скачать книгу бесплатно
Тату на нашей коже
Crazyoptimistka
Наши отношения токсичны. Они разъедают каждую клеточку души и выворачивают наизнанку. Порочная страсть, вспыхнувшая так внезапно, смешивается с болью и окрашивается дорожками от слез. Там надежда тонет в отчаянии и воскресает от одного лишь взгляда. Но если люди узнают о нас… они не поймут. Они осудят и забросают камнями. Ведь у нас разница не только в интересах и окружении. У нас разница в возрасте. У меня семья. И вместе мы быть не можем. И порознь тоже. Что же нам делать? Что же мы натворили?
Содержит нецензурную брань.
Crazyoptimistka
Тату на нашей коже
Глава 1
Теперь я знаю, каково это выгореть дотла. Когда поднявшееся на небо солнце и озарившее все небесное полотно своим прекрасным рассветом тебя абсолютно не радует. Когда раздражает абсолютно все: и пролитый кофе, и крик детей, и лицо собственного мужа, и даже полосатый кот Леха. Сидишь с остывшей чашкой чая в руках и смотришь в одну точку, мечтая лишь о тишине и чтобы тебя никто не дергал. Странно, что только ты в этой квартире должна знать обо всем на свете. И где ключи, и где носки, и где творческая работа сына-второклашки, и где губная помада твоей дочери-подростка. Плевать, что ты с температурой или же просто устала. Ты должна решать все вопросы и точка. Потому что если этого не сделаешь ты, то жизнь в этой семье застопорится на месте и наступит апокалипсис.
– Мама, где моя сменная обувь? – это слышится требовательный голос сына.
– Мам, ты обещала дать мне денег на новые кеды, – следом канючит дочь.
– Эля, там кот насрал, – добивает муж сверху.
Складываю руки на столе и роняю на них голову. Едва сдерживаюсь от того, чтобы не сорваться на них. Разве сложно повернуть голову и увидеть на вешалке пакет с обувкой, там же, где ты ее оставил вчера? Разве нельзя потерпеть с этими кедами до следующего месяца? Разве так трудно убрать кошачий, мать его так, лоток?
Интересно, если я прикинусь дохлой? Пронесет? А, нет, не прокатит. Будут стоять над душой, как сейчас. Все трое. Я чувствую их, даже не поднимая головы и не смотря на то, что они притихли. Даже могу с закрытыми глазами предугадать, где они находятся и с какими выражениями лица. Сын застыл у стола, чуть дальше у раковины остановилась недовольная дочь. Муж маячит в дверном проеме и пытается побороть галстук. В довершении всего, Леха с грязными от песка лапами запрыгивает на стол и тычет в меня свой мокрый нос. Я слышу, как от него несет мочой и это становится какой-то финишной чертой. Что-то внутри взрывается. Кот успевает увернуться от моей руки, но с перепугу приземляется на сына, который тут же заливается громким криком. Приехали. Если полный пиздец существует, то он прописался в нашей квартире.
– Эля, ну сделай что-нибудь! – Слышится возглас мужа.
– С чем? С котом? С сыном? С галстуком? – сверлю в его лбу дырку. – Или с глобальным потеплением?
– А нельзя ли расправиться со всем вместе?
Можно, дорогой мой, можно. А еще можно мне на голову сесть и ноги свесить. Хотя, постойте, вы это уже и так сделали.
Подхватываю сына на руки и несу к рукомойнику, где наспех умываю его прохладной водой и вытираю зареванное лицо полотенцем. Затем сую в руки заранее припрятанный чупа-чупс и отпускаю его у самой вешалки, где вручаю ему его обувь. Истерика моментально сходит на нет и барабанные перепонки благодарят меня. Далее на очереди кот и его горшок. Самого виновника не видно, но улики до сих пор на месте и воняют похлеще, чем мы трое все вместе взятые. Я уже проклинаю тот день, когда вошла на поводу у родни и взяла этого шерстяного гада в свой дом. Разносчик грязи и ходячий дом для блох, а не кот. Мысленно чертыхаюсь и на это недоразумение с усами, и на производителей песка, который безумно пылит, и на мужа – идиота. Последний, кстати, виноват больше всего. Потому что купил песок и даже не удосужился глянуть на фракцию камня. Теперь весь туалет в этой пыли, вся дорожка в ней и кот в придачу. Точнее его лапы и соответственно вся квартира.
– Мама, – Варька не отступает, – так можно взять деньги?
– Обратись к папе.
– Он сказал, что этими вопросами не занимается.
– Это почему же? – выпрямляюсь.
– Потому что все эти женские штучки должна решать ты. – Копируя тон отца, отвечает дочка.
Должна решать… нет, ну надо же, какая прелесть! Интересно, а кто должен мне? Мне вообще кто-то в этой семье должен? За угробленное здоровье после двух родов, за расшатанные нервы, за бессонные ночи… господи, да за все то, что я делаю для них каждый день!
– Варя, денег нет. – Проглатываю свой мысленный монолог и разворачиваюсь на выход.
– Как это?
– Странно, что ты в свои шестнадцать не знаешь таких простых слов. – Протискиваюсь мимо. – Не понимаю, зачем тебе еще одна пара кед, если мы только купили тебе обувь?
– Они не такие.
– А какие? Куда ты смотрела, когда их выбирала? Почему сразу не купила «такие»?
– Потому что это новая коллекция, – Варвара скрещивает руки на груди и закатывает глаза, – мам, ты просто многого не понимаешь в моде. Вон, Машка Зайцева купила их и говорит, что они такие классные… и стоят недорого. Всего-то пять тысяч.
Всего-то. Вот это меня и добило. Действительно, прямо акция века. Надо брать, а то как это, у Машки есть, а у нее нет. Если что, это во мне уже говорит сарказм. И плевать, что мать ходит в древних мокасинах, которые местами уже протерлись. Главное, чтобы у дочки было двадцать пар обуви и этого для нее было недостаточно. Возможно, сейчас многие подумают, что я эгоистична по отношению к ней. Но, нет. Я не эгоистка. Я просто устала. Устала во всем себе отказывать во благо детей и урезать свои потребности. Потому что знаю, что могу обойтись без помады или новых джинс. А вот дети растут и им постоянно что-то нужно докупать. А еще оплачивать ипотеку, кабельное, интернет, развивающие кружки для младшего и репетиторов для старшей, заправлять машину. И этот список кажется нескончаемым.
– Денег нет. – Повторяю свой ответ. – Потерпи до следующего месяца.
– Ты мне обещала!
– Я никому ничего не обещала. Твои кеды могут подождать, это не жизненно важная покупка. Варя, деньги просто так не появляются, их для начала нужно заработать. А потом уже тратить на прихоти.
– Ну, ты же для чего-то же ходишь на работу! – Восклицает Варька.
Мне хочется кричать. Потому что моя дочь стала сейчас настоящим потребителем, который тянет из меня все соки. И при этом я не чувствую никакой отдачи.
– Что за тон, Варвара? – наконец-то на горизонте этого сложного разговора появляется наш глава семейства.
– Неужели я так многого прошу? Какие-то кеды! А мама как всегда говорит, что денег нет.
– Если она так говорит, значит так и есть. К тому же ты вроде бы покупала себе недавно обувь. Тысяч так за десять. Неужели уже вся износилась?
– Нет еще. – Едва слышно слышится в ответ. Так всегда, со мной она готова глотку рвать, зато со Славой тише воды и ниже травы.
– Значит, Варвара Вячеславовна, урежь свои аппетиты. Иначе лишу тебя карманных денег на ближайшую неделю. – Муж протягивает ей ее сумку и вручает макет младшего. – Будь добра, проводи Макса в школу и отдай его работу классной руководительнице прямо в руки. И не урони по дороге, а то мать всю ночь не спала, клеила ее.
– Ненавижу вас, – шипит этот шестнадцатилетний монстр, – обоих.
– Мы тоже тебя любим, солнышко, – Слава целует младшего сына и подталкивает его к сестре. – Не задерживайтесь после школы, сегодня семейный ужин.
Я и дочь синхронно вздрагиваем после упоминания об обязательном ритуале каждую пятницу. От этой затеи в восторге только сын и то, потому что еще слишком мал. Не понимаю, зачем устраивать это показательное шоу, если нас хватает ровно на пятнадцать минут этого цирка за столом? Рекордное время, в которое Слава пытается вместиться и побыть идеальным папой и мужем. А затем все снова встает на свои места и мы расходимся по своим углам. От этого я, кстати, тоже устала. Хочется какой-то встряски, чтоб вдохнуть в нашу среднестатистическую жизнь хоть какой-нибудь искры. Поэтому когда дверь за детьми захлопывается и муж поворачивается ко мне с уже измятым галстуком в немой просьбе, я вместо помощи с этим предметом его гардероба, целую его. Крепко, страстно и с каким-то отчаянием. До безумия хочется почувствовать его внутри. Как раньше, когда мы были помоложе и секс был спонтанным, а не по договоренности раз в неделю, а то и вовсе в две. Но моя инициатива затухает потому что я не чувствую ответного отклика. Поцелуи мужа скованы и едва ли могут поддерживать ту страсть, которую я пытаюсь вложить. А затем он вообще отстраняется со словами, которые я слышу вот уже не один год подряд:
– Эля, не сейчас. Я опоздаю на работу.
– Слав, ты же начальник. Можешь позволить себе приехать чуть позже остальных. Скажешь, что была уважительная причина.
– Какая? – Он недовольно морщится. – Эль, не будь ребенком.
С каким-то раздражением муж отбрасывает галстук и подхватывает кожаный портфель с бумагами. Уже не целует на прощание, видимо я только что превысила в этом лимит и просто уходит из квартиры.
Внутри разливается тоска и обида. И да, я все же возвращаюсь к мысли, что выгорела. Да, точно. Я наконец-то в полной мере ощутила значение этого слова на собственной шкуре. И для этого мне понадобилось всего каких-то шестнадцать лет.
Глава 2
Шестнадцать лет «безудержного» счастья. С ослепляющей любовью в семнадцать, которая напрочь снесла мою крышу до такой степени, что я ушла из дома ничего не имея в этой жизни. Кроме розовых очков на все лицо, рюкзака за плечами и твердой уверенностью в том, что все вокруг слепы и не правы. Затем последовал неожиданный залет в восемнадцать, скоропостижная роспись в обшарпанном загсе без белого платья и шикарного ресторана. Как сейчас помню, что на мне был белый сарафан, а на Славке шорты и футболка. Соседка Зойка из общаги, где мы снимали комнату стала мне и дружкой, и тамадой, которая зычным голосом толкала тост за тостом и чуть ли не носом ныряла в рюмку с водкой каждые пятнадцать минут. Раздвижной стол с пропаленной скатертью шатался при каждом телодвижении, разномастные стулья скрипели, гости пьяно и наперебой орали «Горько!», закусывая наспех приготовленным оливье и остывшей курицей гриль. И, знаете, даже в тот момент, находясь в прокуренной комнатке с дешевыми занавесками и продавленной мебелью, я была счастлива. Глупое состояние. Это я уже сейчас понимаю. А тогда даже увеличивающийся с каждым месяцем живот не понижал градуса нашего счастья. Подумаешь, что нет ни работы, ни своего жилья, ни высшего образования. Мы-то молодые, еще успеем нажить. Москва ведь тоже не сразу построилась. Вот только время шло, а у нас по-прежнему ничего не прибавлялось. Кроме моего веса и долгов. Но главное, что вера в светлое будущее не угасала.
Рождение дочери отмечала вся общага, кроме меня. Пока я с орущим на руках младенцем ходила из угла в угол, Слава горланил песни на улице вперемешку с одами в мою честь. И тогда я впервые осознала две вещи: у мужа был отвратительный голос и меня начали раздражать звуки гитары. Как и все беспардонные соседи, как и вся эта общага. Пеленки, бессонные ночи и постоянное нахождение в четырех стенах напрочь убили всю романтику. Слава стал все чаще пропадать допоздна то на подработках, то у друзей. И я завидовала ему, потому что все мои подруги самоликвидировались еще в первый месяц жизни дочери. Никому в девятнадцать не интересно слушать о младенцах, а у меня кроме этой тематики и обсудить-то было нечего. Я не читала книг, не ходила по выставкам и уж тем более позабыла о дискотеках. И пока они бегали на свидания, а их жизнь была насыщенна разными событиями и достижениями, я медленно деградировала в обществе нашей тети Веры – вахтерши. Потому что только она помогала мне с ребенком и давала хоть какие-то дельные советы по уходу за ним. Родители разбрелись по разным уголкам Европы, а старшая сестра на тот момент была дико на меня зла. И за испорченную молодость, и за отсутствие мозгов.
Почти год в режиме тотального безденежья, взаимных упреков на этом фоне и ужасающего быта в стенах общежития выжал нас до такого состояния, о котором можно услышать только в страшных историях. В таких, какими стоит пугать всех девочек, чтобы они не залетали так рано. Но и на нашей улице свершилось чудо. Мужу в наследство перепала однушка на окраине, куда мы с радостью и съехали. Вы не поверите, что это за счастье жить отдельно. Где у тебя постоянно есть горячая вода, нет очередей в душ и все на кухне, как и в остальных комнатах принадлежит только тебе. Исчезла общага, исчезли соседи, а с ними и частые посиделки по ночам. Исчезли все раздражающие факторы, которые мешали Славе найти нормальную и, главное постоянную работу. А там и я нашла подработку в магазине, что благоприятно отразилось на нашем семейном бюджете. Худо-бедно, но мы вроде бы вылезли из ямы на ровную поверхность и медленными шажочками двигались вперед. Как вдруг бац! И задержка. И неверие с горькими слезами. Ну куда еще один? Родив однажды и столкнувшись с суровой реальностью, ты уже не веришь в этих заек и лужаек. Логично, что окружающим тебя людям плевать на твои проблемы. И многие вполне разумно реагируют на жалобы со стороны, когда слышат о тяжелом быте матери двух детей. Раз уж решились на второго, то уж будьте любезны сжать зубы покрепче и молча, тяните свою лямку.
Мне казалось, что я не справлюсь. Что буду плохой матерью и что мы вряд ли поднимем двух детей на ноги. И только уговоры Славы заставили меня одуматься от аборта. Он уверял, что мы справимся и что второй ребенок не станет помехой для нашей семьи. Наоборот скрепит ее еще больше. Что ж, отчасти это стало правдой. Рождение Макса дало такой толчок, что муж стал усиленно карабкаться по карьерной лестнице, чтобы мы ни в чем не нуждались. Но тут случилось вполне ожидаемая вещь. На ноги мы-то встали и даже переехали в просторную трешку почти у центра, правда, в ипотеку, но все же. Появилась машина, мы могли позволить себе и отдых на курортах. Но с каждым годом все отчетливее ощущалось, что мы лишь красивая картинка, а не семья. Где нет даже общих интересов и увлечений. Живет группа людей под одной крышей с одной фамилией, а толку от этого… Нет, как бы я иногда ни злилась на них, я безумно любила своих детей и это даже не обсуждается. А вот со Славой у нас кажется, назревал очередной кризис…
В такие моменты, когда на меня накатывают воспоминания, я звоню своей младшей сестре. Вообще нас в семье трое. Отец иногда шутит, что собрал свою собственную ростовку. На что мама лишь вздыхает, а мы стараемся дружно не начать скандал прямо за обеденным столом, чтобы не испортить редкие моменты воссоединения нашей семьи. Камень преткновения у нас всегда один – наши имена. Представьте себе шок советского общества, когда среди Наташ, Елен и Марина на детской площадке, в садике, в школе появлялись Элеонора ( Элька, то есть я), Эмма (Эмка – наша младшая) и Эстефания (Эска – самая старшая сестра). Не спрашивайте, почему все начинается на одну и ту же букву. Не спрашивайте, откуда в голове русского художника-абстракциониста взялась эта идея на всю жизнь «обрадовать» своих дочек. Я знаю, что многие из окружения родителей с восторгом восприняли модные западные тенденции, ведь сами были творческими людьми. А, как известно, все творческие личности немного странные и нестандартные. У нас в семье эти критерии зашкаливали. Отец – художник и мама – вокалистка ранее известного на весь союз квартета. Богемная парочка, сошедшаяся на каком-то фестивале и, не расходящаяся в своих легких взглядах на жизнь по сей день. Из нас троих, больше всего на родителей была похожа только Эмма. Гиперактивный человек, работающая креативным директором в достаточно огромной сети торговых центров. Вечно в движении, в полете и ведущая кочевой образ жизни. И это легко делать, когда у тебя нет ни семьи, ни детей. В карманах полно денег, дорожный чемодан почти не разбирается, а в загранпаспорте уже нет места для штампов. Нет, я не завидую ей и очень за нее рада. Именно Эмка всегда поддерживает меня в самые трудные времена и заряжает оптимизмом. Чего не скажешь о Эстефании. Стефа по своей натуре очень тяжелый человек, который вечно чем-то недоволен. Мне кажется, что это пошло прямо с детства. За ее имя промолчу, тут и так все понятно. По достижению совершеннолетия она просто взяла и сменила имя вместе с паспортом, но мы по привычке продолжаем называть ее Стефой, Стешей или Эской. Затем в семье появилась я и погнала банальная детская ревность и обида за то, что на нее буквально повесили мое воспитание. А уж о рождении Эммы можно и не заикаться. Самая младшая, самая любимая и, конечно же, не обделенная ни вниманием, ни игрушками. Если вы надеетесь на радостную историю о трех сестрах, то вам точно не по адресу. Потому что у нас были и ссоры, и драки с вырыванием волос в подростковом возрасте и стукачество друг на друга. Старшая не любила младшую, младшая не любила старшую. Ну и я зависла где-то посредине их баталий. Поверьте, сложно быть средней сестрой. Когда ты вечно разрываешься между двух огней, то рано или поздно тебе просто это надоедает. Посылаешь все к черту и наблюдаешь за происходящим со стороны. Так сложилось, что Стефа предпочла общаться с нами только по праздникам и более не интересовалась нашими жизнями. Даже за редким застольем она могла резко упрекнуть и ткнуть тебя носом в твои изъяны. Эмма по ее мнению была вертихвосткой, которая ничего не добилась в жизни. Я же очернила себя в ее глазах, когда бросила все и ушла жить к Славе в общагу. Сама Стефа защищала сотое по счету звание в какие-то там доктора наук и кроме работы ничего не имела. И я не виню мужчин за то, что они обходили ее стороной. Грешно сказать, но я бы тоже обходила да не могу, потому что мы с ней сестры. И из всех сестер именно мне родители втолковали, что ближних своих нужно любить вне зависимости от их характеров. Ведь ближе, чем мы друг у дружки никого не будет после смерти старшего поколения. Вот я и любила. Но предпочитала делать это на расстоянии.
Да, определенно все дело было в моем мягком характере и в стремлении угодить всем и каждому. Мне бы храбрости, как у Эмки или жестокости, как у Эски. Но нет, во мне преобладало добродушие. Я даже если и злилась, то недолго и всегда всю бурю переживала внутри, не выплескивая на окружающих. Вот только взрослея, поняла, что это качество играет мне совсем не на руку. Может быть, имея другой нрав, то и в семье у меня все было бы иначе.
Моя сестра будто уловила от меня сигналы на расстоянии, и телефон заиграл птичьим пиликаньем, вызывая у меня улыбку:
– Привет, младшенькая, ты как раз во время.
– И тебе привет, – Эмма кому-то сигналит на дороге, – снова накрыло?
– Угу.
– Что-то ты зачастила с этой хренью. – Вздохнула сестренка. – Завязывай. Ну хочешь, мы тебе другую работу найдем? Или с парашютом прыгнешь? Чтоб хоть как-то взбодрилась и перестала впадать в состояние обезьяны в прострации.
– Когда ты так говоришь, у меня возникает какое-то странное ощущение.
– Какое?
– Такое, будто я говорю сейчас со Стефой. Уж больно ты в последнее время на нее похожа в своих высказываниях.
– Ну, гены не пропьешь, – хохотнула Эмма, – но тебе бы лучше перекреститься. Кстати, как эта сучка поживает? Всех своих студентов переела уже?
– Насколько я наслышана, то нет.
– Странно, разгар сессии и все еще живы.
– На то есть причины. – Я прильнула лбом к оконному стеклу и окинула взглядом двор с детской площадкой. – Если верить маме, то кажется, что у нашей старшей сестры наметился рабочий романчик.
– Да ну нафиг! Этого не может быть! – Завопили мне на том конце трубки и, пришлось даже отодвинуть телефон в сторону, чтобы не оглохнуть. – Роботы же не умеют любить, у них ведь нет сердца.
– Эмма, – с укором произнесла я в ответ, едва сдерживаясь от смеха, – будь хоть раз серьезной и порадуйся за сестру.
– Ага, а еще я посочувствую тому бедолаге, который повелся на ее внешность неприступной королевы, но не знает, в какую жопу он попал. Если она не сожрет его, то я обещаю поставить этому герою памятник.
– Мда, ничего не меняется. Когда ты уже будешь в городе?
– Соскучилась?
– Безумно.
– Где-то через недельку, а то и две. – Ее ответ меня немного расстроил. – Как приеду, можешь смело сбагривать племяшей на мужа. Потому что у нас будет крайне серьезный разговор.
– Ммм, как интригующе.
– Пф, – фыркает Эмка, – а ты думала, я буду обсуждать твое предстоящее день рождение по телефону? Ну уж нет, мне нужно видеть твое лицо. Все, моя хорошая, отключаюсь. До встречи!
Ну вот, только мое настроение начало приобретать положительный заряд, как Эмма мигом все обрубила. Я не любила свое день рождение. Когда ты переступаешь тридцатилетний порог, то радоваться уже явно нечему. Нет, ты не просто становишься на один год взрослее. Ты попросту стареешь и с этим фактом все сложнее смириться.
Глава 3
Что я здесь делаю?
Раз двадцатый проносится в моей голове, пока я стою через дорогу от ярко оформленной студии. Ноги будто приросли к асфальту намертво. Неужели я действительно на это решилась? Надо было не слушать Эмму и ее уговоры, но легче остановить танк, чем мою сестру.
– С днем рождения!!!
Эта хрупкая девушка, которая меньше меня по росту и худее килограмм на пять умудряется сдавить меня так, как сжимает рестлер своего оппонента на ринге.
– Ай, Эмка! – строго прикрикиваю на нее. – Ты что там на своей работе анаболики вместо кофе хлещешь?
– Хватит ворчать, женщина, – сестра беззаботно смеется.
– Спасибо, что не бабушка. – Не могу остановиться и продолжаю бубнить.
Настроение у меня просто не день рожденьческое. И виной тому абсолютно все, что свалилось мне с утра на голову. Креатив Славы закончился ровно на том, как подписать открытку с деньгами. В итоге он ее никак не оформил и просто засунул в букет с розами. То, что и с цветами он не слишком заморачивался и купил первый попавшийся букет, я поняла по состоянию самих бутонов. Удивляюсь фантазии продавцов, которые приклеивают лепестки и покрывают слоем блесток, чтобы продать это вялое произведение по завышенной цене. Но еще более меня убивают такие персонажи, которые хватают веник побольше да подороже, лишь бы отвертеться. Что еще сказать? Хоть и настраивала себя на такой расклад, а в душе все равно словно дурочка надеялась на сказку. Да только видимо забыла я, что в моем возрасте все сказки уже давным-давно не действуют. Не было ни сердечек, ни шаров, ни жарких поцелуев с обещаниями о не менее жарком вечере. Почти дружеский чмок в губы и быстро всунутый букет в руки. Ну и почти на выходе сказанное предупреждение о том, что задержится. День рождение у жены? Не, не слышал. Правильно говорят, что не ценишь то, что пока не потеряешь. Раньше я сетовала на то, что Слава был душой компании и много уделял времени друзьям. Мне хотелось, чтобы он стал серьезней. Что ж, мои мечты осуществились. Теперь у меня есть очень успешный муж – трудоголик. Но это уже вовсе не тот Слава, которого я полюбила.
Затем меня «обрадовала» дочь. Варвара до сих пор дулась за то, что урезали ее прихоти. И поэтому ее презент видимо был эдакой местью. Мне был вручен пакет с платком. Знаете, такой пуховый, который любят носить все наши бабушки? Такой серый треугольник из чьей-то шерсти? Я, конечно, на звание самой лучшей матери не претендую, ведь и за мной наблюдаются промахи. Но… платок? Варя, ты серьезно? Неужели я в свои тридцать пять заслуживаю такой подарок? И еще в сопровождении с ее фирменным взглядом, мол, давай, начинай возмущаться. Думает, что стала настолько взрослой и что я не понимаю, как она провоцирует меня на скандал. Обидно, что повод для этого выбрала не совсем подходящий. Не такого ожидаешь в свой день рождения, совершенно не такого. И я в очередной раз прикусываю язык и благодарю за подарок. При этом стараюсь не показать, как мне досадно и обидно.
Я не знаю, где я совершила ошибку. Я любила и люблю Варю безумно. Она – мой первенец. Моя красавица и гордость. Может, слишком захвалила? Залюбила? Почему маленький человечек, который раньше обожал меня, теперь смотрит с каким-то презрением? Где мой прокол? Что я сделала не так? Сколько раз пыталась достучаться на нее, но безрезультатно. Слава отмахивался, мол, переходный период. Окей, но что-то этому периоду не видно ни конца, ни края. Я хочу свою прелестную дочь обратно, а не вот эту вот вечно недовольную девицу, которая непонятно в кого пошла таким отвратительным характером. Смотрю на то, как она демонстративно уходит в комнату и прихожу к мысли, что фиг она увидит новый планшет на свое семнадцатилетие. Максимум тамагочи. Хотя кому я вру? Это сейчас я вся такая боевая, а пройдет несколько дней и я как всегда ее прощу. И куплю тот планшет. А еще кучу дополнений к нему. Она же все-таки еще глупый ребенок, а я, как мать все стерплю… Единственное, что меня кое-как отогрело в этот ужасный день – звонок сына. Его на неделю забрала свекровь на дачу, а я уже так соскучилась. Слушала его звонкий голосок в телефоне и глотала слезы. Потому что Макс был еще очень юный и неиспорченный ребенок, который не знает, что такое ложь. Он не умеет обижать и редко обижается сам. Он – мой маленький островок спокойствия.
– Неужели, все так плохо? – Голос сестры возвращает меня в реальность.
Оказывается, мы сидим уже в кафе на летней площадке и перед нами стоят бокалы с ледяным шампанским. Как дошли? Не помню. Или настолько погрузилась в мысли, что вполне возможно. Или уже начался старческий склероз, от чего тоже уже не стоит отмахиваться.
– Когда ты звала меня отметить, я рассчитывала на чашку чая и торт, – выразительно киваю на напитки.
– Так мы и отмечаем, – глаза Эммы прямо светятся. – Чем тебе плохо?
– На улице десять утра, – мне немного неловко, потому что мимо проходящие люди как-то странно на нас косятся. На ум приходит известная строчка из моего любимого фильма «Бриллиантовая рука», где по утрам пьют или аристократы, или…
– Ой, да ладно, – сестра в свойственной ей манере отмахивается от моих слов,– хватит, Эля, успокойся уже. Тебе не семнадцать, у тебя уже взрослые дети и никого не надо вести в садик или школу. Мужу плевать, что ты сегодня будешь делать и до какой степени ты нажрешься.
– Он просто сильно занят.
– Не надо рассказывать мне про его занятость. – Как-то резко реагирует Эмма. – Если бы хотел провести время с женой, то хрен бы его какая работа остановила. А так, все банальные отмазки.
– Эмка, – вздыхаю, – тебе не понять.
– Ой, только вот не надо мне заливать про то, что я еще не замужем и нифига не знаю. – Она крутит в руках запотевший бокал. – И про то, что не все так в жизни, как рисуют это в книгах и фильмах.
– Но это так. И то просто красивые истории на которые не стоит полагаться.
– А это мое мнение и к нему ты должна прислушаться. – Эмма кривится. – Ладно, проехали. Давай лучше выпьем за твои вечные восемнадцать, сестренка!
