скачать книгу бесплатно
– Прости, уважаемая, – развел руками я. – Птице твоей жить осталось одно лето. Корми, заботу ей дай. В Небесных пастбищах нелегко птицам… Пусть передохнет старушка…
Хозяйка злополучной курицы, аккуратненькая женщинка в снежно-белом переднике и с крепкими руками со следами мучной пыли, страдальчески улыбнулась и торопливо – как-то стеснительно – сунув мне в руки теплый еще сдобный калач, подхватила пожилую виновницу торжества. А я немедленно запихал хлеб в рот. С утра поесть больше так и не получилось.
– Бу-бу бу-бу, – попробовал говорить с набитым ртом. Какой-то добрый человек сунул крынку с молоком. И никто из обступивших меня людей не засмеялся. Я пожал плечами и, прожевав, повторил:
– Завтра приду. Утром.
Передние поклонились и тут же повернулись ко мне спинами. Через минуту торговая площадь уже жила свой жизнью, меня не касающейся и на меня внимания не обращающей.
Сидел на теплых деревянных ступенях чьей-то лавки, жевал вкуснейшую сдобу, запивал сладким молоком. Смотрел, как приказчики закрывают торговлю, как гильдейский мастер беззлобно ругается с дородным купцом, как мальчишки с большущими пушистыми березовыми вениками приводят площадь в порядок.
День заканчивался. Солнце лишь верхним краешком, словно лысиной, торчало из-за городской стены. Я смотрел по сторонам, привыкая к ограниченному со всех сторон пространству. И завидовал ветру, что играл с плащами стражей на стенах. Хотелось улететь.
В моем лесу из почек начинали проклевываться детеныши листьев, а здесь, на раскрашенных в яркие цвета стенах домов, сложенных из убитых деревьев, ложилась пыль. В лесу открывались муравейники, и у ручьев запевали первые лягушки. Скворец выговаривал скворчихе на подслушанном где-то на сказочном юге, неведомом языке. Облезлые, не вылинявшие белые зайцы водили хороводы на покрытых подснежниками и медуницею пригорках. А в Ростоке весенняя грязь сменилась летней пылью. Горожане сменили верхнюю одежду, и хозяйки выставили горшки с растениями на улицу. И все осталось по-прежнему.
Тесно мне было там. Так тесно, что, казалось, давит на плечи груз тяжкий. Давит, пригибает, не дает вздохнуть полной грудью.
Усмехнулся, заметив, как косятся боязливо подметальщики. Чужой я городе.
«Завтра еще погощу, да и уйду», – решил я и улыбнулся краешку солнечной лысины.
– Я, понимаш, с нох сбилси иво по всему Великому Ростоку выискивая, а он сидить, понимаш, улыбается, – здоровенный детина в расшитой рубахе, подпоясанной наборным поясом, орал неожиданно неприятным голосом, привлекая взгляды прохожих. Сверкающий начищенной медью пояс предполагал меч на боку, но вооружен горластый молодец не был. – Че расселся, понимаш? Прынц-то чужеземный грит, мол, за стол с князем не сяду без мальчонки свово леснова, а он тута сидить, лыбицца, понимаш. Светлейший наш тут жо меня от дел государственных отринул, а он тута как прилепленный…
– А чего ж сам не пришел? – тихонько выговорил я. – Понимаш?
Дворовый отрок даже рот раскрыл от изумления. В его голове не укладывалась мысль, что хозяин и повелитель центра мира – ростокского детинца – мог сам пойти…
– Голос у тебя громкий, – и не подумав напрягать свой, я продолжал почти шептать: – Не боишься потерять ненароком?
Детина сглотнул, и громкость сильно сбавил.
– Князь-батюшка спрашивает, прынц-то как к тебе прибился?
– Так получилось, – улыбнулся я такой резкой перемене. – Ряду чужестранцу дал, в Росток их привести. Вот и привел… Ты это, иди давай. Светлейшему скажи… обещанное я исполнил. Завтра скот посмотрю еще, да и пойду.
Лоб дворового человека наморщился. Я был уверен – половину забудет, другую переврет. Надо было идти самому.
Старики говорят, что, когда солнце касается брюхом горизонта, ступени небесной лестницы кончаются и золотой диск попросту падает на дно земли. Причем, бывает, шлепается, что до утра выправить бока не может – так и вылезает приплюснутым. Иногда и того более – трескается. На небе ни облачка, а оно полосами идет. Верная примета – будет буря. Не по душе солнцу таким битым по небу ходить, стыдно. Злится оно. А оттого ветры дикие налетают и другие непотребства. Грозы да ураганы – от злобы и есть – это всякий знает.
Слава Спящим, тогда светило ушло спать чистеньким. Быстро темнело. По изогнутым улицам отправились первые патрули ночной стражи. У таверн и столовых зажигали фонари. Дома стремительно размывались, становились одинаково серыми.
– Соловушку-то глянуть, – вскинулся я. – Ночь же скоро, чего ж это я… Со скотиной провозился, а лебедушка-то моя…
– Я не скотина, – обиделся княжеский гонец и замолчал. Так и семенил сзади, надув щеки и сверкая глазами, пока не показался мост через канал, окружающий детинец.
Чуть кивнув скучающим у ворот дружинникам, почти бегом вбежал в верхнюю крепость ростокского князя.
– Парнишка со мной, понимаш, – не слишком уверенно выдохнул приотставший запыхавшийся верзила.
– Да мы видим, – заржали воины. – Как же иначе-то?!
Похоже, дворового в казармах не слишком жаловали.
Слева, из пристроенной к стене кузницы, пахло, царапая нос, огнем и раскаленным железом. Из казарм вился язык запахов пота, кожи и прокисшего пива. Чистым бельем, пылью и жареным мясом тянуло с крыльца княжеского терема. Лошади, переговаривавшиеся в здоровенном сарае, располагались справа. Именно к ним я и отправился.
У моей лошадки все было в полном порядке. Копыта, поправленные знающим конюхом, больше не причиняли ей боль. От внимания рослых боевых коней выгибала лебединую шею, игриво переступала и косила большущими глазами.
В конюшне было сухо и чисто. В яслях – перемешанный с молодой крапивой овес. По углам старые веники пижмы и полыни, отгоняющей насекомых. Пол присыпан соломой.
– Проверил? – ехидно поинтересовался седой конюх от ворот.
– Да, – легко согласился я. Попрощался до завтра с соловой лошадкой и подошел к лошадиному мастеру. – Спасибо.
И поклонился ему, как кланялся деду и дядьям за урок.
– Тебе спасибо, – вернул поклон раскрасневшийся от похвалы старик. – Толстяк сказывал дворовым, будто ты два дня рядом с седлом бежал?
– Она же говорить не может, – я кивнул. – Это я знаю, как ей больно было. Парелю с принцем не до того…
– Это кто ж такое со скотиной бессловесной сотворить мог?
– Я не спрашивал его имени, – продолжая улыбаться, успокоил я старика. – Я его убил.
Седые брови взлетели. Видно было – поверил. Уточнять, за что именно поплатился бывший хозяин лошадки, я не стал.
– Иди уже, – вздохнул конюх. – Там Велизарий на навоз исходит. Его княже за тобой отправил. Он надулся, как индюк. А ты вместо хором в конюшню…
Я не удержался и хихикнул.
– Ты на него обиды не держи. Пришлый он. С купцами в Росток пришел да и прижился при детинце. Так-то он парень неплохой…
Оставалось лишь пожать плечами. Я про княжеского гонца уже и думать забыл. А в терем идти совершенно не хотелось.
Здоровяк мялся у крыльца, и даже как-то стыдно перед ним стало. Парень добросовестно выполнял поручение, а я с ним так…
Вот и пошел под его почти невнятное:
– Ему, понимаш, честь великую… В гостевые хоромы, грит, проводи… А он, понимаш, коней… Э-э-э-х, самого-то соплей перешибить и не вспотеть, а он заместо князя пресветлого – к конягам безмозглым…
Топал себе, не останавливаясь, не разглядывая завешанные гобеленами стены. На поворотах, под «сюда изволь», послушно улыбался и кивал.
Гостевые комнаты занимали целое крыло княжеского терема. Когда в Росток приезжает мой отец, все эти помещения наполняются жизнью – суетой слуг, топотом посыльных. В просторных прихожих собираются приказчики местных торговцев, просители и мнимые благодетели. Весело и совсем некогда скучать.
В тот раз все эти пустынные пыльные залы навевали тоску. Из углов хлопали ресницами глаза мрака. Под полами необитаемых хором скреблись мыши. На чердаке возилась в гнезде сова. Рассыхающиеся доски поскрипывали. На счастье, мне отвели не все крыло, а лишь пару комнат, которые обычно занимал кто-то из дядьев.
– Сюда изволь, – последний раз буркнул гонец, открыл дверь и пропустил меня в приготовленное обиталище.
– Спасибо, Велизарий, – искренне поблагодарил я, бросая скудные пожитки на лавку у стены. – Воды бы мне. Помыться… и вообще…
«Колдун, не иначе», – беззвучно сказали губы парня. Однако он лишь торопливо кивнул и шепнул:
– Пожалуйста. Ща принесу…
Потом уже, вымывшись и причесавшись, открыл глухие ставни в студеную весеннюю ночь. Обмотал чресла полотенцем и стоял, ласкаемый нежными язычками ветра – сох. Нацарапанная засапожным ножом на подоконнике руна подсвечивала лицо голубым, цвета неба, светом. Волосы трепетали, вились на сквозняке, словно живые…
– Ха! – вытряхивая из сладкой истомы общения с нареченным братом, гаркнул, входя, Балор – старший сын и наследник ростокского князя. – А я-то глупый смеяться стал, что тебя отрок дворовый колдуном назвал. А он стоит голый на ветру и чародейством волосы сушит!
– Я не голый, – уточнил я. – Здравствуй.
– Приветствую и тебя, Арч, – слегка поклонился княжич. – Как же – не голый?
– Я… не одет, – хмыкнул я.
– Хрен редьки не слаще, – откровенно веселился парень.
– Рад тебя видеть, – поклонился я в ответ. – Давно не виделись. Слышал, ты женился?
– А-а-а, – делано отмахнулся Балор. – Отец дочь владыки из Дубровиц сосватал.
Я кивнул. Бьющийся в сердце молодого человека огонь подсказывал, что невеста была ему по сердцу.
– А ты как? – вскинул брови товарищ по детским играм. – Сердце так и не дрогнуло от зеленых глаз лесной красавицы?
– Ха, – губы сами расползлись в широкую улыбку. – Отец зиму таскал меня по всему лесу. По селениям народа в пределах недельного перехода. Знакомил с целой армией красавиц. А как ручьи зажурчали, я сбежал.
– Молодец, – веселился наследник. – И что к нам заглянул – тоже молодец!
На цыпочках, грохоча, как телега по мостовой, сторонкой прокрался Велизарий. Положил вычищенную одежду на широкий сундук, зачем-то расправил складки, чего-то буркнул и так же «неслышно» вышел.
– Ну, в Росток-то я случайно… – натягивая похрустывающую чистотой рубаху, прокряхтел я. – След раненого оленя увидел…
Отец Балора был хорошим правителем. Мудрым и справедливым. И с тех пор, как в бороде поселилась седина, никогда не принимал решение, полностью не разобравшись в деле. Тому же с младых лет учил и наследника. Так что я был уверен, что еще до посвященного принцу вечернего пира увижу княжича у себя.
Юноша слушал внимательно – ему еще предстояло повторить мою историю для Вовура.
– …Вот и выходит, что высочество мое приблудное отца твоего просить станет о помощи в войне. Потому и не стал я о себе да о народе из леса ему сильно рассказывать. Парнишкой из дикого леса побыть оказалось весьма…
– Представляю! – криво усмехнулся Балор. – А толстопузый с какого бока тут?
Кому-то-брат, видно, сразу ко двору пришелся. Такого в тереме ростокского князя еще не видели.
– Слабые там, на западе, за Великой рекой, люди живут, – фыркнул я. – Боги им нужны, чтоб штаны поддерживать. Как Спящие уснули, придумали себе Басру какого-то. Жрецов расплодили, что новые правила толкуют. Правды им мало. Нужно, чтоб кто-то за руку водил. Я так рассудил, Парель с Ратомиром Модулярским и отправился, чтоб право принцево удостоверить. Сами-то они Слову правдивому давно не верят. Золотым кружочкам молятся – не Басре своему выдуманному.
– Ну, и у нас злато-серебро в чести, – отмахнулся княжич. – Хорошо вам в своем лесу. Все, что надо, вам Лес Великий даром дарит. А чего нет – у нас берете. Вам потому и звон злата слово Правды не застит. За спинами нашими от мира отгородившись…
– Сам придумал, иль подсказал кто? – рыкнул я, ногой запихивая дареный меч под лавку. И тут же понял, откуда надуло в голову приятеля такие мысли.
– Жёнку твою-то мы чем обидели?
По вспыхнувшим глазам наследника увидел – я прав!
– Иди к принцу, Арч, – слегка покраснев, хрипло выговорил Балор. – Он без тебя на пир идти не хочет…
– Ага, – сразу согласился я. – Пойду, пожалуй…
5
Радость Ратомира оказалась неожиданно приятной.
Его глаза сурово блеснули на продолжающего меня опекать Велизария. Видимо, решил, что огромный по сравнению со мной дворовый не столько прислуга, сколько надсмотрщик. Но все-таки промолчал. Тем более что в комнату вкатился кругленький Парель.
– Ключница у туземного владыки – весьма достойная женщина, – совершенно не выказав каких-либо эмоций от моего вида и не обращая внимания на отирающего косяк двери здоровяка, вскричал жрец. – Поведала, что торг здесь, слава Басре, побогаче дубровического будет. Завтра наведаюсь туда…
– Его светлость, князь Вовур, приглашает его высочество принца Модулярского со спутниками присоединиться к гостям на вечерней трапезе, – громогласно пригласил нас всех явившийся слуга.
– Благослови тебя Всеблагой Басра, чадо, – обрадовался Парель. – Веди скорей. Не станем заставлять добрейшего князя ждать.
Не знаю, насколько чужеземный жрец был озабочен нуждами ростокского князя. Ноздри Пареля хищно трепетали от доносящихся из кухни в покои принца запахов, да и у меня в животе давно бурчало.
В принципе, можно было и не торопиться. Из опыта предыдущих посещений княжеского терема, я знал, что между приглашением и началом трапезы пройдет не менее получаса. Пока специально обученный дядька огласит весь список титулов каждого входящего, пока все рассядутся, пока принесут огромные блюда с пищей. Мне каждый раз было интересно: это они только ради гостей стараются, или у них ежедневно такой ритуал? А то, может, ну его, к Спящим, да и попросить Велизария накрыть прямо в комнате? Все равно о делах на вовуровском пиру говорить не принято, а на встречу в тесном кругу обязательно пригласят.
Впрочем, хозяин в городе – князь. Есть нужда, хочется похвастаться: вот, мол, какие люди не побрезговали за стол мой сесть, так кто я такой, чтобы отказывать ему в этой маленькой безобидной прихоти? В какой-то мере эта церемония – тоже часть политики. Умелые пловцы в ее мутном омуте могут по одному тому, как гостей рассаживают за столом, далеко идущие выводы делать. Кто в почете, кто ни рыба ни мясо, а кого подвалы темные заждались с нетерпением. Да и торговому люду такие знания ох как важны. Не сам же князь по лавкам шастает, все на людишек своих переложил. А терем ростокский одного хлеба поди пудов по пять в день закупает…
На счастье, мой приблудный принц значился в самом верху объемного списка.
– Его высочество, наследный принц Модуляр, отважный Ратомир со спутниками!
Я мысленно крепко пожал руку Балору. Так-то по праву сильного должны были меня вперед чужестранца вызвать. Но раз записан я был всего лишь в спутники, значит, и Вовур с сыном не спешат глаза путешественнику раскрывать. Кто знает, что именно просить пришел. И зачем.
Мы вошли. Первый – его высочество, блистающий вынутым со дна жреческих баулов расшитым золотом кафтаном и давленой кожи высокими сапогами. Высокий и статный. Причесан, умыт и с мечом на боку. С улыбкой до ушей и тревогой в глазах.
Следом кому-то-брат. Скромно опустивший голову и сложивший невинно колбаски пальцев на пузике. И с носом по ветру.
Потом уж я. Не чета Ратомиру. Воробей в стае петухов. В лесном камзоле из кожи с кротовьим подбоем, в простеньких штанах и мягких, оленьей кожи, сапогах. На голову ниже чужеземца и в два раза тоньше. И из оружия только нож в сапоге. Да еще угроза в глазах. Не всех княжич предупредить успел, пришлось и мне глазками поблестеть.
Сам-то князь уже лет десять как вдовец. Так что по правую руку от Вовура, конечно, сын и наследник с супругой. А вот дальше принца и усадили. Нас с Парелем вообще к нижнему столу проводили, где обычно купцы из не слишком важных, отличившиеся воины да мастеровые располагались. Вот только ни к кому из них личного слугу не приставили. А у нас за спиной тут же встал Велизарий. Ратомир глянул сверху, чуть кивнул и тут же отвлекся на соседа – воеводу ростокского. Похоже, два воина быстро нашли общие темы для разговора.
Люди продолжали входить. Вскоре лавки у обоих, верхнего и нижнего, столов были заполнены. Поварята понесли на разносах всевозможные блюда. Виночерпии разлили напитки по кубкам – вино на верхнем столе, пиво на нижнем.
Балор встал, произнес первый тост – что-то про гостеприимство. Ратомир пригубил, встал и ответил. Потом здравицы полились, как вино. А вино – следом за словами.
Я ел, мечтая о матушкином киселе, прихлебывал пиво и вполуха слушал азартное обсуждение урожая и цен на зерно, затеянное братом Парелем и его соседом по лавке. Причем жрец, к нашему с купцом вящему удивлению, прекрасно разбирался в том, о чем говорил.
Глаза блестели, движения становились порывистыми, щеки краснели. Гости стали вскакивать или даже переходить с места на место. Разговоры становились все громче… Князь развалился в кресле во главе верхнего стола и добрыми глазками сверкал из-под кустистых седых бровей.
Мой принц успевал любезничать с соседкой – молодой женой ростокского наследника, живо общаться с самим Балором и не забывал кряжистого воеводу. Серебряная тарелка перед чужестранцем никогда не пустела, а вот вино, сколько бы слуга ни заглядывал гостю через плечо, почти не убывало.
– Ха, – брызгаясь слюной, вскричал Парель прямо над ухом. – И это, уважаемый, ты называешь славным урожаем?! Да в модулярских селах, слава Всеблагому, в тот год, как Ратомиров отец в лучший мир отошел и его дядя на престол уселся, вдвое от того зерна собрали! И тыквы с репой по четыре штуки на телегах возили! А хмель столь ядрен был, что пиво, с него вареное, само б срамные песни спьяну пело, кабы у напитка святого рот был! Два лета назад то случилось. Может, и более того урожаи были, да только я с высочеством в странствия пошел…
