Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

Дипак Чопра, Санджив Чопра

Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Книга опубликована при содействии автора и литературных агентств Deepak K. Chopra and Rita Chopra Family Trust and Sanjiv Chopra c/o Trident Media Group, LLC и Andrew Nurnberg.

© 2013 by Deepak Chopra and Sanjiv Chopra

© Перевод на русский язык: Бродоцкая А., 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2014

Книга, которая вдохновляет на свершения! Блестяще написанная, она показывает два совершенно разных пути к мечте. Эта книга дает надежду на то, что все, о чем мечтает человек, может сбыться!

Ларри Кинг

Дипак и Санджив откровенно делятся с читателем своими надеждами и страхами, смешно и одновременно серьезно рассказывают о том, какие препятствия им пришлось преодолеть на пути к успеху.

Мелани Гриффит и Антонио Бандерас

Эта книга навевает на меня теплые воспоминания о моем путешествии в Америку, которое в конечном итоге превратилось в путешествие длиною в жизнь.

Хью Джекман

Дипак Чопра и Санджив Чопра написали невероятно интересную и умную книгу. Взгляды авторов на семейные традиции, профессиональную деятельность и общественную жизнь различаются – но тем не менее книга производит впечатление удивительной цельности.

Ричард Ф. Селеста, посол США в Индии (1997–2001)

Эта книга – о бесконечных возможностях Америки и о том, что дает человеку поддержка родных и вера в себя.

Booklist

Удивительная история о двух индийских братьях, один из которых стал успешным врачом и ученым, а другой блестяще соединил современную медицину и древнюю мудрость. Это потрясающая по силе воздействия история об американской мечте и силе человеческого духа.

Арианна Хаффингтон, президент и главный редактор The Huffington Post Media Group

Эта книга – не просто автобиография братьев Чопра, это история пяти поколений семьи Чопра, от бабушек и дедушек к внукам и правнукам. Праздники и скорби, радости и печали, жизненный опыт и твердая система ценностей – все, на чем держится любая крепкая семья. Эта книга – прекрасная иллюстрация к старой поговорке: «Детство – это судьба». Всем последователям и поклонникам Дипака Чопры нужно прочесть эту книгу обязательно!

Висенте Фокс Кесада, президент Мексики в 2000–2006 гг.

Невероятно богатый с мультикультурной точки зрения, глубокий и проникновенный рассказ об Индии и Америке. Дипак Чопра и его брат повествуют о медицине, исцелении, науке и вере. Эта книга – для всего современного мира, который стремится к глобализации, но в то же время старается сохранить свою уникальность и идентичность.

Уэсли К. Кларк, бывший верховнокомандующий ОВС НАТО в Европе

Книга, написанная честным, открытым и блестящим языком. Эта книга о братстве объясняет, почему наши руки и сердца должны оставаться открытыми. Мы должны быть готовы приветствовать всех, кто встречается на нашем пути. Каждая страница этой книги содержит драгоценную мудрость, которая отсылает читателя к незыблемым истинам, связывающим человечество воедино. Прочитайте эту книгу – и осознайте, как много значит мечта в нашем мире!

Уильям С. Коэн, министр обороны США в администрации президента Клинтона (1997–2001)

Этой книгой Дипак и Санджив элегантно предъявили «права на первородство» в чужой для них стране. Их увлекательное повествование дает читателю прекрасное представление о том, как влияют на человека древние традиции, как в одной душе могут сталкиваться неверие и вера, страх и уверенность, сила и слабость. Эту книгу можно было бы описать одной фразой: «Вы можете покинуть Индию, но она никогда не покинет вас!»

Жаклин Лундквист, бывшая «первая леди» посольства США в Индии

Дипак Чопра и его младший брат Санджив убедительно описали «путешествие своей жизни». Они отказались от преимуществ своей касты (их отец был состоятельным врачом) ради призрачных перспектив в неведомой стране. Это история о традиции, братском соперничестве и удивительных наградах, которые ожидают всякого человека, решившего взять управление судьбой в свои руки.

Посол Элизабет Фроли Бэгли, специальный представитель Госдепартамента США по глобальным партнерствам

Эта книга – не столько о том, как иммигранту ассимилироваться в Америке, сколько о столкновении культур. В ней есть все, что есть в жизни: грусть и веселье, опасения и самоирония, сомнения и надежды.

Publishers Weekly

К читателю

Двойные мемуары для нас – нехоженая тропа. Брать пример было не с кого. Когда два человека пишут вместе, то обычно добиваются, чтобы их голоса слились воедино. Почему же мы решили так не делать? Дипак вполне мог взять себя в руки и не командовать младшим братишкой (он обещал!). Да и Санджив в силах постоять за себя и мягко, но настойчиво оттереть брата в сторону, если возникнет опасность, что его выпихнут из гнезда.

Поэтому мы прибегли к новаторскому способу поведать историю своей жизни: дело в том, что нам самим так было интереснее, вот мы и надеемся, что читателю тоже понравится. Сначала одному из братьев дается полная свобода рассказать, что он помнит, например, о своем детстве в Джабалпуре и Шиллонге – изложить свою точку зрения, свои воспоминания, на свой собственный манер окрашенные ностальгией, фантазиями и подавленными чувствами. А затем вы увидите все то же самое глазами второго брата. Собственно факты при этом не меняются. Большой колониальный дом в Джабалпуре, где к нашему отцу тек неиссякаемый поток пациентов, а мама украдкой кормила самых бедных, существовал на самом деле. Однако факт – не более чем росток воспоминания. И мы решили, что лучше позволить каждому из братьев пожать то, что проросло из его рассады, разрешить прошлому развертываться у каждого по-своему. Между прочим, во время работы над книгой мы не заглядывали в чужие главы. Зато и споров, кто прав, а кто не очень, у нас не было.

Другая причина писать на два независимых голоса – мнение нашего издателя, который считал, что за историей братьев Чопра стоит целая эпоха иммиграции и американской мечты. Мы с братом решили покинуть Индию без гроша в кармане – если не считать интеллектуальной собственности в виде медицинских дипломов и запаса надежд и грез. В семидесятые годы лишь немногие американцы хоть что-то знали об индийской иммиграции, а тем более об «индийской диаспоре». Вообще-то у них и без нас было полно забот – в особенности война во Вьетнаме, из-за которой в стране стало остро не хватать врачей, и именно это обстоятельство открыло двум молодым иностранцам дорогу к медицинской практике в США. Общественное мнение в те годы, прямо скажем, состояло в том, что без иностранных врачей Америке не обойтись, однако им здесь не рады.

Да и Индия не хотела нас отпускать. Правительство запретило письменный экзамен, без которого Америка не выдавала врачам рабочих виз. Обменять на доллары перед поездкой разрешалось лишь сущие гроши. А коллеги сопротивлялись еще сильнее. Родина-мать Индия и ведет себя как мать, крепко держит своих чад и крайне неохотно их отпускает. Хотя мы были тогда очень молоды – и очень хотели доказать всему миру, чего мы стоим, – но все равно чувствовали, что те, кто провожал нас в аэропорту Дели, еле сдерживают слезы, причем не только папа с мамой. Решение оторваться от родины-матери делало нас и не индийцами, и не американцами. Мы избрали двойную судьбу.

При рождении набор генов у однояйцовых близнецов совершенно одинаков, но к тому моменту, как братьям исполняется семьдесят, генетические профили у них становятся совсем разные. Сама ДНК, конечно, не меняется, однако ее активность все эти годы то усиливалась, то спадала – словно тумблер, который включали и выключали тысячи раз. То же самое произошло и с нами, только речь идет об общем наборе культурных генов. Как вы увидите, биографии у нас сложились совершенно по-разному. Дипак сыграл огромную роль в том, чтобы познакомить Запад с индийскими духовными учениями и аюрведической медицинской традицией. Санджив двинулся путем западной медицины и стал преподавателем Гарвардской медицинской школы. Откровенно говоря, временами мы диву даемся, как вообще умудряемся понимать друг друга – ведь мы живем в разных мирах. Вот в чем прелесть и боль подобной близости.

Сегодня люди двойной судьбы встречаются особенно часто. По последним данным Бюро переписи населения США, у 20 % американцев хотя бы кто-то из родителей появился на свет за рубежом. Сама текстура населения Америки стала иной – и вызывает смешанные чувства у обеих сторон. Вот почему братья Чопра решили, что имеет смысл писать двойные мемуары. Двойственность сопутствует нам вот уже сорок лет – и влечет за собой приобретения и утраты, недоразумения и ясность. Как всякие нормальные люди, мы тоже представляем себе, какой могла бы быть наша непрожитая жизнь. Но и та, которую мы прожили, кажется нам символической. Братские узы – понятие универсальное. Формируется личность, потом две личности находят орбиту, чтобы вращаться друг вокруг друга, потом общество вплетает их в коллективную ткань, которая меняется с каждым днем, с каждым часом. Мы хотели поделиться жизненным опытом с каждым из тех, кто выстраивает собственную личность в столь же запутанных и зачастую загадочных обстоятельствах.

Дипак Чопра,

Санджив Чопра

1. Священная река

Дипак

«Здесь. Сейчас. Давай!»

Если бы жрец не выпалил эти самые слова, я бы по одному его жесту понял, что он велит мне взять у него палку, которую держит в руке. Пора. Я старший сын. Обязанность старшего сына – пробить дыру в отцовском черепе и высвободить душу, которой предстоит обрести следующую инкарнацию.

Об этом древнем ритуале я имел весьма смутное представление. Никогда не видел его своими глазами. И робко покосился на своего брата Санджива. Он – младший сын, его ход – следующий.

Какая жуть!

Однако свои мысли я удержал при себе. Всем заправлял жрец. Мы с Сандживом особой роли не играли: два иностранца, воспитанные по-западному и попавшиеся в капкан традиционных обрядов. Мы прилетели в Нью-Дели, едва получили известие о скоропостижной кончине отца.

Дым от горящих тел окутывал все неописуемым зловонием и пятнал небо. Наверное, запах был очень сильный, но в тот момент я его не воспринимал. Каждому костру отводился небольшой участок на особом погребальном берегу, откуда пепел потом сбрасывали в реку. Дрова для кремации отражали положение в обществе: бедным – дешевые, а дорогое душистое сандаловое дерево – тем, кто может себе позволить такую роскошь. Кроме того, тела состоятельных покойников перед сожжением осыпали оранжевыми бархатцами.

Жрец пристально глядел на меня, ждал, когда можно будет продолжать обряд; для него это была повседневная рутина. А у меня тем временем возникло странное чувство отрешенности. Столетия традиции твердили: «Не смейте нас забывать!», и я их слушался – и взял палку из рук жреца.

Я видел очертания отцовского тела в огне, прозрачном на полуденном солнце. Саван сгорел, останки больше походили на скелет, чем на человеческое тело. Почему-то меня не обуял ужас. Словно я смотрел на происходящее со стороны и восхищался блестящей организацией похоронного дела. Огонь пылал очень жарко и быстро препроводил покойного в мир иной.

Всего тридцать шесть часов назад папа был жив. Засиделся у телевизора: смотрел – без особого, впрочем, энтузиазма, – как вступает в должность Джордж Буш-младший. Это было в 2001 году – первая инаугурация. В то утро папа, как обычно, совершил обход в Мулчандской больнице во главе вереницы молодых врачей, а перед сном, поцеловав маму и пожелав ей спокойной ночи, пожаловался, что ему как-то не по себе. Пожалуй, утром стоит показаться К. К. – одному из тех самых молодых врачей, – так, на всякий случай. А теперь на месте человека, пышущего жизнелюбием, зияла пустота.

Что такое взрослый? Взрослый – это тот, кто понимает, как важно делать то, что ему не нравится. И я послушался жреца – вонзил заостренный конец палки в череп отца. Когда-то я читал книгу Майкла Крайтона о жизни врачей, которая начиналась с неаппетитной фразы: «Распилить человеческую голову ножовкой не так-то просто». А пробить в ней дыру очень легко – особенно если она вот-вот обратится в пепел.

Долго ли мне удастся сохранять подобную отрешенность?

Я передал палку Сандживу и даже сумел не отвести глаз и не поморщиться – несмотря на то, что только что проделал. Когда мы вместе, я кажусь молчуном. Однако в ту минуту оба мы торжественно молчали – и оба были в полном замешательстве.

Смерть кого хочешь приведет в замешательство. Оставшиеся в живых сталкиваются не только с глубокой печалью, но и с глубокой пустотой. Пустота рядом с сердцем – это место, которое потом заполнится болью. В буддизме считается, что пустота неизбежна – главное, как ты ее переживаешь. Я еще не знал, что переживу пустоту совсем не так, как надеялся.

Когда два брата исполнили свой священный долг, жрец буднично кивнул. Отпевание длилось несколько часов. Ноги у нас затекли, мы совершенно вымотались, перед глазами все плыло из-за смены часовых поясов.

В одиноких горах на западе Мексики живет индейское племя уичолей, которые ежедневно принимают пейотль – начиная еще с младенчества, буквально с молоком матери. Интересно, кажется ли им нормальным состояние непрерывной галлюцинации? В тот момент мы с Сандживом были словно два уичоля.

Довольно долго я не знал точной даты своего рождения. Сейчас-то я понимаю – какая разница? Ведь никто из нас, по сути дела, не присутствует при собственном рождении – в том смысле, что не осознает его и не помнит. Едва ли мы успеваем подготовиться к появлению на свет. Мозг новорожденного создает нервные связи со скоростью миллион в минуту. У ребенка есть несколько врожденных рефлексов – например, хватательный: малыш «цепляется за жизнь». Антилопа-гну или жираф, родившийся в африканской саванне, должны мгновенно научиться ходить – в ту же секунду, когда они падают из материнской утробы на гостеприимную землю, полную опасностей. Речь идет о жизни и смерти. Мать наскоро вылизывает своего отпрыска, чтобы заставить его подняться, а парад жизни идет себе неспешно своим чередом, только к концу процессии присоединяется несмышленый детеныш на шатких ножках. Человеческое дитя совсем другое. Это полуфабрикат, набросок, требующий прорисовки. Чтобы остаться в живых, новорожденному нужна неустанная забота.

Индийские семьи относятся к этой идее со всей серьезностью. Когда я в тот день – не то в апреле, не то в октябре, – открыл глаза, то увидел с полдюжины ближайших родственниц: взволнованные сияющие тетушки, двоюродные сестры, повитуха и моя мама. И это была еще очень малочисленная компания, как оказалось впоследствии: долгие годы со мной в одной комнате постоянно находилось гораздо больше народу. Я был первым ребенком доктора Кришана Лала и Пушпы Чопра и родился в Нью-Дели по адресу Бабар-роуд, 17. Благодаря тому, что я родился в толпе, у меня никогда в жизни не было приступов экзистенциального одиночества. Мне очень приятно, что меня назвали Дипак, поскольку это имя многих заставляет улыбнуться. «Дипак» значит «свет», а я родился во время Дивали, праздника огней. На улицах пускали фейерверки – и очень кстати, потому что они заглушали грохот выстрелов: это мой дедушка на крыше палил от радости из старой армейской винтовки. Город сверкал огоньками тысяч масляных ламп, символизирующих победу добра над злом. Назвать ребенка «Дипак» – повод улыбнуться.

Огорчало нас только одно: отца при этом не было. В 1946 году война еще не кончилась, и он отбыл на бирманский фронт и, скорее всего, находился там и в день моего рождения, хотя где точно – неизвестно. Он увидел новорожденного сына лишь через двадцать дней.

Однако родители изменили дату моего рождения в документах – не 22 октября, а 22 апреля, – не из-за политических неурядиц, страха или суеверия: это была формальность, необходимая, чтобы отправить меня в школу на год раньше. Передвинув день рождения на 22 апреля 1947 года, родители смогли отдать меня в первый класс, как только в очередной раз переехали. Признаться, я до сих пор не очень хорошо понимаю, как и зачем это сделали.

У индийцев в обычае оценивать каждый день – удачный он был или неудачный. Родиться в Дивали – бесспорно благое предзнаменование, тут никто не станет спорить, но особенно это благоприятно для врача, поскольку во время праздника чествуют Лакшми, богиню здоровья и процветания. (Слово «богиня» здесь способно сбить с толку. Я воспитан в вере в единого Бога. А все индийские боги и богини – лишь ипостаси единого Бога, для которого нет множественного числа.)

Каждое утро моя мать зажигала светильник и совершала ежедневную «пуджу» – домашний религиозный обряд, а мы с Сандживом всегда были рядом: главная прелесть обряда для нас состояла в том, что молитвы мама пела, а голос у нее был очень красивый.

В доме у нас всегда было много гостей и пациентов всех конфессий, и обо всем заботилась мама. Отцовской религией была медицина. Он был военный врач, а военным врачам тогда разрешалось по выходным заниматься частной практикой. Я с самого детства понимал, что мой папа – особенный врач. Современные кардиологи делают ЭКГ, чтобы разобраться, как ведет себя сердце пациента, а у моего отца сложилась репутация доктора, способного собрать ту же самую информацию при помощи одного лишь стетоскопа – по звуку биения сердца. Отец на слух определял время между сокращениями двух сердечных камер – предсердия и желудочка – с точностью до долей секунды. ЭКГ стали широко использовать только в сороковые, и отца обучил расшифровке кардиограмм один английский военный врач, получивший назначение в Индию. В воспоминаниях врача, практиковавшего в те времена, сказано, что тогда кардиология «сводилась к умению слушать при помощи стетоскопа», однако мой отец снимал показания с точностью, которую считали чем-то сверхъестественным.

Пока отец служил в Джабалпуре, мы жили в большом колониальном доме с широкой подъездной дорогой, обсаженной манго и гуавами. Пациенты съезжались к отцу со всей Индии, репутация Кришана Лала крепла. Мама обычно устраивалась на веранде с вязанием. Она следила, как именно прибыл пациент – пешком или на машине с водителем. Платы отец не брал ни с кого, но когда наш дом покидал бедный пациент, мама украдкой посылала к нему слугу Лакшмана Сингха, чтобы тот накормил его, а если у него совсем нет денег, купил билет домой. Когда я вспоминаю Лакшмана Сингха, у меня просто в голове не укладывается, что он попал в дом в составе маминого приданого. Тогда ему было четырнадцать лет. (Насколько мне известно, сейчас ему за восемьдесят, и он пережил и отца, и маму.)

Когда мне было десять и мы переезжали из гарнизона в Джабалпуре на следующее место назначения в Шиллонг, проводить отца на станции собралась довольно большая толпа: все старались прикоснуться к его ногам, плакали и смеялись. А я держал Санджива за руку и дивился такому бурному проявлению чувств, тому, что отъезд отца так глубоко огорчает так много народу.

Моя мама жила жизнью детей и работой мужа. Она поджидала его из больницы и подробно расспрашивала, с какими случаями он сегодня сталкивался. А ты исключил отек легких? Ты проверил, нет ли мерцательной аритмии? Мама стала заправским диагностом и даже предсказывала, как будет развиваться заболевание, и если больной не выздоравливал, качала головой со смесью скорби и самодовольства. Еще она молилась за больных и принимала самое горячее участие не только в диагностической работе, но и в личной жизни больных. Отец, впрочем, тоже. Откуда мне было знать, что у подобной медицины нет будущего? В то время об иных подходах и не слышали.

* * *

На следующий день после кремации мы с Сандживом пришли к месту погребения и помогли просеять отцовский прах. Груду золы уже можно было осторожно ворошить, и если в ней попадались кусочки костей, бережно складывали их в мешочек. Атмосфера была уже не такой жуткой, как накануне. Галлюцинации развеялись. В небе густо клубился дым от следующих костров. У рыдающих женщин были разные лица, если только скорбь может быть многоликой. Тут жрец вдруг вытащил из золы обломок грудины с двумя ребрами. И почему-то очень обрадовался.

– О, ваш отец был просветленный! Глядите, вот доказательство! – воскликнул он. С его точки зрения, обломок был похож на сидящую фигуру в самадхи – в глубокой медитации.