скачать книгу бесплатно
К домику был пристроен деревянный сруб, с которого Жульдя-Бандя и начал знакомство. Александр-второй, трансформировавшись из водителя и носильщика в истопника, чиркнув спичкой, из искры возродил пламя, при содействии керосина, вырывающегося из заслонки на свободу.
В предбаннике было две двери, что вызывало удивление тех, кто находился здесь впервые. Жульдя-Бандя, дабы удовлетворить любопытство, открыл вторую, что сразу прояснило её назначение: за ней был обустроен облагороженный красным мрамором бассейн, что для деревни было верхом пасторального зодчества.
Для деревенских мальчишек приезд генерала был всегда праздником.
– Сёдня на выгоне парнуха! – сообщали они друг другу об очередном приезде генерала или его повзрослевшей племянницы, перенявшей эстафету и частенько наведывающейся сюда с друзьями.
За генеральской дачей по утрам собирали на выпас стадо коров, и это место нарекли выгоном. Домовладение было огорожено глухим забором. Мальчишки, для обозрения, наделали в нём долотьями дырок, отчего забор выглядел будто бы после артобстрела.
Гордостью загородной резиденции генерала был банкетный зал в стиле классического пещерного модернизма. Скамьи похожи на сваленные бурей деревья. Стол – на цепях, прикреплённых к балкам чердачного перекрытия. Стол более походил на громадную качелю, и, поскольку на самом деле качался, в столешнице были выдолблены круглые углубления для тарелок и маленькие – для рюмок.
В левом углу – камин, более похожий на обломок скалы с полупещерой. Наскальное архитектурное сооружение, впрочем, использовалось в зимнее время для обогрева помещения и приготовления шашлыков.
Жульдя-Бандя открыл створку вишнёвого цвета резного барного шкафа, в котором змея окольцевала внушительную бутыль с прозрачной жидкостью внутри.
– Изумрудная красавица, – пояснила Марина и бросила красавицу в кресло, в котором уже гнездилась толстуха Кэт.
Та хоть и знала, что змея резиновая, но с необыкновенным проворством покинула насест, утвердившись за ним, не принимая ползучих тварей ни в каком виде. На её лице отразился ужас. Сложно было представить состояние Кэтрин, если бы это была настоящая кобра, гюрза или эфа.
Смех заполонил утробу генеральской дачи. Марина хохотала так звонко и заразительно, что её длинная конструкция задрожала, как потревоженная штормом старая мачта. Её внушительная грудь стала подпрыгивать, как два озорных мячика, наводя представителей противоположного пола на нехорошие мысли.
Вульгарный вырез в сорочке из голубого стрейча, казалось, способствовал тому, чтобы выплеснуть грудь на всеобщее обозрение. Но этого не происходило, и мужчинам приходилось своим бурным воображением додумывать остальное.
Начались праздничные хлопоты по сервировке стола, в которых сильная половина участвовала в качестве зрителей и советчиков. Толстушка Кэт оформляла собственноручно приготовленные отбивные, украшая их веточками зелени.
Виолетта из произведённых Леной котлет сотворила ромашку, для достоверности в центре поместив яичный желток.
Генеральская племянница, продолжая традиции хозяина, смастерила эротическое блюдо из двух очищенных куриных яиц, между которыми вложила банан.
За несколько минут всё было приготовлено.
Жульдя-Бандя не смог не выразить своего восхищения:
– Какой шикарный стол, девочки! Особенно вам сегодня удалась колбаса! – он изъял с тарелки кружочек сервелата, бесцеремонно отправив в рот.
Хозяйка пригрозила пальчиком в надежде сохранить сервировку до начала торжественной части.
– А ты что грустишь, как монах на партсобрании?! – она всучила веник в руки музыканта. – Подметай полы в доме. Ты, – Марина жалом ногтя указательного пальца ткнула в грудь Жульди-Банди, – моешь полы, здесь уже два месяца никто не убирался. Швабра, ведро в коридоре, вода…
– В бассейне.
– В колонке возле груши, умник! – она кинула аспидный взгляд на Александра-второго. – А ты иди прибираться в сауне и в предбаннике…
– Так я же сегодня истопником, – попытался опротестовать приговор тот.
– На полставки, – напомнила толстуха Кэт, выталкивая его из помещения…
– А на полставки горничной, – Марина нашла в этой профессии повод рассмеяться.
– И евнухом, – бросил вослед тёзка…
– …Господа, у меня эксклюзивное предложение! – обратился к общественности Жульдя-Бандя, когда униженные и оскорблённые самцы вполне справились с женской работой.
– Мы принимаем только сексклюзивные! – хихикнув, заявила полногрудая наследница.
– Я предлагаю этот банно-стаканный день, – внёс реформистскую идею гость, – вопреки устоявшейся традиции, начать с посещения парилки!
– И шо мы в той парилке будем делать трезвые?! – воспротивился Александр-первый, приверженец классицизма в таких неделикатных вопросах.
– Шо, шо – париться! – передразнила Виолетта.
– Так, раздеваемся, господа! – возгласил Жульдя-Бандя тоном, не принимающим возражений, что не очень понравилось ни первому, ни второму Александрам.
– А до каких поров?! – осведомилась Марина, вовсе не преследуя цели таить от общества выращиваемый более четверти века бюст.
– До поров, определённых природою! – уточнил взваливший на себя организаторские функции молодой человек.
– Форма номер раз – часы, трусы, противогаз! – усмехнулся репрессированный истопник в попытке реабилитироваться в глазах друзей.
– Шурик, такими мощными тирадами будешь раскидываться в детском саду! – сурово предупредила толстуха Кэт…
Внушительная парилка, с расчётом на компанию, вместила всех, нещадно обжигая сухим горячим воздухом. Крохотная, окрашенная в оранжевый цвет сорокаваттка над дверным косяком с трудом освещала помещение, создавая лёгкий интим.
Мокрые тела в тускло-жёлтом свете казались загорелее и эротичнее, что, несомненно, возбуждающе действовало на молодую кричащую плоть.
Жульдя-Бандя, искушённый в этих вопросах, не стал изначально насиловать организм. Он кинулся в прохладную воду бассейна, имея целью, по большей части, заглушить инстинкты, пробужденные полуобнажёнными молодыми зовущими женскими телами.
Прохладная вода тотчас поглотила низменные плотские вожделения. В предбаннике Виолетта, взвалившая на себя обязанности чайханщицы, водрузила на стол самовар, заваривая модный китайский чай.
– Маруся, а что это ты сегодня в чёрном купальнике? – заметила она, не скрывая зависти к её внушительному бюсту, что ставило подругу на голову выше перед соперницами.
Толстуха Кэтрин хихикнула, что предвещало какую-нибудь гадость:
– У неё траур. Любовник бросил! Вернулся к родной жёнушке.
– И вовсе нет. У меня траур по…
– Безвременно ушедшей девственности! – поддела Лена и захохотала под влиянием собственной шутки, впрочем, нисколько не завидуя внушительному бюсту подруги.
Шутка черноволосой подружки тронула ранимые женские сердца. Все, включая и потерпевшую, хохотали от столь оригинальной версии.
– Нет, а серьёзно – что у тебя с этим психологом? – Виолетта в вопросительном ожидании слегка склонила головку.
– Я бы этому козлу яйца пооткручивала…
– Статья 89 Святого Писания, часть вторая – «Издевательство над животными» – до двух лет в санатории общего режима, – Жульдя-Бандя окинул присутствующих победоносным взглядом, оценивая реакцию на свою шутку.
– Натуральный козёл, где ты его откопала? – Кэтрин сочувствующе покрутила головой.
– Граждане, пробуйте медок – липовый, – перевела тему с фауны на флору Марина, вонзая чайную ложку в пластичную бледную плоть в жестяной банке из-под восточных сладостей. Душистый запах дикого цветочного нектара заполонил утробу предбанника.
– В каком смысле?! – зачерпывая резной деревянной ложкой, поинтересовался приунывший гитарист, в намерении напомнить о себе.
– Из нектара цветка липы!..
– …Мужики, берегите яйца! На термометре уже девяносто пять градусов! – предупредила генеральская племянница при повторном восхождении компании в парилку.
– Нам как раз на оливье, – нашлась Кэтрин.
– Никаких оливье! На оливье куриные! – вступилась Марина и с материнской нежностью погладила вышеозначенное место у сидящего по правую сторону новичка.
– Убери грабли! – Виолетта с наигранной суровостью откинула руку подруги с интимного места кисельного братца. Впрочем, было уже поздно. Член мгновенно отреагировал, начиная принимать угрожающие формы.
Жульдя-Бандя, дабы скрыть от общественности свой темперамент, закинув ногу за ногу, скрестил в вышеозначенном месте руки, что, однако не ускользнуло от взора любвеобильной Маруси.
– У меня анекдот. Очень, можно сказать, злободневный и воспитательный, – умело выкрутился он.
– Валяй! – от имени коллектива позволила толстушка Кэт, заранее почему-то улыбаясь.
– Только в нём одно нехорошее слово, – предупредил Жульдя-Бандя. – И одно – средней степени пошлости, но два раза!
– Примем их тоже за одно нехорошее слово, – предложила Лена и, стеснённая развалившейся на верхней полати толстушкой, толкнула её в жирные бёдра. – Разлеглась, корова!
– Ну, рожай быстрей! – беззлобно пожурил Александр-первый, несколько раздражённый повышенным вниманием со стороны женской половины к вторгшемуся в компанию новичку.
– Едет в поезде Илья Муромец с сыном, – начал рассказчик, получивший кивком головы благословение толстушки. – В купе подсаживается интеллигентная миловидная дама с дочкой. Сын, дремавший на второй полке, просыпается, потягивается, – рассказчик украсил повествование, изобразив это. – «Пойду-ка я посру!» Уходит. Дама распекает Илью за невежество сына. «Сейчас я его воспитаю», – пообещал Муромец. Тот возвращается. – «Что же ты, сынку, грубый неотёсанный чурбан, будто в хлеву вырос, – напутствует папаша. – Девка, поди, неёбана, а он – «Пойду-ка я посру!»
Александры, и первый, и второй, забыв о пренебрежении к новоявленному парижанину от души смеялись, заряжая положительными эмоциями остальных.
– Я уже перегрелся, – известил рассказчик, растворившись в ведущем к бассейну дверном проёме.
– Какой слабохарактерный у тебя братик, Виля, – поддела подругу Марина, смахивая с груди капли пота.
– Не приставай к нему, мартышка! – Виолетта ужалила кончиками коготков похотливую подругу и, состроив ехидную рожицу, вынесла вердикт: – Недаром говорят – все блондинки бляди!
– Это провокационные сплетни завистливых и отчаявшихся брюнеток! – отомстила Марина за нанесение лёгкого телесного ранения, после которого на ноге остались пять красных бороздок.
– Пороть её некому! – вступился за Виолетту гитарист, предоставив друзьям самостоятельно определить значение глагола.
Впрочем, выбор был сделан единодушно в сторону, в которую определился и сам читатель, за исключением автора, занимающего пока классическую позицию.
– А мне некогда! – присоединился Александр-второй, за что оба Александра были обозваны ею евнухами. Ни тот, ни другой, естественно, кастратами признавать себя категорически не пожелали, порываясь тут же доказать обратное.
Александры, выказывая задатки мужественности и стойкости, покидали парилку последними: путаясь друг у друга в ногах, бросились в бассейн.
В парилку зашли ещё раз с тем, чтобы приятное не возобладало над полезным.
По возвращении Жульдя-Бандя сходу отнял инициативу у зазевавшегося Александра-первого, порывавшегося своим тостом произвести открытие очередного выездного уик-энда.
– Уважаемые мальчики и, с позволения сказать, девочки! – начал он.
– Я протестую! – толстушка Кэт «захлопала крыльями», выражая протест. – Это ж почему – с позволения сказать, девочки?!
– Ну, хорошо. Уважаемые девочки и, с позволения сказать, мальчики! Давайте выпьем за нашу развесёлую компанию! Ура, товарищи! Только не нужно оваций – достаточно бурных аплодисментов.
«Ромашку» стали очищать от «лепестков», сиротя желток, при этом – первой покусилась на неё Виолетта, считая:
– Любит, не любит, любит, не любит.
Последняя котлета досталась Марине.
– Не любит, – сосчитала она, с сарказмом заметив: – Никто тебя, стерву, не любит.
Той на всё это было глубоко наплевать, и она, расчленяя котлету вилкой, огрызнулась:
– Полюби Ивашека, шо на печи всрався.
Глава 41. Бесплодные потуги Александра первого завоевать аудиторию
– Сандро, слабай что-нибудь про любовь! – заказала Кэтрин, чрезмерные габариты которой не способствовали познанию этого чувства: представители противоположного пола видели в ней гору мяса, но никак не женщину.
Александр-первый, как всякий уважающий себя музыкант, стал ломаться, желая, чтобы его поупрашивали, причём, все без исключения и с выражением.
– Спой, светик, не стыдись, – не смог отказать себе в удовольствии вставить небольшую ремарку и снять спесь с зарвавшегося артиста Жульдя-Бандя.
Сандро хотел было обидеться на «светика», но, видя на лице кисельного братца Виолетты шутливую улыбку, принял гитару у Кэтрин. Та, как оруженосец Дон Кихота – Санчо Панса, услужливо принесла её из комнаты, в которой та покоилась на теннисном столе.
Сандро подушечкой большого пальца провёл по струнам и, утомляя публику, стал настраивать. Потом громыхнул нечто с претензией на кубинский танец, перемещая мажорное баре: с первого на третий и на пятый лады. Это была его коронная фишка, на которую клевали далёкие от музыкальной грамоты люди, почитая сие за профессионализм.
После короткой паузы, означавшей смену репертуара, гитарист, умело маневрируя аккордами, фактически создавая величину и объём, запел душещипательную песню о неразделённой любви. Затем – душераздирающую о любви разделённой, но со смертельным исходом.
– Композитор, изобрази что-нибудь весёленькое! – пожелала Марина, конституция которой противоречила меланхолическому настроению, дождливой погоде и минорным тональностям.
Артист запел в мажоре, и снова о любви, только на сей раз порочной.
– Александр, где вы так научились перебирать? – с наигранным удивлением спросил Жульдя-Бандя, будто тот научился перебирать «Лунную сонату».
– Самоучка! – горделиво признался артист.
– Тихо сам с собою… – резюмировал тёзка.
– Правою рукою… – предположила Лена.
– Я веду бесе-е-е-ду, – пропела Марина и, хихикнув, предложила: – Давайте выпьем за музыкантов!
Гитарист выпил за себя с удовольствием и, уже не дожидаясь приглашения, взял инструмент. Монументально-минорным выражением подчёркивая тональность очередного произведения, запел:
– Помню, помню, мальчик я босой…
