Меня зовут Лю Юэцзинь

скачать книгу бесплатно


– Помешал. Ты сам себя послушай – есть хоть одно место в этой песне, которое ты не сфальшивил? Ладно бы, если только себя позорил, но когда за тобой все хэнаньцы – это уже не дело.

Мужичок все еще упорствовал:

– Ты кто такой? Какое твое дело?

В ответ Лю Юэцзинь показал на стройплощадку вдали:

– Видал? Вон те здания строю я.

Разумеется, Лю Юэцзиня несколько занесло, но в каком-то смысле можно было сказать и так. Вдали возвышалось сразу несколько наполовину построенных зданий будущего делового центра. И пусть даже Лю Юэцзинь не строил ни одно из них, зато он кормил строителей. С одной стороны, Лю Юэцзиня можно было воспринимать как начальника стройки, а с другой – как простого сезонного рабочего. Однако он не относился ни к первым, ни ко вторым, поскольку работал поваром. Но и как повара его тоже можно было воспринимать по-разному. По крайней мере, интонация Лю Юэцзиня внушила мужичку уважение. Заметив на Лю Юэцзине костюм с галстуком впридачу, он принял его за начальника стройки. Осознав его могущество относительно себя, музыкант несколько стушевался.

– У себя в Хэнани я исполнял под музыку сказы.

– Так и продолжай их исполнять.

– Пробовал, никто их не слушает, – обиженно ответил музыкант.

Тогда Лю Юэцзинь вытащил из висевшей на поясе сумки монетку и, бросив ее в фарфоровую плошку сказал:

– Я послушаю.

Мужичок проследил глазами за монеткой, завертевшейся на дне, потом посмотрел на Лю Юэцзиня, подкрутил струны, настроился на новый лад и стал исполнять один из хэнаньских сказов. Это была история под названием «Сестрица Ван скучает о муже». В отличие от исполнения известного хита, на этот раз голос музыканта звучал приятно и мелодично. И если еще какое-то время назад перед ним не стояло ни одного слушателя, то теперь его окружило несколько человек. Однако люди собрались вовсе не для того, чтобы послушать хэнаньские сказы, их просто-напросто привлекла перепалка двух хэнаньцев. Но музыкант принял все на свой счет, поэтому стал стараться с удвоенной силой: закрыл глаза, вытянул шею и заголосил за сестрицу Ван так, что у него вздулись вены. Лю Юэцзинь, почувствовав себя хозяином положения, стал самодовольно оглядываться по сторонам. У газетного киоска в толпе прохожих стоял человек с газетой в руках. Заметив оживление около Лю Юэцзиня, он тоже стал посматривать в ту сторону. Тут их взгляды встретились; найдя ситуацию забавной, человек улыбнулся, Лю Юэцзинь тоже ответил ему улыбкой. Тогда человек отложил газету и присоединился к толпе слушателей, встав прямо позади Лю Юэцзиня. Что там пел музыкант на своем хэнаньском наречии, никто не понимал. Самому Лю Юэцзиню приходилось слышать эту историю у себя в деревне; он очень проникся этим исполнением, а потому тоже закрыл глаза и целиком отдался своим чувствам. Вдруг Лю Юэцзинь уловил какое-то мимолетное движение вокруг своей талии, но не придал этому значения. Но что-то его все-таки насторожило: он открыл глаза, похлопал себя по поясу и тут же обнаружил пропажу. Оказывается, вставший позади него человек ловко срезал ремешок на его поясной сумке и дал деру. Надо было срочно действовать, но вор, вырвавшись из кольца зевак, уже успел убежать. Поскольку все это произошло в одно мгновение, первое, что сделал Лю Юэцзинь – закричал: «Держи вора!» Выйдя из ступора, он пустился в погоню. Но вор был явно профессионалом: вместо того, чтобы убегать вдоль прямой улицы, он выбрал окольный путь через почтовые задворки, после чего нырнул на вещевой рынок. Этот рынок, по сути, представлял собой целый склад, и пусть он занимал лишь небольшой переулок, продавали здесь брендовую одежду. Бренды хоть и были липовыми, зато цена всех устраивала, поэтому торговля здесь шла очень бойко. Среди мелких и крупных покупателей было много русских. Когда Лю Юэцзинь, добежав до рынка, стал сновать между прилавками и покупателями, вор уже растворился в толпе.

Поскольку все случилось очень быстро, Лю Юэцзинь не успел как следует запомнить вора, в глаза ему бросилось лишь родимое пятно на левой половине лица в виде цветка абрикоса.

Глава 9. Лао Линь и начальник Цзя

Мало того, что Янь Гэ был худым, он вдобавок питался практически одними овощами, что тоже сказывалось на его телосложении. Будучи выходцем из хунаньской деревни, Янь Гэ еще в детстве из-за малого достатка питался лишь овощами. Бывало, нажарит семья целую сковороду острого перца, да и ест потом три дня вместе с рисом, после чего даже язык не чувствуется. Ну а если перца не было, то для вкуса просто добавляли в отварной рис соевый соус или горсточку солений. После окончания университета и женитьбы Янь Гэ где только не работал, но с заработком ему не везло. А ведь о родителях и братьях тоже следовало заботиться, так что шиковать ему не приходилось. Единственное, он теперь питался морковкой с капустой. Разбогатев, Янь Гэ пристрастился к мясным блюдам, а после переключился на морские деликатесы. Был небольшой период в жизни Янь Гэ, когда он помешался на акульих плавниках: он ел их на обед и на ужин, в компании и в одиночку. Но спустя три года он ими пресытился. Тогда же Янь Гэ просек, что все эти плавники по большей части представляли собой имитацию, иначе где же выловить столько акул? Тогда он снова возвратился к морковке с капустой. Совершив такой круг, он вернулся в исходную точку. На какое-то время он даже поправился, но потом снова похудел. Иногда Янь Гэ заходил на стройплощадку к Жэнь Баоляну, чтобы отведать морковку с тушеной капустой, приготовленную Лю Юэцзинем. А готовил он ее вовсе не так, как Янь Гэ привык есть, когда жил впроголодь, и не так, как теперь готовил его личный повар. Раньше, когда кроме морковки с капустой на столе ничего не имелось, Янь Гэ не мог правильно оценить вкуса этих овощей. Теперь же, когда они попадали в руки его личного повара, они готовились столь деликатно – в сотейничке, при специальном температурном режиме, – что притрагиваться к ним казалось кощунством. И только столовская еда, приготовленная в огромной жаровне и в большом количестве, упаренная, с пылу с жару, размякшая, с душком рабочего люда, да еще и вместе с двумя горячими пампушечками или рисом была настоящим праздником не только для желудка, но и для души. Но вот заведующий канцелярией Лао Линь, работавший в подчинении у начальника Цзя, относился к плотоядным и овощей не признавал. Он питался мясом, крабами, омарами, трепангами, морскими ушками и акульими плавниками. Поэтому, если Янь Гэ случалось приглашать его в ресторан, он выбирал места, где подавали мясные или морские деликатесы. Видимо, Лао Линь просто ими еще не переболел. Сегодня же, когда мужчины выбирали место встречи, они оставили в стороне морские деликатесы. Дело в том, что Лао Линь только что отобедал морской кухней, поэтому они решили пойти в ресторан-самовар, ведь там в основном были мясные блюда. Так что, усевшись за стол, Лао Линь стал налегать на мясо, а Янь Гэ выуживал из бульона овощи.

Янь Гэ знал Лао Линя уже шесть лет. В этом году Лао Линю исполнялось тридцать восемь. Семь лет назад он начинал работать у начальника Цзя обычным секретарем, а потом дослужился до заведующего канцелярией. Лао Линь был выходцем из провинции Шаньдун, которая славится крепкими, рослыми мужчинами. Однако к Лао Линю это не относилось: он не отличался ни крепким телом, ни высоким ростом. Детство его тоже нельзя было назвать счастливым. Как и Янь Гэ, наголодавшись в свое время, он теперь налегал на мясо, а потому заметно округлился. Но округлился он только телом, личико так и осталось маленьким и узеньким, поэтому, учитывая его общую хрупкость, он не производил впечатления толстяка. В параметры голосистых шаньдунцев Лао Линь тоже не вписывался. Говорил он настолько тихо, что если не напрячь слух, понять его было непросто. К счастью, объяснялся он медленно и после каждой фразы надолго замолкал, что давало возможность разобрать сказанное. Из-за близорукости Лао Линь носил очки. Всякий раз при встрече с Лао Линем Янь Гэ вспоминал одного китайского руководителя времен своего детства – Чжан Чуньцяо[12 - Чжан Чуньцяо (1917–2005) – один из руководителей КНР в годы «культурной революции», был отнесен к «банде четырех».]. Чжан Чуньцяо тоже был выходцем из провинции Шаньдун. Оказавшись на высоком посту, он всегда оставался очень серьезным и, судя по его статьям, имел высокие идеалы, однако жизнь свою он закончил в тюрьме. Поскольку Янь Гэ был старым приятелем начальника Цзя, а Лао Линь появился в их кругу позже, Лао Линь относился к Янь Гэ с должным почтением. Но как-то раз Янь Гэ удалось увидеть и другую сторону личности Лао Линя. Однажды, когда они лакомились акульими плавниками, или, точнее сказать, лакомился Лао Линь, а Янь Гэ ел свои овощи, Лао Линю вдруг кто-то позвонил, судя по всему, один из замов начальника Цзя. В какой-то момент разговора Лао Линь резко сменил привычный темп и интонацию. Слова посыпались из него как из пулемета, он стал орать так, что зазвенели стекла. Неизвестно, что случилось с человеком на том конце провода, но вот Янь Гэ испугался не на шутку. По крайней мере теперь Лао Линь больше не напоминал ему Чжан Чуньцяо.

С начальником Цзя Янь Гэ познакомился пятнадцать лет назад. В те времена тот всего лишь возглавлял подразделение в одном из ведомств, сам же Янь Гэ был руководителем отдела в одной компании. Познакомились они случайно, на каком-то званом ужине. В тот вечер за столом собралась большая компания в десять с лишним человек. При таком количестве гостей их встреча приняла неофициальный формат. Алкоголь лился рекой; народ раскрепостился и стал перебрасываться сальными шуточками. Анекдоты сопровождались дружным смехом. Среди этого общего веселья молчаливо грустил лишь начальник отдела Цзя. Когда его спросили, чем он так озабочен, он, вздохнув, ответил: «Завидую я вам, большим директорам. Вот мы, чиновники, с нашей фиксированной зарплатой еле-еле сводим концы с концами». Окружающие не приняли его слова всерьез, решив, что он говорит так просто, для отвода глаз, поэтому продолжили выпивать и смеяться. А вот Янь Гэ почувствовал, что начальника Цзя тревожит что-то еще. Поскольку сидели они рядом, Янь Гэ снова пристал к нему с расспросами и узнал, что у матери начальника Цзя обнаружили рак печени, ее положили на операцию, на оплату которой ему недоставало восьмидесяти тысяч юаней. Он не в силах был самостоятельно раздобыть такую сумму, поэтому ему было не до веселья. Сегодня он пересилил себя и пришел на эту дружескую попойку лишь затем, чтобы занять у обеспеченных приятелей деньги. Однако всеобщее веселье не давало ему удобного случая подступиться со своей просьбой, вот он и грустил. Янь Гэ уже и сам был не рад, что узнал обо всем этом, так как не понимал, как ему на это реагировать. Денег у него вроде и не просили, но о наболевшем рассказали. Сам Янь Гэ с удовольствием бы помог, но в те времена он еще не мог похвастать своим положением: он также получал фиксированную зарплату, поэтому больших денег у него не водилось. К тому же они впервые виделись и были друг другу совершенно чужими. Ситуация оказалась щекотливой, и пришлось этот разговор замять. Банкет окончился, Янь Гэ успел позабыть о проблеме начальника Цзя. На следующий день, когда он на своем рабочем месте сортировал визитки, ему попалась визитка его вчерашнего знакомого Цзя. Глянув, кто он такой, Янь Гэ обомлел. Вчера он не обратил внимание на организацию, где работал Цзя, а потому воспринимал его как обычного служащего. Но сегодня, внимательно рассмотрев визитку, он узнал, что тот занимает пост в одном из ключевых министерств государства. Сердце Янь Гэ невольно забилось быстрее, словно он напал на золотую жилу. Отложив визитку, он взял такси и направился в уезд Тунсянь под Пекином. Восточнее Тунсяня на территории провинции Хэбэй находился городок Саньхэ. Именно там проживал одногруппник Янь Гэ Дай Инцзюнь. В годы университетской учебы они жили в одной комнате. На втором курсе Дай Инцзюнь из-за несчастной любви несколько раз пытался покончить с собой. В итоге отец приказал ему вернуться домой в Саньхэ, и в университете Дай Инцзюнь больше не появлялся. Кто же мог подумать, что это окажется прямой дорогой к счастью? Вместе с отцом Дай Инцзюнь открыл фабрику по производству бумаги, причем не писчей, а туалетной, и через несколько лет они на этом разбогатели. После окончания университета Янь Гэ встречался с ним несколько раз; Дай Инцзюнь к тому времени так отъелся, что из-за его толстых щек едва можно было разглядеть глаза, а стоило ему раскрыть рот – матерился как сапожник. Это был уже не тот пылкий романтик Дай Инцзюнь, с которым Янь Гэ познакомился в университете. Поначалу приезд Янь Гэ очень обрадовал Дай Инцзюня, но услышав, что тот приехал просить денег, он изменился в лице.

– Твою мать, почему я так многим нужен со своими деньгами? Мне мои деньги тоже не с неба сыплются. Продажа каждого клочка бумажки мне кровью достается. Это не так-то просто!

– Я бы не стал беспокоить тебя из-за ерунды: у меня отец в больнице, – объяснил Янь Гэ.

Эта новость не оставила Дай Инцзюню шансов к отступлению, поэтому, ругаясь на чем свет стоит, он все-таки нашел бухгалтера и одолжил Янь Гэ восемьдесят тысяч. С этими деньгами Янь Гэ тут же вернулся в Пекин и направился прямиком к начальнику Цзя. Оказавшись на месте, Янь Гэ предварительно ему позвонил и сказал, что проходя мимо, решил просто с ним повидаться. Начальник Цзя спустился вниз и пригласил Янь Гэ пройти в здание, но тот, сославшись на занятость, лишь передал ему газетный сверток, в котором лежали восемьдесят тысяч. Начальник Цзя так и застыл на месте.

– Да я вчера просто так поделился, а вы приняли это на свой счет.

– У меня они все равно лежали без дела, – ответил Янь Гэ и добавил: – Что-нибудь другое можно оставить без внимания, но с матерями так нельзя.

Чиновник был настолько растроган, что в глазах его заблестели слезы.

– Тогда я возьму, – решившись, сказал он, крепко сжав плечо Янь Гэ. – Надеюсь, брат, что и я тебе когда-нибудь пригожусь.

Операция не спасла жизни матери начальника Цзя. Спустя полгода у нее появились множественные метастазы, и она умерла. Но поступок Янь Гэ твердо отпечатался в памяти начальника Цзя. Когда Янь Гэ с ним только познакомился, тому уже исполнилось сорок шесть, что не сулило перспектив в карьере. Кто бы мог подумать, что он все-таки продолжит продвижение по служебной лестнице? Через год он дослужился до замначальника управления, еще через два сам стал начальником. Потом его назначили замначальника более высокого ранга, что повысило его до чиновника министерского уровня. В конце концов его назначили на самый высокий пост в министерстве. То, что Янь Гэ познакомился с ним еще на заре его служебной карьеры, было особенно ценным. Их дружба крепчала по мере продвижения начальника Цзя. Дружеские отношения нужно завязывать тогда, когда люди еще не обременены регалиями. А когда человек уже всего добился, он или не испытывает недостатка в друзьях, или воздерживается от близких знакомств, потому как заводить друзей оказывается поздно. Уже заняв самый высокий пост, начальник Цзя как-то за ужином при личной встрече ткнул в сторону Янь Гэ палочками и сказал:

– А ты ведь оказался очень дальновидным. – Будучи подвыпившим, он добавил: – Кругом одни пустобрехи. Я тебя за те восемьдесят тысяч всю жизнь помнить буду.

Янь Гэ тотчас поспешил отмахнуться:

– Начальник Цзя, да я давно забыл о таких пустяках. Даже не напоминайте.

Ведомство, которым руководил начальник Цзя, контролировало торговлю недвижимостью и выдачу разрешений на землю под жилищное строительство. Когда дела у начальника Цзя пошли в гору, и Янь Гэ, естественно, в стороне не остался. Он ушел из своей прежней компьютерной компании и основал собственную девелоперскую фирму. Через двенадцать лет состояние Янь Гэ исчислялось в миллиард с лишним юаней. Так что начальник Цзя оказался благодетелем Янь Гэ. Но где это видано, чтобы благодетели сами для вас все устраивали? В этом мире нельзя просто так уповать на судьбу – роль благодетеля прочат заранее.

Янь Гэ ощущал, как в течение десяти с лишним лет их отношения с начальником Цзя тоже менялись. Причем эти изменения происходили не по инициативе Янь Гэ, а по инициативе начальника Цзя. Он, так сказать, был главным, в то время как Янь Гэ приходилось ему подчиняться. Корректировка осуществлялась с подачи начальника Цзя, и игнорировать ее никак не получалось. Хотя они и назывались друзьями, их разные социальные статусы, строго говоря, не позволяли им дружить. И если начальник Цзя мог иметь в друзьях Янь Гэ, то Янь Гэ было непозволительно называть начальника Цзя своим другом. Иначе говоря, пока начальник Цзя был просто чиновником Цзя, они считались друзьями, но как только начальник Цзя занял высокий пост, они таковыми считаться перестали. Однако при личном общении они оставались друзьями, а вот на публике им надлежало вести себя в соответствии со своим социальным статусом. Янь Гэ, как человек здравомыслящий, не только на публике выражал начальнику Цзя должное почтение, но и при личном общении старался вести себя максимально тактично. Разумеется, когда у Янь Гэ завелись деньги, и начальник Цзя разбогател. Ведь без него никаких денег у Янь Гэ бы не было. Уж для кого-кого, а для начальника Цзя Янь Гэ денег никогда не жалел. В то же время Янь Гэ понимал, как именно надлежало отдавать эти деньги, ведь начальник Цзя не допускал никаких денежных переводов или перечислений на карту, он признавал только наличку. Они всегда встречались с глазу на глаз, чтобы не оставлять никаких улик. Что уж говорить о табу которое было наложено на разговоры об их развратном образе жизни. За двенадцать лет Янь Гэ прекрасно усвоил, что если человек наделен деньгами и властью, то ему позволено все. При этом толстосум не то чтобы ищет приключений на свою задницу, а скорее, голая задница сама ищет его и найти не может. Превратившись в крупную шишку, начальник Цзя приобрел особый лоск, его рукопожатия стали мягкими, а ладошка влажной; когда он улыбался, его лицо напоминало арбуз. Раньше в нем жила хоть какая-то искренность, теперь же каждую его фразу можно было понять по-разному: он говорил метафорами и при любой возможности, даже когда шутил, загибал для убедительности пальцы. Например, рассуждая о симпатичных женщинах, он мог привести сравнение с оленихой: во-первых, у нее должна быть маленькая головка, во-вторых – длинная шея, в-третьих – большая грудь, в-четвертых – стройные ноги. Казалось бы, все очень наглядно и понятно, однако в конце он мог добавить фразочку типа: «Все великие герои преследуют оленей»[13 - Идиома, означающая борьбу за превосходство.]. Причем говорил он это с такой злобой и отвращением, что было не понятно, как на это реагировать. О ком он думал в тот момент, о конкретной женщине или о ком-то другом, оставалось загадкой. Янь Гэ теперь уже окончательно понял, что начальник Цзя уже не тот, что прежде. Как-то раз в выходные Янь Гэ вместе с начальником Цзя отправились в Бэйдайхэ[14 - Курортный район на Желтом море недалеко от Пекина.], чтобы отдохнуть у моря. Вечером, когда они прогуливались по набережной, наслаждаясь свежим ветерком, начальник Цзя вдруг обронил:

– Пока не станешь чиновником, не поймешь, что есть шишки покрупнее.

Янь Гэ не понял, что это значило, поэтому никак не отреагировал. Между тем начальник Цзя продолжал вздыхать:

– Кажется, что ты оказался среди волков и шакалов, а на самом деле они просто опарыши.

До Янь Гэ дошло, что тот сетует на нелегкую долю чиновников. А начальник Цзя возьми и добавь:

– Было бы неплохо, если бы часть из них передохла.

У Янь Гэ даже мурашки пробежали по телу; он не понимал, к кому именно относится эта фраза, чем эти бедолаги провинились и почему их смерть принесет облегчение, поэтому продолжал молчать. Когда-то раньше у Янь Гэ было предчувствие, что чиновник Цзя ему еще пригодится, сейчас же у него возникло предчувствие, что их дружба не продлится всю жизнь, и в один прекрасный день начальник Цзя его возьмет и отфутболит. Не могли же их отношения развиваться лишь за счет денег и совместных оргий. Наверняка наступит момент, когда начальник Цзя с ним поссорится и тем самым поставит точку в их отношениях. Янь Гэ придется принять такое положение вещей, поскольку возможности ответить тем же у него просто-напросто не имелось.

И этот день наступил. С недавнего времени они оба сидели в одной и той же яме. В конце апреля прошлого года начальник Цзя проводил в Чжуннаньхае[15 - Резиденция высших органов КНР в центре Пекина.] совещание. Вечером того же дня он договорился с Янь Гэ вместе поужинать. За ужином он спросил Янь Гэ, каким свободным капиталом тот обладает на данный момент. Янь Гэ подумал и осторожно ответил:

– Миллиард с лишним найдется.

Тогда начальник Цзя ему сообщил, что в финансовой политике КНР после первого мая, скорее всего, начнется период урегулирования. Он предлагал Янь Гэ инвестировать деньги в финансовый рынок, к примеру, оформить фьючерсные сделки или приобрести какие-нибудь акции. Покачивая вино в бокале, начальник Цзя рассуждал:

– Это нелегкий труд – зарабатывать деньги, целыми днями пропадая на стройках. Большие деньги окольных путей не любят, нужно, чтобы они сами себя производили.

Разумеется, Янь Гэ был не против обогащения. Однако он не собирался сколачивать себе огромное состояние, да и вообще, сколько денег можно считать большими? Его вполне устраивал тот заработок, который ему приносило строительство. К тому же он ничего не смыслил в финансовых делах, поэтому сомневался в перспективе такого поворота. Своими мыслями Янь Гэ поделился с начальником Цзя. Но тот в ответ сказал: «Не смыслишь, так можно научиться, ведь и строительством ты раньше не занимался».

Янь Гэ понимал, что начальник Цзя прав. Впрочем, если бы даже он был не прав, Янь Гэ все равно следовало послушаться, ведь по статусу он был ему не ровня. Начальнику Цзя было виднее, к тому же после такого важного совещания. Поэтому Янь Гэ взял и все заработанные деньги целиком инвестировал во фьючерсы и акции. Поначалу дела его действительно пошли в гору однако спустя полгода он стал терпеть убытки. И произошло это вовсе не потому, что Янь Гэ ничего не смыслил в финансах, причиной всему оказались очередные поправки в финансовой политике государства, принятые после первого октября. Янь Гэ пришлось уступить дорогу государству. Да и кто же в таких делах способен тягаться с госмашиной? Поначалу он еще надеялся, что выберется из долгов, но через год оказалось, что он выбросил на ветер не только свой инвестированный миллиард и четыреста миллионов, но еще и задолжал больше четырехсот миллионов банку. Его постиг крах не только на финансовом рынке, под угрозу попала вся его недвижимость. Если раньше Янь Гэ обогащался за счет строительства, то теперь на десяти с лишним стройплощадках уже полгода не оплачивались ни сырье, ни труд рабочих. Прошел всего-то год с лишним, а положение Янь Гэ изменилось донельзя: из представительного богача он превратился в погрязшего в долгах голодранца. Предотвратить крах и вернуть недвижимость в общем-то было можно, но все осложнялось тем, что на это опять-таки требовались деньги, а на Янь Гэ и так уже висел долг свыше четырехсот миллионов. Хорошо еще, что банк не возбудил против Янь Гэ дела из-за того, что тот полгода не выплачивал процентов. Как же он мог при таких обстоятельствах брать дополнительный кредит? Янь Гэ ничего не оставалось, как просить начальника Цзя, чтобы тот обратился в банк за содействием. Но начальник Цзя отошел в сторону. Он стал отговариваться тем, что банки ему не подчиняются. Однако ведь и раньше банки ему не подчинялись, тем не менее он мог посодействовать. Почему же сейчас, когда Янь Гэ оказался в критической ситуации, начальник Цзя ему отказывал? Угодив не так давно в одну яму с начальником Цзя, теперь Янь Гэ остался в ней один. Но разве не начальник Цзя посоветовал ему пристроить финансы таким образом? Да если бы Янь Гэ продолжал честно строить свои дома, ничего бы и не случилось. А теперь, вляпавшись в неприятность, он уже два месяца не мог выловить начальника Цзя. Если раньше тот сразу брал трубку, то сейчас или вообще не брал, или переключал звонок на секретаря. Когда Янь Гэ звонил заведующему канцелярией Лао Линю, тот отвечал на его звонки, даже проявлял обходительность и обещал непременно передать все начальнику Цзя, однако все этим и ограничивалось. Тогда-то Янь Гэ и почуял, что начальник Цзя решил разорвать с ним отношения. Случись это в обычное время, Янь Гэ не было бы обидно, но поскольку сейчас он переживал роковой момент, поведение начальника Цзя расценивалось им как безнравственное. И даже если опустить тот факт, что весь этот кавардак спровоцировал начальник Цзя, и то, что пятнадцать лет назад Янь Гэ помогал спасти его мать, а упомянуть лишь о заслугах начальника Цзя, который давал добро на застройку, то и в этом случае Янь Гэ никогда не оставался в должниках. По самым грубым подсчетам, тех денег, которые отваливались начальнику Цзя, хватило бы не на один смертный приговор. Сам Янь Гэ не собирался заводить их отношения в тупик, ведь в таком случае ему тоже бы не поздоровилось. Однако на следующий день после того, как в газету попало фото Янь Гэ с певицей, заведующий канцелярией Лао Линь сам позвонил Янь Гэ, чтобы договориться о встрече. Так они оказались в ресторане-самоваре.

Хотя Лао Линь был всегда очень обходителен с Янь Гэ, тот, хоть и отвечал ему тем же, однако в глубине души его недолюбливал. Этот уроженец провинции Шаньдун всегда оставался крайне серьезным и щепетильным. Щепетильные люди имеют склонность менять свои решения, однако Лао Линь в своих мыслях и поступках соблюдал последовательность и категоричность. Взять, к примеру, те же деньги. Янь Гэ никогда не передавал деньги начальнику Цзя через Лао Линя, это всегда оставалось их личным делом. Сам Лао Линь тоже прикидывался, что ему ничего неизвестно, тем не менее он мог запросто попросить Янь Гэ дать на лапу. И хотя Янь Гэ и начальник Цзя были старыми друзьями, а Лао Линь – всего лишь подчиненным начальника Цзя, он целыми днями терся рядом: что называется, редиска невелика, да растет под ногами. Иначе говоря, такие люди могут и спасти, и сразить, поэтому Янь Гэ старался его не обижать. Янь Гэ уже трижды одалживал Лао Линю деньги, поэтому, чтобы как-то сгладить ситуацию, Янь Гэ потом стал предлагать ему деньги сам. Начальнику Цзя отламывался кусок побольше, а Лао Линю – поменьше, но так или иначе это был подарок. Однако в первом случае Янь Гэ делал это, руководствуясь порывом сердца, а во-втором – из необходимости. Если начальника Цзя Янь Гэ воспринимал как Будду ожидающего подношения, то Лао Линь ему представлялся не иначе как злым и голодным псом или волчарой. Начальник Цзя, принимая деньги, непременно говорил «благодарствую» или «чтобы больше такого не было», в то время как Лао Линь не затруднял себя даже простым «спасибо», воспринимая подношение как должное. Проглотив один кусок, он нацеливался на следующий. Начальнику Цзя уже стукнуло шестьдесят, и он собирался на пенсию, поэтому можно было понять, почему он принимал взятки. А Лао Линю не исполнилось даже сорока: ему бы еще работать и работать, а он уже превратился в хапугу. Янь Гэ было страшно представить, каким станет общество, если поколение начальника Цзя вдруг сменит поколение Лао Линя. Развлекаясь с девицами, Лао Линь тоже демонстрировал напористость. Когда Янь Гэ иногда баловал начальника Цзя русскими или корейскими девушками, Лао Линь всегда норовил первым испытать удовольствие. А сделав свои дела, он еще и не стеснялся проявлять эмоции. Янь Гэ знал, что почтение Лао Линя к начальнику Цзя сугубо показное. Однако Янь Гэ не решался озвучить начальнику Цзя свои мысли касательно места Лао Линя и тех дел, которые он творит за спиной начальника. Между тем перед начальником Лао Линь продолжал изображать подобострастие. Но чем больше он усердствовал, тем страшнее становилось Янь Гэ. Лао Линь теперь внушал ему страх даже больший, чем начальник Цзя. Последние два дня Янь Гэ, можно сказать, оказался между молотом и наковальней. С одной стороны, зияла неминуемая финансовая пропасть, а с другой – из-за фото в газете у него возникли проблемы в семейной жизни. Янь Гэ надеялся, что своим спектаклем он обманет жену. Казалось бы, он учел все мелочи, но его прокол с часовым табло лишь усугубило его и без того плачевное положение. После скандала в машине Цюй Ли устроила ему скандал дома. Заявив ему о разводе, она взяла и сбежала. С ее стороны это был удар ниже пояса. Цюй Ли хоть и не афшировала это, но все знали о ее болезни, однако сейчас ее побег выглядел так, словно его спровоцировал Янь Гэ. Поскольку вся ответственность легла на его плечи, он не мог не заняться поиском жены. На эти два дня Янь Гэ заставил себя забыть о проблемах на работе и усиленно пытался найти Цюй Ли. Ее мобильник был выключен, и Янь Гэ не знал, в каком направлении она скрылась: в Пекине она, в Шанхае или где-то еще? Он опросил всех знакомых, но безрезультатно. И в этот самый момент ему позвонил Лао Линь с просьбой о встрече. Поскольку эта встреча могла касаться бизнеса, Янь Гэ не мог ее проигнорировать. Тогда он решил на время забыть о Цюй Ли и встретиться с Лао Линем. За столом Лао Линь хранил молчание, полностью увлекшись процессом приготовления и поедания мяса. Янь Гэ не знал, какова цель этой встречи, а спрашивать напрямую было как-то неудобно. И только когда Лао Линь, потея, опустошил содержимое двух тарелок, а затем, отложив палочки, закурил, Янь Гэ, наконец, решил прощупать почву:

– Как жизнь?

Оставив этот вопрос без ответа, Лао Линь вытащил из портфеля газету и положил на стол. Это была та самая газета, на фото которой Янь Гэ засветился вместе с певицей. Смачно отрыгнув, Лао Линь ткнул палочками в фотографию и сказал:

– А ты хорош. Слышал, что вчера еще и спектакль разыграл, чтобы все уладилось.

Сообразив, о чем пойдет речь, Янь Гэ облегченно вздохнул и, покачав головой, пожаловался:

– Да уж, оказался без вины виноватый.

После этого он рассказал, как от него сбежала жена, как он ее ищет и не может найти. Лао Линь с улыбкой его выслушал, а потом, изменившись в лице, спросил:

– Я понял, что спектакль ты затеял для жены, а какова была твоя изначальная цель? Сколько ты заплатил этому фотографу? Начальнику Цзя это очень не понравилось.

И тут до Янь Гэ дошло, что Лао Линь все просек. Причем он просек все его ходы. Да, действительно, Янь Гэ разыграл спектакль, чтобы одурачить Цюй Ли, но не только для этого. Да, он боялся, что взрывоопасная Цюй Ли приведет в действие другую бомбу. Однако то фото в газете появилось не случайно – Янь Гэ лично позаботился о его публикации. И предназначался этот сюрприз начальнику Цзя. Оставшись без его поддержки в самую трудную минуту, Янь Гэ возненавидел начальника Цзя и теперь вознамерился ему отомстить. Он пошел на вынужденный риск, чтобы показать, кто есть кто. Та певица сблизилась с Янь Гэ еще три года назад. Свою известность и возможность воспевать Родину с матерями она получила исключительно благодаря толстому кошельку Янь Гэ. Прошлой весной он взял ее на ужин с начальником Цзя. Хорошо покушав, тот пришел в самое благостное расположение духа и, когда речь зашла о делах, стал в своей излюбленной манере сыпать примерами и убедительно загибать пальцы. Казалось, сегодня по красноречию он превзошел самого себя, певица только и успевала одобрительно покачивать головой. Тогда же Янь Гэ сообразил, что начальник Цзя не прочь познакомиться с ней поближе. Что такое «дела постельные», если человек обладает деньгами и властью? Тогда Янь Гэ взял и исподтишка предложил свою пассию начальнику Цзя. После этого случая певица и начальник Цзя пересекались еще раз. Однако в скором времени начальник Цзя сам от нее отстранился. Так или иначе, но он тертый калач и прекрасно понимал, что в любом деле не следует перегибать палку. Хотя их связь быстро оборвалась, в душу она все-таки запала. Тогда Янь Гэ, который уже два месяца не мог выловить начальника Цзя, выманил на улицу певицу и нанял фотографа, чтобы тот осторожно щелкнул их вместе. Изначально Янь Гэ планировал передать эту фотографию непосредственно начальнику Цзя, так сказать, в качестве напоминания. Он никак не ожидал, что предатель фотограф возьмет и продаст это фото журналистам. Вообще-то говоря, фотограф вовсе не хотел навредить Янь Гэ. Получив от него заказ, он не знал, кто именно появится в кадре вместе с ним. Это уже потом, узнав в женщине известную певицу и, как оказалось, любительницу батата, якобы страдавшую анорексией, он решил продать эту горячую новость журналистам и как следует на ней подзаработать. Так что для Янь Гэ такое развитие событий оказалось полным сюрпризом, поэтому ему и пришлось придумывать, как разруливать ситуацию. Но, как говорится, нет худа без добра. Кто бы мог подумать, что начальник Цзя, увидав фото в газете, тотчас попросит Лао Линя о встрече с Янь Гэ. Узнав от Лао Линя о реакции начальника Цзя, Янь Гэ вместо того, чтобы испугаться, возликовал: не зря он все-таки нанял фотографа. Все всё поняли без лишних слов. И поскольку Лао Линь раскрыт свои карты, у Янь Гэ тоже отпала необходимость скрытничать, тогда он признался:

– Я не рассчитывал, что это попадет в газету.

Объяснив, что его обманул нанятый фотограф, он заключил:

– На самом деле все очень просто: если начальник Цзя позвонит кому надо и попросит банк ссудить мне двести миллионов, я буду спасен.

Лао Линь холодно усмехнулся:

– Хватит пороть чушь! Неужели ты считаешь, что сто-двести миллионов помогут тебе выбраться из этого дерьма? – Лао Линь снял свои запотевшие от пара очки и, протирая их, вздохнул: – Начальник тебя вовсе не кинул. Ему эти три месяца самому несладко приходится, кто-то за его спиной строит козни.

Янь Гэ сомневался в правдивости слов Лао Линя. С этими товарищами следовало держать ухо востро, учитывая, что отговорки были их излюбленным приемом. Янь Гэ начал заводиться.

– Значит, корабль дал течь, и вы решили выкинуть меня за борт? Что ж, я знаю, куда пойду, если банк начнет против меня тяжбу.

Приложив руку к горлу, он намекнул:

– Кто знает, можно и головы не сохранить.

Он ткнул пальцем в газету.

– Если вы сейчас кинете меня подыхать, я церемониться не буду. Раз уж мне удалось вытащить больную певицу за бататом, то разговорить ее тоже не составит труда.

Лао Линя это отнюдь не испугало.

– Нашел чем угрожать. Пусть говорит, что угодно, это не более чем бульварные новости.

Непрошибаемость Лао Линя задела Янь Гэ. Тогда он решил попробовать другую тактику и прикинулся рассерженным. Схватив газету, он в два счета разорвал ее.

– Это всего лишь предупреждение. Если реакции не последует, мне придется пойти на крайние меры.

С этими словами он извлек из кармана флешку и положил ее на стол.

– Внутри все разбито по категориям и по датам.

На этот раз Лао Линь насторожился:

– Что там?

– Несколько бесед. Ты ведь прекрасно понимаешь, о чем мы беседовали все эти долгие годы. Имеются еще несколько видео с точными датами, которые демонстрируют все ваши с начальником Цзя высокие качества. Там же можно найти записи с оргиями, на которых начальник Цзя резвился с русскими и корейскими девицами. Кстати замечу, если посмотреть на время записи, ты всегда норовил получить удовольствие раньше своего начальника.

Лао Линь никак не ожидал такого удара, на его лице и шее выступила испарина.

– А ты молодец – чего выкинул.

Янь Гэ зажег сигарету.

– Я тут ни при чем. Это мой помощник постарался. Два месяца назад он попал в автокатастрофу, и это нашли у него в компьютере. Он, видимо, планировал меня пошантажировать, а в результате оказал услугу.

Теперь уже наступил черед Лао Линя сомневаться в правдивости слов Янь Гэ. А тот продолжал давить:

– Как говорится, в тихом омуте черти водятся, чужая душа – потемки. А ведь я так хорошо относился к нему при жизни, делился с ним всем на свете, поручал важнейшие дела. Зачастую так получается, что люди, которым мы больше всего доверяем, оказываются бомбой за медленного действия. – Сделав паузу, он добавил: – Но и от него вышла польза, так что, можно сказать, помер он не напрасно.

Лао Линь взял флешку и стал вертеть ее в руках. Тогда Янь Гэ сказал:

– Дарю, заодно покажешь начальнику, у меня имеются копии.

Янь Гэ тоже оказался горазд на расправу. Раньше он не был таким и презирал людей такого сорта – этих кровопийц-толстопузов. А тут вышло, что и он попал в их ряды.

Однако Янь Гэ удивило, что Лао Линь не купился на его предложение. Он просто взял и бросил улику прямо в кипящую на столе кастрюлю, в которой флешка стала кувыркаться вместе с мясом.

Глава 10. Хань Шэнли

Оставшись без своей сумки, Лю Юэцзинь готов был отправиться на тот свет. И теперь уже всерьез. Ведь в ней лежало четыре тысячи сто юаней. Эти деньги были для него всем. На отчаянный поступок Лю Юэцзиня толкали даже не деньги, а то, что лежало в сумке помимо них: удостоверение, телефонная книжка, листок со столовской бухгалтерией за последний месяц, где на одной стороне значились запланированные расходы, а на обратной – доходы за счет скидок. Кроме того, вместе с сумкой он также утратил свидетельство о разводе. После развода с Хуан Сяопин прошло уже шесть лет, а Лю Юэцзинь все еще хранил этот документ. Когда-то желтая бумага спустя шесть лет приобрела землистый оттенок. Ведь эта сумка, в которой Лю Юэцзинь хранил свои документы, сопровождала его всегда и везде. Учитывая, что все эти годы он работал на кухне, сумка засалилась, свидетельство из-за кухонного чада тоже закоптилось и отсырело. Честно говоря, никакой необходимости хранить этот документ уже не было; ничего, кроме горького осадка, он не вызывал. Однако именно ради этого горького осадка Лю Юэцзинь его и оставил. Просыпаясь иной раз среди ночи, он вытаскивал свидетельство из сумки и бормотал: «Сбудется моя мечта, все-таки сбудется» или: «Вот гад, когда-нибудь он со мной все равно рассчитается». В такие минуты Лю Юэцзинь напоминал раскулаченного помещика, который не терял надежды возвратить свое добро. Это, в частности, и останавливало его от самоубийства, поскольку Лю Юэцзинь понимал, что «этот гад» перед ним в неоплатном долгу на всю жизнь. Дело в том, что к свидетельству о разводе была прикреплена долговая расписка Ли Гэншэна на сумму в шестьдесят тысяч юаней. Шесть лет назад, когда Хуан Сяоцин попросила Лю Юэцзиня оформить развод, тот потребовал от Ли Гэншэна шестьдесят тысяч за моральный ущерб. Ли Гэншэн с радостью согласился:

– Ты только разведись и получишь свои деньги.

Лю Юэцзинь понимал, что радость Ли Гэншэна адресована не ему, а Хуан Сяоцин и ее талии. Однако потом Ли Гэншэн сказал, что эти шестьдесят тысяч он отдаст Лю Юэцзиню через шесть лет. При этом добавил, что деньги будут выплачены лишь при условии, что в течение шести лет Лю Юэцзинь ни коим образом не будет ему напоминать про этот долг. В противном случае долг автоматически аннулируется и никто, кроме Лю Юэцзиня, в этом виноват не будет. В конце Ли Гэншэн добавил:

– Согласен – хорошо, нет – так нет.

Чтобы получить шестьдесят тысяч юаней, Лю Юэцзиню ничего не оставалось, как согласиться. Взамен этого Ли Гэншэн дал ему долговую расписку, в которой значилось, что выплата будет произведена через шесть лет в случае, если Лю Юэцзинь за это время ни разу не напомнит о долге. Позже Лю Юэцзинь понял, что кое в чем другом он сильно просчитался. Отстояв у Хуан Сяопин право оставить после развода сына, Лю Юэцзинь поддался импульсу и горделиво отказался от алиментов, при том что бывшая супруга сама предложила ему ежемесячную выплату в размере четырехсот юаней. Тогда ему казалось, что долг Ли Гэншэна и деньги на воспитание сына – это две разные вещи, поэтому долговую расписку он принял. Однако уже через несколько лет Лю Юэцзинь понял, что деньги есть деньги, и совершенно не важно, кто и в каком виде их дает – распиской или наличкой. Если бы Лю Юэцзинь в течение шести лет ежемесячно получал четыреста юаней, вышло бы тридцать тысяч. Чем больше он думал об этом, тем важнее для него становились обещанные шестьдесят тысяч. Можно сказать, эти деньги компенсировали его потерю в тридцать тысяч юаней. До выплаты по расписке оставался всего лишь месяц. Но тут его угораздило послушать уличного музыканта. Причем сам Лю Юэцзинь стоял себе спокойно и никого не трогал, и вдруг – вжик! – и его сумки как не бывало. Пропала сумка, а с ней и свидетельство о разводе; пропало свидетельство, а с ним и расписка; пропала расписка, и где теперь гарантия, что этот суррогатчик Ли Гэншэн отдаст ему деньги? Когда Лю Юэцзинь застукал Ли Гэншэна со своей женой и, казалось бы, правда была на его стороне, Ли Гэншэн не только молча его отдубасил, но еще и закурил, усевшись голым задом на стул. Поэтому теперь, когда Лю Юэцзинь утратил расписку, он уже заранее предвидел его реакцию. Ли Гэншэн не будет утруждать себя исполнением обещания, наверняка еще возмутится: «Потерял? Да никакой расписки вообще не было!» или: «Что? До ручки дошел? Шантажировать вздумал?» Хуан Сяоцин тоже знала о расписке, поэтому в случае пропажи она могла подтвердить, что такая бумага имелась. Но Хуан Сяоцин теперь стала женой другого, Лю Юэцзинь для нее ушел в прошлое, и ей следовало блюсти интересы другого мужчины. За эти шесть лет Лю Юэцзинь видел ее лишь один раз. Прошлым летом, после поездки в Хэнань на уборку пшеницы, он возвращался в Пекин, где работал поваром на стройплощадке. На вокзале в Лояне он купил билет и примостился на площади в ожидании своего поезда. Стояла жара, он захотел пить и, чтобы не тратиться, пошел к ближайшему отелю, перед которым находилась автомойка. Там, прямо у крана со шлангом, Лю Юэцзинь присел на корточки и отвел душу. В это время рядом с ним остановилась «ауди», из которой вышли двое: Ли Гэншэн и Хуан Сяоцин. Они тоже прибыли на вокзал, видимо, отправлялись в очередную командировку впаривать кому-то свою паленую водку. Ли Гэншэн Лю Юэцзиня не заметил. Хуан Сяоцин, выйдя из машины, стала наказывать водителю, чтобы он в их отсутствие присматривал за собачкой. Дав указания, она повернулась и увидела Ли Юэцзиня с резиновым шлангом в руках. Лю Юэцзинь невольно встал, однако Хуан Сяопин с ним даже не поздоровалась, а сразу направилась вслед за Ли Гэншэном. Теперь они превратились в посторонних людей. Поэтому в случае с пропавшей распиской на Хуан Сяопин вряд ли можно было надеяться. Так что Лю Юэцзинь, можно сказать, свои денежки потерял. Для Ли Гэншэна эти шестьдесят тысяч ничего не значили, а вот для Лю Юэцзиню они значили многое. Каких только планов он себе не понастроил на эти шестьдесят тысяч. И пусть ему было горько вспоминать, каким путем они ему достались, надо признать, что с этой распиской ему жилось спокойнее. В сердце его теплилась надежда, что по истечении шести лет он все-таки получит шестьдесят тысяч. Иной раз эти деньги превращались в своеобразное оружие. Например, если Лю Юэцзиню звонил сын и начинал канючить: «Почему еще не отправил деньги, может, у тебя их нет?» – Лю Юэцзинь мог уверенно возмутиться: «Это у меня-то нет? Да если даже оставить в стороне деньги на текущие расходы, у меня имеется еще шестьдесят тысяч». – «Так чего же ты ждешь? Высылай!» – настаивал сын. – «Они на депозите, срок еще не вышел», – отвечал Лю Юэцзинь. Таким образом, эти шестьдесят тысяч давали Лю Юэцзиню надежду и точку опоры в этой жизни. Неожиданная утрата денег стоила ему потери душевного равновесия; словно из-под ног ушла плита перекрытия, и он с высоты ухнул вниз. Заметив пропажу, Лю Юэцзинь тотчас побежал за вором, но догнать его не смог. Выйдя за пределы рынка, он присел на корточки, в голове его царила полная пустота. Подобные ощущения он испытал шесть лет назад, когда застукал жену в постели с любовником. И снова ему показалось, что жизнь кончена. Лю Юэцзинь не помнил, как он вернулся на стройплощадку. Ни с кем своей бедой он не поделился. А что толку? Он, может, и рад был поплакаться, но не мог. Ладно еще вспомнить про четыре тысячи сто юаней, а как рассказать про свидетельство о разводе и долговую расписку? Признаться, что ему дали эту бумажку за то, что переспали с его женой? Впрочем, без расписки выходило, что переспали с ней за просто так. В общем, как ни крути, а эта дурацкая пропажа сумки для других оборачивалась анекдотом. Лучше о таком вообще не распространяться. Пенять за то, что сунул нос в чужие дела, Лю Юэцзиню следовало только на себя. Ведь он шел на почту посылать деньги, а тут услышал в исполнении уличного музыканта хит «Дар любви», и он ему, видите ли, не понравился, подавай ему хэнаньский сказ «Сестрица Ван скучает о муже». Если бы Лю Юэцзинь сразу пошел по своим делам, ничего бы не случилось. Но вместо этого он стал поучать музыканта и в результате лишился сумки. Понятное дело, что вор поступил подло, ну а сам-то он зачем стал умничать? Так что поделом ему. До самого вечера Лю Юэцзинь изводил себя всякими мыслями и наконец принял решение покончить собой. И снова он ощутил сладостное щекотание веревки на шее. Повеситься прямо на стройке ему ничего не стоило, там повсюду торчали стальные балки, так что с местом проблем не было. Но на стройку он не пошел, решил повеситься прямо в столовой, где потолочная балка тоже вполне могла выдержать его вес. Однако Лю Юэцзинь так и не повесился. У него не то чтобы не хватало духу совершить задуманное, просто он неожиданно вспомнил, как вор, убегая с добычей, оглянулся и противно усмехнулся, после чего побежал дальше. Уже только из-за одной этой усмешки, не говоря уж о деньгах и расписке, Лю Юэцзинь вознамерился сначала найти этого подлеца и первым вздернуть его. А уж за ним самим дело не станет. Но кто знает: найди он этого вора, может, и вешаться уже не придется.

Однако искать вора в одиночку то же самое, что искать иголку в стоге сена. Тут только Лю Юэцзинь вспомнил про полицию и мигом побежал подавать заявление в участок. Там дежурил какой-то толстяк. Хотя день стоял нежаркий, тот обливался потом. Пока Лю Юэцзинь пересказывал суть дела, полицейский фиксировал необходимое. В украденной сумке Лю Юэцзиня лежало не так много вещей, зато логическая цепочка, которая их связывала, была чересчур уж длинной. В конце концов Лю Юэцзинь запутался, и дежурный потерял ход его мыслей. Он отложил ручку и стал просто слушать, ничего не записывая. Похоже, он уже сомневался в правдивости слов Лю Юэцзиня. Точнее сказать, он сомневался не в пропаже сумки, а в рассказе Лю Юэцзиня про свидетельство о разводе и долговую расписку. Полицейский демонстративно зевнул. Едва Лю Юэцзинь захотел еще что-то добавить, тот, завершив зевок, его остановил: