Книга взросления. В двух историях

скачать книгу бесплатно


Сказывалась не только шопотерапия, но и местное окружение. Здесь, в этих красивых дворах и чистых подъездах, даже люди были немного добрее, и Наталье Петровне не хотелось выбиваться из общей атмосферы. Это тогда, живя в обшарпанной трешке, доставшейся ей по наследству от собственной матери, она продолжала традиции грозных женщин в цветастых халатах и косынках. Она так же орала с балкона на расшумевшихся подростков, гоняла пьяненького дядю Витю со второго этажа и даже принимала участие в уничтожении лавок, да и вообще, всех приспособлений, пригодных для расположения человека в сидячем положении. Во имя прогресса! Чтобы не допустить скопления шпаны и всяческого ужаса в родном дворе. Но теперь… Теперь все изменилось.

А сейчас, возвращаясь домой из магазина известной торговой сети, вдоволь закупившись продуктами по красной цене (экономить она, конечно, любила, считала своим неотъемлемым долгом взять три банки фасоли по сниженному ценнику, на всякий случай), она даже не посмотрела злобным взглядом на молодых людей, сидевших в середине ее нового двора. И да, в этом дворе еще были разрешены лавки. Чистенькие, поставленные совсем недавно, с высокими спинками. Вот именно на такой, теплой от утреннего летнего солнца лавке, и сидели двое. Они ели пирожные. Корзиночки с кремом, в виде грибочков. Такие маслянистые и странные. Пришедшие совсем из далеких воспоминаний. Они сидели и ели их. Парень и девушка. Двое современных молодых людей с выбритыми висками и усыпанные татуировками. Сидели и ели пирожные. На лавочке. В ее дворе.

Если бы Наталья Петровна пригляделась более внимательно, она бы заметила, что татуировками усыпаны лишь руки молодого человека, а еще на его левой ноге сидит цветной дракон, но его не видно под черными узкими джинсами. Девушка же плотно закутана в темную одежду, никаких рисунков на теле, но ее прическа смотрится немного странно по меркам шестидесятичетырехлетней женщины, и все же – вполне удобоваримо. Правда, с этого расстояния женщина (имея, кстати, прекрасное зрение для своих лет) не могла разглядеть одной маленькой детали. У девушки нет бровей.

Совсем.

Глава 2

Налево

Сначала тебе страшно. Потом ты понимаешь, что волен делать со своей внешностью все, что тебе заблагорассудится. И все же Александра была против слишком экстремальных вмешательств. А вот экспериментировать со своим волосяным покровом ей понравилось.

С короткими волосами было удобно. Легко и просто. Отсутствие бровей далось ей с большей сложностью, но она привыкла и даже начала получать удовольствие от недоуменных взглядов прохожих, которым порой просто не хватало времени, чтобы понять, что же с ней все-таки не так?

В мире женщин с нарисованными лицами она попыталась стереть свое полностью, тем самым став еще более заметной.

На улице было опасно. Каждая тропинка и закоулок непременно окрашены воспоминаниями – еще яркими, почти кислотными. Запахи преследуют, врезаясь в ноздри и проникая почти в подсознание. Дышать тяжело. Все вокруг кричит ей о том, кто же она на самом деле. Но слушать это уныло и почти невыносимо.

Зеркала и витрины становятся друзьями, и хоть отражение в них все еще далеко от идеала – оно ей нравится. Там новый человек, человек – чистый лист, – выдумывай все что хочешь. И она начинала, думала и улыбалась, представила и глупо хихикала. Это прекрасно – вновь ощутить, что можешь все. Последний раз с ней это было лет так в пятнадцать, когда ты еще вправе заполнять весь мир собой, когда любой сценарий твоего будущего еще реален, когда ты существуешь в прекрасном, волшебном состоянии того, что можешь все. Теперь, когда за плечами куча экзаменов, ЕГЭ и ГИА, собеседования, походы в МФЦ, – она потеряла что-то. Вырезала «это», поступая в институт, забыла «это», устроившись на подработку. Что-то щелкнуло, хрустнуло почти неслышно и испортилось… сломался ход волшебных часов. Теперь ей не стать рок-звездой или великим писателем, не быть актрисой и не забираться на Эверест. Все это, вроде, и может быть, но – нет. Ведь теперь она стала взрослой, обычной. А вот ее отражение вновь приобрело что-то из того времени, погрузило ее в ощущение себя как чего-то нового и вновь имеющего право не грезить, а мечтать.

По улице проехала скорая.

А ведь всего неделю назад она верила, что это знак. Хороший знак, и вот-вот она встретит человека, из-за которого во рту пересыхало, а все умные мысли сливались в желеобразную кашицу невнятного бормотания. Это срабатывало не всегда, а может, и вовсе не срабатывало, но вера в приметы творит с нашим восприятием чудеса. И теперь зуд ожидания нырнул к ней под майку. Нужно что-то делать. Бежать? Спасаться? Или прыгнуть в ближайшую канаву и сидеть тихо, словно прячась от взрыва? Что делать? Что?

Она ускорила шаг, и над губой выступили маленькие капельки нервного пота, сейчас она свернет, нет, не направо, как обычно, налево, а после еще немного прямо, так, кажется, в этом дворе она еще не была, быстрее, быстрее… Побег от кого-то или гонка за кем-то? Стоп. Неужели можно просто стоять, закрыв глаза, и чувствовать касание ветра по твоей коже, его ласки и поцелуи? Интересно, там, куда мы уйдем насовсем, будет ветер? Без него так тоскливо…

Когда нас не было, мы были везде, растворены во времени и пространстве, смешаны со звездами и черными дырами. Было ли нам хорошо? Было ли нам все равно?

– Пытаешься слиться с миром?

Голос прозвучал в унисон с дрожью, пронесшейся по телу. Александра не открыла глаз.

– Ветер. Что если его нет?

– Интересно, и все же это поток воздуха, движущийся около земной поверхности, хотя мне нравится ход твоих мыслей.

– Около земной. Земной, воздух. А есть ли там воздух?

– А существует ли это «там» или же там уже и нет вовсе, а то, что есть, шире любого понимания ветра и воздуха? М?

Саша открыла глаза и обернулась. Секундный страх, что сзади не окажется никого, а возможно и ничего, кольнул ее, но неверие быстро отступало, отражаемое белой улыбкой худощавого молодого человека.

– Оу. У тебя нет бровей. Здорово.

– Когда мне было одиннадцать, я занималась гимнастикой. В тот июнь я вернулась с очередного занятия и сидела у зеркала, играя в какую-то странную игру с отцовской бритвой, типа как остаться молодой навечно, – брейтесь по утрам с самого детства… Тогда я нечаянно сбрила половину брови и проплакала полночи, а наутро пыталась закрыть весь левый глаз челкой. На гимнастику я не ходила неделю.

– Мне нравится. И брови, и история.

– Спасибо.

– Пойдем. Только не огорчай меня глупыми вопросами, куда и зачем, ладно?

– У тебя крашеные волосы?

Парень вновь улыбнулся лишь губами, оставляя во взгляде больше серьезности, чем должно быть до того, как тебе откроется истина.

– Девушка двадцать первого века, с выбритыми висками и в кожаном жилете, спрашивает парня, который набил первую татуировку в шестнадцать, крашеные ли у него волосы? А ты забавная. Но да. Волосы действительно крашеные, дань блэк-металу и бывшей.

– Кому больше?

– Бывшей, она собственноручно купила в магазине гарньеровский тюбик самой черной на свете краски и пыталась превратить меня в Мэрилина Мэнсона. Забавно, что ушла она от меня к рыжему…

– Ты не соответствовал ее идеалу?

– Может быть, но, скорее, она врала себе о нем. С рыжим все получилось.

Саша смеется. Его серые глаза грустные, умные. Он сидит на мокрых перилах, она садится напротив него. В этом дворе она встретила ветер, в этом дворе что-то пошло не так, как всегда.

– Сколько тебе лет?

– Больше, чем хотелось бы. Знаешь, что я заметил? Когда мне было шестнадцать, я был смелее, доказывал себе, что сильный, что все могу. А потом меня начали воспитывать упорнее, чем раньше, делать из меня человека, вышибать юношескую дурь, и теперь, спустя десять лет, я даже боюсь смотреть этим взрослым скучным людям в глаза, иногда, но боюсь.

– Я не звоню по телефонам. Я краснею, когда разговариваю с регистраторшей в больнице. Номер тяжело набрать. Ненавижу.

– Воу-воу, полегче. Да ты чокнутая!

Снова он дует, гладит их лица.

– Почему ты здесь?

– А ты?

Разговор струится, выгибается и заставляет их разглядывать каждую деталь друг друга. Когда тебе смешно и легко, хочется, чтобы это продолжалось вечно, но ведь это слишком опасно. Можно свернуть, зайти не туда, перегнуть, заплутать, и магия рассеется. Вместо двух необыкновенных людей, на этих холодных перилах уже будут сидеть два не очень приятных и несчастных молодых человека. Нет. Стоп. Нужно остановиться.

– Мне пора. Спасибо за встречу.

– Я понял, ок. – Пауза – Ты хочешь меня узнать?

– Да.

– Приходи завтра сюда и придумай самые дурацкие вопросы на свете. Я сделаю так же. Но отвечать нужно честно. Даже если колется. Мы сэкономим много времени. Будет интересно, что же, можно продолжить, если нет – останемся штрихом в нашей памяти, чем-то непонятным, но интересным, тем, что вызывает улыбку. Договорились?

– Дурацкие?

– Ага. Начнем узнавать друг друга не только по ответам, но и по вопросам, ведь это интригует, так?

– Я Саша.

– Марат.

Глава 3

Интервью

Бывают такие тропинки, тропинки желания, которые люди протаптывают буквально не доходя полметра до обычной дороги. Казалось, ну что им эти полметра? А нет, нужно пройти именно здесь, и не одному, а целой куче народу, вернее такому количеству, которое потребуется ровно для появления тропинки раз и навсегда. Это как у мегариков – один камень не куча, два тоже нет, а сколько куча? Вот и тут неясно, с какого прохожего начинается настоящая тропа, видная невооруженным взглядом. И сила ее настолько неистова, что уже любой последующий человек, не задумываясь, ступает именно туда, а не на дорогу из серого асфальта.

Вот и в этом обычном загроможденном пятиэтажками дворе была такая тропинка. Когда Саша сделала шаг, она почувствовала, как по оголенным лодыжкам пробегает молодая осока, кожу обдал пар, исходивший от сырой свежей своей зеленью земли. Запахло водоемом. На секунду ей показалось, что за домом ее ждут не разбитые основания советских детских площадок или изломанных спортивных комплексов (уже и не разобрать, что это было), а самое настоящее озеро. Чудесно.

Марат сидел на том же месте, скрестив ноги и не вынимая рук из карманов брюк. Потертые кеды удивительно сочетались с небрежно зачесанными волосами. А ведь он симпатичен. Даже очень.

– Добрый вечер, таинственный незнакомец.

– Привет, скоро мы это исправим. Ты готова?

Марат похлопал ладонью по противоположным перилам, приглашая Сашу сесть. Что же это было раньше? Лестница для детских забав или небольшое футбольное поле? Поразительная конструкция…

– Ты приготовила вопросы?

– Да, конечно.

– Они смогут меня удивить?

– Пока не знаю, но ведь мы не соревнуемся, так?

– Так, простою считаю, что это лучший способ узнать человека. Не юлить и пытаться выковырять из него правду, а спросить сразу. Грязь всегда вылезет, неизбежно. Но можно многого избежать, просто разговаривая. Это работает, как ни странно.

Он сделал небольшую театральную паузу, но быстро поднял свои серые глаза, ждущие ответной реакции.

– В общем, давай попробуем, – выдохнула Саша, – начинай.

Марат хитро сощурился, разглядывая лицо Александры. Он наслаждается, он играет. Что еще нужно человеку для счастья, как не ощущение собственной значимости и уникальности?

– Ок, твоя самая дурацкая мечта?

– Оуу… Вот так сразу… Кхм… Я думала, это будет проще…

Девушка нервно трет указательный палец о большой, не так-то просто быть искренней.

– Ладно. Я… Я думаю… Иногда мне кажется, что было бы интересно притвориться другим человеком. Уехать на неделю в другой город и прожить там маленькую жизнь.

Марат недоверчиво поднимает брови, но его дружеская улыбка убирает висящую в воздухе тяжесть. Что это за испытания вообще такие? Как на все это реагировать? И что у него на уме? Совершенная неразбериха.

– Ладно. Пойдет. – Парень скользит взглядом по всей смущенной фигуре собеседницы. – Но давай договоримся о развернутых ответах, так проще проследить ход мысли. Не только слова рассказывают нам друг о друге правду. – Он резко переключается и хлопает ладонями, звучный хлопок заставляет и без того взволнованную девушку вздрогнуть. – Так-с, теперь твоя очередь!

Саша почесала отсутствующую бровь. Она всегда считала себя оригинальным человеком, но теперь ей казалось, что в ее личности не осталось ничего стоящего, ничего такого, что может заинтересовать. Щеки порозовели, но, опустив глаза, она все же продолжила. В конце концов, никто ничего не теряет.

– Хорошо, мой первый вопрос. Кто ты? В смысле, чем ты занимаешься, когда не сидишь здесь, в этом безлюдном дворе?

– Подозреваешь во мне маньяка?

Марат хищно взглянул на нее, но тут же исправился и с удовольствием продолжил. Его голос стал мелодичным и глубоким. Безусловно, существуют люди, которым наибольшее в мире удовольствие доставляет говорить о себе.

– Я – человек, в первую очередь. Во вторую – музыкант, иногда меняю эти понятия местами. Музыкант я по-настоящему, без фальши – то есть не просиживаю брюки в офисе, а вечером иду бренчать в гараж, нет. Я окончил школу – одиннадцать классов, но вопреки мольбам матери пошел в музыкалку, а не на вышку. Там учился вполне пристойно, без подзатыльников и упреков. Мне нравилось учиться, впервые в жизни. Еще на первом курсе сбахал группу, она распалась, к третьему пошел играть в фолк-команду. Не самое интересное занятие, но музыка мне дороже. Опыт нужен, без него ржавеешь, теряешь хватку. Выступали на разных площадках, больше как сопровождение, без вокала. На открытии чайных кафе и разогреве более понтовых групп в клубах, свадьбах. Все потихоньку. К концу учебы случайно оказался в местном доме культуры, позвали работать. С тех пор я преподаю игру на гитаре школьникам. Мне нравится чувствовать себя частью их мира.

Саша слушала внимательно и наслаждалась его эмоциональностью, казалось, что этот человек пытается ей что-то доказать, что у его слов есть второе дно, которое пока что непосильно ее пониманию. Она слышит отзвуки чего-то еще, но пока это останется внутри, за стенами несказанных слов.

– Эх, Саша, Саша… не слишком уж ты меня удивила. Пойми, смысл этой игры в том, чтобы узнать что-то тайное, такое, о чем человек обычно не говорит в рядовой беседе. Выудить какие-то секреты, посмотреть с той стороны, с которой считается неприличным. А ведь это важно. Скучно быть картонными, в итоге же все равно узнается больше, чем то, где ты работаешь и сколько зарабатываешь. Об этом говорят на каждом шагу на сотнях первых свиданий. А ведь это абсолютно ничего не рассказывает о настоящей человеческой сущности.

– А у нас свидание?

Молодой человек сделал вид, что он ни капельки не смутился, но его руки стали чуть более напряженными. Ему так хочется казаться непробиваемым, взрослым, странным. Есть ли в этом настоящий он или же лишь маска, скрывающая кого-то обиженного и не способного пробиться к своей истинной мечте? Пафосен он или же манерен? Приятен или, скорее, слащав?

Он облизывает тонкие, но четкие, словно нарисованные губы.

– В общем и целом да. Два человека встретились наедине и обсуждают личную жизнь. Очень на то похоже. Хотя, смотря что ты имеешь в виду под этим карамельным, обваленным сахарной пудрой словом.

– Считаешь свидания приторными?

– Да ты разошлась! Наступаешь… Да, это уже лучше… Мм… Считаю, да. Это все скучно. Схема устаревшая, хочется ярких эмоций. Зачем люди дарят свое время другим людям? Они хотят жить вместе, родить детей, умереть или просто заняться сексом? Вот зачем все происходит? Если на этот вопрос удается ответить быстрее, то и отношения будут крепче, хоть дружба, хоть нечто большее, все строится на взаимном понимании общей цели. Без этого вакуум. Ненужный человек с ненужным человеком пил чай на кухне и спал в одной кровати… Разве не страшно?

– Уже моя очередь отвечать? Хорошо. Ответ – страшно. Но страшнее не быть вовсе, не пытаться. Я не боюсь ошибок, их избегание может быть еще более плачевным. Может быть, эти ненужные люди были счастливы вместе хотя бы минуту, пять, десять, а то и целые сутки? Неужели счастье так мало стоит? Оно мимолетно? Да, но впечатывается в сердце навсегда, если мы ему позволяем. Так легко все обесценивать и так сложно хранить прекрасное в своей душе, оберегать его, не затянуть его серыми тучами будней. Ведь оно есть… всегда.

– Сколько тебе лет? Я, конечно, противник таких вопросов, но все же, серьезно, тебе есть восемнадцать?

Они засмеялись. Громко и с наслаждением, как смеются люди, имеющие право быть собой. Воздух был чист и тепл, все вокруг стало больше и значимей, и она тоже. Первый раз в жизни она не ощущала себя идиоткой, говоря без фальши и двойного дна. С ней шутили в ее же манере, а еще ее воспринимали всерьез, ее чувствовали, в ее словах нуждались. Как странно бывает иногда пойти не той дорогой, что мы привыкли. Не сверни она вчера в этот двор, смогла бы она ощутить такой прилив сил и желания жить? Хочет ли она быть с ним? Нравится ли ей этот немного готичный паренек? Да, да, черт возьми! Да, она думать ни о чем, кроме него, не сможет… как все просто оказалось. Но в этот раз она будет аккуратнее, просто наслаждаться общением с ним, без иллюзий и надежд (ха-ха), без мечт о будущем. Только настоящее, только сегодня, только хардкор.

Ведь он вполне может больше с ней не встретиться. Она может оказаться для него скучной, глупой, да просто непривлекательной! Вдруг его расчудесная бывшая, любительница сатанинской музыки, бросит своего рыжего и прибежит к нему в объятья, и он, конечно, с радостью примет ее. Может, может… все это может. Но не сейчас. НЕ сейчас!!! И это прекрасно.

– Я продолжу? – Саша причмокнула от предвкушения.

– Говори, мне нравится, как шевелятся твои… то место, где должны быть брови, когда ты начинаешь так эмоционально высказываться.

Он улыбается ей, неужели такая девушка действительно может ему понравиться? Или все дело в новом образе? Как странно все устроено в голове у этих мужчин.

– Так, слушай. Марат. Вот я первый раз произнесла твое имя. Приятное ощущение, надо отметить, – Саша сфокусировала все свое внимание на его лице, пытаясь казаться как можно безмятежнее и проще. – Скажи, только как можно честнее, хм, какие девушки тебе нравятся?

Он скорчил недовольную гримасу, словно учуял какой-то кислый запах, и все же не стал прерывать собственную игру.

– Уточни? Выражайся конкретней. Ведь ясно, что я скажу, умные, интересные, такие, которым нравится музыка… бла-бла-бла… банально же. Выверни этот вопрос наизнанку. Говори, что думаешь, не прикрывайся обычными вопросами. Ты хотела слышать что-то другое, знать что-то большее. Вот и говори, что именно, без притворств.

Теперь напряглась она. Да, а ведь этот чертенок прав. Ей не нужны стандартные ответы, «душа важнее», «веселая», «с чувством юмора», это все прописные истины, необратимые и абсолютно универсальные. Чего же она хотела услышать? Что именно заставило ее задать этот вопрос? Неуверенность в себе. Вот. Она не считает себя красивой и сексуальной, не думает, что способна удовлетворить мужские потребности того, кто ей симпатизирует. Она даже чулки никогда не носила. Секс – это не главное, важнее какой человек… Чушь! Все это враки. В отношениях должна быть пропорция страсти и благоразумия. Лишь тогда все может сложиться удачно. Да и как секс может быть чем-то не важным, если именно благодаря этому занятию продолжается род человеческий?! Ну вот, она опять потерялась в дебрях самоиронии и умствований. Учись говорить не сама с собой, милочка, а со своим новым… эмм… знакомым.