скачать книгу бесплатно
Я смотрю в посветлевшие глаза Радона, пытаясь осознать истину, которую открыл мне Сах.
– Это правда? – спрашиваю я. И черный жрец, которого я долгие тысячелетия считал своим отцом, медленно кивает.
Часть вторая
Глава 1
Мандиса
Мой отец был главой пятого Пересечения, до тех пор, пока они с мамой не сбежали, чтобы защитить меня от Миноры, когда поняли, что жрица охотится за избранницей Богов. С тех времен пролетели тысячелетия, а для меня и вовсе две жизни, но я до сих пор помню их улыбающиеся родные лица. Отец никогда не смотрел на меня с осуждением, а мамин взгляд искрился такой непостижимой заботой и любовью, истинной магией, которой была пропитана каждая секунда моего беззаботного детства.
– Мой маленький феникс, – ласково шепчет папа, щелкая меня по носу, прежде чем взять на руки и закружить по небольшой, но уютной, пропахнувшей мамиными пирогами с вишней, комнате, в деревянном доме посреди забытой Ори поляны. – Ты опять пыталась убежать за жар-птицей, Мандиса?
– Мне показалось, что она зовет меня, папочка, – грустно бурчу себе под нос я, надувая губы. – Пап, почему мы живем здесь совсем одни?
– Мандиса, Элиос ждут трудные времена. Никто не знает, когда они придут, но я устал от того, что другие главы полагаются на предсказания Богов, не желая брать все в свои руки. А, впрочем, ты еще слишком маленькая, для того, чтобы я тебе говорил об этом. Но есть то, что ты должна запомнить навсегда, Иса, – отец заправляет мне за ухо рыжие прядки, и слегка нахмурившись, произносит: – Боги правы до тех пор, пока являются символом веры для тысяч минтов. Но что если символом веры станет обычная маленькая девочка с огненно-красной птицей на плече? Так интереснее, феникс, не так ли? – улыбается отец, ободряюще мне подмигивая.
– Я уже взрослая для твоих сказок, пап. Я всю жизнь проживу здесь? Одна, без друзей? – упавшим голосом хнычу я, проигнорировав попытку отца отвлечь меня от этого разговора.
– Нет, милая. Я все улажу, дай мне время. И никогда не убегай, Мандиса. В любом из Пересечений, нас ждет опасность. Ты должна понять меня, феникс. Я не могу рисковать. Тобой, мамой и тем, что в тебе спрятано.
– Но что во мне спрятано? – хватаюсь за живот, наощупь проверяя, не спрятано ли там что-то, помимо двух вишневых пирожков, съеденных за завтраком.
– Некая сила, Мандиса. Спящая и древняя сила, которая может причинить много зла, если окажется не в тех руках… однажды, она может вспыхнуть внутри тебя, но я надеюсь, что этого никогда не случится.
– Но почему?
– Потому что она дана тебе для защиты, Мандиса. Это твой щит, и он всегда будет с тобой.
– Как и ты, папочка? – мне трудно понять, о чем говорит отец, сжимая в сильных ладонях мои крохотные пальчики, но я все равно внимаю каждому его слову.
– И я, Мандиса. Всегда буду рядом, – обещает отец, мягко прикасаясь губами к моему лбу.
Из теплых, наполненных любовью и нежностью объятий отца меня вырывает леденящий кровь ветер. Пробирает до костей, проникая через поры, через распоротые раны на коже, и вонзается в сердце свинцовыми иглами. Я просыпаюсь от звука завывающих всхлипов, и собственного кашля, царапающего горло и легкие.
Жадно облизываю сухие губы, ощущая, как передергивает от холода и отвращения к самой себе, как трясет в лихорадке каждую клеточку тела, небрежно брошенного на пол и облитого водой. Я плохо помню, как здесь оказалась, но точно помню девушек в белых одеяниях, что вылили на меня несколько ведер прохладной воды, и оставили здесь, у небольшого камина, в котором беспрерывно потрескивает пламя.
Подсознание подбрасывает мне ужасающие картинки из воспоминаний: окровавленные тела, и осатанелый взгляд человека, который прекратил маскарад похоти, устроенный Минорой, но я отгоняю их прочь, не желая тратить последний, крошечный запас сил, что у меня остался, на жалость к себе и попытки вспомнить то, что хочется забыть на веки.
Я хочу никогда этого не знать. Я просто хочу никогда не вспомнить подробности той ночи.
Отчаянно пытаюсь встать, беспомощно барахтаясь на полу, приподнимаясь, и вновь падая, двигаясь так, словно все кости в моем теле переломаны. Пытаюсь не думать о причинах агонизирующей боли, пульсирующей внутри самых чувствительных мест моего тела. Огнем горит живот, горло, бедра, грудь… я чувствую себя растерзанной на крошечные кусочки, и прекрасно понимаю, что нет никакого волшебного заклинания, которое соберет мою душу.
Разве что я сама, усилием непоколебимой воли, смогу это сделать. Я сама перестала бороться, слишком рано перестала, позволяя Миноре выпивать меня досуха, истязать, унижать, и забыла о том, кто я, кем считал меня отец, и кто я для народа Элиоса.
Символ веры. Огненная птица, исцеляющая раны своей песней.
Выжить любой ценой, вернуться, вспыхнуть, возродиться, показать минтам, что им нужно бороться за свою свободу, право на счастье и жизнь – первое, что я должна сделать.
На смену боли, отчаянию, унижению и жалости к себе, пришла опаляющая изнутри кожу ярость, и беспрерывным потоком зациркулировала по венам, превращая меня в проснувшийся вулкан, способный взорваться в любую секунду.
Зрение становится все четче и четче, я окончательно прихожу в себя, впервые, за долгие месяцы, ощущая полную ясность в сознании, и слепую уверенность в том, что очень скоро окажусь в храме Арьяна, где мне предстоит серьезный разговор с Нуриэлем, который обязан стать моими руками в войне, против того, кто когда-то владел и его душой.
Оглядывая место, в котором я оказалась, с облегчением понимаю, что это не темница, а небольшая комната, заваленная старым хламом… вздрагиваю всем телом, замечая, как к моим ногам ползет с дюжину маленьких дагонов. Их покрытые блестящей чешуей тела заворачиваются в склизкие кольца, и они поглядывают на меня, перешептываясь между собой, раскрывая ядовитые пасти, заставив меня вспоминать встречи, с достигшими зрелого возраста, дагонами в Нейтральных землях.
До меня наконец доходит, почему несмотря на проснувшуюся внутри силу, мне было так трудно встать – мои запястья уже заняли привычное для себя положение на пояснице, намертво перевязанные морским узлом. Отчужденным взглядом я рассматриваю новые следы от чужеродных, грязных мужских прикосновений, оставившие новые гематомы на моем обнаженном теле.
Я не помню, что со мной произошло. А значит этого не было.
Шрамы, грязь, остатки чужой крови, соленый пот и тошнотворный запах, от которого никогда не отмыться… я лишь на миг позволяю себе задрожать, когда воспоминания пытаются ворваться в мою голову, пробить защиту, завладеть разумом и душой, и как сейчас, вижу перед собой горящие дьявольским огнем глаза, не знающие пощады и сострадания.
Взгляд зверя, за гранью безумия. Взгляд палача и чудовища, восставшего из преисподней. Взгляд, принадлежащий самому Саху, а не Кэлону, которого я надеялась увидеть живым. Все эти месяцы, в самых отдаленных уголках своей израненной души, я тешила себя этой надеждой, но пришло время попрощаться с детской любовью, и стереть его имя в пыль, так же, как когда-то он стер с лица Элиоса мое.
Слишком долгое время я спала, спрятавшись в горстке пепла, подобно сгоревшему фениксу, но теперь, когда меня довели до края и столкнули в бездну, мне больше нечего терять.
Я подхожу к небольшому окну – единственному источнику света, и разглядываю фигуры, выкованные изо льда, стоящие по бокам от снежной дорожки, ведущей к замку, в котором я сейчас нахожусь. Я всегда думала, что Креон – мертвая, ледяная земля, где выживают только не способные на созидание, исчадия Саха. Холод, смерть, первозданное зло – вот ключевые ассоциации, которые возникают у каждого минта, когда речь заходит о Креоне. Неприятное ощущение зарождается в груди, когда мой взгляд упирается в крыши, сверкающих от кристально чистого снега сооружений, домов и храмов. И меня не может не настораживать невероятная внешняя архитектурная схожесть этого места и моего дома. Слезы Ори достаточно редки в Элиосе, но, если бы они покрыли крыши домов и улицы, заковали в лед русла рек, разделяющие семь пересечений, то я могла бы подумать, что нахожусь дома. Но без всяких сомнений, я в Креоне, и, несмотря на всю тьму и мрачность этого места, оно прекрасно настолько же, насколько и ужасен Бог, который создал эту землю.
«Моя рия. Будь сильной.» – слышу нежный голос Элейн, эхом отдающийся от ледяных скульптур, но знаю, что, слышу его только я.
«Даже если мне удастся вернуться в Элиос, я не представляю, как смогу сделать для своего мира то, что не под силу даже Нуриэлю… он проигрывал сражение за сражением, потерял сотни воинов… я ничего не смыслю ни в стратегии, ни в военном деле. Я не знаю, как мне помочь Элиосу, и не понимаю, почему я – тот самый символ веры, для всех минтов, Элейн…»
«Твоя сила в другом, Мандиса. Войну оставь мужчинам. Символ веры, это не просто символ, это сила. Минты теряют веру в Ори, и им проще сдаться. Сложить оружие и согласиться на ту жизнь, что предлагают посланники Саха. Они хотят, чтобы все закончилось как можно скорее, им не за что сражаться, ведь не осталось ни одного потомка Правителей, достойного их усилий и веры. Они не подчиняются Нуриэлю, Правителю, который однажды их предал. Смысл войны не в том, чтобы одержать победу, Мандиса. Смысл в том, чтобы достичь равновесия тьмы и света. Ты найдешь аспис, моя рия. Ты единственная, кто может им завладеть. Это и будет тот символ, который наделит каждого минта непоколебимой верой в Ори, и посланники Саха падут на колени, когда увидят этот свет небывалой силы.»
«Но почему только я могу завладеть им? Почему?»
«Ты очень скоро об этом узнаешь, Мандиса… исход близко, и он неизбежен.»
Не в силах больше слушать эти сказки, я резко дергаю плечом и возвожу глаза к небу, мгновенно вспыхивая:
– Где ты была, когда я в тебе так нуждалась, Элейн? Сах подери! Ненавижу вас, проклятые Боги! Я вас всех ненавижу! – кричу я, надрывая горло. Так сильно, что даже маленькие дагоны расползаются в стороны с недовольным шипением. – Вот и сидите там, мерзкие твари! – сжимая зубы, приказываю я, глядя в желтые стеклянные глаза одного из змееподобных созданий, широко раскрывшего свою пасть с крошечными клыками.
«Я всегда была рядом, Мандиса. Это ты отвернулась от меня… Освободи Кэлона, Мандиса. Победа не за тьмой или светом, моя рия. Равновесие мира – это все, в чем нуждается Элиос.»
– Заткнись! Хватит травить меня своими пророчествами! – топнув ногой по каменному полу, и едва ли не отбив пятку, я затыкаю уши, не желая больше слушать наставления Элейн. Меня трясет от ярости, до краев завладевшей моим сердцем. Пытаясь отдышаться, я смотрю на языки разгорающегося пламени, полностью отображающие те, что вспыхнули и в моей душе.
Сердце пропускает удар, замирает на долгие мгновения, когда я слышу тяжелые шаги, и то, как с каждой секундой их звук становится все громче. Затаив дыхание, я наблюдаю за тем, как трясутся две пустые хрустальные вазы, покрытые пылью, украшающие полочку над старым камином. Одна из них резко съезжает влево и падает с оглушительным звоном, разбиваясь на крошечные осколки, рассыпавшиеся у моих незащищенных ног. Если бы я не знала, кто на самом деле виновник этой тряски, я бы подумала, что Креоном овладело землетрясение. Невероятная энергия, сродни Божественной силе, наполняет пространство небольшой комнаты, и мне никогда не найти слов, чтобы передать насколько это мощно. До мурашек по коже. Я едва стою на ногах, ощущая чужеродное, темное, всесильное могущество, способное стереть Элиос с лица земли, но поворачиваюсь к двери лицом, приготовившись встретиться с самим Сахом. Да… с Сахом. Теперь, когда я увидела то, во что превратил Кэлон дворец Миноры, у меня не остается никаких сомнений в том, что темный Бог одарил своего лучшего жреца не только своей силой, но и частичкой своей черной души.
Дагоны в углу комнаты неистово шипят, когда звуки шагов становятся невыносимо громкими, запредельно близкими и опасными. Но мои слезы давно высохли, а в душе больше нет страха, взамен которого пришло жгучее желание отмстить, растерзать, порвать на части каждого, кто посмел помешать мне исполнить мое истинное предназначение.
«Это не Кэлон», приходится напоминать себе. Это лишь его тело. И я не покажу этому первородному злу ни грамма своей слабости.
Вопреки всем словам и обещаниям данным самой себе, я вжимаю голову в плечи, как только деревянная дверь с резными ручками распахивается, и яркий свет заставляет меня на мгновение закрыть веки. Секундная слабость, которую я позволила себе, прежде чем снова распахнуть глаза, и посмотреть в лицо истинного зла, увидеть его истоки.
Расправив плечи, я подняла взгляд на того, кто завладел телом человека, которого я любила. Встреча наших испепеляющих взглядов, сопровождаемая звуком еще более яростно вспыхнувшего пламени, выпускающего в воздух сноп искр, который делает напряжение между нами вязким, плотным, осязаемым. Кровь стынет в жилах от такой близости с ним, и каждый вдох сложнее предыдущего.
Смотрю в незнакомые глаза цвета обсидиана, в которых совершенно четко отображаются его желание убить, растерзать на части, уничтожить, и отомстить за очередное предательство, и всего лишь на мгновение позволяю себе увидеть там… Кэлона. Моего мужчину, что долгие месяцы ждал меня у пещеры Оракула, не зная, жива я или мертва.
Каждый миг без тебя был вечностью, – прошептал тогда Кэлон, впиваясь в мой рот самым ненасытным и жадным поцелуем на который только способен. До смерти сладким, заставляющим мое тело бесконечно отзываться и таять в его руках.
Но это в прошлом.
И я не попадусь в эту ловушку снова. Кэлон заполнил все пространство собой, и я почувствовала, как стала чертовски маленькой под его ожесточенным взором, от которого пот струится по хрупким позвонкам и волоски на затылке встают дыбом. Мой рот непроизвольно приоткрывается, когда я замечаю, как из каждой поры на его коже исходит черное свечение, контрастирующее с белой рубашкой на его теле и такого же цвета штанами из грубой кожи.
Мне хватает секунды, чтобы голыми руками задушить маленькую девочку внутри себя, что проснулась в Нейтральных землях, и прижималась к груди Кэлона, нуждалась в его защите.
Я должна думать только о том, что он пообещал тогда, на площади. Расправу. Наказание. Как жестоко вырезал всех псов, и подданных Миноры, несмотря на то, что на тот момент, мне казалось, что они заслуживают именно этого…
– Здравствуй, Кэлон, – первая нарушаю тяжелое молчание я. Беру на себя смелость, несмотря на то, что мое тело выглядит слабым, безвольным, отвратительным, опозоренным. Обнаженным и беззащитным. Я прекрасно знаю методы его управления и варианты искусных манипуляций. Кэлон, истинный знаток душ, и слабые места оппонента читает по одному взгляду. Ему хватит секунды слабости моего духа, чтобы вдохнуть мое отчаяние, вкусить, и, пригубив, разрушить окончательно, что я ему не позволю.
Губы Кэлона раздвигаются в ленивой усмешке, и просканировав меня ледяным, полным презрения и пренебрежения взглядом, он, наконец, выплевывает:
– «Здравствуй, Кэлон?!» – оглушительно рычит жрец, и я замечаю, как к темному свечению, исходящему от него, добавляются черные знаки, выцарапанные на изнанке его кожи. Древние руны вспыхивают, вновь и вновь напоминая мне о том, что передо мной сейчас вовсе не Кэлон. По крайней мере, не тот, к кому я питала чувства.
– И это все, что ты можешь мне сказать, грязная одала? – продолжает он под аккомпанемент истошного шипения дагонов, подползающих к его ногам, склоняющих перед ним свои уродливые головы. Кэлон продолжает ухмыляться, но его взгляд по-прежнему остается едким, пронзительным, ядовитым, и выжигает невидимые глазу стигматы на моем теле. Сердце каждый раз сжимается от его слов, но усилием воли, я подавляю внутри себя слабость и излишние эмоций. Я просто их отключила, как и те воспоминания, о произошедшем на «празднике Миноры», которые никогда не пробьют защиту моего сознания. – Или ты забыла, как одала должна встречать своего Амида, потаскуха? – Кэлон лениво взмахивает рукой, и я вдруг резко сгибаюсь от жгучей боли, пронзающей сердцевину живота. Узнаю Креонского. Думает, мне мало?
Делаю глубокий выдох, и через силу расправляю плечи, бросая на него яростный взгляд, безжалостно представляя, как от жреца остается одно пепелище.
– Это ты забыл. Я принцесса Элиоса, Кэлон, – спокойным тоном заявляю я, стараясь забыть о своей наготе, скрывая дрожь в охрипшем голосе. – Если кто-то из нас и должен встречать на коленях другого, так это ты, – размеренно продолжаю я, не узнавая собственный голос, звонче металла. Не разрывая зрительного контакта, наблюдаю за тем, как лицо жреца багровеет от негодования, как бешено пульсирует на шее вздутая вена… Кэлон в ярости, и это неудивительно. Я не так часто давала ему отпор, а другие женщины и вовсе никогда. Но настало время напомнить ему, что я не коврик для ног и не сосуд по выкачиванию силы.
– Давай ты побудешь настоящим мужчиной хотя бы короткое мгновение, Кэлон, – с насмешкой произношу я, скрещивая руки на груди, выдавая свою слабость и уязвимость, жалкую попытку защититься от волны, исходящей от него тьмы и плохо контролируемого гнева. – Давай обойдемся без применения физической силы, и поговорим. Или ты ни на что не способен, без своей магии, Кэлон? – я едва успеваю договорить. Честно, не знаю, на что я рассчитывала, когда произносила эти слова.
Раздразнить зверя. Почувствовать силу, сокрытую глубоко внутри меня. Дать ему отпор, который никогда не решалась дать. По-настоящему. Я не знаю, откуда во мне активизировались эти силы, но очевидно одно – побывав на грани смерти, организм отчаянно стремится к выживанию.
– Настоящим мужчиной? – шипит сквозь зубы Кэлон, за считанные секунды, преодолевая расстояние между нами. Его горячее дыхание обдает кожу моего лица жаром за мгновение до того, как сильные пальцы впиваются в кожу плеч до боли, и приподнимают над полом мое тело, сжимая до ломоты в костях, до скрипучего хруста. – Настоящим мужчиной я буду среди истинных женщин, одала. А не среди грязных потаскух, – Кэлон хорошенько встряхивает меня, так, словно я ничего не вешу. Подавляю болезненный стон, закусывая щеки изнутри, продолжая сканировать его пристальным взглядом.
Его кожа выглядит новой, безупречной. Нет ни малейшего изъяна, и даже мои огненные метки исчезли, словно их никогда и не было. Словно не было «нас». Должно быть, я все придумала… плевать, это больше не важно.
Я должна держаться. В конце концов, больнее хуже быть не может. Но я ошиблась…
– Придумай что-нибудь новое, Кэлон, – качаю головой я, ощущая, как знакомый аромат его тела проникает в мои легкие. Так странно, спустя месяцы заточения, ощутить рядом что-то родное, знакомое. Запах ассоциировавшийся у меня с защитой и опасностью одновременно, порождающий миллионы противоречий в надломленной душе. – Я ни-ко-гда не была шлюхой, – произношу по слогам, не моргая, глядя в широко распахнутую бездну глаз. Они настолько черные, что даже белка не видно. Непроглядная, поглощающая пропасть, похищающая душу.
– Никогда не была шлюхой? – голос Кэлона, опускается до зловещего шепота, я кусаю губы, чтобы не взвыть от боли, когда он, обхватывая мою шею и сжимает ладонь, надавливая пальцем на сонную артерию, и со всей дури впечатывает меня в стену. Я не знаю, каким образом удар подобной силы еще не раскроил мне череп. – Ты держишь меня за идиота, одала?!
– Ну давай, чего ты ждешь, великий жрец? Убей меня! – выдыхаю в приоткрытые от невысказанной ярости губы Кэлона. – Давай, Кэлон. Убей потаскуху, которая занимает все твои мысли, и дело закончено. Убей шлюху, ради которой перерезал добрую часть своих союзников. Или это было просто показательное выступление, развлечение? Не важно. Просто убей. Я жду. Считаю секунды! – голос срывается, я задыхаюсь, ощущая неимоверное давление на стенки горла. – Убей ту, кому даже не даешь защищаться! Ты только так и умеешь! Убивать беззащитных, невинных, слабых. И даже трахаешься ты только с теми, кто раздвигает перед тобой ноги под влиянием магии или браслета! Кто ты, после этого, Кэлон? Давай же, убей меня, жалкое отродье Саха, – мои последние слова влияют на Кэлона странно. На секунду он расслабляет хватку, чтобы потом сжать еще сильнее, до мушек в глазах, до потери сознания.
– Заткнись, obsena! – кричит он, снова впечатывая меня в стену. – И смотри! Посмотри на свое истинное лицо, грязная рия! – и Кэлон делает это – то, чего я боялась больше всего. Пролистывает мои воспоминания, вместе со мной, полностью позволяя мне вспомнить и увидеть то, что вытворяла я, находясь во власти Миноры.
Я вижу себя со стороны. Как опускаюсь на колени перед Греймом и с похотливой улыбкой в духе темной жрицы, распускаю полы халата на мужчине и с жадностью ласкаю его плоть. Мне хочется испариться, сгореть от стыда, когда я наблюдаю за этой картиной, потому что это не я…
Это не могу быть я.
Словно кто-то, в моем теле…
Как и не могу быть той девушкой, которая отдается сразу нескольким мужчинам, теряясь в шелковых балдахинах, свисающих с потолка. Это не я… нет… нет. Я чувствовала на теле последствия «праздника», я все понимала, но видеть то, как это происходит воочию, это уже за гранью. И это больнее, чем я могла себе представить. Я верю картинкам, верю этой другой Исе, жадно отдающейся мужчинам, похотливой и ненасытной. И я сама ее ненавижу, внутренне соглашаясь с каждым словом Кэлона, которым он меня только что назвал.
Мои губы дрожат, все тело пробивает мелкая дрожь, когда весь ужас случившегося врывается в мое сознание грязными картинками, одна за другой. Взглядом я умоляю жреца остановить эту агонию воспоминаний, но мы смотрим вместе…
Это не было насилием. Не над телом, которое с жадностью принимало искусные ласки и животную грубость от нескольких мужчин одновременно. И я совершенно четко вспоминаю, как в ту самую секунду была заперта в своем теле, как не могла вырваться из крошечной клетки в глубинах своего сознания.
Небывалая сила, что ощущала всем своим существом еще секунду назад, испарилась.
– Мне противно к тебе прикасаться, Мандиса, – осипшим, от вновь увиденного, голосом, шипит Кэлон и швыряет меня на пол, к подножию камина. Искры осыпают мое лицо и волосы, словно уговаривая меня, принять поражение, смириться с клеймом, что перед смертью оставила на мне Минора. – Я всегда знал, что мой браслет не будит в тебе желание, которого нет. Он показывает твою истинную суть. Шлюхи, которая металась между мной и правителем. Еще бы несколько месяцев… не убей я тебя тогда, и ты бы пошла по рукам, ненасытная, вероломная, obsena… каждое твое слово о великой любви, было грязной ложью, Мандиса. Что? Понравились тебе? Настоящие мужчины, Иса? Хочешь еще, а? Я могу это устроить. У меня есть целая гвардия воинов, которым все равно к какому отребью прикасаться и в какую дыру с яйцами проваливаться!
Лучше бы он снова меня ударил или придушил, как можно скорее, чем продолжал бы бить словами. С присущим только ему холодом, расчетом и бесчувствием. С этим окаменелым выражением лица, плотной свинцовой маской, за которой не разглядеть ни единой человеческой эмоции…
Неужели он не понимает? Неужели еще не понял, что это была не я? Ревность и ярость всегда делала тебя слепым, Кэлон. Но я покажу. Покажу тебе правду прямо сейчас.
– Я покажу тебе правду прямо сейчас, а потом делай со мной что хочешь, Креонский.
– Как наивен и прост народ Элиоса. Они верят в принцессу. В луч света, в божественное создание, в посланницу Элейн и Ори… а имеют грязную похотливую одалу, которая не может держать ноги сдвинутыми, – продолжает Кэлон, и собирая последние силы в кулак, я кувырком приближаюсь к огню, лезу в открытое пламя. Мышцы лица искажаются от боли, но я умоляю себя потерпеть еще мгновение… пока не сгорит веревка, перевязывающая мои запястья. Когда последняя нить, связывающая их, догорает, я встаю на ноги, выставляя руки вперед, глядя прямо на вновь приближающегося ко мне и разъяренного Кэлона, и в миг, когда он подлетает ко мне, рывком распарываю пуговицы на его рубашке. Мы оба знаем, что должно произойти, когда я прикоснусь к его груди. И я прижимаю раскрытые ладони к обнаженной коже Кэлона, и ощущаю, как бешено бьется его сердце под подушечками моих дрожащих пальцев.
На мне нет браслета. Он должен понять…
И Кэлон понимает, мгновенно останавливаясь, замирая, с долей отчаяния разглядывая мои пальцы, прижатые к нему. Руки дрожат, кончики пальцев покалывает, и я чувствую, как тяжело вздымается и резко опускается каменная грудь разъяренного Бога. Отпрянув, как ошпаренная, я убираю руки с его груди, и, сжимая их в кулаки, продолжаю смотреть на Кэлона, отступая назад, к стене. Вжимаюсь в нее так, словно хочу стать ее частью.
– Где твоя сила огненной рии, Мандиса? – напряженно проговаривает Кэлон. Он пытается дотянуться до моей руки, но я прячу их за спиной, лихорадочно качая головой.
– Не трогай меня, Кэлон. Не нужно меня трогать, – отстраненным голосом шепчу я, продолжая вновь и вновь прокручивать перед внутренним взором события той ночи. Я этого не помнила, это он заставил меня пережить все снова.
– Мандиса, отвечай! – рычит это животное.
– Уже Мандиса, Кэлон? Заткнись! Заткнись! Разве ты недостаточно увидел? Понравилось представление? – с надрывом кричу я. – Ты всегда предпочитал верить в то, что я вероломная шлюха. Тебе так легче! В этом все дело, Кэлон? Снова нужен повод убить меня? Так сделай! Сделай это снова. Как тогда….
– Замолчи. Ты вынуждаешь меня…
– Я всегда виновата, – обрываю его, глядя в черные глаза, в которых мелькает неуверенное выражение. Зверь начал думать, но какой толк от проснувшегося в черном жреце здравого смысла? – Падшая рия, заслуживающая презрения и смерти. Ты видишь меня такой, да? Всегда видел. Что тебя останавливает, Кэлон? Или ты еще не наигрался в разгневанного и преданного любовника? Но ты и не был никогда моим любовником. Любовник от слова любовь. А ты всегда любил только себя в наших отношениях. – мой голос звенит от ярости, и я чувствую, как энергетические вибрации в воздухе усиливаются, мое сердце горит. Но в нем больше нет боли, только чистая ярость.
– Ты показала мне не все, – он делает шаг вперед, хватая меня за плечи, и платина сдержанности внутри меня рушится. Меня начинает трясти от высвободившегося гнева. Кэлон удерживает меня, пока я не прекращаю биться, вскидывая голову и глядя в непроницаемую тьму его глаз. Боль возвращается… она выжигает все внутри, когда он рядом. Как объяснить ему, что он убивает меня одним своим присутствием?
– Разве я могу показать то, чего не понимаю… Ты должен был защищать меня. Где ты был, Кэлон? Как ты позволил сделать им это со мной?
– Иса, – в его голосе появляются растерянные нотки, а я вновь проваливаюсь в омерзительные воспоминания.
Он снова делает это. Вторгается в мой разум, глубоко, беспощадно, заставляя кричать от боли и заливаться слезами.
За что ты так со мной? Я чувствую темные щупальца, проникающие в глубины сознания, возвращая меня к истокам, к началу, туда, где я еще не помнила себя. Мое рождение, детство, любящие руки матери и надежные объятия отца, ветер в волосах, беспечный заливистый смех, … кажется мой. Отставь меня там, Кэлон. Не возвращай, не надо. Дай мне уйти счастливой. Но он безжалостно ведет меня дальше, через ад, смерть, предательство, кровь… так много крови. Мои убитые родители и отчаянный вопль, рвущий сердце на части… снова мой.
Хватит! Остановись. Не продолжай.
Короткие кадры яркими, режущими душу на части, картинками мелькают в моем потемневшем, погрузившемся в агонию сознании. Некоторые проносятся мгновенно, а другие Кэлон задерживает, просматривая с безжалостной дотошностью, вскрывая старые раны, заставляя их кровоточить и болезненно ныть. Я больше не чувствую своего тела, растворяясь в боли, захлёбываясь собственной кровью. Я там, в подземелье Миноры, маленькая девочка, которую она каждый день подвергала пыткам.
Умоляю, остановись! Неужели ты не понимаешь, что убиваешь меня, Кэлон?
И он дает мне короткую передышку, позволяя окунуться в мгновения, когда я еще верила в него, в нас. Я вижу Кэлона глазами той влюбленной глупой девушки, которой была когда-то. Вечность назад.
Мои руки тянутся к шкатулке, и, когда я открываю крышку, из нее вылетают крошечные бабочки, начинающие порхать передо мной. На моем лице замирает легкая улыбка, я пытаюсь найти записку, чтобы узнать от кого этот подарок… но записки нет. Когда я в первый раз беру этот браслет, я уже ощущаю энергию, его темную энергию, до боли знакомую мне. И мне не нужны больше записка и слова… это Кэлон. Конечно, Кэлон. И крылья бабочек нежно ласкают мои щеки, шею и плечи, как никогда не будет нежен со мной их даритель…
Он и не был, не был нежен. Сказка, которую я придумала, разбилась о его черное сердце.
