все необходимое для поездки на выходные, на лбу у нее выступил пот, тяжелые, липкие волосы жгли шею. Воздух был влажным, облака зловеще нависли над городом, и чувствовалось, что гроза на горизонте готовится к большому эффектному выходу.
– Привет! – крикнула она, с трудом войдя в квартиру и бросая сумку на пол у ног. До нее донесся взволнованный голос Фергюса, за ним отозвался Крэйг:
– Привет!
Он звонил накануне вечером, но ей не хотелось обсуждать по телефону неловкое воссоединение с отцом. Поэтому она переключила телефон на голосовую почту и отправила сообщение: «Валюсь с ног! Завтра тебе все расскажу».
– Мамуля! – завопил Фергюс, выбегая из гостиной и бросаясь к ней. Он обхватил руками ее ноги, прижался к ней. Фрэнки опустила руку, погладила его кудрявую голову, успокоенная его присутствием. Фергюсу было четыре года, и это было маленькое толстенькое существо, которое ужасно хотелось потискать, с копной черных кудрявых волос вокруг сияющего пухлощекого личика.
– Осторожно, ты меня уронишь! – со смехом воскликнула Фрэнки и едва не потеряла равновесие, наклонившись, чтобы обнять его. Ее дорогой маленький мальчик с шаловливым, воркующим смехом и ручонками, которые теперь крепко обнимали ее за шею, – вот кто был ей сейчас нужнее всех. – Я скучала по тебе, – сказала она ему, прижимаясь к нему носом.
– Сильно? Очень сильно?
– Очень, очень сильно. Так сильно, что даже и представить нельзя!
Явно довольный таким ответом, малыш поцеловал мать в щеку, вывернулся из ее рук и побежал обратно по коридору.
– Папочка! Это мамуля, – радостно сообщил он выходившему из комнаты Крэйгу.
– Добро пожаловать домой. – Крэйг вглядывался в лицо Фрэнки, пытаясь понять ее настроение. – Ты в порядке? Как все прошло?
Он поцеловал ее, и она прижалась к нему. Они были вместе три года. Крэйг был добрым, хорошим и надежным. Он был именно таким, каким следует быть любимому человеку.
– Я в порядке, – ответила Фрэнки. Это, по крайней мере, было правдой. Она была жива, дышала и не рассыпалась на части. Потом она вздохнула, потому что Крэйг ждал продолжения истории, а ей было больно ее рассказывать. – Все прошло не совсем так, как я надеялась, – в конце концов призналась она.
– Ох! – Крэйг погладил ее по волосам точно так же, как она гладила Фергюса.
– Мне кажется, я все испортила. Ты был прав, мне не следовало ехать туда без предупреждения. Оказалось, что я выбрала самое неудачное время. – В горле набух ком. Крэйг всегда был готов принять ее сторону, но трудно было признаться кому-то еще, что тебя отвергли. Что ты выставила себя дурой.
– Я собрал ПОЕЗДА, мамуля. Я собрал ПОЕЗДА! – К ним вернулся Фергюс, торжествующе схватил ее за руку, пытаясь потащить за собой в маленькую гостиную, которая в любой момент времени воспринималась на восемьдесят процентов как место сборки поездов.
– Круто! – воскликнула Фрэнки, позволяя сыну отвести ее в гостиную и продемонстрировать его последнее достижение. Фергюс обожал поезда. А еще динозавров, астронавтов, животных из зоопарка, мусоровозы, белок и водяные пистолеты. Но все же поезда возглавляли этот список.
– Потом мне все расскажешь, – сказал Крэйг, и Фрэнки кивнула. – Послушай… – Он замялся. И Фрэнки повернулась к нему. – Теперь, когда ты вернулась, ты не будешь возражать, если я возьмусь за работу, чтобы наверстать? Мне нужен час или около того. А потом я приготовлю нам что-нибудь поесть. Ты не против?
– Нет, все в порядке, – сказала Фрэнки, потому что она слишком устала, чтобы заниматься чем-то еще. И мысль о том, чтобы играть в поезда, строить мосты и станции, изображать ужас, когда Фергюс с энтузиазмом разыгрывает аварию, казалась по-настоящему успокаивающей. Что угодно, только бы отвлечься. И потом, так всегда и бывает, если в семье два самозанятых человека и один непоседливый ребенок. Час тут, двадцать минут там, чтобы все было сделано.
Крэйг был журналистом. Фрэнки прочитала о них с Фергюсом в колонке Крэйга «Папа дома» в воскресной газете еще до того, как познакомилась с ними. Крэйг начал вести беззаботную и невероятно трогательную колонку, чтобы подробно рассказать о взлетах и падениях в жизни одинокого отца и о тех испытаниях, которые выпадали на его долю. У Фергюса было не самое легкое начало жизни. Он родился с заячьей губой и первые несколько месяцев страдал от инфекции уха. У него были проблемы с кормлением, он практически не вылезал из больниц: то операция, то консультации. Понятно, что все это стало неожиданной и неприятной новостью для Крэйга и его тогдашней партнерши Джулии. У нее началась депрессия, она винила себя в проблемах Фергюса и не чувствовала связи с ребенком. Несмотря на все попытки Крэйга вести нормальную жизнь, Джулия сбежала, когда Фергюсу было всего шесть недель. Она оставила записку, что не справляется и поэтому уходит.
Крэйг остался один, недосыпающий, снедаемый тревогами о будущем сына. Он с трудом преодолел первые несколько месяцев: операция, неприятности, проблемы, но вместе с тем и радость. Сначала Крэйг описывал все это, чтобы справиться со своими сложными эмоциями. А потом предложил редактору идею еженедельной колонки, и тот его поддержал. По чистой случайности, Фрэнки, иллюстратору-фрилансеру, предложили оформлять его страницу, и так начались их отношения. Поначалу это были просто два человека, выполняющие свою работу – один писал текст, другая рисовала картинки. Но Фрэнки, как и миллионы других женщин по всей стране, быстро влюбилась в веселого, талантливого, замечательного Крэйга, так преданного своему сыну. Она с нетерпением ждала нового задания и подбадривала Крэйга, иллюстрируя каждую статью. Они встретились на рождественской вечеринке в газете и в пьяной искренности одновременно воскликнули: «Мне нравится твоя работа!» Потом они оказались в баре по соседству, где пили виски и рассказывали друг другу истории своей жизни. Спустя полгода Фрэнки переехала к Крэйгу, а когда Фергюс заговорил, он начал называть ее «мамуля», и они его не остановили. Учитывая все обстоятельства, это был счастливейший конец.
И ей этого достаточно, подумала Фрэнки, усаживаясь на ковер и слушая Фергюса, который принялся рассказывать ей о том, какую сложную дорогу построил, и выбирал, какой поезд она может взять (разумеется, самый плохой, со сломанными колесами). «Забудь о Гарри Мортимере и его изумленном лице, забудь о его жене с глазами-кинжалами, к чертям их всех», – с яростью сказала себе Фрэнки. Маленькой любящей семьи вполне достаточно. Это очень много.
А в Йоркшире все Мортимеры пытались справиться с шоком, который произвело признание Гарри. Стивен вез родителей в аэропорт. В машине стояла леденящая тишина, несмотря на его титанические усилия завязать разговор. Отец, сидевший рядом на пассажирском сиденье, казался ему незнакомцем. Как он мог так поступить с мамой?
Пола тем временем чистила картошку на ужин, и ее голова кружилась. У нее есть сестра. Эта мысль не оставляла ее. Сводная сестра, существовавшая все это время, сестра, о которой никто в семье не знал. Как сложилась ее жизнь? Может быть, она росла, ощущая непроходящее чувство обиды на отца? И как она выглядит? Пальцы Полы задрожали, и мокрая картофелина выскользнула у нее из руки и упала на пол. Оскар, ее длинношерстная такса, мгновенно бросился за добычей.
