скачать книгу бесплатно
– А как же! Можете на меня рассчитывать! Кстати, мне даны инструкции о потребных приготовлениях к большому поступлению ссыльных. Из Польши и Гродненской губернии. Вверенная мне полиция готова принять этих бунтовщиков, но и ваши рекомендации о местах их расселения стали бы весьма ценны. Может статься, если проявить повышенное внимание, можно и заговоры какие-нибудь загадочные раскрыть…
Или организовать. Понял или нет? Он о внедрении в мое окружение своего соглядатая доложит – ему плюсик поставят. Потом я ему злодеев организую – еще один. А там и до следующего чина рукой подать. А что среди ссыльных лиходеи найдутся – к гадалке не ходи. Активные участники бунта – они и есть разбойники, и в их скорое перевоспитание во глубине сибирских руд я не верю.
– Ну, загадок и без ссыльных тут хватает…
Вяло отказывается. Подумает. Внимательно слежу за его жестами. Часто руки рассказывают больше, чем рот. Жандарм судорожно обдумывал мое более чем любезное предложение, а говорил о всяких пустяках. О таинственных письменах, оставленных отдавшим Богу душу таинственным старцем Федором Кузьмичем. Заинтересовался. Не знал, что после предполагаемого Александра Первого осталось наследство. Киприян Фаустипович охотно уточнил, что и богато украшенный крест и письмена можно в доме купца Хромова увидеть.
Руки «стража государева» замерли. Он знал явно больше моего о личности святого старца, и проявленный мной интерес его насторожил. Спешно перевел разговор на другие загадочные явления. Легенду о Белом озере он пересказывать не стал, а вот о таинственных исчезающих подземных ходах упомянул. Вместе посмеялись над незатейливой людской фантазией.
Договорились, что уже сегодня вечером не менее трех кандидатур на секретарскую должность будет мне представлено. Договорились о взаимодействии по вопросу ссыльных. Договорились, что немедленно сообщу о крамоле, буде она, поганая, предо мной явится. На том и раскланялись.
У двери Кретковский едва не столкнулся с жалобно выглядевшим Артемкой и раскрасневшимся Корниловым.
– А! Братцы! – кивнул сам себе жандармский майор, еще раз мне поклонился и вышел.
Хорунжий поздоровался было в ответ, но потом, разглядев с кем, раздраженно дернул головой. И тут же отвешал подзатыльник молодому казачку.
– На колени падай, чудило. Коли проситься пришел…
– Что-то случилось, Иван Яковлевич? – едва удерживаясь от смеха, поинтересовался я.
– Позвольте войти, ваше превосходительство, – без вопросительных интонаций заявил начальник третьей сотни. И подхватил за шиворот, втаскивая в мою гостиную норовившего рухнуть на колени Артемку. Ну, в целеустремленности ему не откажешь…
– И все-таки? Артем! Стоять смирно! Ты же знаешь, я этого не люблю!
Парень замер так, как и стоял – на полусогнутых.
– Брат это мой, младшой! – поведал сотник. – Эвон каким вымахал, а балбес балбесом.
– А вы, видимо, старший… Средний – есть?
Ситуация все больше меня забавляла. Как там? «Старший – умный был детина, средний был и так и сяк, младший – вовсе был дурак».
– Точно так, ваше превосходительство. Мишка четвертою сотнею начальствует.
– Ясно, – продолжал веселиться я. – И что же я могу сделать для вразумления этого, как вы выразились, балбеса?
– Так ить вам, ваше превосходительство, в денщики его взять потребно. Все одно его теперь в подворотне забьют, коли не примите!
– Это как же так?
– А вчерась, как Безсонова сотня в погребе проставляться стала с похода, так этот… в драку кинулся на старших, за вас горой стоя. Ну, знамо дело, поучили молодого. А он встал и сызнова кинулся. Сказывал, што пока старые казаки слова для вас, ваше превосходительство, обидные взад не вызмут, он так и будет…
– Фамилии?! Адреса?! Явки?! Кто что говорил? Бунтовать вздумали, сучьи дети?! – Мама родная, Гера – фу. Гера! Стой, нельзя!!! Откуда это во мне? Отчего вдруг в глазах темень и слова злые – не мои? Пустяк же. Ну, брякнул кто-то, не подумав. Так безсоновские люди и без Артемки могли возразить. Их-то я зря, что ли, прикармливал?
– Никак нет, ваше превосходительство! – резко выпрямляясь, расправляя плечи и становясь смирно, гаркнул хорунжий. – От дурости только. От темноты сибирской!
– То-то же, – мне удалось-таки перехватить управление телом обратно. Но вспышку эту, острое чувство беспомощности в гневе и наглое, бесцеремонное вторжение Германа запомнил навсегда. – А людям тем передай. Прежде чем судить, всегда разбираться надобно. Людей знающих выспросить…
Артемка выпрямил все-таки колени и, подобно брату, замер бледный, как свежая побеленная стена.
– А тебя, Артем, к себе возьму. Коли служить честно и не болтать лишнее слово дашь. И впредь запомни! Новый немчик – это не обидно. Так ведь назвали? Я и есть – немец, и батюшка с матушкой немцы. И начальник здесь новый. Выходит – и они правы.
Корниловы мало-помалу приобретали нормальный цвет лиц. Только у старшего еще и глаза от удивления вылезали. Не часто, видимо, он в начальстве людей отыскивал.
– И вольно уже. Не на параде.
Братцы изменили стойку, но не расслабились. Старший резко пихнул, почти ударил младшего локтем в бок, и тот скороговоркой отбарабанил клятву. После я милостиво отпустил обоих. Ивана – охранять мою ненаглядную тушку, Артема – за вещами. Денщик должен жить поблизости. Надеюсь, в гостинице найдется еще одна комната?
Перед уходом Артемка, как бы невзначай, сболтнул, что внизу, на улице, во внутреннем дворе мнется толпа господ чиновников в «исшитых глазырями» одеждах. В парадном – значит. И, правда, балбес балбесом мне достался, хоть и верный. Чего ж он, дурень, сразу-то не доложил?! Я, конечно, роняя тапки, к встречающей делегации не побежал бы, но и время ожидания должно быть дозировано. Не слишком долго, чтоб не подумали, что зазнаюсь, и не быстро – будто бы не уверен в себе.
Пришлось останавливать Артемку, давать тщательные инструкции и отправлять. Сначала к Гинтару – дай бог он еще не ушел к Акулову, а потом к наряженным чиновникам. Чай не лето. Не хотелось мне на холодном ветру место, откуда растет хвост, морозить.
Пока Артемка бегал, переоделся в парадный мундир, снова пожалел, что нет ордена. На темно-зеленом сукне что-нибудь яркое хорошо бы смотрелось… Сунул было револьвер в карман. Нет. Не фонтан. Полуторакилограммовая пушка перекашивала всю красоту на одну сторону. И кобуру поверх кафтана не нацепишь. Скроен он так, что сразу складками неуставными пойдет. И, блин, без него как-то… непривычно. Словно голый. Положил на стол, накрыл газетой. Сам встал рядом. Кивнул – «запускай» – заглянувшему денщику. Фух, ну, Господи благослови. Сам ведь, по доброй воле, в банку с пауками лезу!
Стали входить люди. Шептали Артемке у дверей, и тот, сначала волнуясь и пуская «петухов», потом даже как-то скучно, кричал их должности, ранги и имена. Много имен и должностей. Много-много имен.
О некоторых я уже что-либо слышал. Другие впервые попали в зону моего внимания. Тот же статский советник Фризель – председатель губернского правления. Человек с равнодушными глазами и улыбочкой «ты хозяин – я дурак». Гера с трудом, но опознал в нем выпускника той же самой Императорской школы правоведения, что и мы закончили. Только Павлуша снял пыжиковую шапку, из-за чего нас в Петербурге и прозвали «чижики-пыжики», лет на пять раньше.
Главный налоговик, председатель казенной палаты, коллежский советник Михаил Алексеевич Гиляров – сурово сжатые губы прирожденного скупердяя. Бои за бюджет обещали стать серьезным испытанием.
Надворный советник Павел Осипович Козлов – председатель губернского суда. Очень многие будущие губернаторы и наместники начинали карьеру с этого поста. И еще у большего их числа – губернский суд становился тупиком. Козлов никуда не стремился. Козлов выполнял распоряжения и старался ни с кем не поссориться. Судить – значит выбирать чью-то сторону. Как можно было на этакой-то должности не нажить врагов, лично мне было совершенно непонятно.
Прямая противоположность Козлову – надворный советник Василий Константинович Гусев – губернский прокурор. Из прокуроров не меньше губернаторов, чем из судей. Если выяснится, что у Васеньки все в порядке со столичной крышей и он водит дружбу с томским полицмейстером – первейшая кандидатура на организатора покушения на меня.
Ага! А вот и он – барон Александр Адольфович Пфейлицер-Франк, глава полиции губернского центра. По большому счету – начальник краевого полицейского управления. Только нет еще в Российской Империи такой структуры. И, слава богу, иначе барон вообще неуправляемым бы сделался. А так, под моим чутким руководством и серьезной угрозой со стороны беглого Караваева станет шелковый.
Начальники отделов Канцелярии губернского совета – их-то зачем притащили? Столоначальники всех трех отделений – к этим присмотримся. Чаше всего главы отделов – главные рабочие лошадки любых администраций. Все течет, все изменяется. Падают вслед за своими «крышами» высокие начальники. Ветер времени выносит наверх новых и новых, а отделы продолжают работать. Их боятся трогать, их любят представители всех партий и течений. Они – воплощение бюрократии и без их, невидимой из мягкого кресла, работы рухнет любая, сколь угодно хитро продуманная структура управления.
Советники при губернском правлении… Оп! Как он сказал? Менделеев? Гера – фас! Ведь должно же быть где-то в глубинах памяти имя-отчество того самого Менделеева… Этого как? Павел Иванович? Убей меня Бог, если изобретателя водки не Дмитрий Иванович звали! Брат? Кому помолиться, чтоб был братом?! Это же выход на всю научную братву Империи. Поди, не откажет братику, подскажет молодых да дерзких ученых, способных рискнуть и поехать в Сибирь.
Инспектор врачебной управы, начальник почтовой конторы, окружной суд, земский суд, директор училищ Томской губернии. Епископ Томский и Семипалатинский. Кто догадался притащить сюда дедушку в рясе? Надзиратель управления Пятого акцизно-питейного округа Западной Сибири. Держится уверенно. К гадалке не ходи – вот и главный мздоимец!
Ого! Это еще что за человек-гора? Представьте Безсонова, подросшего почти до двух метров и отрастившего богатую каштанового цвета бороду! Торчит – этакая башня главного калибра – над всей чиновной толпой и еще успевает внести ясность: «Взнос в Фонд уже сделан, ваше превосходительство». Только посмей подмигнуть, гризли недоделанный! Пойдешь голыми руками Чуйский тракт рыть! Кто ты вообще есть-то? Городской голова, купец первой гильдии, Дмитрий Иванович Тецков. Наслышан. Хозяин заводов, газет, пароходов. Хотя газета только у меня пока есть. И та государственная. У этого только прииски в Салаирской тайге, пара небольших фабрик и пароходство. Сойдет и это. Будем работать с дрессированным медведем…
Купцы, купцы, купцы. Это потом. Я знаю, что здесь, в Томске, девяносто процентов капиталов губернии. И если я хочу хоть что-то построить, с купцами нужно дружить. Но не сейчас. Где Асташев?!
Седой, лысая макушка, высокий умный лоб и круглое доброе лицо. Годы берут свое, но глаза живые – молодые глаза устремленного в будущее человека. Статский советник, купец первой гильдии, потомственный дворянин, кавалер орденов Святой Анны второй степени и Святого Владимира третьей и четвертой степеней. Бывший чиновник Томского губернского управления, удачливый и грамотный золотопромышленник, вкладывающий огромные суммы в разведку новых месторождений, в обеспечение приисков новейшей техникой. Применяющий самые современные технологии. Меценат и, по отзывам всех без исключения людей, с кем я о нем заговаривал, относительной честности человек.
Опекал сосланного в Томск декабриста Батенькова, оплачивал учебу в университетах талантливой молодежи, принимал в своем доме великих князей. Исключительно на свои деньги содержал женский приют.
Но и это еще не все. Он обладал обширными и крепкими связями в Санкт-Петербурге. Дружил с военным губернатором одной из западных провинций Империи. Ценился при дворе и, что самое интересное, – единственный богатей Сибири, кого большевики постеснялись обозвать эксплуататором. На его приисках средняя годовая зарплата превышала двести рублей серебром. Он выплачивал гигантские премии за обнаружение новых россыпей или сверхбольшие самородки. И никогда не изменял однажды данному слову. Если бы искал лучшего соратника для своих замыслов – лучше трудно было бы найти.
Неприятным открытием оказался его возраст. Почему-то я думал, что он моложе и у нас с ним есть еще масса времени. Ну да за неимением гербовой, пишут на простой…
Улыбаюсь ему. Отдельно от всех, глядя прямо в глаза. На миг выключаю этой зрительной связью нас с ним из общего гвалта. Показываю – насколько рад его появлению. И получаю улыбку в ответ. Думаю, приглашение на ужин в его доме я уже заработал.
Поднимаю руку ладонью к толпе. Начинаю говорить. Опережаю пустопорожние приветственные слова местных господинчиков. Благо, хоть каравай с солью не додумались притащить…
– Благодарю вас, господа, за теплый прием. Весьма рад тем, что вы выбрали время и посетили меня в этом временном жилище…
Говорю долго и ни о чем. О Высочайшем повелении, о судьбе и долге, о великой ответственности перед потомками и о фронтире западной цивилизации в диких краях. О бремени белого человека и о святых русских традициях. Конечно же все это под Божьим покровительством и при прямом участии всех присутствовавших… Большинство обзавелись стеклянными глазами уже на втором предложении. Но нашлись и те, кто пытался внимательно слушать. Какой-то господин судорожно записывал речь в толстый блокнот. Наверняка это Кузнецов, редактор неофициального приложения «Томских губернских ведомостей». Он что, всерьез намерен печатать этот бред? Не забыть – с ним поговорить. Программная статья в единственном в краю средстве массовой информации – хорошая идея. Но не эту же галиматью… Найдутся же умники, что еще и спорить по пунктам начнут…
– …Членов губернского совета, господ столоначальников, господина губернского архитектора, томского городского голову, господина редактора газеты прошу сегодня в два часа пополудни в мой кабинет…
Наталкиваюсь на испуганные глаза Фризеля. Что не так?
Менделеев что-то тихо шепчет председателю. Тот кивает, и вот уже он снова в обычном для себя состоянии пса, готового принести тапочки хозяину. Замолкаю, передавая этим право голоса делегации встречающих. Слышу подобную своей лабуду. Хочется смеяться, но я держусь из последних сил. Напряженные мышцы на лице начинает сводить от усилий. Лицо окончательно каменеет.
Благодарю еще раз. Напоминаю о расширенном совещании.
Начинают уходить. Недовольных не видно. Я не показался этим туземным вершителям судеб слишком уж страшным или невменяемым. Купцы и вовсе довольны. Они уже знают о моей программе поддержки промышленности. Подходят к Артемке, суют в его потную ладошку монетки и записки для меня. Парень богатеет на глазах.
Асташев двинулся прямо ко мне. Едва справился с одеревеневшим лицом. Чтоб улыбнуться, нужно мышцы расслабить…
– Завидный спич, ваше превосходительство, – слегка кланяется седой золотопромышленник. – Публика осталась довольной.
Сарказм? Господи! Скажите, это сарказм? Я не ослышался?
– Что-то же нужно было сказать множеству незнакомых людей, Иван Дмитриевич, – дергаю плечом я. – Пришлось расстараться. С людьми дела я по-другому говорю.
– Как вы изволили выразиться? С людьми дела? Герман Густавович – вы позволите?
Киваю. Почему бы и не позволить называть ему меня по-простому? Он старше в два раза, да и в столице весит побольше.
– Это вы, Герман Густавович, замечательное слово изобрели. Точнейшее, знаете ли, слово – «люди дела»! Именно что! Вы, господин губернатор, интереснейшая личность. Чем больше слышу о ваших деяниях, тем более тешу себя надеждами на… некую встряску нашему замшелому болоту…
У Асташева обнаружилась совершенно ленинская картавость. Вкупе с могучим, марксовским лбом. Я так и ждал, что он откинет полу сюртука и заправит большие пальцы за проймы жилетки. Или рукой с зажатой в кулаке кепкой начнет размахивать. Не дождался. Барон помешал.
– Вы позволите, ваше превосходительство?
– Минуту, барон, – рыкнул я. – Вы не видите? Мы разговариваем.
– Не стану вас отвлекать, – сразу отреагировал мой собеседник. – Не откажите мне в любезности, Герман Густавович, отужинать в моем доме.
– Непременно буду, Иван Дмитриевич. В котором часу прибыть?
Договорились на семь вечера. Хотелось еще поговорить с этим незаурядным, водившим дружбу с Бенкердорфом и Адлербергом, человеком. Гера подсказал, что и в доме друга Лерхе-старшего, военного интенданта Якобсона, Асташева принимали с радостью.
Снова подошел полицмейстер. Что-то мямлил о радости нечаянной встречи и о нежнейшем ко мне отношении. В общем, усиленно портил мне настроение. Надоело быстро. Прямо спросил, чего он от меня хочет. Тот замялся, порозовел и выдал предложение не считать беглого Караваева преступником. А уж он, барон, в долгу не останется.
– Послушайте, Александр Адольфович и боле к этой теме возвращаться не станем! Ваш шурин, этот Караваев, организовал покушение на государственного чиновника. При попытке задержания стрелял из пистоля в полицейского. Долгое время его банда грабила купеческие караваны. Не заставляйте меня думать, что покушение было совершено с вашего одобрения! Или вы покровительствуете грабителям?
– Нет, но…
– Не хотите ли еще раз подумать, прежде чем настаивать? Вы сейчас до почетной пенсии договориться можете…
– Что?! – Лицо полицмейстера покраснело совершенно уже до помидорного цвета. Высокий, стойкой воротник вдруг стал ему тесен.
– К отставке, спрашиваю, готовы? Выслуга лет и все такое? На губернскую пенсию даже не рассчитывайте.
– Вы даете мне отставку, ваше превосходительство?
– А вы настаиваете на невиновности господина Караваева?
– Нет, я…
– Так нет или да?
– Никак нет.
– Отлично, господин полицмейстер. Вот и отлично. Завтра в десять утра будьте в моем кабинете, в присутственном месте. И прихватите с собой майора Суходольского. Вам обоим будет дано поручение.
– Кабинете? Ваше превосходительство?
– Что-то не так?
– У Александра Дмитриевича Озерского, господин губернатор, не было кабинета в здании губернского правления. Его превосходительство принимал страждущих у себя на дому.
Ах, вот в чем дело! То-то тараканы так засуетились.
– Я не сомневаюсь в организаторских талантах своих подчиненных. Думаю, уже к двум пополудни у меня кабинет все-таки будет.
– Несомненно, ваше превосходительство. Конечно, ваше превосходительство. Завтра, в десять, ваше превосходительство.
– Можете быть свободным. И вон тот человек с блокнотом, это, кажется, Кузнецов? Отправьте его ко мне. Идите, барон.
Подошел редактор неофициального приложения к «Ведомостям». Что-то начал говорить о всяких там радостях встреч и преисполненных надеждами кого-то там. Я уже успел прочесть несколько его работ, потому вымученно улыбался и молчал, пока он не запутался в нагромождаемых словах. Что могу сказать? Интеллигент. Причем в самой удивительной его модификации – русской. Это которые всегда пишут лучше, чем говорят. Именно это я ему и заявил. Чем вызвал румянец смущения и благодарный взгляд. Блин, опять забыл – в каком времени нахожусь. Здесь все еще всерьез полагают, что интеллигент – это от слова интеллект, а не просто эдакое замысловатое ругательство для кухонных реформаторов. Выходит, я ему еще и польстил.
Перешел на деловой тон и попросил его консультации по поводу программной статьи. И получил еще одну легко читаемую вспышку глаз. Неужели прежние губернские начальники не находили нужным дружить с прессой?
Договорились, что Кузнецов найдет меня после занятий в гимназии – он еще и преподавать успевал – здесь, в гостинице, или в губернском правлении. Лучше, конечно, здесь. Можно было бы Василину пригласить поучаствовать в обсуждении.
А записи моего спича посоветовал редактору выбросить и никому больше никогда не показывать. Сказал ему, что это худшая речь из тех, что мне доводилось говорить. Господи! Не дай этому простаку принять мои слова за проявление скромности. Пусть примет их за констатацию факта.
Не услышал. Раскланивался молодой учитель словесности весьма и весьма уважительно. И, думается мне, мой чин был здесь ни при чем.
В гостиной стало как-то пусто. Как на стадионе между матчами. Потный растерянный Артемка, судорожно сжимающий в кулаке трофейные ассигнации, на толпу никак не походил. В обширной комнате повисла какая-то прямо-таки зловещая тишина. Казачок переступил с ноги на ногу, и от этого неожиданного, резкого звука даже волосы на спине встали. И тут же навалилось… Навалилось, в общем. Да так, что, едва нащупав спинку стула, рухнул на сиденье и вытер лицо ладонью.
– Жуть-то кака, – жалобно пропищал денщик. – Страшно-то как было! Обскажи кому – на смех подымут. А как себя туда, – махнул рукой на место у стола, – поставлю, так ажно живот сводит. Вона служба-то у вас, вашство, какая чижолая.
– Пробьемся, Артемка, – ухмыльнулся я. – Это только поначалу трудно. Потом легче станет. Неси, братец, бумагу с карандашами. Приказы писать стану.
9. Нищенствующие богатеи
Никаких приказов я писать не собирался. А вот план ближайших действий давно нужно было составить. Стоило записать на бумагу не только замыслы по относительно безболезненному вхождению в туземную элиту – хотя это тоже, конечно. Но и главное – перечень предприятий, необходимых мне для скорейшего развития края.
Тут нужно обязательно уточнить – зачем мне все эти фабрики с заводами, и железная дорога в придачу. Все дело в людях! В человеках! Во время гражданской войны и последующих за ней репрессиях жители Сибири пострадали гораздо меньше населения Европейской части России. Соответственно именно в Сибири сохранился репродуктивный резерв страны. И если бы не Великая Война, к концу двадцатого века в Томской области проживало бы никак не меньше пяти-шести миллионов человек. А не миллион с хвостиком, как в мое время. Представляете?! На территории в триста тысяч квадратных километров – всего миллион человек!!! В пять раз!
