скачать книгу бесплатно
– Повезло горемыке: зарезали позже, а городовой нашел первым его.
– Забыл спросить: сколько прошло времени между двумя убийствами?
– Очень мало, полчаса, не более того… Судя по температуре тела.
– Это важный факт.
– Других у меня не бывает, коллега!
– Тогда простой вопрос: что заставило двух крепких, отчаянных мужиков бежать?
– Вы меня спрашиваете? – поинтересовался Лебедев.
– Нет, психологику, – последовал ответ.
Аполлон Григорьевич чуть не выразился крепко и витиевато, как умел, чем и заслужил почет у городовых. В самом деле, склонность его друга везде и во всем находить сложность порой утомляла. Для чего строить концепции, когда и так все ясно как белый день. Район опасный, ночь темная, всегда найдется кто-то, кто не побоится ни Комара, ни Рябчика, превзойдя их лихостью, рука его будет тверда, а желание занять трон уличного короля – нестерпимо. Да и пристав в чем-то прав: такие шустрые ребята рано или поздно найдут себе конец не ножом, так топором или пулей. В общем, поражение в пари надо принимать с достоинством, а не придумывать увертки.
– Полагаете, я излишне усложняю?
Способность Ванзарова читать мысли приводила в изумление только новичков. Лебедев давно привык и виду не подал. Он лишь заметил, что тут надо работать не его умной головой, а ногами чиновников участка. Обойти окрестности и узнать, кто был с Комаром и Рябчиком в сложных отношениях, таких сложных, что захотел от них избавиться. Скорее всего, в том самом кабаке Пенкина случился конфликт, который и закончился в темном проулке. Найти убийцу – дело двух дней, если приложить старание. А в этот раз приставу Давыдову деваться некуда: найти придется.
– Зачем же позвали меня взглянуть на рану?
На этот вопрос Лебедев и сам ответить не мог. Опыт говорил ему, что в этом убийстве есть какая-то мелочь, занозинка, которая мешает признать его окончательно примитивным. Взять хотя бы то, что криминалист не мог сразу определить, каким оружием нанесены удары. Досада его вылилась в упрямство.
– Аполлон Григорьевич, вы же знаете, что я прав.
– Нет, не знаю и знать не хочу… – резко ответил Лебедев, которому поднадоело хождение кругами. – Пока не осмотрю раны, выводы непозволительны. Тем более у нас пари. Которое вы проиграете.
– Но вы согласны, что это не грабеж?
– Ничего не слышу! – Криминалист заткнул свободным пальцем ухо. – Меня ждут трупы, которые не знают психологики.
– Тогда передайте приставу мою просьбу: собрать завтра утром в участке всех городовых, что сегодня были на дежурстве.
Это Лебедев обещал исполнить с легкостью. Он взглянул на своего друга, который насупился и в задумчивости водил ботинком по сырому снегу. У Аполлона Григорьевича заскребло на душе, и он испытал нечто похожее стыд за то, что на ровном месте проявил характер. Дальним умом криминалист понимал, что Ванзаров скорее всего прав и в этом деле далеко не все так ясно. Но нельзя же все время бегать у младшего на веревочке. Он ведь тоже в каком-то смысле – гений.
Дружески хлопнув Ванзарова по плечу, Лебедев предложил не мучить голову домыслами. Хотя бы сегодня.
– Пропал наш загул в «Данонъ», – добавил он. – Нехорошо получилось, пригласил вас и обманул. Готов загладить вину по высшему разряду.
– Дадите покопаться в свежем трупе?
– Была бы охота портить хороший материал. Нет, дорогой мой, нас ждет развлечение похлеще: приглашаю вас в театр!
– Они же закрыты, – машинально ответил Ванзаров, полагая, что его зовут в варьете, веселых и отзывчивых актрисок которых Лебедев чрезвычайно уважал.
– Не угадал! – победно заявил Аполлон Григорьевич. – Завтра идем на гастролирующих москвичей, какой-то Эм-Ха-Тэ, – проговорил он аббревиатуру из трех букв. – Говорят, молодой, но уже модный театр, билетов не достать, так мне парочку организовали. Дают представление в театре Корша. Слышал, актерки у них молоденькие и хорошенькие. Одним словом, «Масква!»
– Что за пьеса?
– Норвежского драматурга Ибсена, «Доктор Стокман» называется. Как видно, что-то социальное, из жизни врачей…
– Спасибо за приглашение, пойду с удовольствием, – ответил Ванзаров. – Жаль, что ваша дама решила порвать с вами отношения. Необдуманный поступок. Могла бы сделать это после спектакля. Счастье, что женщины не владеют логикой, иначе нам бы пришлось совсем туго. Быть нам с вами бобылями, не иначе…
– Это случайное совпадение…
– Два совпадения – закон.
В который раз способность друга узнавать скрытое произвела не самый приятный эффект. Аполлон Григорьевич не нашел слов, чтобы выразить всю глубину своей досады. А ведь он так скрывал печальную кончину очередного романа, на который возлагались определенные надежды. Да что там говорить… Жадная и глупая мадемуазель оказалась, хорошо, что вовремя осознал. К счастью, могучая фигура помогла не лопнуть от распиравшей обиды. Лебедев всего лишь скомкал невинную сигарку и швырнул в снег. И постарался сделать вид, что вообще ничего не случилось.
– Чем займетесь? – спросил он слишком равнодушным тоном.
– Поищу свидетелей, – последовал ответ.
– Это правильно. Всегда следуйте моим советам. В трактире еще можно найти свидетелей скандала.
– В трактире делать нечего, – сказал Ванзаров. – Надеюсь отыскать куда более информированных лиц.
– Это кто ж такие интересные?
– Не могу ничего сказать, пока вы не исследуете порезы. – Лебедеву нагло подмигнули. – А когда будете ими заниматься, обдумайте странную мелочь: с чего это вдруг уличных хулиганов потребовалось убивать один за другим? Когда что-то подобное случалось в таком районе? Могу поспорить: это и вам не дает покоя…
Ванзаров кивнул и удалился по набережной, оставив друга в плотном тумане недоумения.
• 9 •
На Матисовом острове, близ места, где река Мойка впадает в Большую Неву, на участке, ограниченном речкой Пряжкой и самой Мойкой, с середины XIX века было выстроено четырехэтажное здание больницы Св. Николая Чудотворца, в которую помещали душевнобольных. Место это было печальное, но для крупного города необходимое. Душевные болезни одолевали жителей столицы все чаще. Напротив больницы стояли баржи, груженные лесом, кипела торговая и мастеровая жизнь, а за высоким забором царили тишина и покой, что считалось главным лекарством.
В восьмидесятых годах больница была передана в городское управление и перестроена, чтобы увеличить количество коек. Мест катастрофически не хватало. Даже казенные квартиры докторов отдали под палаты, оставив только одну главному врачу. Должность эту занимал уже двадцать лет уважаемый всем медицинским миром доктор Оттон Антонович Чечотт. Поляк, мечтавший о свободе любимой Польши и никогда не скрывавший своих политических взглядов, трудом и талантом сделал карьеру в столице империи. Впрочем, место главного врача он занял по конкурсу, предложив свою кандидатуру на открытую вакансию. С тех пор не жалел сил, чтобы его больница стала лучшей в столице, а значит, в России, опережая всех не только чистыми палатами, но и научными исследованиями.
Доктор Чечотт привык ложиться поздно, поэтому его не пришлось будить, когда он срочно понадобился в отделении спокойных больных.
Дежурный врач Владислав Мазуркевич при помощи надзирателя вытащил пациента, у которого случился внезапный срыв, из палаты и принял самые безотлагательные меры, чтобы успокоить его. Надзиратель же вернулся наводить порядок в разбуженном отделении.
Янек сидел на смотровой койке, обхватив колени руками, легкая дрожь пробегала по телу, немигающий взгляд уставился в кафельные плитки пола. Он раскачивался и рисковал свалиться. Мазуркевич был настороже. Не спеша затворив за собой дверь, Чечотт спросил, что произошло.
Мазуркевич доложил, что у больного случилась истерика без видимых причин, причем такая сильная, что пришлось применить силу, чтобы его изолировать. Событие это было неожиданным и крайне неприятным для Чечотта.
За Янеком Пшибишевским он следил с особым интересом, и не только потому, что тот был его земляком. Молодого человека перевели в больницу Св. Николая Чудотворца из Варшавы по его настоянию. Чечотту был крайне интересен его случай.
Янек – сын мелкого варшавского лавочника – должен был унаследовать отцовское дело. Но вместо коммерции увлекся живописью, сам пробовал писать, что вышло у него коряво и неумело. Тогда свою любовь Янек направил на изучение живописи, пропадал в картинных галереях, общался с художниками и мечтал о поездке в Рим или Париж. Все изменилось в один миг. На глаза Янеку попалась известная репродукция картины «Двое смотрящих на луну»[3 - Картина Каспара Давида Фридриха – немецкого художника, одного из крупнейших представителей романтического направления в живописи Германии.]. Янек не отрываясь смотрел на нее сутки, пока обеспокоенный отец не оттащил сына за ухо. Воля родителя оказалась бессильна. Янек забросил все интересы и проводил сутки, разглядывая картину. Терпение отца лопнуло, он обратился к врачам. Консилиум варшавских докторов пришел к неутешительным выводам: психоневроз первичной формы Melancholia[4 - Меланхолия, или мрачное помешательство.], в классификации Крафта-Эбинга. Лечение практически невозможно, только покой и молитва. Янека поместили в варшавскую лечебницу. Там ему стало хуже: он отказывался от еды и не позволял забирать у него картину.
Узнав обстоятельства, Чечотт решил попробовать в этом случае метод, который старательно разрабатывал. Он состоял в том, чтобы долгими беседами привести больного к пониманию своей болезни и тем самым направить на путь исцеления.
Янек не сразу пошел на контакт. Чечотту потребовалось море терпения, чтобы ухватить хотя бы краешек тайны: оказывается, Янек был уверен, что персонажи картины ждут удобного момента, чтобы передать ему некую наиважнейшую тайну. И если он упустит миг, когда они обернутся, случится непоправимое. Чечотт показал Янеку репродукции других картин Каспара Фридриха, на которых персонажи смотрели на восход луны и на закат солнца над морем, и шаг за шагом стал приближать больного к осознанию абсурдности его страха. Излечение казалось совсем близко. И вот теперь все рухнуло. Чечотту надо было узнать причину этой маленькой катастрофы. Он ласково и тихо спросил об этом Янека.
– Пусть он уйдет, – Янек мотнул головой в сторону Мазуркевича.
Извинившись, Чечотт попросил оставить их. Когда дверь захлопнулась, он повторил свой вопрос.
– Пан доктор, это случилось… это случилось… о, ужас… – затараторил Янек.
– Что случилось, дорогой мой?
– Пан доктор, они пришли за мной… – Глаза Янека были расширены, тело ходило маятником. – Все, что вы говорили, – ложь. Они живые, они пришли за мной… Они стояли передо мной…
– О ком ты говоришь?
Янек злобно фыркнул.
– Пан доктор, ну зачем вы… Мы столько говорили об этом… Я вас предупреждал, а вы меня уверяли в обратном… Это случилось… Это случилось… Они пришли за мной…
– Персонажи картины пришли к тебе в палату?
– Нет, они были в нашем саду!
– Как ты там оказался?
– Я стоял у окна… Светила луна, красная и безмерная… И я увидел, чего я ждал столько лет: они стояли там, в саду… И знаете что, пан доктор?
– Расскажи мне, Янек…
– Рассказать? Да я расскажу вам, чтобы вы убедились: я никогда не врал вам, пан доктор… Знаете, что случилось? О, как я был прав! Они обернулись ко мне.
– Ты видел их лица? – спросил Чечотт озабоченно.
– Да, я видел их лица! – закричал Янек, сбросив ноги на пол и раскинул руки, словно хотел сжать доктора в объятиях.
– Что же это были за лица?
– Вы хотите знать? Что ж пан доктор, я вас предупреждал… – Янек замер и вдруг закричал, побагровев и выпучив глаза: – У них не было лиц!!! Ночь была их лицом!!!
Янек бился в конвульсиях на полу. Потребовалась помощь Мазуркевича и надзирателя, чтобы удержать брыкающееся тело и дать снотворное. У Чечотта выбора не осталось. Пациент был переведен на четвертый этаж в палату для беспокойных больных.
• 10 •
Обитатели Нарвской части нуждались в средствах частенько. Если отнимать или грабить на улице было несподручно или просто лень, всякий знал, где раздобыть денежку. Ступеньки под облезлой вывеской «Ломбардъ» вели в подвал, в котором безраздельно властвовал царь ростовщиков. Местные наградили его кличкой Матрас, вероятно за ветхий полосатый халат, который годы напролет не снимался ни летом, ни зимой. Сам он представлялся как Автандил Чарташвили, потомок кутаисских князей. В участке подозревали, что это Самуил Гольдфарб, много лет назад пропавший в Одессе. У него остались безутешная жена и две дочки, а сам он скорее всего перебрался в столицу, чем нарушил закон о черте оседлости. В докладах сыскной полиции он проходил как ценный агент-осведомитель под псевдонимом Леший. Настоящее имя ростовщика никто не знал, а паспорт у него отчего-то никто не спрашивал. Да и зачем ростовщику документ, и так сидит безвылазно в своем подвале. Что было правда: в любой час можно было сдать что-то ценное и получить за это пару медяков.
Нагнувшись, Ванзаров постучался в сводчатое окно, выступавшее над тротуаром на локоть. Открывать не спешили. Пришлось тарабанить до звона стекол, пока из глубин земли не послышался раздраженный возглас, похожий на: «Иду-иду, холера тебя забери!»
Подвальная дверца распахнулась. Ванзаров еще раз убедился в меткости служебной клички: ростовщик жутко смахивал на печеное яблоко, поросшее густым лесом вьющихся волос. Нос его напоминал хобот, а маленькие черные глазки прятались за кругляшками треснувших очков. Ростовщик держал над собой подсвечник с оплывшим огарком, с которого ему на плечи капал воск. Знаменитый халат был на месте, а макушку украшала шитая тюбетейка с затейливым орнаментом.
Разобрав, кого принесла нелегкая, ростовщик расплылся в улыбке, отчего мохнатые щеки почти заслонили глаза, и церемонно поклонился.
– О, какое счастье в моем доме! – забормотал он лягушачьим хрипом. – Да что ж вы утруждали себя, ваша светлость, дали бы весточку, Автандил примчался бы по первому зову, как пчела на цветок… Да проходите же скорей, чего на улице стоять, – говорил он, поглядывая на тротуар, который как раз находился на уровне его носа. Лишняя болтовня о посещении полиции была ему совершенно не нужна.
Компрометировать агента по пустякам не следовало. Ванзаров спустился в подвал, где вынужден был дышать преимущественно ртом. Ядреная смесь нафталина, гнили, кожи, красок, застарелой пыли и нечистот висела в воздухе плотной пеленой. Кроме беспощадного запаха подвал был примечателен еще одним обстоятельством. Наконец Ванзарову посчастливилось повстречать место куда более захламленное, чем кабинет-лаборатория Лебедева. Если криминалист еще пытался поддерживать подобие порядка у себя на рабочем месте, то ростовщик не позволял себе такой слабости. Он развел фантастическую свалку, возвышавшуюся курганами до потолка. Страшно представить, что могло найтись на дне этих мусорных стопок – скелеты доисторических животных, не меньше.
Ростовщик с интересом глядел, какое впечатление произвело его царство.
– Так вот и живем, сводим концы с концами, ваша честь, – со вздохом доложил Автандил.
Пришлось напомнить, что гость и не «светлость», и не «честь», с него будет достаточно обращения «господин Ванзаров».
– Как процветает коммерция?
Автандил горестно отмахнулся.
– Да какая там коммерция! Шо вы! Так, хватает на хлеб, и на том спасибо…
– Краденое потихоньку принимаешь?
– Да разве такое можно? Да никогда такое не позволю. – Глазки ростовщика так и сияли честностью.
– Это меня мало волнует… уважаемый, – использовал Ванзаров нейтральное обращение, так и не выбрав между Лешим и Автандилом. Называть хозяина Матрасом было как-то неприлично. – У меня другой интерес. Такие личности, как Комар и Рябчик, известны?
– Кто ж их не знает, – ответил ростовщик с недоброй ноткой; видно, молодцы крепко досаждали ему.
– Кто такие? Чем знамениты? С кем дружбу водят?
– Шкварки они мелкие, вот кто. – Автандил даже плюнул с досады. – Гонору много, а ума нет. Там дернут, тут рубль вырвут, разве ж это умно? Одним словом, мусор уличный. Только и могут, что финкой махать да кулаками трясти…
– Держат окрестности в страхе?
– Да я вас умоляю! Кто этих прощелыг боится! Пьянь – одно название. Да они в участке спят чаще, чем дома…
– Вместе шалят?
– Да какое! Друг другу сколько раз лицо портили, я не знаю!
– Враги закадычные у них имеются? Желающие занять их трон?
– Не смешите меня, господин Ванзаров! Тоже мне, короли преступного мира! Да кому они сдались? Цена им – ломаный грош. Да и то в базарный день. Таких героев полный Обводный канал… А шо вас интересует? Так вы спросите, я отвечу, конечно…
Ванзаров не стал городить ловушки, а спросил напрямик: что сегодня вечером происходило необычного на набережной Обводного.
Ростовщик состроил удивленную мину, отчего лицо его скрылось в складках.
– Необычного? – повторил он. – Да вроде все тихо…
– Около девяти вечера был шум с улицы, возможно, кто-то кричал.
– Да у нас тут все время кто-то кричит. – Ростовщик откровенничать не спешил.
– Уважаемый, разговор этот останется строго между нами, даю слово, – сказал Ванзаров. – Этого достаточно?
Автандил замялся, не зная, как быть.
