скачать книгу бесплатно
– Телефон запишите, – устало повторил Лосев. – Там все скажут. И побыстрее, если можно, я на дежурстве.
Олег нацарапал на бумаге ряд цифр и бросил мобильник на пустое сиденье. Сидел, и не мог оторвать взгляд от своих часов: там секундная стрелка сделала полный оборот вокруг циферблата, потом еще один, потом еще. А Олег все смотрел на нее, и боялся глянуть чуть левее – там на подлокотнике лежал чек, и на его обороте были цифры. Номер телефона, там можно найти Митьку. Только он уже не ответит.
Белый свет жег глаза точно кислотой, блики прыгали по белому кафелю стен и расплывались на нем мутными пятнами. Олег смотрел в то на стенку перед собой, то в пол, успел изучить каждую трещину в буром линолеуме, пересчитать все полоски. Сверху их было шесть штук, дальше шло большое размытое пятно, потом тянулись еще семь, и восьмая уходила под длинную лавку, где Олег сидел уже больше часа. Справа тянулся длинный коридор, он поворачивал и заканчивался лифтом, а слева была большая глухая дверь с толстым стеклом. За ним виднелся другой коридор и еще двери, они иногда открывались. Появлялись медсестры, врачи, они двигались быстро, говорили тихо. Попасть туда не было никакой возможности – Олег сунулся, было, войти, но его мигом выставили прочь, пригрозив позвать охрану. Олег смирился, и уже второй час то считал полоски на затертом линолеуме, то смотрел в окно, за которым шел дождь.
Ужас и шок от свалившегося кошмара сменился апатией. Отчаяние и боль точно сгорели, присыпав душу пеплом, не оставив там ничего, кроме горечи и ледяной пустоты. Олег тупо глядел перед собой, уже с трудом соображая, что происходит и где он находится. Потом привалился к стенке, прикрыл глаза, и принялся слушать шорох дождя по стеклу. А тот звучал все глуше, тише, потом исчез, потом по глазам снова резанул яркий свет. Лампочка мигнула, погасла, зажглась снова, и тут Олег сообразил, что его трясут за плечи. Невысокий пожилой человек в белом халате стоял напротив, и пристально глядел Олегу в лицо. Тот опомнился, вскочил, и оказался на целую голову выше человека. Потом снова сел, прижал ладони к лицу.
– Вы Нестеров? – раздался над головой тихий голос.
Олег кивнул и убрал руки. Врач сел рядом, положил себе на колени бумаги и рентгеновский снимок. Олег все пытался разглядеть, что там такое на этом снимке, но ничего не понял. Врач отложил бумаги в сторону и сказал:
– Я Руссков, завотделением. Ваша жена пришла в себя, ее жизни ничего не угрожает. Мы скоро переведем ее в общую палату, как только спадет лихорадка. Возможен сепсис, поэтому на денек оставим ее у себя…
– Что случилось? – перебил врача Олег. Усталость, осознание необратимости, потеря, которую не заменит ничто в жизни, высосали из него остатки сил. Он и говорил-то с трудом, а соображал и вовсе неважно. Держало на плаву одно – надо узнать, как все произошло, а потом решать, как быть дальше. Да и надо ли вообще.
– Множественные рваные раны лица, шеи, верхних конечностей. Кровопотеря, болевой шок, сепсис на ранней стадии…
Олег не понимал и половины слов. Вернее, никак не мог связать Лариску, и все, что говорил этот бледный от усталости врач. Какой сепсис, откуда? Кровопотеря, шок… О чем это он?
– Что случилось? – повторил Олег, – почему, откуда…
Руссков осекся, повернул голову. Из-за белой двери с окошком показалась ярко накрашенная медсестра с рыжей челкой, но врач махнул на женщину, и та сразу пропала. Повернулся, глянул Олегу в глаза.
– Я думал, вам полиция сообщила. На вашу жену напали собаки, разорвали ей руки и лицо, разорвали до костей, если хотите подробности. Кто-то заметил это, вызвал полицию, те застрелили собак, вызвали «скорую». Мы сделали все, что смогли, сейчас вашей жене ничего не угрожает. Но последствия… Понадобится пластическая операция, и не одна.
Он умолк, видя, что Олег его не слушает. Тот поднялся, подошел к окну, отвернулся. А сам сжал кулаки до хруста в суставах, прикусил губу, чтоб болью заглушить новый приступ отчаяния, сдержаться. Он смотрел, как дождь чертит по стеклу косые штрихи, и пытался осознать услышанное. На Лариску напали собаки, и разорвали ей до костей лицо и руки. Почему, какие собаки, когда? И Митька – значит, он был с ней в этот момент, значит…
Оконную раму повело вбок, проем из квадратного сделался каким-то многоугольным, Олег схватился за подоконник, но тот неожиданно ускользнул. Стало темно и очень холодно, потом окно вернулось на место, и на его фоне Олег увидел Русскова и встревоженную медсестру. Та сунула Олегу под нос пропитанный нашатыркой комок ваты. Олег отшатнулся, но женщина не унималась, и отстала лишь когда он перехватил ее руку.
– Хватит.
Медсестра отошла к подоконнику, Руссков оказался на ее месте.
– Вам надо отдохнуть. Езжайте домой, лучше вызовите такси, а завтра позвоните. Все страшное уже позади, с вашей женой ничего не случится.
Нет, ты не прав, ты тоже ничего не знаешь, завотделением. Все страшное только начинается сейчас, в эту самую минуту, и что может быть страшнее чем знать, как умер твой ребенок. Если Лариске псы сожрали руки до костей, то Митька…
На лбу выступила испарина, дыхание перехватило. Руссков пристально смотрел Олегу в лицо, поманил к себе медсестру, и та мигом оказалась рядом. Выдернула пробку из пузырька с нашатыркой, да так и застыла, держа его наготове.
– Езжайте домой…
– Мне надо поговорить с Ларисой. С моей женой.
Олег поднялся, опираясь рукой о стенку, но все прошло благополучно. Врач и медсестра смотрели на него снизу вверх, потом переглянулись.
– Не положено, – сказала женщина, – во-первых, уже очень поздно. И потом в реанимацию нужен пропуск. – Руссков кивнул, сделал шаг к двери, медсестра следовала за ним.
Олег принялся выворачивать карманы. Выгреб всю наличку, сложил кое-как и догнал врача у двери, сунул деньги ему в карман халата.
– Мне очень нужно сделать это сейчас. Прошу вас. Я поговорю с ней и сразу уйду. Это очень важно. Пожалуйста.
Медсестра прижалась спиной к двери и мотала головой так, что челка выбилась из-под белой шапочки. Руссков недоуменно поглядел на Олега, на свой карман, и принялся выгребать оттуда деньги.
– Вы что себе позволяете, – прорычал врач, – вы где находитесь, молодой человек? Я сейчас охрану вызову. Покиньте помещение!
Он бросил деньги на подоконник и рывком распахнул дверь. Медсестра проскочила внутрь, на порог упала полоска синеватого света, запахло лекарствами. Руссков шагнул следом, и тут Олег негромко сказал ему в спину:
– У меня сын погиб, шесть лет. Он с Лариской был, его в морг увезли. Пропустите меня, пожалуйста.
Врач остановился, медсестра рывком обернулась и уставилась на Олега во все глаза, отшатнулась. Руссков медленно повернул голову и бросил еле слышно:
– Пять минут, если она не спит. Халат ему, бахилы. Быстро!
Медсестру как ветром сдуло. Она пропала с глаз долой, Руссков сгреб деньги с подоконника и отдал их Олегу. В глаза не смотрел, молчал и отворачивался, перехватил у подбежавшей медсестры халат, кинул Олегу, заставил надеть синие бахилы. И быстро зашагал по коридору мимо дверей с небольшими окошками, Олег торопился следом, не обращая внимания на удивленные взгляды персонала. Остановились перед пятой, Руссков глянул через стекло, и приоткрыл дверь, вошел в палату первым. Олег осматривался с порога.
Помещение небольшое, окно закрыто жалюзи, тумбочка, потом большая кровать, рядом аппаратура. В полумраке светятся и мигают диоды, слышатся тихие щелчки и тонкий писк, и очень холодно, так холодно, что того гляди пар от дыхания пойдет.
На кровати лежал человек, не двигался и смотрел в окно. Олег сунулся вперед, но Руссков оттолкнул его. Олег остался на пороге, лишь прикрыл за собой дверь. Стало еще темнее, по спине пробежала струйка ледяного пота и Олег сжал зубы. Холодно, как в морге. Господи, Митька…
Он прикрыл глаза и прикусил губу, кое-как отогнал от себя эту мысль. Потом, позже, не сейчас. Лариска здесь, она жива, она все расскажет, если не спит, как сказал врач.
– Лариса, вы слышите меня? К вам пришли, ваш муж пришел. Вы можете говорить?
Невнятный шепот, шорох, тихий стон, и Руссков отходит вбок, поворачивается к Олегу, тот делает шаг вперед, а человек на кровати поворачивает голову.
– Олег.. – от этого голоса обдало жаром, в виски ударила кровь. Олег узнал ее голос, но не мог заставить себя подойти ближе. Под ногами точно пропасть разверзлась, бездна, что пролегла от их утреннего разговора и того, что сейчас предстоит.
– Пять минут, – повторил Руссков, и вышел в коридор, за дверью послышались тихие шаги. Олег так и стоял столбом и чувствовал на себе Ларискин взгляд. Та смотрела на него, и дышала еле слышно.
– Олег, где Митька? Я ничего не помню, потеряла сознание от боли, очнулась здесь… Мне ничего не говорят… Где он?
«Она не знает» – Олег собрался с силами и шагнул в бездну. Но пол не провалился, не рухнула земная твердь. Он оказался возле кровати, сел на белый стул у кровати, сжал кулаки.
Лариска лежала на спине до подбородка укрытая толстым одеялом. Забинтованные до локтей руки лежали как неживые, лицо тоже в повязках, видны одни глаза и неестественно распухшие губы. Взгляд рассеянный, зрачки расширены. Лариска, глядела, не моргая, и Олегу стало не по себе. «Я должен сказать ей» – он не мог пересилить себя, заставить произнести хоть слово. Я время летело, минуты таяли, он понимал это, но сделать с собой ничего не мог.
– Собаки, Олег, из соседнего подъезда, две здоровенные псины, ты знаешь их. Хельма запросилась на улицу, я повела ее, на поводке, как ты велел. Митька увязался с нами. Мы пошли к оврагу…
Да, к оврагу. Недалеко от их дома есть пригодное для выгула собак местечко, территория бывшей промзоны. Там есть, где побегать псам, там встречаются все собачники, их питомцы давно знакомы друг с другом, собачьи драки если и случаются, то редко.
Олег кивнул, точно Лариска могла видеть это в полумраке. Та облизнула губы, и тихо проговорила:
– А у подъезда уже гулял этот… жирный, Дима зовут. Его псы бросились на Хельму, сбили ее с ног. Митька пытался отогнать их, а дальше плохо помню. Было очень больно, очень….
Значит, это были ротвейлеры Димы Никитина. Псы, почуяв течную суку, превратились в неуправляемых зверей. Лариска, ничего об это мне зная, как всегда, отпустила Хельму побегать, ротвели накинулись на нее, та бросилась за защитой к хозяйке, Митька оказался рядом…
– А Никитин? – кое-как выговорил Олег, – он где был, ты не помнишь?
– Звал их, потом подбежал, потом не помню, – прошептала Лариска. Посмотрела на Олега в упор и спросила:
– Олег, где Митька? Он дома, спит? Почему ты оставил его одного?
Стало очень тихо, раздавались лишь тихие щелчки и треск. Мигнул зеленым и погас диод на панели, рядом зажегся другой. Олег следил за ними, и чувствовал на себе Ларискин взгляд. Она попыталась приподняться на локтях, но сразу свалилась на спину, охнула и заплакала, отвернулась.
– Спит, – сказал Олег, наклонился к Лариске, ткнулся лбом в подушку рядом с головой жены. Отчаяние и боль мешались в душе с черной яростью, что поднималась из глубины. Дима звал их, значит. Звал своих чудовищ, сучий потрох. И подбежал, когда было уже поздно.
Лариска всхлипнула еще раз, потом затихла. Она не двигалась, Олег так и сидел рядом, потом осторожно обнял Лариску за плечи.
– Не плачь, не надо.
– Хорошо… – она вздохнула, и тут точно плотину прорвало, слезы потоком хлынули на повязку.
– Олег, я теперь урод, чудовище. Эти твари меня изуродовали, и лицо, и руки… Я никому не нужна, я повешусь! Врач сказал, пластика поможет, но это дорого, очень дорого! У нас нет таких денег… Я повешусь, как только меня отсюда выпустят, тебе не придется жить с уродом…
– Прекрати! – Олег поднял голову, – прекрати, что ты говоришь. Пластика – ерунда, мелочи. Я найду деньги, не думай об этом. Все будет хорошо, поняла?
Он заставил Лариску повернуть голову и смотрел ей в глаза. Та не отводила взгляд, и у Олега по спине пробежал холодок. Все было понятно без слов, но на душе стало вдвое тяжелее. «Надо сказать, лучше сейчас, и лучше это буду я, чем чужие люди» – Олег поднялся на ноги, Лариска следила за ним.
– Олег, что…
Он наклонился над женой, уперся ладонями в подушку. И выдал залпом на одном дыхании:
– Лариса, Митька умер. Его собаки загрызли, он в морге. Я все сделаю, как надо, а ты пока останешься здесь. Я найду деньги, тебе сделают операцию, и все будет хорошо. Мне надо идти, я приду позже. Дождись меня, пожалуйста.
Лариска непонимающе глядела на него, Олег поцеловал жену и быстро вышел из палаты. В коридоре на него налетела рыжая медсестра, и чуть ли не силком потащила к выходу.
– Быстро, быстро, – шептала она, – мы и так все инструкции нарушили… Горе-то какое, господи! Вам нашатырь с собой дать?
Она помогла Олегу снять халат, пихнула в мусорку бахилы и открыла дверь в общий коридор. Олег придержал дверь за ручку, и сказал медсестре:
– Вы присмотрите за Ларисой, пожалуйста. Она только сейчас все узнала. Я боюсь, как бы она глупостей не наделала. Я вам заплачу.
Он снова полез в карман, достал купюры, но медсестра ударила его по руке.
– Прекратите. Господи, бедная женщина…
Она перекрестилась, вытолкнула Олега в коридор и закрыла дверь. Тот бессмысленно поглядел на белую створку и поплелся к лифту. На первом этаже прошел через пустой холл, и скоро оказался на улице, сел в «тойоту» на парковке, и ждал пару минут, пока перестанут дрожать руки. Не от слабости, нет, от ярости, что глушила звуки и краски, что держала за горло, не давая дышать. Олег помнил, что надо позвонить по тому страшному телефону, что надиктовал Лосев, но пока не мог заставить себя это сделать. Посидел, приходя в себя, и поехал домой.
Дождь давно перестал, задувал острый, совершенно осенний ветер, когда Олег был у своего подъезда. Белая «нива» стояла на своем месте, строго напротив второго подъезда: аккуратист-Дима всегда парковал ее здесь. Олег поставил «тойоту» в другой стороне, посидел, вдыхая холодный воздух, пока совершенно не успокоился. В голове сделалось ясно и пусто, руки больше не дрожали. Он вытащил из-под сиденья монтировку, вытер ее чистой тряпкой, вышел из машины и направился к «ниве». Обошел, постоял у водительской дверцы, и врезал монтировкой по лобовому стеклу.
Треск, скрежет, вой сигнализации, звон металла – какофония ложилась бальзамом на душу. Рассудком Олег понимал, что так нельзя, что он ничего не изменит, что полиция скоро будет здесь, что его видят соседи. И ничего не мог с собой поделать, разнес вдребезги лобовое стекло, выбил водительское, обошел «ниву» с другой стороны и увидел Диму.
В трениках, майке, кроссовках с развязанными шнурками тот выбежал из подъезда и торопился на парковку. Подхватил на бегу спадающие штаны и кинулся навстречу Олегу, встал у него на пути и по-бычьи наклонил голову. Олег хлопнул монтировкой по ладони, потом тычком врезал по целому пока заднему стеклу. Оно моментально пошло трещинами, а от следующих ударов провалилось в салон. Дима не шелохнулся, не сказал ни слова, а лишь следил за Олегом, и все тер ладонью свою лысину.
Со стеклом было покончено, Олег шагнул дальше, но Дима не шелохнулся. Глядел исподлобья крохотными глазенками, побагровел, но заднюю включать не торопился. Олег двинул монтировкой по крыше «нивы», потом углубил вмятину, врезал по двери. И вплотную подошел к Диме, толкнул его плечом. Того мотнуло, но и только. Он продолжал буравить Олега взглядом, и молчал при этом, лишь нажал на брелоке ключей кнопку, и сигнализация заткнулась. В тишине они стояли лицом к лицу, и Олег сдерживался уже из последних сил. Поудобнее перехватил монтировку, примерился.
– Давай, убивай, – сквозь зубы проговорил Никитин, – сядешь, дурак.
– Плевать, – неожиданно спокойно сказал Олег, не покривив душой. И правда, плевать, чего церемониться, раз жизнь кончилась. Раскроить Диме башку, но не убивать, как тот сам напрашивается. Убивать – еще чего, пусть живет, идиотом, овощем, пусть до конца жизни под себя ходит, пускает слюну и улыбается, как и положено дебилам. Убивать… За тяжкие телесные тоже срок полагается, и хороший срок.
– Твоя баба сама виновата, – прогудел Дима, – отпустила течную суку с поводка. У моих псов башку и сорвало. Соображать надо! – он постучал себя пальцем по темечку. Потом отвернулся, вздохнул:
– Алекс и Юстас, какие кобели были… Элита, производители. Медалей по три кило у каждого, с психикой и наследственностью полный порядок. А экстерьер какой, лучшие представители породы. Ко мне очередь стояла, я на щенках больше, чем ты зарабатывал! Машину вот купил!
Он хлопнул ладонью по искореженному крылу «нивы» и побрел осматривать свое сокровище, повернулся к Олегу спиной. Шел, и что-то бормотал себе под нос на ходу, а у Олега вдруг подкосились ноги. Он кое-как добрался до «тойоты», сунул монтировку под сиденье, закрыл машину и потащился к подъезду. Дома, не раздеваясь, пошел в кухню, огляделся – на плите сковородка, на столе хлеб в пакете, йогурты и чипсы. У окна миска с водой для Хельмы, рядом валяется зеленый резиновый мячик, в угол забился небольшой комок светлой собачьей шерсти. Олег плюхнулся на стул, выложил мобильник и пару минут смотрел на него, собираясь с духом. Потом набрал номер.
– Я отец Нестерова Дмитрия. В полиции сказали, что он у вас.
Олег не мог заставить себя выговорить «его тело», и говорил о Митьке, как о живом. И до последнего надеялся – глупо, отчаянно, что это ошибка, что Лосев спьяну или от усталости что-то напутал. Ждал, слушая тишину в трубке, слыша отдаленный шорох бумаг и стук клавиш, потом раздался равнодушный мужской голос:
– У нас, но вскрытие еще не проводили. Вечером позвоните.
– Хорошо, – как о чем-то постороннем сказал Олег, и нажал отбой. Вскрытие еще не проводили. Значит, ошибки нет.
Дверной проем как недавно окно в больнице повело вбок, но все быстро встало на свои места. Олег посидел еще немного, убедился, что с дверями все в порядке. Потом стащил с себя одежду, ботинки и свалился на диван. «Надо поспать» – была последняя мысль. Поспать, отдохнуть, чтобы не сойти с ума и сделать все, что должен для Митьки и для Ларисы. Кроме него некому.
Сильный влажный ветер бил в лицо, выбивал слезы из глаз. Олег не закрывал окно и гнал под двести, наплевав на последствия в виде штрафа за превышение скорости или чего похуже: отобранных прав, например. Дорога всегда помогала ему, лечила, как лечит время, километры позади точно повязкой ложились на свежую глубокую рану, и боль стихала. Но Олег знал, что это обманка, что это ненадолго, и стоит повернуть назад, как все пойдет по новой. И жуткая тишина в пустой квартире, и легкий шорох в коридоре, приглушенный звуки детского голоса и тихое повизгивание Хельмы. И сквозняк, что пробегал по полу, забирался на кровать, бросая то в жар, то в холод, отнимая сон, подводил к грани меж рассудком и безумием. Олегу не раз казалось, что он сошел с ума, когда после похорон сына пришлось вернуться в пыльную брошенную квартиру.
Он сразу рухнул спать, но перед глазами всплывала одна и та же картина – небольшой закрытый гроб опускают в глубокую яму, и на дне полно воды. Раз, другой, третий – и Олег уже просто смотрел в потолок, но там в переплетении теней виделось одно и то же. Встал, прошелся по комнатам, выпил ледяной воды из-под крана, снова лег, задремал. А потом пришла Хельма, ткнулась мокрым носом в щеку, что-то неразборчиво крикнул Митька, и Олег вскочил, закрутил головой спросонья. И тут с души точно камень свалился – конечно, гроб был пустой, там никого не было. Он же не видел Митьку мертвым, значит, похоронили кого-то другого, а его сын дома, только что вернулся с прогулки. И Хельма здесь, носится, мокрая, по квартире, а Лариска ловит ее, чтобы помыть лапы, и ругается на собаку. А Митьке смешно, он нарочно отпустил псину, и теперь помогает матери ее ловить…
Смех и крик повторились, но уже издалека, Олег помотал головой, приходя в себя, поднялся, вышел в коридор. Никого, тихо, темно и пыльно а кричат с улицы – он забыл закрыть окно в кухне. И снова сжалось сердце и заныли виски: чуда не произошло. Митька остался под старой рябиной, под холмиком из живых цветов, а Лариска все еще в больнице, но уже не в реанимации, а в хирургии. В небольшой, пропахшей лекарствами отдельной палате, накачанная успокоительными и снотворным – Олег заплатил персоналу, и за Лариску был пока спокоен. Утром ей сняли повязки, Лариска поглядела на себя в зеркало и молча отвернулась к окну. Лежала спокойно, не плакала. Олег заставил ее перевернуться на спину, заглянул в худое заострившееся лицо жены, и невольно вздрогнул – со лба до подбородка тянулись здоровенные багровые рубцы, рассекали губы и щеки. Лариска чудом не лишилась глаз: когти или зубы – уже непонятно – у Диминых тварей были отменные. «А Митька?» – шелохнулось в голове, и Олег до боли прикусил губу. Лариска пристально поглядела на мужа и спокойно сказала:
– Я повешусь, Олег. Я, не буду жить, я не смогу.
– Молчи. – Он подошел к окну, спиной чувствуя ее взгляд. Колоть успокоительные ей перестали лишь вчера, и соображал Лариска еще неважно, однако последние слова она произнесла вполне осмысленно. Не угрожала, не шантажировала, не закатывала истерику, просто предупреждала, что намерена делать дальше. Олег приоткрыл шторку на окне, глянул вниз, на залитый дождем больничный двор, повернулся.
– Молчи, – повторил он, – не говори глупости. Не тебе решать, кому жить, а кому нет.
Он осекся, снова глянул вниз. Лариска молчала, и дышала еле слышно. Потом потянулась пальцами к лицу, но забинтованные руки слушались плохо. Лариска зажмурилась, Олег наклонился над ней.
– Не надо, – попросил он, – пожалуйста. Потерпи, я все сделаю. Деньги будут уже скоро, с врачом я договорился. Все наладится, поверь.
Он осторожно поцеловал Лариску и вышел из палаты. Шел по коридорам, спускался в лифе, пересекал холл, потом бежал под дождем к машине, и все гнал от себя эту мысль: ничего не наладится. Ничего и никогда, для Нестеровых все закончилось неделю назад, их больше нет, остались тени. И, казалось, теперь можно спокойно разводиться, их ничего не держит вдвоем, однако Олег понимал, что это не так. Он и Лариска теперь всегда будут вместе, общее горе убьет их поодиночке, а выжить они могу лишь рядом друг с другом. И еще – Олег вдруг представил, что было бы, если б Митька увидел мать такой, с изуродованными собачьими клыками или когтями лицом, с разорванными до костей руками… Рассудком понимал, что это невозможно, что быть этого не может, но точно слышал Митькин голос: «папа, почему ты не помог ей?». Слышал, и который день жил на грани помешательства, и едва сдержался от радости, когда позвонил Мартынов, и сказал, что все готово, Олег может забрать деньги. Говорил, правда, быстро, отрывисто и как-то нехотя, явно не горя желанием выдернуть из оборота немаленькую сумму и расстаться с ней. Но уговор соблюдал честно, назначили дату и время, и Олег рано утром выехал из дома, чтобы сделать все одним днем – промчаться семьдесят километров от Москвы, забрать деньги и вернуться. А завтра можно приглашать к Лариске спеца по пластике, и договориться об операции, перевезти жену в другую больницу…
Все, что угодно – ехать к черту на рога, звонить, договариваться, платить, лишь бы подольше не появляться в пустой квартире, не слышать звуков, шорохов и голосов, не шарахаться от каждой тени, отвечать им, чувствовать, как постепенно сходишь с ума.
Через забитую пробками единственную центральную улицу города Олег тащился минут сорок. А потом еще столько же блуждал по окраинам, пока не нашел-таки детище отцовского компаньона, внушительный по провинциальным меркам автоцентр с мойкой, магазинами, сервисом. Место было шумное, оживленное, через дорогу высился торговый центр «Тироль» с кинотеатрами, кафешками и даже боулингом, о чем извещала аляповатая растяжка через две полосы. Свободных мест на парковке перед автоцентром не оказалось, Олег оставил «тойоту» напротив «Тироля» и позвонил Мартынову.
– Я на месте, – после приветствия сказал тот, – давай ко мне в кабинет. В зале спроси кого-нибудь, тебе покажут.
Олег перебежал дорогу и направился к дверям автосалона. Внутри оказалось довольно приятно и многолюдно. Народ интересовался в основном недорогими иномарками, и на белый «мерседес», блестевший в центре зала, лишь поглядывал издалека и проходил мимо. Дорогая машина последней модели красовалась тут чисто для привлечения внимания, почти как музейный экспонат. В зале было чисто и светло, слышались голоса и тихая музыка, публика разглядывала машины и интересовалась возможностью приобретения авто в кредит. К Олегу сразу подошла миловидная барышня в красно-белой униформе, и любезно проводила гостя почти до дверей начальства.
Мартынов Павел, высокий тощий, с седыми волосами, с кем-то говорил по телефону, и, завидев на пороге Олега, поспешил закончить разговор. Предложил сесть, сам закурил, малость нервно теребя сигарету в длинных костлявых пальцах. А сам смотрел то в стол, то в стену, то в окно напротив, и заметно нервничал. «Психует дядя. С чего бы?» – Олег давно знал этого человека, помнил еще по детству как отцовского сослуживца. Они вместе поступили в военное училище, вместе закончили его и служить отправились сначала на Дальний Восток, а потом по очереди сгоняли «на юг», как говорил отец Олега. В подробности он не вдавался, Мартынов тоже оказался неразговорчивым, вернее, ловко уходил от ответа, переводя разговор на другое. С семьей у него не задалось, Мартынов два раза женился, и каждый раз дело заканчивалось разводом. Зато бизнес у него быстро пошел в гору, и деньги сослуживца помогли поднять скромный автосервис до нынешних, пусть провинциальных, но все ж таки высот.
Мартынов затянулся пару раз, глядя при этом в окно за спину Олегу, откинулся на спинку кресла.
– Не передумал? – первым делом спросил он, стряхивая пепел в мраморную тяжелую плошку на столе. – Я готов процент больше платить, вдвое.
Олег молча покачал головой. Нет, не передумал, тем более, они уже обсуждали эту тему несколько дней назад. Мартынов выдохнул сизый дым, постучал пальцами по столу, пристально глядя на Олега, и вдруг знакомо улыбнулся.
