Воин

скачать книгу бесплатно


Установилась холодная, тихая зима. Лужи застывшей крови долго оставались на мостовых и тротуарах.

* * *

Валентина втолкнули в огромное складское помещение, пристроенное к паровозному цеху. Тускло горела единственная лампа, подвешенная на стене напротив. В полутьме виднелись фигуры людей, но разглядеть их лица Валентин не мог, пока глаза не привыкли к полумраку. Только одно он отметил сразу: большинство арестантов солдаты. На новенького никто не обратил внимания. Каждый был занят своими переживаниями. Люди не разговаривали, курили, сидя на разбитых ящиках или подпирали стены.

Под лампой Валентин угадал железную дверь, массивную и покосившуюся. За ней слышалось гудение механизмов и людские голоса. Пленник уставился на дверь. Мыслей не было. Вдруг дверь со скрипом отворилась. Из ярко освещенной комнаты внутрь склада вошли вооруженные матросы. Они схватили первого попавшегося пленника-солдата и потащили за собой. Дверь с лязгом захлопнулась.

Валентин успел рассмотреть людей, сидевших в освещенной комнате за длинным столом. Они что-то писали и складывали бумаги в стопку на середине стола. Двоих профессор узнал.

Прошло минут двадцать. Дверь снова заскрипела и все повторилось.

Минул час… три… пять. Рассвело. А дверь, словно железная пасть, приводимая в движение невидимым жевательным механизмом, открывалась через четкий промежуток времени и, щелкнув, глотала человека в свое освещенное нутро, и никак не могла насытиться. Никто назад не возвращался.

– Чево там?! А – а? Не знаете? – дернул Валентина за рукав молоденький солдат. Он был без головного убора и прятал лицо в поднятый воротник шинели. В его голосе звучал испуг. Солдатик уставился на взрослого бородатого господина и ждал ответа, как будто просил милостыню.

Валентин пожал плечами.

– Куда всех отправляют? А – а? – не унимался красноармеец.

– Не знаю, молодой человек, – Валентин понимал, что паренек растерян и ищет защиты.

– Не волнуйтесь, скоро выяснится, – попытался он ободрить юношу.

– Постреляют? А – а? – продолжал досаждать солдатик, будто Валентин знал ответ, но не хотел говорить.

– Ну, не думаю. Разберутся, наверное.

– А че разбираться! – кто-то из толпы примкнул к разговору. – Мы есть хто? Нам приказали. Военный комиссар самолично дал команду. Наше дело солдатское – приказы не обсуждать. Вот и стреляли.

– 36 -

– Дак, что было-то, братцы? – подхватил разговор кто-то в глубине склада.

– Хрен их разберет! А мы теперь крайние! Так, что ли?!

– За что помирать будем, а?!

Арестованные зашумели. Тревожное ожидание стало бурно расти, превращаясь в панику. Люди словно очнулись. Они почувствовали запах смерти.

– Мы-то в чем виноватые?! – этот зов к справедливости, разобщенных страхом людей, слился в единый крик отчаяния. Арестованные бросились к железной двери под лампой и стали бить в нее кулаками, требуя немедленного ответа.

Вдруг дверь взвизгнула и распахнулась от встречного удара. Десятка полтора красноармейцев и матросов, держа винтовки наперевес и угрожая штыками, ввалились в цех из освещенной комнаты.

– Молчать! – заорал один из них. – Постреляю, суки!

Следом за красноармейцами в цех вошел человек в кожаной куртке:

– Всем сесть! Руки за голову! – скомандовал он срывающимся голосом и выстрелил в потолок из маузера.

Валентин узнал бывшего работника больничного морга Андрея. За ним теснились солдаты, щелкая затворами.

– Ша – а! Гниды! Трибунал разберется, хто виноватый! – процедил Андрей, наступая на толпу и размахивая маузером.

Арестованные отшатнулись и присели на корточки.

– Еще раз пискнете – пуля в лоб! – погрозил Андрей своим синим кулачищем и вышел.

Дверь под лампой сделала глотательное движение и захлопнулась.

Томительное ожидание, словно бесконечная нить пряжи, потянулось дальше, наматывая клубок тревожных предчувствий. Прошло еще не меньше пяти часов, прежде чем дверь, наконец, проглотила Валентина.

– А – а – а! Контра! А ну, подь сюды! – обрадовался Андрей, разглядывая своего гонителя горящими глазами.

– Валентин Феликсович! – из-за стола поднялся щуплый молодой человек лет двадцати шести. – Вы? Тут? Как?

Это был Андрей Солькин, председатель краевого комитета партии большевиков. Валентин знал его семью, отчима Николая Шумилова, главу ташкентского Совнаркома. Прошлым летом профессор оперировал жену комиссара.

– Сейчас я выпишу вам пропуск и вы уйдете домой, – засуетился Солькин и потянулся за бумагой.

– Това – а – арищ председатель ревтрибуна – ала! – протянул недовольный работник морга и заворчал что-то себе под нос. Остальные тоже покосились в сторону Солькина.

– Допросить бы надо, по форме, – возразил один из них.

– 37 -

– Подозреваете, что профессор бегал с винтовкой среди мятежников? – задал вопрос Солькин. И добавил: – Он лечил раненных бойцов. И девятнадцатого! И двадцатого! Лично могу засвидетельствовать.

– Всеодно, контра! – пробубнил Андрей. Положив на стол свои синие кулаки, он пристукнул ими с досады.

Солькин проигнорировал недовольство подчиненных и выписал Валентину пропуск по городу.

Профессор сунул бумагу в карман, повернулся и шагнул к железной двери за спиной.

– Нет, нет. не сюда! – остановил его председатель трибунала. Он вышел из-за стола и повел доктора вглубь освещенной комнаты, откуда ответвлением тянулся длинный коридор со множеством дверей по обе стороны. По коридору сновали солдаты, неся в охапках сапоги, шинели, гимнастерки и портянки, от которых шел нестерпимый запах грязного тела.

Все это сортировалось по комнатам и сваливалось в кучи на полу.

– Кристоф! – окликнул Солькин проходившего мимо красноармейца.

– Я! – вытянулся рыжий боец, бросив под ноги свою ношу.

– Возьми двух человек и проводите господи…, э – э – э, товарища доктора домой.

– Эсть! – козырнул мадьяр.

Красноармейцы вывели Валентина наружу, на территорию мастерских. Это был широкий внутренний двор, заваленный всевозможным железнодорожным хламом. Торчали полусгнившие шпалы, ржавые колесные пары, прогоревшие котлы паровозных топок, кучи костылей, отслужившие срок рельсы, валялся на боку мятый пассажирский вагон с выбитыми стеклами. Плавильные заводы России не работали и железные дороги приходили в упадок.

Петляя по лабиринту свалки, солдаты выбрались на открытую площадку. Справа в полусотне метров в заборе виднелись кованые ворота. А напротив них, посреди свалки, чернел высокий деревянный склад, покрытый ржавыми металлическими листами. У распахнутых ворот склада стояли грузовики. Валентин бросил беглый взгляд внутрь и… похолодел. В складе лежали кучи голых трупов. Красноармейцы закидывали их на грузовики и прятали под брезент. Так вот куда уходили солдаты туркестанского краснознаменного полка, поднявшиеся по приказу военного комиссара республики на защиту Советской власти. Бедные обманутые люди, ничего не понявшие в двухдневной дурацкой перестрелке. Кто в кого стрелял? Зачем? Почему? А для чего им что-то понимать, ведь это «масса», как любил называть простых людей лидер большевизма. Масса из которой можно слепить все, что угодно скульптору или, использованную и пришедшую в негодность, ее можно выбросить за ненадобностью.

Отвращение охватило Валентина. Но ни к этим изуродованным телам, а к тем людям, что копошились над трупами, к Солькину, Шумилову, к Андрею, ко всем комиссарам, к новой власти.

– 38 -

Нельзя оправдать убийство. Это самое гнусное преступление. Почему убийство одного человека карается, а убийство сотен и тысяч подается в наше сознание как борьба за социальную справедливость, счастье, свободу и равенство? Убийство – это всегда несправедливость, одного человека по отношению к другому. Это проявление звериной природы нашего тела и безбожия нашего духа – самых низменных сторон потаенного содержания неверующей души. Оттуда, из мрачных глубин душевной бездны, хлынули на Россию бесы, потопившие страну в крови. Есть в этом явлении одна странность: почему теорию «справедливого» переустройства общества мы взяли у немца? Почем чужая немецкая мысль дала обильные всходы и урожай на русской почве? Наверно, это останется загадкой навсегда. Быть может следующие поколения русских мыслителей смогут ее разгадать. Не знаю.