Стечение обязательств

скачать книгу бесплатно

Стечение обязательств
Татьяна Михайловна Чистова

Денис освобождается из заключения, куда угодил стараниями своего компаньона по бизнесу, и возвращается в родной город. Там ждет беда – тяжело заболела мать Дениса и, чтобы оплатить ее лечение, он решается на отчаянный шаг: совершает вооруженный налет на "черных инкассаторов", собирающих дань с местных бизнесменов. Однако денег в бандитской машине не оказалось, зато Денис неожиданно обретает верного союзника.Ранее выходила под псевдонимом Сергей Зверев.Содержит нецензурную брань.

Татьяна Чистова

Стечение обязательств

Жить ему оставалось минуты три или немногим больше. Точно прикинуть количество мгновений сейчас не мог бы, пожалуй, и сам господь бог, который, как известно, все отлично видит, но предпочитает не вмешиваться и наравне со всеми ждет финала. А тот предсказуем и незатейлив, как грабли, и невольных зрителей через пару-тройку мгновений ожидало… Ничего хорошего их, случайно тут оказавшихся, не ожидало, кроме глубоких моральных ран и гарантированных кошмаров, что являются во снах за минуту до звонка будильника. А кошмар обещал быть разноцветным, ярким, но скоротечным, что объяснимо: при стычке лоб в лоб человека с товарным поездом гарантированно победит последний, победит моментально и с разгромным счетом. Ну, если быть уж совсем точным, то не лоб в лоб, но сути это не меняет – человек на рельсах обречен. Топает точно на прогулке: руки в карманах, голова закутана в капюшон, из которого на ворот куртки свисают провода наушников, штаны чуть приспущены по уродской моде последних лет, нелепая обувь с разноцветными шнурками цепляется за шпалы. И никуда этот кандидат в покойники не торопится, в отличие от локомотива, что на полных парах прет по рельсам, тащит за собой полсотни груженых вагонов и гудит при этом так, что уши закладывает. Гудит – старается, а без пяти минут «двухсотому» все нипочем, он только капюшон поглубже натянул, чтобы ветром не унесло, и потопал дальше.

– Мама, – сказала женщина, что остановилась рядом с Денисом на тропинке, что вела насыпь, – мама дорогая. Он же… Его же сейчас…

Не договорила, зажмурилась и даже отвернулась, да так резко, что взметнулся меховой помпон на теплой шапке и шлепнул тетеньку по макушке. Правильно, молодец – это не трусость, это защитная реакция от внешних раздражителей, коих в нашей мутной повседневности и без того, как мух летним днем в сортире, к чему еще одна. Хотя эта обещает по яркости эмоций все другие напрочь превзойти, но на кой черт нужна эта яркость, если и без нее по сторонам смотреть тошно.

– Вот урод, – с ужасом и восхищением одновременно протянул парень в синей куртке, что подошел только что. Он, наоборот, во все глаза смотрел, как сокращается расстояние между человеком и локомотивом, и вроде как с нетерпением ждал финала. В предвкушении аж притопывал, точно такие же – белые – провода у себя из ушей вытащил, и тискает в пальцах большой плоский мобильник: снимать готовится, не иначе. Ну, так и есть – Денис мельком глянул на экран, где сначала мелькали картинки, а теперь не было ничего, кроме грязного утоптанного снега и носков обуви, что попадали в объектив камеры. Теперь стоит только поднять ее на уровень глаз – и готов сюжет, не рекомендованный к просмотру детьми лет до шестнадцати, примерно, а то и постарше.

По встречному пути прогрохотала электричка, за ее окнами Денис видел сонные и отрешенные от всего земного – как обычно и бывает в дороге – лица пассажиров. Они видели только фрагмент картинки, человек, что брел по рельсам, был для них лишь частью пейзажа, обычного, будничного и решительно неинтересного. В полной мере драматизмом момента мог насладиться только машинист электрички, и возможность сию не упустил, дал гудок – короткий, резкий, потом еще один, потом еще, его подхватил красно-серый локомотив, чей машинист уже минут пять как глаз не сводит со спины придурка в капюшоне, и рад бы затормозить, да поздно уже. Тормозной путь у этой махины километр как минимум, а до «встречи» им метров двести осталось, тут тормози – не тормози…

Электричка взвизгнула как-то уж вовсе истерически, локомотив подхватил, два гудка слились в один, заглушая грохот колес, и Денис вскинулся как от тяжелого сна. Не от похмельного, а от дурного, мутного, вязкого, после которого целый день ходишь, не зная, куда себя деть, не отдохнувший, а наоборот, точно кирпичи на тебе полдня возили. И вдруг куда что только подевалось – и апатия прошла, и сонливость, и безразличие какое-то, параличу сродни, Денис натянул на глаза шапку и глянул на рельсы уже по-другому. Злость, усталость и напряжение последних дней смешались в нем причудливым образом, и вдруг Денис понял, что этот парень на рельсах ему мешает. Мешает, бесит невероятно своей уродской одежкой, своей манерой топать вот так – нагло, неторопливо, засунув руки в карманы, да еще и ноги еле переставляет. Мешает, что отнимает время, что встреча теперь точно сорвется – ведь поезд наверняка остановится, и, даже пропахав положенный тормозной километр, перекроет единственный в округе короткий путь к району города, в народе называемого Воробьевка, куда и торопился Денис после долгожданного утреннего звонка. Неделю ждал, даже больше, если уж точно считать, и вот нате, болт в томате – машина утром не завелась, маршрутку еле дождался, втиснулся кое-как, потом на переезде завис, на проклятом месте города, где можно пятнадцать минут прождать, а можно и часа полтора-два. Как и ожидалось – не повезло, вот он и решил коротким путем по-быстрому пробежаться, как и тетенька с помпоном, что следом увязалась. И вот срезал путь, называется, нарвался на шоу, что начнется с минуты на минуту.

– Он же ничего не слышит, – проговорила очнувшаяся от первого шока женщина, и жалобно посмотрела на Дениса, точно поддержки искала и сочувствия.

Конечно, не слышит, отключившись от мира затычками в ушах, обычный подросток, тоже решивший сократить дорожку до вокзала, обойти коварно расставленные на платформах турникеты и зайцем уехать в Москву, до которой от их городка было часа полтора езды. Ну, точно, так и есть – топает-то он в сторону станции, а что не торопится, так это объяснимо: следующая электричка до столицы только через полчаса, куда спешить, времени полно… Только не у Дениса. Если он сегодня опоздает, то дело примет вовсе уж дурной оборот, в обход идти придется минут сорок, а то и больше, если товарняк остановится, а он остановится, все к тому и идет. И случилось все так не вовремя, не к месту, и вообще неправильно, что ждать дальше не было никакой возможности.

– Стой! – во весь голос крикнул Денис, – стой, придурок! Глаза открой!

Зря старался – тот, с затычками в ушах слышать его не мог при любом раскладе, если только телепатически призыв отойти в сторонку уловил бы, но не в этой жизни, как говорится. Собственно, этой самой жизни оставалось ему минуты полторы, хоть и лязгнула зверски сцепка, и завизжали колеса, цепляя металлом о металл – машинист таки не выдержал, и решился на экстренное торможение. Помогло, как маникюр при газовой гангрене, товарняк грохотал с той же скоростью, красно-серая морда локомотива была уже близко, и Денису даже показалось, что он видит за лобовым стеклом кабины двоих человек, и что они застыли, глядя перед собой. Далеко впереди в снежно-туманной мути короткого февральского дня показалась желтая искра, она росла, становилась больше, послышался утробный, на грани слышимости, вой – это шел встречный, тоже товарняк, или пассажирский. Но вглядываться и гадать, что там такое приближается, Денис не стал, не до того было. Посмотрел на часы, на столбы вдоль «железки», на махину локомотива, что подлетала слева, и побежал по тропинке к насыпи, свернул, оказался на скользком гравии и принялся подниматься вверх. Услышал краем уха, как в спину ему что-то крикнули – то ли дураком обозвали, то ли подбодряли, но не оглянулся – плохая примета, говорят. Да и крик непонятно чей, то ли женщина голосит, то ли мужик, вернее, «оператор», который – голову можно прозакладывать – уже свое кино снимает, ну да черт с ним.

Денис оказался наверху, пару раз поскользнувшись на скользких камнях, перемахнул через колею и по тропинке меж путей рванул вдоль рельсов, глядя вперед, в обтянутую черной курткой спину, и не забывая поглядывать под ноги. Удачно обошел пару коварных препятствий – металлических штырей тут было понатыкано изрядное количество, зацепился носком ботинка о выступавший из гравия и снега край шпалы, кое-как удержал равновесие и не свалился. Черная спина приближалась, Денис снова поскользнулся, грохнулся на одно колено, вскочил, кляня последними словами и природу, и погоду, и придурка в черном, прыгнул вбок, и оказался в колее, побежал дальше по шпалам, прыгая через одну.

От гудка в спину аж дыхание перехватило, ветром принесло запах горячего металла – душный, тоскливый, близкий. Чувство такое, что пытаешься уйти от танка, причем не одного, а взвода тяжелых подвижных махин, только катит он в данном случае по рельсам, и свернуть с них ему никак невозможно. А навстречу прет второй, активно прет, через начавшуюся метель, огнями светит и гудит обычно, дежурно можно сказать, что объяснимо – машинист пока не в теме небольшой коллизии, чей финал уже не за горами.

Впереди была «стрелка», рельсы здесь расходились надвое, человек в черной куртке сбавил шаг, остановился и аккуратно перешагнул преграду, постоял, точно в раздумьях, куда бы податься, и вдруг оглянулся. Денису сначала показалось, что под капюшоном у человека нет лица – там был только черный провал, перечеркнутый белыми полосками проводов. Денис невольно запнулся и слегка обалдел от увиденного – этот некто на путях был чертовски похож на назгула, что терроризировали сказочно-игрушечную страну из оскароносной киноэпопеи. Но пригляделся, и понял, что не назгул это, а некто бесполый, как и казалось со стороны, то ли парень, то ли девка, а лицо волосы закрыли, выбились из-под капюшона и повисли до подбородка. «Назгул» пытался запихнуть темные патлы обратно, возился как-то суетливо, да еще и крутил головой по сторонам. Оба поезда он теперь отлично видел, но бежать не торопился, и Денису показалось, что с «назгулом» приключился шок от увиденного. А что, так и должно быть: сейчас куда ни кинь, ему всюду клин – товарняк и тот, второй, по внешним признакам, пассажирский, прут навстречу друг другу, и расстояние между ними вот-вот станет величиной с игольное ушко, куда не то, что что верблюд не пролезет, а даже этот задохлик, и под колеса его затянет незамедлительно, неясно только, под какой из поездов. Хороший момент для ставки, на серое можно поставить, или на зеленое.

– Допрыгался?! – злорадно, как он надеялся, заорал Денис, мигом оказался рядом с «назгулом», рванул его за рукав дешевой тонкой куртяшки, дернул на себя, схватил под руку и поволок на соседний путь, по которому летел пассажирский. Товарняк тяжко громыхнул позади, раздался тонкий тошнотворный свист, вагоны грохотали так, точно скалы рушились, Денис волок человека через рельсы, волок, точно манекен – такой же неповоротливый и легкий. Манекен не сопротивлялся, но и не помогал, цеплялся ботинками за рельсы, вис на руках. Денис перекинул его на край насыпи, толкнул, тот разом сложился пополам, сел на гравий и пропал из виду. Денис глянул вбок, на кабину зеленого на сей раз локомотива, и перемахнул через рельсы. Дурной пример оказался заразительным – он сам задел носком ботинка за торчавший над снегом металлический штырь, пролетел немного по инерции вперед, когда земля закончилась, и Денис свалился в пропасть.

Хорошо, что успел вытянуть руки перед собой, они немного смягчили удар о гравий, но падать пришлось долго и больно. Он скатился по насыпи, пересчитав ребрами через толстую куртку все «ступеньки»: и металлические обломки, и смерзшийся гравий и опору освещения, которая и остановила его «полет». Полежал несколько мгновений, переводя дух и прислушиваясь к себе, потом осторожно поднялся на ноги. Вроде, ничего не болит, только ладони малость ободрал, и на запястье появилась здоровенная глубокая царапина, а так обошлось. Вид, правда, непрезентабельный, скажем так, куртка и джинсы перемазаны в земле и какой-то дряни вроде кирпичной крошки, нагрудный карман оторвался и висит бесполезной тряпицей, ботинки выглядят не лучше. Джинсы вообще почему-то полосатые, точно его по гравию за ворот протащили, но вдаваться в детали некогда, не до них. Снизу, из засыпанной снегом канавы под насыпью, раздался тонкий жалобный звук, Денис глянул туда, и сбежал вниз, подошел, наклонился.

Девка, как выяснилось через мгновение, лет пятнадцати или около того, одета и размалевана дешево и безвкусно. Обычный подросток, от которого в ответ на невиннейший вопрос можно с равной вероятностью услышать мат или получить порцию слез. Как сейчас, например, но это объяснимо – так шок сказывается. Шок, и только, в остальном, вроде, цела, даже прыщавая физиономия не поцарапана. Куртка, правда, в хлам, уродские штаники, где ширинка болтается на уровне колен, тоже можно смело нести на помойку, где им самое место, но это забота ее родителей, если таковые имеются.

– Цела? – спросил Денис, но девчонка тупо таращилась на него, шмыгала носом, а из-под капюшона неслись тихие, но отчетливые звуки: надрывный, чуть истеричный речитатив под рваную дерганую музыку. Денис бесцеремонно выдрал провода из ушей девчонки, приподнял ей голову пальцем за подбородок и повторил:

– Цела, спрашиваю? Болит что? Вот и хорошо, – он увидел, как девчонка мотает головой, и добавил:

– Домой топай. Слышишь меня?

Девчонка снова трясла головой, волосы упали ей на лицо, и теперь Денис видел, что они крашеные: густо-черные у концов и в середине, к корням они переходили в розовый, и граница «родного» и искусственного цвета была хорошо заметна. Как и многочисленные сережки в ушах – в левом Денис насчитал аж пять штук, как и пирсинг на нижней губе, маленькое кольцо мутно-серого цвета. Вдруг накатила брезгливость, Денис убрал руку от лица девчонки и едва сдержался, чтобы не вытереть ладонь о джинсы. Оглядел ее еще разок, мысленно пожелал терпения и мудрости ее родителям, и повторил:

– Иди отсюда. И больше так не делай, это может плохо закончиться.

Девчонка всхлипнула, принялась запихивать волосы под капюшон куртки и забормотала что-то, да так горячо и искренне, что Денис невольно прислушался.

– И черт с ним, пусть закончится, и поскорее, – твердила она, – мне так паршиво, я ненавижу свою жизнь…

«Да ладно. Не знаешь ты, что такое паршиво» – подумал Денис, глядя снизу вверх на пролетавшую в сторону Москвы электричку. Паршиво… Даже не так, паршиво бывает с похмелья или когда съешь что-то несвежее, или свяжешься с дураком, заведомо зная, чем все закончится. Не паршиво ему, а тоскливо, жутко и злость берет одновременно, злость на себя самого, на свое бессилие, что не может помочь близкому и единственному родному человеку, что остался еще в этом мире. Второй год, как мать болеет, второй поганый год, а он узнал только полтора месяца назад, когда домой вернулся. Да и то узнал случайно, глупо даже, как в дешевом сериале – соседка пришла, травы какие-то притащила, сено в коробочке. Слышала, якобы, что помогает. От чего помогает, зачем – говорить отказывалась, пока Денис бабку к стенке не прижал, и не пригрозил, что эти травы чудодейственные сейчас незамедлительно в унитаз отправит. Тут старушка и сломалась, сказала Денису, что матери его уж больше года как нехороший диагноз поставили, что диагноз этот недавно подтвердился, что врачи ничего не понимают, и вся надежда лишь на травы Роговского монастыря, что без операции и безнадежных на ноги ставят, а целебный отвар метастазы из организма изгоняет. Без операции, без лекарств, а одной лишь чудесной силой, в этих самых травах сконцентрированной.

Денис поначалу ничего не понял, бабку в кухню затащил и все, что та знала, у старухи выведал и выпроводил, заверив, что все сделает в лучшем виде. Траву забрал, закинул коробку с глаз долой подальше на антресоли, и на следующий день повел мать к врачу. Не бюджетному задерганному начальством и отчетами онкологу, а к дорогому специалисту, холеному уверенному в себе мужику под полтинник, просидел с ними весть прием, выпроводил мать в коридор и в лоб у врача спросил: сколько? Тот пару раз черканул на листке, показал Денису цифры.

– Это операция, это лекарства, это лечение и консультации. Время пока есть, месяца два, но не больше, потом будет поздно. Запущенный случай, надо было раньше обращаться.

Говорил, а сам при этом с сожалением и любопытством одновременно посмотрел на Дениса, пока тот, старательно держа себя в руках, изучал столбик из цифр, и последнюю, итоговую. Внушительную до того, что по всему выходило – придется продавать квартиру, просторную светлую трешку, что отец, главный инженер завода, аккурат перед развалом страны получил. Продать, и после этого идти на все четыре стороны, ибо жить им с матерью будет негде, впрочем, нет – можно обосноваться в сарайчике на садовом участке, что именуется вовсе ему неподходящим словом дача. Зато сарайчик двухэтажный, и печка имеется, и денег, оставшихся от продажи квартиры, на новую крышу должно хватить.

Денис этот вариант с ходу отринул, запретил себе о нем даже думать, потолковал с врачом и договорился о рассрочке. Первую часть мать внесла из своих сбережений, и на следующий же день легла в больницу, вторую Денис поклялся, что достанет через две недели. Подумал так, и этак, и решился продать гараж, тоже часть отцовского наследства, кирпичный, просторный – две машины запросто войдут – с ямой и подвалом. В подвале, правда, поселилась плесень, но общей картины она не портила, и Денис рассчитывал получить за гараж хорошие деньги, что и указал в объявлении. И ни жалости, ни ностальгии, ни других прочих приличных случаю чувств, он не испытывал – гараж, в отличие от квартиры, было не жалко. Во-первых, располагался он неудобно, на другом конце города, а во-вторых была еще причина, личная, роковая почти, да что там почти, по этой причине он три года вдали от дома и провел, сначала в колонии под Нижним, потом в Мордовии. Погаными были и причина, и следствие, до того погаными, что вспоминать не хотелось, а если и доводилось, то аж в затылке начинало ныть от ярости и жуткой, нелюдской какой-то несправедливости, и предательства заодно. И хоть гараж в этом был лишь косвенно виновен, но Денис даже обрадовался возможности от него избавиться, да и мать не возражала, что снимало множество вопросов. И покупатель нашелся довольно быстро, хоть и место было неудобное, позарился, видать, на размеры. По телефону не торговался, пожелал посетить объект недвижимости сегодня, в одиннадцать утра, а сейчас уже почти половина, а ходу до Воробьевки еще минут пятнадцать, а тут… Сначала машина, потом переезд, потом эта… курица в капюшоне.

– Одиночество… ненавижу одиночество… – гнусаво твердила она, – никто не звонит… ходишь как тень по земле и никому ты не нужен… на свете так много людей, почему же я испытываю одиночество?

– Чего? Чего ты испытываешь? А ну, на меня посмотри? Башку подними, тебе говорят! – последние слова Денис выкрикнул девчонке на ухо. Снова накатила злость вкупе с предчувствием, нехорошим, понятное дело, и было еще кое-что: он сделал что-то не то, вмешался грубо, влез не в свое дело, помешал, оказался лишним. И потерял время, много времени, до встречи оставалось меньше получаса, а он все никак не мог уйти, ждал чего-то, и дождался.

А девчонка на снегу сжалась уж вовсе в комок, наверху грохотали и гудели поезда, летела снежная пыль, мимо шли люди и кто просто косо, а кто с усмешкой посматривали на парочку. «Назгул» не обращал на них внимания, и упорно гнул свое:

– Иногда мне кажется, что я исчезла вот так вот, посреди улицы… так сложно жить в одиночестве, – ныла она, раскачиваясь на одном месте.

– Одиночество, говоришь? – Денис боролся с желанием расколотить этой крашеной дуре ее безмозглую башку о ближайший столб. А та, решив, что нашла, наконец, родственную душу, пожаловалась, подняв зареванную раскрашенную мордашку:

– Да, одиночество… Вот вопрос, заводящий меня в тупик… помогите… Эта тема меня бесит! Но я постоянно за нее цепляюсь… Кстати, у всех челочка направо, а у меня налево… опять я не такая как все… Зачем вы меня спасли, зачем? – девчонка, явно, собиралась возобновить истерику.

– Так ты сюда пришла с жизнью расстаться? А почему именно здесь, если не секрет? – Денис на всякий случай убрал руки за спину. Злость прошла, появился кураж, голова стала легкой и пустой, как после бокала шампанского. Дура, какая же она дура, боже мой, вот свалилась на его голову, могла бы стать героиней «фильма» – зря он того парня с мобильником обломал. Анна Каренина хренова. Гормональная буря, челочка. Твою мать. «Сколько ж можно. Где я так нагрешил?..» – крутилось у него в голове.

– Я ждала товарный поезд, чтобы гарантированно, – самоотверженно выдала идиотка, – у него скорость под двести, я хотела наверняка… – и захлюпала носом.

– Ах, вот оно что, – остановил ее Денис. – Я тебя понял. Молодец, верное решение. А я, дурак, поторопился. Предупреждать надо. Челочка, говоришь, не такая? У тебя и голова сейчас на другую сторону будет, выбирай – направо или налево. Или не так – один товарняк ушел, но мы с тобой другого дождемся, они тут часто ходят. Пошли, – Денис дернул девицу за капюшон, поволок за собой вверх по насыпи. – Я тебе помогу. Так помогу, что тебя километров на пять по рельсам растащит, башку без зубов и глаз в канаве какой-нибудь найдут, руки-ноги и все остальное по фрагментам в пакетик подберут. В маленький такой пакетик, в черненький, и папе с мамой отдадут, как суповой набор. Стоять, овца, куда собралась? Назад, дура, мы еще не пришли! – Денис швырнул истеричку на мерзлый щебень. Девчонка скулила, поползла назад, но Денис дернул ее за капюшон так, что ткань треснула. Они были уже почти на месте, сверху грянул гудок тепловоза, легко и весело загрохотали по рельсам пустые вагоны, их мотало по сторонам, вдоль рельсов стлалась поземка.

Денис на мгновение ослабил хватку, и этого оказалось достаточно. Девица попалась сообразительная, этих секунд ей хватило, чтобы скатиться вниз и удрать куда подальше, бросив своего спасителя.

– Иди отсюда, идиотка! – рявкнул Денис ей вслед, посмотрел на часы и побежал к тропинке, что вела к заветной Воробьевке. К кривой тропинке, небезопасной в любое время дня и ночи по причине наличия по обеим ее сторонам подозрительного вида как заброшенных, так и обитаемых строений, одноэтажных, в основном, где проживали и бомжи с ближайшего вокзала, и стаи бездомных собак, и прочий темный элемент, которому терять уже нечего.

Бежал так, что стало жарко, Денис на ходу сорвал шапку, затолкал ее в карман и наддал еще. Поминутно смотрел на часы, и когда понял, что не успевает, сбавил скорость, пошел быстрым шагом. Теперь беги-не беги, все одно опоздал, покупатель ждать не будет, так что можно не торопиться. Точно в ответ на эти мысли в кармане запиликал мобильник, на экране показался ряд цифр. Покупатель собственной персоной, говорит лениво, но в голосе чувствуется недовольство, и равнодушие заодно.

– Я сейчас буду, – едва переводя дух, сказал Денис. – Минут через пятнадцать.

И не удивился, и даже самую малость не расстроился, услышав ожидаемый, в общем-то, ответ:

– Извини, я ждать не могу, давай в другой раз, я перезвоню.

– Договорились.

Денис убрал мобильник и остановился. Ну, вот и все, теперь он совершенно свободен – клиент сорвался, можно идти домой и ждать следующего звонка. И в гараже делать нечего, но это к лучшему, мало радости возвращаться туда, где все началось, вернее, закончилось для него три с лишним года назад. Денис неторопливо пошел обратно, миновал замусоренный до безобразия скверик и детскую площадку с чудовищными конструкциями, на которых устроилась стайка подростков. Мат стоял такой, что приближаться к площадке не решались даже вороны, они облетали ее стороной, держа курс на мусорные контейнеры, стоявшие поблизости. Но осталась позади и площадка, и второй двор, и третий, и другие улицы родного, с детства знакомого города, по которым шел к дому, а в голове крутилось только одно: с Васькой придется поговорить, это не обсуждается. Понятное дело, что радости от встречи будет мало, но тут вопрос жизни и смерти, ни больше, ни меньше.

При мысли о засранце, что так ловко вышиб его из дела, да что там из дела – из жизни, считай, на три с лишним года, выкинул, злость взяла такая, что Денис на пару минут отошел в сторонку и постоял так, засунув руки в карманы и глядя себе под ноги. Не время было для рефлексии, и не место, хватит уже, нарефлексировался на всю оставшуюся.

К дому он пошел нарочно длинным, окольным путем, чтобы успокоиться и все хорошенько обмозговать, пока время есть – лучше всего думается, как известно, на ходу. Но пока топал через город, в голове крутилось только одна: что подумает Васька, когда его увидит, и вообще, как все пройдет – они не виделись больше трех лет, и тем не менее, им есть, что сказать друг другу, найдется пара-тройка общих тем.

Прошлое можно вспомнить, школу, например, как вместе уроки прогуливали, отсиживаясь в старом доме на окраине заброшенного парка, переходившего в лес, доме с привидениями, как говорили в городе. Привидений в нем, к сожалению, не обнаружилось, зато ходов-выходов на обоих этажах было полно, и вообще домик был чудной, построенный в конце позапрошлого века местным богатеем-сумасбродом по личному проекту последнего. Не дом – лабиринт, с кучей коридоров, по которым можно было пройти дом насквозь, с ходами в стенах, с лестницами в дымоходах. Внутри сохранились еще остатки былого великолепия в виде лепнины под потолками, фрагментов мозаичных полов и вечно-белого мрамора парадной лестницы, пусть заваленной мусором и прочей дрянью, но еще роскошной и величавой, со стертыми ступенями и коваными перилами. Под этой лестницей, помнится, они нашли несколько старых монет и толстую, в кожаном переплете книжку то ли на французском, то ли на итальянском, полистали и бросили, а монеты поделили по-братски, то есть пополам, а лишнюю, нечетную, честно выкинули, чтобы не мешалась и дружбы не рушила. Дом – чем не тема для светской беседы, для затравки сгодится. А дальше можно окончание школы вспомнить, выпускной, потом армию, от которой Ваську откупили родители, а Денис честно отслужил свои два года в охране полигона, откуда что ни день стартовали в небо ракеты, бывало, и с боевым зарядом. Улетали они, правда, строго к белым медведям на арктическое побережье, но все ж при виде огненного шара, что толкал межконтинентальную баллистическую ракету к звездам, восторг и ужас пробирали до костей, хотелось свистеть и орать во все горло только от того, что ты, пусть краем, но причастен к этой силе, мощнейшему оружию, против которого, как против того лома из поговорки, у других мировых держав пока что нет приема. И не предвидится в ближайшее время, как офицеры на занятиях говорили.

Хотя нет, Ваське про армию будет неинтересно, он и тогда особо не слушал, не вникал, все мысли у него о другом были, о своем деле, о будущем, о том, как они будут жить дальше. Поэтому Денис свои воспоминания в сторонку отложил, и предложил решение – столярный цех. Нравилось ему, что скрывать, с деревом работать, самому, своими руками и мебель собирать, и другие вещицы для интерьера – лестницы там, поручни, подоконники и прочую деревянную красоту. Ваське идея по душе не пришлась, ему другое нравилось – командовать хотел, сидя в кресле, гонять подчиненных, наводя страх одним своим видом, да прибыль подсчитывать, но все решили деньги Дениса, и Васька смирился. Дело пошло на лад, появились постоянные заказчики, Денис думал о расширении – дома хотел собирать, срубы ставить, а Васька заупрямился. Тогда-то они впервые основательно поцапались и две недели не разговаривали, потом, вроде, все наладилось. Но это Денис так считал, а Васька по-другому думал, затаился, поганец, и ждал случая. И дождался, гаденыш, получил свое. А что – молодец, ловко у него все вышло: и от компаньона избавился, и деньги отдавать не надо, напарником в дело вложенные, и мечту свою исполнил – сидит в кабинете, морду отъел и в ус не дует.

«Монарх» – бывшая гостиница, а теперь торгово-офисный центр – располагалась удачно, на месте снесенного старого купеческого особняка с дивной красоты резьбой по фасаду, в самом центре города. Место бойкое, проходное, народу вечно толпы мечутся от одного магазина к другому, а оттуда к третьему и так далее, нон-стоп круглые сутки в любое время года. Было тут шумно, тесно и грязно, Денис это место недолюбливал, и старался без крайней необходимости к пятачку меж тремя «очагами культуры» близко не подходить. И этот день исключением не стал, Денис вышел из маршрутки и остановился в сторонке, глядя через дорогу на мельтешение людей и уродливую новогоднюю елку в центре площадки. Праздники уж недели три как закончились, а кривобокое облезлое дерево еще торчало пугалом, от него к крышам зданий тянулись провода, на макушке сидела ворона и деловито клевала что-то яркое и бесформенное, возможно, игрушку с этой самой елки.

Вход в «Монарх» находился строго напротив, Денис перебежал дорогу и сбавил шаг, поглядывая на окна. Впрочем, все было понятно уже издалека, во весь фасад красовалась реклама: «Пришло время русского золота!». И внизу скромненько так, едва заметно, синим по густо-зеленому: «Золотой век уже здесь! Приходите!». Золотые деньки для Васьки настали три с лишним года назад, когда, избавившись от несговорчивого компаньона, он продал их общее имущество и вложился в ювелирку. Дело пошло, магазинов у поганца было несколько, и на достигнутом, насколько Денис знал Ваську, тот не остановится. Ему всегда всего было мало, вечно он чувствовал себя обделенным, обиженным, вечно лез в драку, чтобы отбить «свое». И, вроде, семья не бедствовала, единственный сын ни в чем отказа не знал, а вот поди ж ты: за лишний кусок, или сотню рублей, был готов зубами в горло вцепиться, точно голодная дворняжка за объедки из мусорного бачка. Восемь магазинов. Неслабо, Ваську можно поздравить – добился, чего хотел, получил все, к чему стремился. Теперь надо за это заплатить.

Двери открылись сами собой, Денис вошел в тамбур, сбавил шаг и поглядел вперед и по сторонам. Там все было благолепно и дорого – стекло, мрамор, много света и блеска, неяркого и порочного, блеска золота и серебра, заполнявшего витрины. Денис невольно подался вперед, вторые двери распахнулись перед ним, и ничего не оставалось, как войти внутрь. Тепло, чисто, играет приятная негромкая музыка, на потолке обнаружилась огромная хрустальная люстра, вычурная и наверняка тяжеленная, ее подвески легонько позвякивали от сквозняка. Денис не удержался, и слегка присвистнул – вложился в эту красоту Васька капитально, основательно все устроил, на века.

А сам обретался на третьем этаже, в триста десятом кабинете, как как подсказали скучавшие среди этого великолепия продавцы – две приятные вежливые блондинки немногим старше двадцати.

– А он точно здесь? – уточнил Денис. Чтобы время не тянуть, он, едва переступив порог, сразу себя обозначил: так мол и так, нужен мне Вася Лисин, друг мой дорогой, с которым нас судьба аж на три года разлучила. Поверили или нет – было неважно, фамилия хозяина, что назвал забредший в салон голодранец, сделала свое дело, и на лицах девчонок, и подошедшего охранника легко читалась незатейливая мысль: «черт его знает, а вдруг это и правда дружок хозяйский? Мало ли чего в жизни бывает, как бы не нарваться». И тут же решив, что это не их ума дело, охранник и продавцы чуть ли не хором подтвердили:

– Здесь, здесь, машина его на месте.

– «Лексус» белый? – вспомнил Денис самое дорогое авто, что стояло на парковке напротив входа, и снова угадал. Тут распахнулась входная дверь, в магазин вошли две женщины – пожилая и молодая, длинная, с недовольным лицом. Обе они уткнулись в витрину с подвесками, продавщицы побежали к ним, охранник наскоро объяснил Денису, как пройти, и потерял к нему интерес.

Васькин кабинет оказался почти в конце коридора, встречал гостей мощной, оббитой дорогим мягким дерматином дверью, в центре которой имелся «глазок», а в притолоку была встроена камера наблюдения. Окопался Васька основательно, гостей сначала разглядывал, и только потом жал на заветную кнопку, что открывала дверь. Это стало для Дениса неожиданностью, он сбавил шаг, немного постоял в стороне, и решился. Нажал на кнопку, до упора вдавив ее в панель, а сам опустил голову, сделав вид, что вдумчиво изучает прихваченный из магазина пестрый буклет, суливший потенциальному покупателю невиданные скидки, а сам прислушивался к звукам, что доносились с той стороны.

Сначала затих протяжный мелодичный звук, потом раздались шаги, еле слышный шорох и негромкий стук, потом раздался голос из динамика:

– Чего надо?

Денис сжал в карманах кулаки, зажмурился, но сдержался, промолчал, ни звуком, ни видом не выдал охватившей его злости вперемешку с радостью. Здесь, поганец, здесь, его голос, и не подозревает, кто его за дверью ждет. Вот уж сюрприз так сюрприз. Если все сорвется, и охранник выдаст его, то Ваське придется из офиса выходить через окно, а этаж, заметим, четвертый. «Буду ждать, сколько надо» – подумал Денис и сказал негромко:

– Документы снизу просили передать.

– Какие документы? Что за хрень…

Сердце малость захолонуло – не поверил, сволочь, но тут же отпустило: дверь открылась совершенно бесшумно, и на пороге показался Васька собственной персоной.

Он не сильно-то изменился за эти три года, только пузо отрастил, что уютно выпирало из-под светлой в полоску рубашки и нависало над дорогим кожаным ремнем, держащим джинсы. Рожа у него сделалась широкой, как блин, зато шрам над верхней губой никуда не делся, но сейчас его почти скрывала щетина. На лоб падала короткая густая темная челка, глаза прищурены, вид недовольный. Пахло от Васьки умопомрачительно – чем-то терпким и горьковатым, на запястье красовались часы на широченном браслете из белого металла, на среднем пальце правой руки блестела печатка, вроде бы с камнями.

Денис смотрел на Ваську, узнавая и не узнавая его, точно заново привыкал к его виду, а тому точно поддых врезали. Куда что подевалось – и спесь, и недовольство, даже пузцо малость опало, втянулось под ремень, взгляд сделался затравленным, глаза забегали по сторонам. Но длилось все секунду-другую, не дольше, и Васька мигом пришел в себя. Это он всегда умел – удар держать и из самой задницы чистеньким выбираться, Денис ему по-хорошему завидовал. Сам-то быстро контроль над собой терял и был горазд дров наломать, от чего и страдал частенько, и долго потом раны зализывал.

Но три года даром не прошли, и Денис почти спокойно смотрел на Ваську. Тот поначалу тоже пялился в упор, но Денис глаз не отводил, и Васька малость стушевался. Глянул на охранника, что подпирал ближайшую стенку, на часы, потом себе под ноги, вбок, и сказал:

– Привет.

– Здорово, Вася, – Денис удивлялся сам себе: так легко и спокойно он произнес эти слова, точно и вправду к другу в гости заскочил, к старому приятелю, с которым приятно посидеть и былое вспомнить.

Лисин еле заметно передернулся, выпрямился, посмотрел Денису в глаза и посторонился, пропуская в кабинет:

– Заходи.

– Спасибо. – Хоть и старался сдержаться, но получилось малость ернически, невинное слово прозвучало с издевкой, и Васька это отлично понял, однако назад отыгрывать не спешил, сделал еще шаг назад, освобождая проход. Денис шагнул через порог, дверь мягко закрылась за спиной, Денис глянул в зеркало на стене, и увидел, как Васька поворачивает в замке ключ и одновременно смотрит на часы. Ага, ждет кого-то, или торопится, учтем. Может, и засиживаться не придется, скоренько все решат и разбегутся, чтобы уже никогда не пересекаться, насколько это возможно в их крохотном городишке.

– Прямо и налево, – сказал Васька, да так учтиво, точно гость к нему дорогой пожаловал, а не кредитор, что явился долг с процентами стрясти. Понятно, Лисин уже полностью в себя пришел от нежданной встречи и к разговору готов. Вот и славненько.

Денис прошел прямо мимо заваленного бумагами письменного стола и зеркала над ним, повернул и оказался в кабинете, переделанном из гостиничного номера. В нише помещался большой стол, на котором был идеальный порядок: педантичный Васька бардака терпеть не мог, и каждая бумажка лежала на своем месте. У приятного светло-зеленого цвета стены стояло кресло – кожаное, с удобной спинкой и широкими подлокотниками. Васька крутанул его, уселся, повозился так, что мебель заскрипела, поставил локти на столешницу темного дерева и уставился на Дениса. Смотрел спокойно, без вызова и напряга, явно ждал, что гость первым начнет разговор, но Денис не торопился. Прошелся вдоль стены, увешанной грамотами в красивых вычурных рамках, поглазел на кубки, что украшали полочки в простенке между окнами, полюбовался на рыб в аквариуме. Полосатые и огненно-рыжие скалярии плавали вдоль стенок, шевелили роскошными хвостами, всем своим видом навевали спокойствие и сонливость. Денис подошел к окну, глянул вниз и по сторонам, посмотрел вниз и перед собой: город как город, ничего выдающегося. Дорога, забитая транспортом, светофоры, пешеходы, крыши зданий, а на переднем плане кособокая елка, правда, сверху она выглядит приличнее, чем со стороны площади.

Зашуршали бумаги, что-то глухо стукнуло по столу, Денис обернулся и заметил, как Васька смотрит на часы. А тот закрыл толстый, с яркими картинками журнал, отодвинул его в сторонку и положил руки на стол, и посмотрел на Дениса. И только собрался заговорить, как Денис перебил его.

– Красиво, – он развел руками по сторонам, – молодец. Как дела вообще, как торговля?

Сел на подоконник, взял с полки первое, что под руку подвернулось: довольно тяжелую золотую птичку на стойке из полосатого мрамора, осмотрел со всех сторон, прочел выгравированную надпись: «Лучший ювелирный магазин года». Усмехнулся, поставил птичку на подоконник, глянул на Ваську. Тот нахохлился, как эта самая птичка, и, судя по виду, ничего хорошего не ждал, и, вроде как, жалел уже, что не приказал охраннику выставить гостя вон. Но, видно, сохранилось между ними еще что-то: может, память о прошлом, может, осознание вины, хотя в последнее верилось слабо, но Васька героически придал себе спокойный и деловой вид, и сказал:

– Спасибо, не жалуюсь.

Помолчал, перелистнул наскоро журнал, и спросил, глядя в упор:

– Чего тебе? Сразу говорю – денег нет. Про долг помню, как будут деньги, сразу отдам. Ждать надо. Вот, возьми, позвони через месяц.

И положил на стол черно-зеленую визитку, подвинул ее Денису. Тот взял клочок яркого картона, пробежал взглядом, сложил пополам, потом еще раз пополам, потом еще, осмотрелся в поисках мусорной корзины, не нашел и, верный привычке не бросать мусор на пол, сунул в три погибели сложенную визитку себе в карман.

– Не прибедняйся, – сказал, – деньги у тебя есть. И это мои деньги. Мои, Вася, и они мне сейчас нужны. Сегодня, вчера было поздно. Отдавай, и разбегаемся, ты мне никто, я тебе тоже.

Чувствуя, что улыбка сама собой переходит в гримасу, Денис отвернулся к окну: еще не хватало – эмоции свои показывать, перебьется Васька. Он и так как на иголках сидит, с часов глаз не сводит. Ждет, ждет кого-то паршивец, и кого-то важного, встречу с кем пропустить ну никак невозможно. Оттого и торопится, и сразу рванул с места в карьер. Денег у него нет. Ага, сейчас, так тебе и поверили.

Лисин тоже сообразил, что тон взял малость неверный, откинулся в кресле и постучал пальцами по столешнице. Скривил рожу, как от кислого, полюбовался на свое отражение в гладкой полировке, и спросил:

– Выпьешь? Коньяк есть, виски, водка, если хочешь. Хорошая, из дьюти-фри.

И повернулся к шкафчику слева, потянулся к дверце в самом низу. Денис шагнул к столу, выдернул из-под него стул, сел на него верхом, и сказал:

– Не надо. Не тот случай, сам понимаешь.

Васька понимал, он был сволочью отменной, предателем – кем угодно, только не дураком. Снова развалился в кресле и, стараясь не смотреть Денису в глаза, сказал:

– Нет сейчас денег. Нету, понимаешь? Никольский оборзел, три шкуры дерет, я ему за прошлый месяц еще должен, того гляди счетчик включит.

Заблуждаются те, кто считает, что власть в городе принадлежит чиновникам, полиции и прочим госструктурам, глубоко заблуждаются. Чиновники – лишь прикрытие для подлинных хозяев жизни, для смотрящих, «кураторов» так сказать, или надзирателей. Судьи, прокурор, мэр, губернатор – ширма, не более, без благословения «смотрящего» и шагу ступить не смеют, не говоря уж о том, чтобы лишнюю сотню-другую из бюджета скрысятничать и с верхами не поделиться. Но с этим строго стало, и разговор с ними короткий – пуля в голову, но это тоже прошлый век. Несчастный случай, вроде ДТП на скользкой дороге или «внезапная» остановка сердца – методов много, выбирай по вкусу и по деньгам, исполнители найдутся. Никольский, он же местный смотрящий по городу, появился в их захолустье то ли четыре года, то ли пять лет назад, и враз показал местной «элите», кто в доме хозяин. Поговаривали, что оброк, который он в область сдавал, увеличил в разы, оставляя себе процент за труды, что-то вроде комиссионных, отвозя «наверх» ежемесячно не один, и не два миллиона, и не рублей. Взятки за приватизацию объектов государственной собственности, перевозку контрабанды, назначения на высокие чиновничьи должности, выделение земель, фиктивные победы на тендерах, неофициальные заработки гаишников по слухам, составляли такую сумму, что Никольский мог себе позволить уже года через два отойти от дел и безбедно зажить на собственном тропическом острове. Однако «смотрящий», предпочел остаться на посту и дальше портить кровь «деловым людям».

Местная бизнес-элита (а по совместительству разномастные чиновники) этакого окаянства не вынесла, Никольского пытались устранить. Сначала увещевать пробовали добрым словом, отправив смотрящему что-то вроде «черной метки», но тот предъяву проигнорировал, объявив в отместку что-то вроде тринадцатой зарплаты – лишний взнос, который требовалось передать его курьерам. Кто-то передал, а кто-то предпочел скинуться на специально обученного человека, чьей специальностью было решение таких вот проблем. Метод был прост – девять граммов свинца в жизненно важные органы, и скоро в город вернулись лихие 90-е. В Никольского стреляли три раза, но он, как заговоренный, уходил от пуль, потерял двух телохранителей, и одну машину, что подорвалась у ворот его загородного дома на взрывном устройстве. Никольский снова вышел сухим из воды, и тогда «карбонарии» сменили тактику и нанесли решающий, как им казалось, удар: средь бела дня в людном месте убили одну из ключевых фигур в свите Никольского. То ли главного бухгалтера, то ли казначея местного «крестного отца» тупо застрелили у подъезда, причем исполнили так грязно и кроваво, что жертву опознали по одежде, а на всякий случай, еще и по ДНК. Ответки не последовало, «заговорщики» расслабились, решили, что Никольский достаточно напуган, когда их накрыло.

Месяца через полтора по городу пронеслась череда смертей, вызывавших новую волну слухов и домыслов, но все поняли все верно: Никольский провел нечто вроде зачистки среди «бунтовщиков». Неуловимый киллер отстреливал их, как уток на болоте, не помогали ни бронированные авто, ни охрана, ни комплекс мероприятий, позволяющий «объекту» унести ноги с линии огня. Пять роскошных похорон в течение месяца умерили пыл оставшихся пока в стороне от самой крупной за последние полтора десятка лет разборки, потом все улеглось, а потом началось по новой. Но на этот раз дорогие гробы заказывали для родственников усопших, причем кровных – сыновей, отцов, сестер и братьев, и был тут один нюанс. Киллер оказался личностью творческой, к делу подошел с выдумкой, оставив после себя неизгладимую память. Все «объекты» скончались от пулевого ранения в висок или в лоб, а вот родственникам убийца стрелял строго в затылок, отчего выходное отверстие от пули помещалось на лице, придавая покойникам вовсе уж непривлекательный вид.

И снова дважды объяснять не пришлось, ошалев от такой истинно средневековой манеры решать вопросы, уцелевшие смиренно поклонились «смотрящему», и впредь исправно платили оброк в оговоренных размерах и в установленные сроки, не желая повторить судьбу несчастных. С той поры в городе было тихо, благолепно и симметрично, каждый сверчок знал свой шесток, Никольский царствовал безраздельно, отдавая приказы мэру, прокурору и прочей прислуге помельче.

Васька снова глянул на часы и повторил:

– Я все помню, Денис, я отдам. Подожди.

Денис откинулся на стуле, покачался на дух ножках, вернулся в исходное и сказал, стараясь держать лицо и не орать:

– Пофигу мне, Вася. Деньги мне сегодня нужны. Матери на операцию,