скачать книгу бесплатно
Паноптикум
Светлана Чистова
Иногда судьба предлагает человеку такие обстоятельства, которые требуют от него трудного выбора. Он должен его совершить, и только собственное решение сделает его нравственный портрет ярче или, наоборот, тусклее.
Перед вами, уважаемый читатель, город Стеклов и некоторые его жители, каждый из которых в силу своих убеждений и поступков предстал перед вами в образе героя или антигероя. Но не стоит забывать, что только карикатурные образы тащат на себе все возможные человеческие пороки, а в жизни все устроено сложнее.
Автор с надеждой смотрит на своих героев и полагает, что за пределами истории, рассказанной в романе, многие из них способны будут совершить независимый от обстоятельств выбор.
Светлана Чистова
Паноптикум
Зло надо лечить, как худого пса, – палками.
Изречение, приписываемое М.В. Ломоносову
Глава первая
Дежурный по городу
Утром 7 ноября 201.. -го года мэр города Стеклова Алексей Никодимович Лытарь проснулся рано, как всегда, но одеяло скинул с себя неохотно. На то были свои причины. Он лежал и думал, что с удовольствием потратил бы время до обеда, гоняя с ветерком на катере по озеру и нагуливая здоровый аппетит. Его товарищ, Костя Игнатенко, бывший у него сначала на мелкой исполнительской работе, а затем за усердие назначенный начальником комиссии по борьбе с коррупцией, отлично готовил уху и барбекю на костре. Костя и сейчас что-то такое затевал в саду, напевая вполголоса кубанскую песню, и Алексей Никодимович, потянув носом, уловил сладковатый запах загоравшихся сосновых чурок. От этого запаха настроение его окончательно упало. День начинался хорошо, но провести его удачно не было никакой возможности. В городе его ждали скучные дела.
Он принял душ и нехотя стал одеваться. Ни одна путная мысль не приходила на ум, – все, что обдумывал он сейчас, вертелось вокруг одного незначительного и надоедливого вопроса, от решения которого, в общем-то, ничего не зависело. Это-то и раздражало Алексея Никодимовича все больше. Сегодня планировалось провести в Доме ветеранов торжественное собрание, на котором он должен был присутствовать в качестве почетного члена президиума. Он уже представлял себе, как битых два часа будет сидеть в душном конференц-зале, часто вставать, чтобы лично поздравлять ветеранов, слушать бесконечную череду поздравлений, в том числе и стихотворных, которых он терпеть не мог, и при всем этом еще и контролировать себя, чтобы ненароком не зевнуть. Представив себе все это, Алексей Никодимович в сердцах плюнул на мраморную столешницу итальянского умывального столика, но затем все же смыл плевок, поскольку свою ванную комнату, начиненную дорогой сантехникой и отделанную в венецианском стиле, он обожал.
Он вообще любил свой загородный дом, который построил пять лет назад в медвежьем углу, на отшибе убогой даже по местным меркам деревеньки, в которой к моменту его появления оставалось с десяток стариков да несколько горьких пропойц неопределенного возраста. Впервые приехав сюда, в эту живописную озерную глушь, Алексей Никодимович ахнул: это место словно нарочно дожидалось его, и вековые сосны на берегу молчаливого озера в покорном приветствии зашумели верхушками пышных крон, будто бы одобряя его выбор. Строительство дома велось не в спешке, но быстро. Алексей Никодимович усмехнулся, вспомнив одну курьезную историю, связанную со строительством. Дело было в том, что некий полковник из структур госбезопасности тоже в то время приглядывал себе домик в тихом месте и совершенно случайно узнал, что мэр города уже в этом вопросе определился. Полковник со своей свитой тут же примчался на озеро и, увидев, какое прекрасное место уже занял смышленый градоначальник, в сердцах ругался так долго и забористо, что начальство стройки попряталось кто куда, и даже рабочие-узбеки от греха подальше забрались в свои каморки и долго не выходили оттуда. Только вечером узбеки вылезли на свет божий. В тот же день прораб доложил Алексею Никодимовичу об этом визите. Спокойно выслушав по мобильнику вопли трусливого начальника строительства, Алексей Никодимович принял единственно правильное решение, и через месяц гневный полковник уже называл его соседом.
Полковник оказался мировым парнем, и часто они вдвоем, где-нибудь на лесной заимке у костра или просто на берегу озера, со смехом вспоминали эту историю. Алексей Никодимович вообще огромное значение придавал искренней мужской дружбе. Ни одного служебного или личного вопроса в своей жизни он не решил путем спора или грубого нажима, к которому частенько прибегали некоторые из его подчиненных. С такими людьми он расставался без сожаления и угрызений совести, искренне негодуя в душе от осознания административной бездарности этих выскочек, которых он когда-то имел неосторожность приблизить к себе. Любое, даже самое запутанное и сложное дело, можно уладить миром, не прибегая к шумным разбирательствам, – эту истину он усвоил еще на заре своей административной карьеры. Начинал он на Кубани, но там, в многонациональном степном крае, сложились такие прочные клановые связи, что подняться хотя бы на ступеньку вверх по служебной лестнице можно было только спустя долгие годы безупречной и полной подводных камней службы. А Алексей Никодимович еще в молодости вполне осознал свои силы и желал плодотворно работать, не оглядываясь на сложившиеся традиции и старые взгляды. И он принял решение – уехать из южного края на север и обосноваться невдалеке от Москвы, в тихой провинции, где можно действовать самостоятельно и стать независимым лидером. Никогда впоследствии он не раскаивался в своем решении.
Вспомнив молодость и удачу, Алексей Никодимович впервые за это утро позволил себе улыбнуться. Он бодро спустился вниз, в гостиную, где на столе дожидался его завтрак, приготовленный супругой. Но завтракать так рано он не стал, решив перекусить уже на работе. Он вышел во двор, довольно осмотрел с крыльца свои обширные владения и направился к новенькому «лексусу» последней модели, у которого деловито расхаживал его шофер Павел.
– Доброе утро, Алексей Никодимович. В город поедем? – поинтересовался Павел предусмотрительно. За те полгода, что он проработал у Алексея Никодимовича, он успел досконально изучить привычки шефа и поэтому знал, что тот не любит первым сообщать о своих планах.
– Да, сразу в администрацию. И не шибко гони, мне по дороге нужно с мыслями собраться.
Павел понимающе кивнул. Забравшись в салон, Алексей Никодимович решил на полчаса, которые отделяли его от работы, забыть о предстоящей торжественной скуке. Внедорожник плавно выехал с деревенских ухаб на шоссе (Алексей Никодимович специально не стал приводить в порядок деревенскую дорогу, чтобы автомобилисты не часто заезжали сюда по делу и без дела), и мэр погрузился в свои думы, временами поглядывая на сельский пейзаж за окном. Машина хорошо шла, не встречая никаких помех, и хотя накануне в районе прошел сильный снегопад, эта дорога была, как всегда, хорошо почищена.
Уже в своем служебном кабинете, обставленном без всякой помпезности и шика и даже с некоторой суховатостью, действовавшей на всякого посетителя в благотворном ключе и сразу настраивавшей на деловой лад любого, кто заходил в эти неброские апартаменты, Алексей Никодимович вызвал к себе редактора районной газеты и директора муниципальной телекомпании.
– Надо будет в широком формате осветить сегодняшнее торжественное мероприятие, но без излишних песнопений. И объясните наконец своему умнику оператору, Татьяна Викторовна, что в кадре должен быть не я один, а еще и зал с ветеранами, – начал он в несколько раздраженном тоне объяснять директору телекомпании задачу предстоящего эфира. – Вас, Игорь Семенович, я также попрошу осветить это мероприятие без излишнего официоза. И не забывайте, что вам скоро предстоит сделать очень важную работу – осветить в газете предстоящее празднование Дня освобождения. Можете подготовить несколько очерков о ветеранах, воевавших в наших местах. Не забудьте как можно полнее осветить тему сегодняшней заботы общества о ветеранах. Только поручите эту полосу толковому сотруднику, а не этому своему болвану Шитову, который в падежах путается.
Редактор районной газеты «Знамя труда» Игорь Семенович Буденич в ответ только как-то горестно кивнул. Он отлично знал и без нравоучений Алексея Никодимовича, что «болван» Андрей Шитов с этой темой не справится, но тем более не справится с ней и сам Игорь Семенович, потому что ветеранов, освобождавших Стеклов в Великую Отечественную войну, в районе не осталось, а высасывать тему из пальца Игорь Семенович не любил. Надо было, как всегда, находить выход из положения. «Почему всегда я за весь этот бардак должен отдуваться?» – раздраженно думал он, не слушая уже ценных указаний мэра. И всегда-то он, Игорь Семенович, должен думать за всех этих умников из администрации, как не ударить в грязь лицом. А ведь когда-то он был полон творческих планов и надежд и жаждал работать. Куда же все это ушло? Некоторые его однокурсники сделали отличную карьеру в Москве. Многие пишут, хотя и на заказ, но то, что хотят, не оглядываясь ни на каких алексеев Никодимовичей. Как же надоела Игорю Семеновичу алчная и недалекая свора мэра, с ее непомерными аппетитами, с провинциальной ленью, с тупым скотским равнодушием ко всему, что не касается лично ее! Игорь Семенович с ненавистью подумал, что он, человек с университетским образованием, либерал и умница, вынужден, как свиной приплод на ферме, есть из того же корыта, что и вся эта районная номенклатурная сволочь. Он обдумывал все это и не заметил, как мэр, закончив читать свои нотации, взглянул на него с усмешкой.
– Игорь Семенович, проснитесь наконец! – рявкнул Алексей Никодимович, не выдержав длинной паузы.
Игорь Семенович, услышав начальственный рык, сразу вышел из оцепенения. Уже выходя из кабинета, он в дверях заверил Алексея Никодимовича, что все будет сделано, как всегда, четко и в творческом ключе. На службу в редакцию он уехал в прескверном настроении.
На столе в редакционном кабинете уже лежали первые пять полос, принесенных ответственным секретарем на подпись. По пути к себе Игорь Семенович, как обычно, заглянул во все кабинеты редакции, чтобы поздороваться с сотрудниками и узнать, как идут дела. Заглянув в кабинет, занимаемый верстальщиками и корректором, он с некоторым неприятным чувством отметил, что корректор, дама средних лет, сначала как-то двусмысленно хихикнула, а затем отвернулась к окну, чтобы скрыть от него невольную улыбку. Игорь Семенович нахмурился. Тут явно без него что-то произошло. Он решил со стороны понаблюдать за ней, но Светлана Викторовна, почувствовав его взгляд, тут же уткнулась в какую-то статью на столе и стала водить по ней карандашом, изображая глубокую сосредоточенность.
Вот какова же ведьма! Игорь Семенович знал, что не все, что пишется в редакции, доходит до его стола, – Светлана Викторовна сама выбраковывает особо яркие опусы некоторых сотрудников, щадя и свое время тоже. Он и не задавал никогда лишних вопросов ей, зная наперед, что та ему может ответить.
Уже через пять минут Игорь Семенович понял, что ввергло всегда ровного и даже несколько скучного корректора в такое веселое состояние. Прочитав передовицу и добравшись до второй полосы, Игорь Семенович сначала побагровел, а затем вылетел из кабинета и приказал перепуганной секретарше поскорей отыскать ему Шитова.
– Так он же на задании, Игорь Семенович, – пролепетала Женя, хорошенькая девчушка лет восемнадцати.
– Плевать мне на это! Звони ему на сотовый, пусть немедленно едет в редакцию, и чтобы через полчаса был здесь! – выпалив все это, Игорь Семенович гневно хлопнул дверью своего кабинета и в сильнейшем волнении стал ходить из угла в угол, сжимая кулаки от ярости.
Через пятнадцать минут у его двери уже топтался несчастный Шитов, никак не решаясь войти к шефу. Дело ускорила Женя, сообщив Игорю Семеновичу по телефону, что Андрей уже приехал. Шитов с плохо скрываемой ненавистью посмотрел на нее, но ничего не сказал этой дурехе, которой не было никакого дела до его неприятностей.
Войдя в кабинет, Андрей увидел, что дело приняло для него самый прескверный оборот, – шеф сидел в своем удобном кожаном кресле и красной ручкой рисовал чертиков на полях второй полосы.
– Ничего не хотите мне сказать, Андрей Васильевич? – спросил он Шитова преувеличенно вежливо. Видя, как растерянная глуповатая улыбка блуждает по лицу этого очкастого увальня, Игорь Семенович левой рукой придвинул к краю стола полосу и ткнул указательным пальцем в статью под названием «Полный вперед». – Читайте, Андрей Васильевич, свое произведение, только про себя, а я потом спрошу у вас, можно ли было нести это редактору.
Шитов, преувеличенно быстро шевеля толстыми губами, начал читать:
«С каждым днем хорошеет и богатеет наш город. Во всем чувствуется забота, твердая рука и уверенная поступь.
Замолкли фонтаны. Но до чего же они хороши и без воды! Будущая аллея фонтанов-родников привольно раскинулась у центра «Стекольный»: в каменной кладке, газонном грунте, неповторимой парковой атмосфере. Восстанавливается старый фонтан на ул. Гагарина. Ловкие рабочие в синих комбинезонах, несмотря на промозглый осенний ветер и холодный снег, самоотверженно реставрируют чашу фонтана, вырубают закрывающий виды корявый кустарник, мостят красной плиткой лучи пешеходных дорожек.
Продолжается укладка мостовой плитки и у мемориала Славы. Лежавший здесь многие годы асфальт выглядел неэстетично, и не удивительно, что новые времена благоустройства смели его под самый корень. Хорошим дополнением этому стала и металлическая ограда – ажурная, массивная, способная надежно защитить шоссе у Вечного огня от паркингов длиннющих свадебных кортежей.
Радуется глаз и на свежесть новых домов-новостроек. Подведенные под крыши, они терпеливо ждут своего часа сдачи госкомиссиям – на улицах Чайковского, 60 лет Комсомола, Гайдара, на Волоколамском шоссе. А вдогонку им уже спешат другие новостройки – столь же долгожданные и многообещающие.
Осенний мокрый снег хотя и злит, но земляная жижа повсеместных раскопов вызывает только чувство одобрения и стоического терпения. Вроде и вымажешься по колено, а заглянешь внутрь рва, увидишь холодный блеск новой металлопластиковой трубы и сразу понимаешь – это того стоит.
Жалко, что с первыми стаями перелетных птиц свернулись и веселые шатры пивных-разливочных. Сезон уличной торговли продолжают только не подвластные холодам наши знойные братья с юга. Тут тебе и картошечка русская, и овощ всякий крутобокий – покупай и не майся разгулом цен в супермаркетах.
Сетевые гиганты, впрочем, чувствуют себя вполне уверенно. Еще один свой дворец из стекла и бетона они возводят ударными темпами напротив торговых рядов. Скоро их длинные руки возьмутся за Литейную, дом 5, и на куче праха старого стекловского мира возведут еще один столп его завтрашнего дня.
Но и терпкий аромат прежних времен никуда не уходит от нас. Подтверждение тому – Дом культуры на Советской площади. Облупленные стены и колонны еще раз убедительно подчеркивают его ненужность современному Стеклову. Вот соберем денег, поставим на крышу купола, и здесь снова все наполнится первозданной духовностью.
А еще на дворе первая неделя ноября. Мрачно, склизко. И хочется уже только одного – белого-белого снега».
Закончив чтение, Шитов не слушающимися от нахлынувшего волнения руками вернул полосу на место и стал мямлить что-то про новые авангардные течения в мировой публицистике, но Игорь Семенович прервал его оправдания самым беспардонным образом:
– Вы, Андрей Васильевич, просто полудурок, какие даже в нашем городе большая редкость. Писать вы не умеете, так хотя бы научились скрывать свою бледную творческую немощь под простыми доходчивыми фразами. Вы всерьез полагаете, что я долго буду терпеть ваш бред? Корректор жалуется, что в ваших опусах английских заумных аббревиатур и компьютерного сленга больше, чем русских слов. Для кого вы пишете? Или вы думаете удивить стекловчан своей эрудированностью? Так вы их и так в каждом номере удивляете. Вот что, Андрей Васильевич, – Игорь Семенович нервно забарабанил пальцами по витражной столешнице своего модного бюро (это было его последнее приобретение, и он очень им гордился), – или вы переходите на понятный большинству наших граждан великии и могучий русским язык, или в самом скором времени эти граждане пошлют вас, и не думайте, что я смогу вас защитить.
Буденич распалялся все больше и больше, но сделал остановку и перевел дух. А затем продолжил:
– Вот скажите мне, что на вас нашло? Уму непостижимо: грохнуться с заумных высот в балалаечную какую-то стилистику! Вы, Андрей Васильевич, скажу вам по секрету, далеко не Демьян Бедный. Больше не упражняйтесь в том, в чем не смыслите ничего. А теперь идите и обдумайте хорошенько мои слова.
Когда Шитов, пятясь задом к двери, наконец выкатился из кабинета, Игорь Семенович энергично потянулся в кресле, так что хрустнули шейные позвонки. Он понимал, что Шитов хорош как составитель всякого рода статистических таблиц, отражающих успехи стекловской промышленности, и поэтому придется оставить этого блаженного в покое. Доверять ему написание материалов общественно-политической значимости редактор зарекся. «И куда только смотрела эта курица Лариса Дмитриевна? Тоже мне, ответственный редактор. Наверняка, как всегда, спихнула все на корректора, а сама бегала по магазинам. Пусть теперь сама расхлебывает, что натворила», – лениво думал Игорь Семенович. Выйдя из кабинета и зайдя к Ларисе Дмитриевне, которую он за глаза называл Масяней в Кризисе, Игорь Семенович увидел, что та вместе с верстальщицей копается в файлах недельной давности, чтобы закрыть чем-нибудь шитовскую стряпню на второй полосе. Игорь Семенович усмехнулся довольно, но тут же помянул нехорошим словом кобру-корректора, которая, конечно, специально тянула до последнего момента, чтобы доставить ему особую радость. Наверняка сейчас сидит, пьет кофе и покатывается со смеху, вспоминая яркие моменты феерического репортажа.
Через час отчет о шитовском дневном дозоре был убран с полосы и заменен какой-то депутатской статистикой о повышении надбавок и пенсий. Все случилось, как всегда, и Игорь Семенович теперь мог подумать о предстоящем важном номере, до выхода которого оставалось совсем немного времени.
Он позвонил в районный военкомат и попросил военкома полковника Махеева как можно быстрее отправить ему по факсу список еще живых ветеранов – участников войны, а также тех, кто принимал участие в обороне и освобождении Стеклова. Список, который прислали из военкомата, поверг Игоря Семеновича в глубокое уныние. В нем было двадцать три фамилии, но двенадцать людей из него приехали в Стеклов уже после войны, еще шестеро из дома уже не выходили по причине старческой немощи и болезней, а остальные, как оказалось, воевали в тылу и в боевых действиях не участвовали. И не было среди них ни одного человека, кто непосредственно принимал участие в освобождении Стеклова.
– А вы, Игорь Семенович, обратитесь в первичные ветеранские организации, их ведь много у нас, – посоветовал умница Махеев совсем уже приунывшему редактору. – Наверняка многие местные жители, тогдашние дети, прекрасно помнят оккупацию и освобождение города. Постройте очерки на их воспоминаниях. Ведь сейчас большинство из них заслуженные люди, ветераны труда и труженики тыла, а может быть, остались у нас и те, кто успел повоевать. Посильную помощь в этом я вам окажу.
Игорь Семенович несколько успокоился после слов полковника. Так, надо было действовать безотлагательно. Он позвонил в Дом ветеранов и попросил выявить заслуженных пенсионеров, чье детство или юность пришлись на военные годы и кто был свидетелем оккупации Стеклова или даже участвовал в освобождении города. К большой его радости, через три дня выяснилось, что таких среди стекловских ветеранов оказалось немало. Но возникли сложности, о которых доверительно сообщила ему по телефону директриса Алла Геннадьевна, дородная дама лет сорока. Она вот уже десять лет находилась в состоянии необъявленной войны с собственным весом, но вес ее, по причине частых застолий и обильных возлияний в подведомственном учреждении, неизменно выходил победителем в этой борьбе. Что только ни делала Алла Геннадьевна, чтобы влезть в обожаемую ею джинсовую брючную тройку! Она запретила своим сотрудникам и активистам ветеранских организаций подносить ей в праздники шоколад и конфеты, сократила до минимума чаепития в рабочее время, даже собственный день рождения превратила в день строгого поста, но настырные старики с чувством глубочайшей благодарности все тащили и тащили, так что Алла Геннадьевна частенько пребывала в угнетенном состоянии духа.
Алла Геннадьевна сообщила Игорю Семеновичу, что шестнадцать пенсионеров, активно посещающих ее учреждение, в дни оккупации и освобождения города были подростками, но, к сожалению, из всех шестнадцати Игоря Семеновича сможет заинтересовать только один старик, поскольку трое из этого числа уже с трудом вспоминают свое имя, четверо наотрез отказались давать интервью, шесть человек после войны основательно подпортили свои анкетные данные, связавшись с уголовным кодексом, а двое из списка, по собственным наблюдениям Аллы Геннадьевны, склонны к фантазиям и вполне могут выкинуть из старческой вредности что-нибудь этакое.
– Что же, Алла Геннадьевна, будем работать с теми, кто остался, – тепло поблагодарил Игорь Семенович директрису и тут же деловито осведомился:
– Старик-то хоть не из идейных? Какое у него образование?
– Образование самое подходящее, Игорь Семенович, – семь классов, восьмой коридор, да еще курсы электромонтеров в учебном комбинате, – успокоила его Алла Геннадьевна.
Игорь Семенович заметно повеселел. Теперь-то за основным очерком праздничной полосы дело не встанет. Этот старик, по словам Аллы Геннадьевны, узнав о предстоящем очерке в районной газете, чуть ли не прослезился. Он порывался сам приехать в редакцию, и Алле Геннадьевне едва хватило красноречия, чтобы удержать старика дома.
Это дело оказалось трудным.
– К вам, Максим Яковлевич, приедут домой. И никуда ходить не надо. Вы слышите меня, Максим Яковлевич? Будьте завтра дома и ждите приезда двух сотрудников редакции, журналиста и фотокорреспондента. – Алла Геннадьевна битых полчаса сидела у телефона и старалась четко и ясно произносить слова, зная, что старик почти глухой.
Директриса уже хотела окончить разговор и положить телефонную трубку, как вдруг Максим Яковлевич довольно сообщил ей, что его старуха накроет праздничный стол, а сам он по случаю приезда важных гостей достанет пол-литра «Стольной». Алла Геннадьевна от испуга обомлела, но через мгновение взяла себя в руки и тоном фельдфебеля приказала Максиму Яковлевичу пол-литра отставить, а угощать гостей исключительно чаем. Старик хотел было оспорить ее решение, весьма фривольно заявив, что он еще ого-го и в тираж не вышел, но в ответ на это Алла Геннадьевна заявила, что никаких корреспондентов Максим Яковлевич не дождется, если будет упорствовать и вести себя, как дитя малое.
Угроза подействовала. Максим Яковлевич хотел обидеться, но передумал, однако вовсе не из-за ультиматума Аллы Геннадьевны, а под давлением супруги, которая, как слышала директриса в трубку, по-семейному и не без легкого рукоприкладства призвала его к порядку.
Глава вторая
Хлопоты
В то самое время, когда Алла Геннадьевна ругалась по телефону с Максимом Яковлевичем, мэр города собрал в конференц-зале районной администрации своих подчиненных: несколько своих заместителей, руководителя городского водоканала, директора комбината благоустройства, начальника ДРСУ и двух специалистов из ООО «Горжилсервис», а также четырех депутатов городского собрания и целую команду телевизионщиков, которых он любил приглашать, когда планировал публичную экзекуцию кого-либо из городских руководителей. Алексей Никодимович любил устраивать такие спектакли и даже позволял себе иногда пошутить на эту тему с самыми близкими своими сотрудниками. Вот и сейчас, подходя к дверям конференц-зала, где уже ожидали его чиновники, он дружески пожал руку стоявшему у входа начальнику службы безопасности Несволоду и шутливо осведомился у него:
– Леонид, мои бандерлоги уже все собрались?
– Да все на месте, Алексей Никодимович, и пальмы уже поделили, – в тон вопросу отрапортовал бравый отставной полковник, усмехнувшись в пышные усы.
– Добро, добро. Сейчас начну раздавать бананы, а то ведь передерутся без меня.
Зайдя в зал, Алексей Никодимович не спеша прошествовал в президиум и уселся рядом с пресс-секретарем администрации Аленой Проволоцкой.
Алена слыла в Стеклове легендарной личностью. После вступления в должность она заявила Алексею Никодимовичу, что отныне главным направлением работы администрации она лично считает единение с народом во всех без исключения вопросах жизни города. Алексей Никодимович сначала подумал, что поспешил с назначением, но потом махнул на Алену рукой, решив, что такой секретарь в каком-то смысле ему даже полезен. Алена действительно поплыла в демократическом потоке, но поток этот оказался очень избирательным и захватил только модные салоны и ателье Стеклова, где секретаря самого мэра знали все стилисты, маникюрши и даже уборщицы.
Само собою, при таком единении с народом времени у Алены ни на что не хватало. Алексей Никодимович смотрел на это сквозь пальцы, зная, кого потащит на светские мероприятия и кто будет только рад этому. Иногда он читал ей нотации, когда до него через седьмые уши доходили слухи о том, какую сумму в очередной раз она оставила у закройщика или парикмахера. Но выпады Алексея Никодимовича она неизменно игнорировала и даже приводила доводы в свою пользу, заявляя, что пресс-секретарь главы города не должен выглядеть, как некоторые замарашки в администрации, например, как его заместитель Замарина, которая на десять лет моложе ее, а выглядит в своих мехах и бриллиантах глупее коровы на льду.
Вот и сейчас Алена сидела в президиуме, ловя на себе восхищенные взгляды городского руководства. Ее костюм, как всегда, был свеж и нетривиален, – легкая полупрозрачная туника фисташкового цвета с замысловатыми аппликациями на плечах дерзко контрастировала со скаутским галстучком и короткой венгеркой, расшитой позументом на рукавах и груди. Алексей Никодимович, оценив Аленин наряд, почувствовал некоторую ревность и пробурчал ей недовольно:
– Что это вы напялили на себя, Алена Михайловна? Вы что, блошиный рынок ограбили? Хотя бы раз извольте прийти в человеческом виде! Не смущайте наш целомудренный народ.
– Целомудренный народ! – передразнила шефа Алена. Она даже и не подумала как-то смутиться. – Много вы понимаете. Я эти вещи хайпанула на свопе.
– Где-где вы их хапнули? Слушайте, хапайте себе на здоровье, что хотите, но оставьте мой электорат в покое!
Алена в ответ снисходительно улыбнулась. Не объяснять же ему сейчас, что означают эти слова.
Алексей Никодимович окинул взглядом притихший зал, соображая, кого бы первого начать истязать. В вопросах публичного воспитания своих подчиненных он не придерживался никакой строгой тактической линии, всегда стихийно выбирая свою жертву. Невозможно было предугадать, на кого обрушится гнев градоначальника, потому что не знал этого заранее и сам он. Сейчас Алексей Никодимович решил, что первой его жертвой станет директор комбината благоустройства, меланхолического вида долговязый старик, страдавший подагрой и целым букетом других старческих болезней. Алексей Никодимович давно точил зуб на этого неприятного старикашку, желая спихнуть его на заслуженный отдых. Но формального повода для такого решения все не находилось, и Алексей Никодимович решил наконец найти этот повод самостоятельно.
– Виктор Петрович, вы не в курсе, что у нас сейчас происходит в квартальных зонах отдыха, за порядок в которых отвечаете непосредственно вы? – Алексей Никодимович сразу взял быка за рога, не дав Виктору Петровичу собраться с мыслями. Старик в ответ только бессмысленно заморгал и беспомощно почему-то уставился на Алену, а Алексей Никодимович, не мешкая, продолжил наступление:
– А во дворах у нас, особенно в центральном микрорайоне, творится безобразие. Все лето дежурный администрации докладывал мне, что в фонтан на улице Мира кто-то выливает моющее средство. Мы что же, так и будем молча наблюдать, как миллионы из городского бюджета, отпускаемые на благоустройство, утекают неизвестно куда?
Виктор Петрович надумал было сказать, что поимка хулиганов, регулярно выводящих из строя сложные инженерные устройства, не в его компетенции и что миллионы из городского бюджета на строительство фонтанов потрачены по личному указанию самого Алексея Никодимовича. Но говорить все это он не стал, а предпринял вялую попытку оправдаться, упирая на то, что средств, выделяемых на нужды его хозяйства, хронически не хватает.
– Так мы можем дойти черт знает до чего, – загремел в ответ на эти жалкие потуги Алексей Никодимович, – а народ, которому мы служим, нас может не понять. И спросит народ лично вас, Виктор Петрович: а что же происходит в нашем городе? Почему не работают наши прекрасные фонтаны?
Алексей Никодимович очень любил такие особенные моменты заседаний, когда распекаемый руководитель, не имея никакой возможности защититься, лепечет что-то в свое оправдание, опустив голову, как проштрафившийся школьник. Никто уже не слушает его, а все внимание сосредоточено на речи мэра. Алексей Никодимович еще минут пятнадцать говорил об ответственности городских руководителей перед народом, а затем, выдержав многозначительную паузу, сообщил, что эта ситуация требует самых серьезных административно-кадровых решений, которые будут приняты им в ближайшее время. Все присутствующие знали, что это означает. Знал это и Виктор Петрович, который сразу после речи мэра, сославшись на плохое самочувствие, вышел из зала.
Виктор Петрович вышел на улицу и бросил злобный взгляд в сторону администрации. Он выпал из системы, но сейчас жалел не об этом. Ему обидно было, что он, подполковник в отставке, боевой офицер, был предан сегодня публичному позору, и кем? Этим толстым боровом без роду-племени, притащившимся в Стеклов неизвестно откуда. Виктор Петрович твердо решил сегодня же примкнуть к городской оппозиции, которая неизменно предавала осмеянию все решения городского главы. Он с ностальгией вспомнил, как пятнадцать лет назад он, тогда еще полный сил офицер-отставник, поступил в распоряжение прежнего градоначальника и начал работать буквально голыми руками, не имея никаких финансовых возможностей для благоустройства города. В его распоряжении оказалась бригада пьянчужек обоего пола, да две женщины в должности техников-озеленителей, которые постоянно пребывали в декрете. Рассаживать цветы и стричь газоны его гоп-команда еще кое-как могла, но большего от них ждать не приходилось. Тогда и приехал в Стеклов этот южный казачок Лытарь. Он сумел в короткие сроки съесть с потрохами прежнего городского главу, а затем сколотить собственную команду из таких же, как и он сам, перекати-поле. И начались в Стеклове перемены, о которых Виктор Петрович сейчас вспомнил с саркастической ухмылкой.
Новые веяния охватили как-то разом все стороны городской жизни. Алексей Никодимович пошел в народ совершенно бестрепетно, с лихой отвагой, которую заметил в нем даже губернатор. Неизменно новый мэр, выезжая в какую-нибудь тьмутаракань, брал с собою с десяток руководителей районного масштаба, а также команду телевизионщиков, которых подбирал для работы в местной телекомпании лично, и тащил всю эту ораву на весеннее распаханное поле, по которому с изумлением скакали грачи и вороны, тащил их в самую грязь, чтобы лично пожать руку трактористу, который от такого внимания терял дар речи. Народ между тем гадал: скоро ли прекратятся колхозные экспедиции мэра? Но это было только самое начало.
Еженедельные заседания руководителей муниципальных служб, управлений и комитетов, проводимых в администрации под председательством нового мэра, стали напоминать заседания ревкомов времен Гражданской войны. Решения принимались молниеносно и неизменно под град аплодисментов, предназначавшихся лично Алексею Никодимовичу.
Новости местного телеканала каждый стекловчанин ждал теперь с нетерпением, и даже бабушки у подъездов стали ярыми поклонницами нового городского развлечения.
Вскоре популярность мэра достигла невиданной прежде высоты, и Алексей Никодимович приступил наконец-то к исполнению давнишних своих задумок, которые должны были увековечить его имя на скрижалях Стеклова.
Однажды утром, в самую унылую осеннюю слякоть, мэр, объезжавший по своему обыкновению город со свитой наиболее приближенных соратников, которые тащились за его внедорожником на трех развалюхах отечественного автопрома, вдруг неожиданно вышел из машины прямо посреди центрального проспекта. Он молча стал разглядывать основную достопримечательность этого места, к которой стекловчане за долгие годы уже привыкли и никак не замечали ее, – это была огромная лужа, которая неизменно возникала на этом месте всякий раз, когда местная теплосеть в ноябре начинала раскопки, чтобы извлечь из земли прогнившую трубу. Труба сгнивала каждый год, и именно в ноябре, и не было никакой возможности у обитателей Стеклова избежать этой беды.
Вслед за мэром в лужу с вопрошающим выражением на лицах уставились и сопровождавшие его чиновники. Алексей Никодимович еще минут пять постоял молча, затем ткнул указательным пальцем в самую середину водоема и, не оборачиваясь к свите, провозгласил:
– Запомните этот день и это место, хорошо запомните, коллеги! Я обещаю вам и всем жителям города, что через год вы не узнаете свой город. Не будет больше никаких коммунальных аварий и фонтанов, бьющих прямо из земли в местах прохудившихся теплотрасс. Мы больше не будем закапывать миллионы бюджетных денег в землю. Мы создадим в Стеклове уникальную наземную систему теплоснабжения, и многие поколения стекловчан еще будут благодарить нас за эту революционную идею!
Свита мэра, услышав про революцию, застыла в полном недоумении. Никто ничего не понял. Это было простительно, поскольку дело было новое, нигде прежде не виданное. Но уже через обещанный мэром год все они с искушенным видом вещали населению о невиданном для Стеклова благе – наземной теплотрассе, которая к концу лета опутала весь город гигантским змеиным клубком. Трубы блестели на солнце металлическими боками и радовали стекловчан, а также удивляли гостей города. Но вскоре Алексею Никодимовичу стали докладывать о неприятных происшествиях, которые угрожали его детищу. Бомжи снимали металлическую обшивку с труб и тащили это добро в пункты приема цветного металла. Мэр негодовал. На одном из еженедельных заседаний он дал личное указание прокурору Стеклова инициировать несколько показательных процессов над несунами цветмета, но на население это не произвело никакого впечатления, поскольку бомжам и пьянчужкам было все равно, где проводить время, – в холодном милицейском обезьяннике или в родных трущобах.
Со временем кое-где еще сохранившаяся металлическая обшивка стала выглядеть неприглядно и даже убого, и даже местная шпана, раньше с удовольствием прогуливавшаяся по блестящим новеньким трубам, забросила это занятие. Первый городской опыт Алексея Никодимовича потерпел оглушительное фиаско, но мэра это не расстроило. Он был готов к новым свершениям и трудностей не пугался.
Прошло еще два года правления Алексея Никодимовича, в течение которых стекловчане окончательно раздели городскую теплотрассу. Теперь она в отдельных местах еще подставляла солнцу тусклые проржавевшие бока, но эти жалкие фрагменты былого величия не могли скрыть ни струй пара, прорывавшихся из-под неряшливо закрученных вентилей, ни клочьев рыжей стекловаты, которую подвыпившие подростки растаскивали по городу, ни надписей, самым непотребным образом оскорблявших городское руководство. Работники городских жилконтор по указанию мэра закрашивали это хулиганство, но надписи появлялись вновь и вновь, так что Алексею Никодимовичу пришлось дать негласное распоряжение стекловской полиции – патрулировать в вечерние и ночные часы теплотрассу, чтобы хулиганствующая молодежь отучилась наконец трепать его имя.
Пришло время новых свершений. Алексей Никодимович с энтузиазмом взялся за новый проект, суливший городу невиданное развитие. Вскоре Стеклов, жизнь которого проходила, так уж случилось, вдоль федеральной трассы, был потрясен масштабным строительством. Но строились не дома и какие-либо учреждения, а бензоколонки, автомастерские, паркинги и автомойки. Стекловчане вначале с азартом подсчитывали нарождавшиеся в городе, как грибы после дождя, эти заведения, но затем сбились со счету. Более того – нашлись в Стеклове даже недовольные и политически неверно ориентированные граждане, которые вначале шептались по углам, а затем начали говорить открыто, что мэр Лытарь превратил их цветущий город в вонючую автозаправку. Алексею Никодимовичу пришлось провести немалую организационно-разъяснительную работу, чтобы заткнуть этим мерзавцам рты. «Мы дали тысячам стекловчан достойную работу на новых объектах городского автосервиса! Кто может опровергнуть этот неоспоримый радостный факт?! И пусть разного рода злопыхатели в бессильной злобе пытаются выдать белое за черное, утверждая в своих никчемных газетенках, что городу не нужно светлое будущее, истинные патриоты Стеклова знают: мы, слуги народа, стоим и будем стоять на страже интересов горожан!»– гремел с трибун Алексей Никодимович.
Но оппозиционная пресса и не думала успокаиваться, расстраивая градоначальника. И чем больше появлялось рекламных щитов у новеньких автозаправок и мастерских, тем упорнее и злее становился поток гадкой лжи, изливавшийся со страниц неподконтрольной мэру прессы. Молодые подонки, взращенные на деньги недоброжелателей Алексея Никодимовича, в своих полуподпольных редакциях строчили статейки, в которых утверждалось, что большая часть городского автосервиса принадлежит лично Алексею Никодимовичу или записана на его многочисленных южных родственников. Более того, эти молокососы утверждали, что мэр не только крадет деньги из городского бюджета, но еще и спонсирует нелегальную миграцию, поскольку на его заправках работают не стекловчане, а гастарбайтеры, которых в городе стало больше, чем коренного населения.
Надо было срочно что-то предпринимать, иначе эта наглая ложь легла бы жирным пятном на репутацию главы. И однажды в служебном кабинете Алексея Никодимовича состоялось тайное совещание с прокурором города, начальником районной полиции и начальником паспортно-визовой службы Стеклова. Задача, которую предстояло решить, представлялась всем собравшимся очень непростой: нужно было превратить азиатов, шатавшихся по городу, в легальную трудовую армию. Выход предложил Коля Чапан, начальник паспортно-визовой службы. Он оказался до смешного простым: Чапан предложил регистрировать гастарбайтеров в заброшенных деревенских домах, благо таких в районе было великое множество.
Вначале все шло как нельзя лучше. Возникали, конечно, отдельные проблемы: нашлось несколько хозяев сельских развалюх, которые по глупости и из жадности запросили за регистрацию немыслимые деньги, но с такими хапугами районная паспортная служба возиться не стала. А затем случилось то, чего никто не мог предвидеть.
Одна старуха из глухого села Радищево умудрилась нахватать кредитов на три миллиона рублей под залог земельного участка и дома. Платить она и не собиралась, и в один прекрасный день ее дочка и зять, погрузив в шикарный внедорожник все честно нажитое, вместе с мамашей укатили из деревенской глуши в необозримые российские дали, оставив три городских кредитных учреждения с носом. Когда же через некоторое время в дом старухи явились судебные приставы, чтобы описать ее хозяйство, они не обнаружили в нем ни бессовестной заемщицы, ни ее семьи, ни самого имущества, подлежащего аресту. Но дом, как оказалось, отнюдь не пустовал, и взору изумленных приставов предстал интернациональный рабочий коллектив, имевший на руках паспорта с официальной регистрацией, причем эта регистрация была у всех одна – Стекловский район, село Радищево, дом 18. «Кто же позволил вам тут жить в таком количестве?!» – вопросил апатичных узбеков вконец обалдевший пристав, который ничего подобного в своей жизни еще не видел. «Чапан разрешил, начальник», – ответил за всех высокий старик-узбек. – «Какой такой чабан? Ты чего мне тут голову морочишь?! Отвечай, ты, ветеран Кара-Кума, кто вам здесь позволил находиться, а не то живо отправитесь обратно в чуйские эмираты!» – взревел пристав. Он орал так громко, что постояльцы со страху забились во все темные закутки и закоулки в доме и затихли там, ожидая, чем все закончится.
Однако нашелся в команде приставов неглупый человек, который разъяснил своему молодому начальнику, что Чапан, про которого толковал старик-узбек, никакой не пастух, а главный паспортист района. Начальник, осуществлявший до сего дня исполнение судебных решений без всякого огонька в душе, сразу сообразил, какое резонансное дело может из всего этого получиться. Приехав в свое учреждение, он тут же накатал заявление в районную прокуратуру о выявленных лично им грубых нарушениях гражданского законодательства. Зная склочный характер этого законника, прокурор не посмел замять дело, принимавшее самый нехороший оборот. Что же было делать?
И прокурор решился сделать трудный, но такой необходимый для чести района шаг. Он долго рассматривал трубку телефонного аппарата, наконец сурово, по-мужски, стукнул кулаком по столу и набрал номер приемной мэра. После разговора с Алексеем Никодимовичем вопрос разрешился законным образом, и виновник всего этого беззакония и вопиющей халатности, Николай Петрович Чапан, в тот же день был уволен со службы.
Алексей Никодимович, приехав домой после трудного и болезненного, почти личного для него дела, крепко напился. Он не любил терять людей, которым доверял, как самому себе, а тут случилось такое, и кто же все это натворил? Человек, которого Алексей Никодимович считал чуть ли не сыном, который буквально вырос на его глазах! Да, потеря была трудная. Но Алексей Никодимович переборол себя, и на следующее утро явился в свой кабинет бодрым и подтянутым, с какой-то суровой решимостью в глазах.
Нужно было жить дальше, – этого ждали от него люди, которые нуждались в нем. Дела в районе в последнее время шли в гору, и Алексей Никодимович просто не мог допустить, чтобы какая-то глупая мелочь разрушила все то хорошее и поистине нужное людям, что делал он как глава города и района. Он некоторое время задумчиво размышлял о себе и о людях, которые его окружали, и решил вдруг, что сейчас, именно сейчас, самое подходящее время для новых амбициозных проектов, о которых он раздумывал в недалеком прошлом, но исполнение которых все как-то откладывал. Не из нерешительности, нет, – просто время для них тогда еще не наступило, а сейчас, на пике борьбы с коррупцией и административным засильем во всех сферах жизни, их просто необходимо претворить в жизнь.
Стеклов, который он успел полюбить всей душой, часто раздражал его своим провинциальным видом, каким-то сонным равнодушием обывателей и неумением обустроить по-европейски свою жизнь. Торговля пребывала в полудиком состоянии, поскольку была по-азиатски разбросана по разным мелким магазинчикам, лавкам, каким-то немыслимым ларькам и киоскам, которые расплодились в городе в таком количестве, что уследить за их деятельностью не было никакой возможности. Разве так должен был развиваться истинно культурный город? Алексей Никодимович решил, что пора кончать с местным купеческим болотом, в котором неизбежно погибло бы все новое и смелое, к чему стремилась его душа.
