скачать книгу бесплатно
Беседы о литературе: Запад
Георгий Петрович Чистяков
Ксения Т. Сергазина
Петр Георгиевич Чистяков
Humanitas
Издание продолжает серию трудов священника Георгия Чистякова (1953–2007), историка, богослова, общественного деятеля. Оно включает в себя книгу очерков «Римские заметки», цикл радиобесед, посвященных творчеству Данте Алигьери, а также беседы о европейской литературе, в основе которых лежат выступления на радио «София» в конце 1990-х годов. Издание адресовано литературоведам-профессионалам, а также всем интересующимся историей культуры.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Георгий Чистяков
Беседы о литературе: Запад
© Левит С.Я., автор проекта «Humanitas», составитель серии, 2017
© Чистяков П.Г., Сергазина К.Т., составление тома, 2017
© Чистяков П.Г., Чистякова Н.А., правообладатели, 2017
© Центр гуманитарных инициатив, 2017
От составителей
С едьмой том трудов историка, филолога и священника Георгия Петровича Чистякова (1953–2007), посвященный западной литературе, наверное, был бы самым любимым томом автора из этого восьмитомника. Отец Георгий не просто любил Данте – об этом, как кажется, знали все: и друзья, и ученики, и прихожане – он собирался посвятить творчеству Данте и, в целом, теме религиозности в европейской литературе, докторскую диссертацию, которую, увы, так и не написал. И нам остались только тексты его бесед на радио «София» 1997–1998 годов.
Беседы о Данте представлены в нашем издании рядом с последней по времени написания книгой Г.П.Чистякова – «Римскими заметками», в которой отразилась еще одна страсть автора – его любовь к Риму, к латыни, к итальянскому, к итальянцам, а через нее – любовь и к культуре повседневности вообще: к жестам, к словам, к молодости и юношескому задору, к романтической влюбленности, свойственной не только поэтам.
«Римские заметки», изданные впервые к 50-летию автора в 2003 году издательством «Рудомино», после его смерти были переизданы трижды: дважды в 2007 году (по заказу Всероссийской библиотеки иностранной литературы им. М.И.Рудомино и отдельно по заказу храма Космы и Дамиана в Шубине) и в 2008 году (без согласования с правообладателями, но с диском и четырьмя новыми главами, добавленными составителем). В нашем издании, как принято в академической традиции издания текстов, за основу была взята прижизненная публикация автора.
Третью часть седьмого тома составляют беседы о европейской литературе – размышления вслух о Гомере, Платоне, Вергилии, Петрарке, Эразме Роттердамском, о Гейне, Бодлере, Верлене, Верхарне. Эти беседы можно было слышать на «Софии» в те же годы – в 1997 и 1998-м. Часть бесед о европейской литературе XX века вошла в состав следующего – восьмого – тома сочинений Г.П.Чистякова.
Предваряет том предисловие иеромонаха Иоанна (Гуайты), ученика, коллеги и друга священника Георгия Чистякова. Для нас это большая честь.
Мы благодарим иеромонаха Иоанна за помощь в работе над «Римскими заметками» и блестящее предисловие, Ирину Ручицу – за помощь в расшифровке аудиозаписей, Аллу Калмыкову – за превосходную текстологическую подготовку издания. Мы благодарим и всех тех, кто принимал участие в сохранении аудиоархива священника Георгия Чистякова.
Петр Чистяков,
доцент Учебно-научного центра изучения религий
Российского государственного гуманитарного университета
Ксения Сергазина,
заместитель главного редактора журнала «Мир музея»,
доцент Учебно-научного центра изучения религий РГГУ
Москва, октябрь 2017 г.
Странствие в Чудесное
Один из отцов-основателей итальянской славистики, переводчик и поэт Анджело Мария Рипеллино, в 1968 году опубликовал сборник эссе по русской литературе с прекрасным заглавием: Letteratura come itinerario nel meraviglioso – «Литература как странствие в Чудесное».
Литературное наследие какой-либо определенной эпохи, народа или автора – это не только собрание текстов, или даже сокровищница духовных ценностей; это нечто большее. Это неведомая, таинственная область, страна, в которую мы проникаем, и которая с каждым нашим шагом раскрывается как прекрасный и удивительный мир.
Итальянское прилагательное meraviglioso, производное от существительного meraviglia («удивление»), означает «удивительное», а также «прекрасное», «чудесное». Известная детям всего мира сказка англичанина Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» на итальянский переведена как Alice nel paese delle meraviglie. Как Алиса сквозь кроличью нору попадает в подземный чудесный мир, где переживает самые удивительные приключения и метаморфозы, так и мы, читая литературные произведения, проникаем в мир Прекрасного.
Но метафора Рипеллино более сложна и богата. В действительности итальянский русист определяет литературу не как некую территорию, на которую мы вступаем, а как сам путь к ней, как процесс проникновения. Кроме того, слово itinerario, будучи ближе к латыни, чем намного чаще употребляемые viaggio, или percorso, или tragitto, принадлежит к высокому стилистическому уровню. Это не просто путешествие, а странствие, или хождение, то есть путь, имеющий определенные этапы, в котором могут быть и препятствия, преодоление которых обещает некий внутренний рост.
Слово itinerario имеет и религиозную окраску: благочестивым итальянцам красивое заглавие сборника статей о русской литературе Рипеллино не может не напоминать Itinerarium mentis in Deum («Путь души к Богу») – название главного сочинения итальянского мистика XIII века Бонавентуры из Баньореджо. Значит, указывая на некую сакральность, слово itinerario означает также паломничество, мистическое шествие…
Сборник бесед о литературе священника, историка, филолога и литературоведа Георгия Чистякова представляет собой именно такое «странствие в Чудесное», притом во всех смыслах итальянского слова itinerario. Здесь и странствие, и путь, и, конечно, паломничество.
Сборник открывают «Римские заметки» – своего рода путеводитель по итальянской столице. Читая эту небольшую книгу, изданную еще при жизни автора, мы мысленно посещаем Вечный Град под руководством опытного и исключительного гида – историка-античника, филолога и богослова.
Именно многогранность и удивительная эрудиция экскурсовода помогает нам понять город, который жители считали caput mundi («главой мира») во всей его уникальности и сложности: различные временные слои Рима – Рима Цезарей, первых христиан, великих пап, эпохи Возрождения или Барокко – постоянно пересекаются и смешиваются для нас, точно так же, как они в действительности сосуществуют в реальном городе.
«Рим – удивительный город по той причине, что в нем в единое целое связана история древняя, начиная с эпохи царей, которые правили Римом двадцать семь веков тому назад, история эпохи Цезаря и Цицерона и великих римских поэтов – первые века христианства, Средневековье и Возрождение, и, наконец, XVII, XVIII, XIX века, нынешний XX и уже XXI век – всё это в Риме связано воедино», – пишет отец Георгий в главе о Стендале. В Риме «все периоды истории связаны во внутренне единый узел, который невозможно развязать. Здесь и античность, здесь и эпоха первохристианской истории, здесь и Возрождение, и Новое время тоже».
Я коренной итальянец. В Риме не жил, но бывал здесь несчетное количество раз, начиная с раннего детства. И тем не менее уникальность Вечного Града я до конца прочувствовал, читая «Римские Заметки» Георгия Чистякова. «Заметки», а также весь этот сборник бесед о литературе, уникальны тем, что их автор объединял в себе разные культурные пласты именно так же, как Вечный Град связывает разные периоды истории.
Прогуливаясь по Риму вместе с нашим экскурсоводом, мы не только сталкиваемся с главными поэтами и прозаиками латинской литературы, императорами и мыслителями древнего Рима, но также с деятелями итальянского Возрождения или итальянского Барокко. В прогулке участвуют и все русские художники, и писатели, которые жили в Италии, изображали Рим или писали о нем, а также деятели мировой культуры, которые так или иначе были связаны с Вечным Градом.
На этих страницах, благодаря удивительной эрудиции отца Георгия, Ромул, Марк Аврелий, Гораций, Вергилий, Тит Ливий, Цицерон, Тибулл, Овидий, Катулл, а также Петрарка, Фра Беато Анджелико, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Тассо, встречаются с Максимом Греком, Гумилёвым, Мандельштамом, Вячеславом Ивановым, Мерабом Мамардашвили, и еще со Стендалем, Диккенсом, Гюго, Гёте, Шатобрианом. И все они, голосом отца Георгия, беседуют с нами и между собой.
После этого в сборнике находим одиннадцать бесед о Данте. «Именно Данте Алигьери для автора этой книги еще в школьные годы стал тем, кем был для самого Данте Вергилий, – “lo mio maestro e ’l mio autore”, то есть, моим учителем и причиной моего писательства», – написал отец Георгий в эпиграфе своей книги о Евангелии от Иоанна «Свет во тьме светит». Опубликованные в настоящем сборнике беседы о Данте содержат всё, что сказал или написал отец Георгий о своем учителе в разных местах и при разных обстоятельствах.
Так, после путешествия по Риму открывается для нас еще одно путешествие, и оно тоже нравственное и мистическое. «Данте, – говорит Чистяков, – писал о путешествии человека по стране его собственного греха. Данте в своем “Аде” создал нечто вроде зеркала, в котором мы можем увидеть собственные пороки, превратил “Чистилище” в лестницу, по которой мы можем из них выкарабкаться, и в конце концов довел нас до “Рая”, для того чтобы показать нам словесную икону Преображения Господня. <…> Данте зовет каждого из нас пройти через Ад до смерти, чтобы успеть измениться, успеть вырасти из своего греха и победить его, успеть исправить последствия своей греховности».
Как Вергилий ведет Данте по Аду, Чистилищу и Раю, как Данте стал для школьника Георгия Чистякова «вечным спутником и незаменимым наставником», так и сам отец Георгий ведет своего читателя по глубинам его собственной (читателя) души, до выхода «в те высокие сферы веры, куда душа наша всегда стремится, но далеко не всегда прорывается». К автору этой книги, безусловно, относятся слова, написанные им о Данте: «Он спускается вместе со своим читателем в Ад, становится для своего читателя Вергилием, для того чтобы спасти человека от вечной муки, пока он еще жив».
Затем сборник представляет нам беседы отца Георгия Чистякова о литературе всех эпох и народов – и путешествие продолжается. Оно берет начало с бессмертных памятников Гомера и Платона, на которых выросла не только греческая, но мировая цивилизация («без которых сегодня почти невозможно представить себе европейскую культуру»), проходит через древний Рим Вергилия и Марка Аврелия, через западное Средневековье, и далее продолжается по эпохам итальянского Возрождения, Просвещения, Романтизма и Декадентства и доходит до современности.
Наш автор и одновременно спутник разбирает как чисто духовные литературные произведения (например, Паскаля), так и абсолютно светские или, точнее, принадлежащие писателям, которых принято считать нерелигиозными (Макиавелли, Бодлеру); он обращается к различным жанрам, от греческой трагедии до рыцарских романов Средневековья, и до современной лирики.
Изумительный знаток мировой литературы, Георгий Чистяков расширяет наш горизонт, показывая нам самые разные национальные литературные традиции, эпохи, жанры, авторов и их произведения. По стопам отца Георгия, например, мы переносимся «из Древней Греции сначала в Палестину эпохи апостола Павла, а потом и на Русь эпохи преподобного Сергия». Представляя нам памятники мировой литературы, наш гид с удивительной тонкостью исследует их тексты, изучает прохождение тем и образов из одной эпохи или литературной традиции в другую.
Общеизвестно, что отцы Церкви не только хорошо знали классическую, т. е. «языческую» литературу, но и очень многим ей обязаны. Отец Георгий показывает, как они переняли язык, литературные жанры, просодические традиции, темы и конкретные образы из светской литературы. Так, святитель Григорий Нисский и многие другие отцы взяли у Платона и лексику, и терминологию, Иоанн Дамаскин писал каноны размером греческой трагедии, а «язык церковной поэзии, тот греческий язык, которым пользовались и Дамаскин, и Косьма Маюмский, и другие церковные поэты, – тоже весьма близок языку греческой трагедии». Так же и «Иоанн Златоуст, когда будет говорить о театре, повторит основные тезисы Платона. А его старший современник, святитель Василий Великий, прислушается к мнению Аристотеля».
То же происходит и в светской литературе. Очень умело отец Георгий показывает, что образ «дыма, от родных берегов вдалеке восходящего», который скиталец Одиссей жаждет снова увидеть, возвращается в Tristia изгнанного из Рима Публия Овидия Назона, а оттуда уже появляется в средневековой поэзии, и дальше – у Державина и Грибоедова.
В путешествии с отцом Георгием по чудесной стране мировой литературы больше, чем эрудиция нашего необыкновенного проводника, нас поражают нестандартность и смелость его сравнений и сопоставлений. В анализе отца Георгия непохожие и далекие во времени и в пространстве литературные произведения сталкиваются, вступают в спор, дополняют друг друга. «Песнь о Роланде» перекликается с «Повестью временных лет», Данте спорит с Шекспиром и Сервантесом о немощи и бессилии Бога, в споре участвуют Ницше и Микеланджело, Виктор Гюго и Франциск Ассизский…
Наш гид нам показывает, что точность описаний предметов в гомеровских поэмах напоминает то, как ветхозаветные авторы очерчивают ковчег Завета и другие святыни. И поясняет: «Когда мы делаем попытку прочитать один текст на фоне другого, Гомера на фоне Библии или, наоборот, Библию на фоне Гомера, тогда вдруг становится предельно ясно, что речь, и там, и здесь, идет о чем-то бесконечно важном».
Такая способность сблизить Слово Божие со словом человеческим, облеченным в высокое литературное достоинство, наверное – самая удивительная характеристика священника и литературоведа Георгия Чистякова.
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» – учит нас Иоанн Богослов. Этой книгой отец Георгий ведет нас за собой в странствие-паломничество, помогая нам разглядеть за чудесным литературным словом отражение, или эхо, вечного Слова, через Которое «всё начало быть» – в том числе и чудо литературы.
В этом захватывающем странствии дайте себя удивить исключительным, необыкновенным проводником!
Иеромонах Иоанн (Гуайта)
Сентябрь 2017 г.
Римские заметки
All’ombra di Roma
Небо Италии, небо Торквата…
Евгений Боратынский
Я был в Риме. Был залит светом…
Иосиф Бродский
«Мы с нетерпением ждали, – записал (это было в 1838 году) в своем дневнике французский священник о. Луи Ботэн, – что вот-вот увидим, как открывается вид на великий город. Но тем не менее усталость от прошедшей и предыдущих ночей приводила к тому, что всех нас то и дело бросало в состояние изнеможения; вдруг, когда мы поднялись на какую-то возвышенность, vetturino закричал нам, показав вперед своим хлыстом: «Roma!» И действительно, мы тут же увидели сквозь утренний туман купол Святого Петра. Нашим глазам в нем как бы открылся весь Рим, древний и новый».
Купол Святого Петра… «Мы простояли почти час, не сводя глаз с купола, и ни за какие деньги не ушли бы отсюда», – напишет потом Диккенс в своих «Картинах Италии». И Стендаль – в «Прогулках по Риму». Стендаль и квартиру себе в Риме всегда снимал так, чтобы из окон был виден этот купол. Трудно, а наверное, просто невозможно сказать, что именно из творений Микеланджело более совершенно. Piet?… Сикстинская капелла… Моисей в церкви San Pietro in vincoli на склоне Эсквилина… Знаменитый Davitte colla fromba – «Давид с пращой», как называет его в стихах сам художник… Воскресший Иисус из готической церкви, что находится рядом с Пантеоном… Стихи… Нет, наверное, всё-таки этот купол – последний из его шедевров, законченный лишь через десять лет после того, как его 89-летний творец скончался. La Cupola, как говорят итальянцы, непременно ставя ударение на том, что здесь слово «купол» и пишется и произносится с большой буквы.
Собор Святого Петра – сооружение странное, местами вычурное. Если вспомнить те же записки Диккенса, «это – огромное здание, где не на чем отдохнуть душою и где взор быстро утомляется». Согласен – San Pietro, но не Купол. Я тоже теперь пишу это слово с большой буквы.
Ослепительно белый, парящий, словно он и на самом деле невесом, в этой особенной итальянской дымке, которую о. Ботэн назвал «утренним туманом». Нет, это, конечно, не туман, это sfumato, sfumata luce (рассеянный свет) или легкая дымка. Леонардо да Винчи говорит о ней, что художник должен уметь, изображая здания, видимые на большом расстоянии, показать, что видны в них только светлые и освещенные солнцем части, тогда как невидимое для солнца остается «почти цвета тумана средней темноты»…
Сколько раз именно в такой дымке видел я Купол, стоя у парапета в небольшом апельсиновом садике на Авентине! Он находится у церкви Святой Сабины, в двух шагах от площади dei Cavalieri di Malta и дворца мальтийских рыцарей, в запертый сад которого можно заглянуть через замочную скважину.
Площадь эта устроена в XVIII веке по проекту Джованни Пиранези. Думаю, он придумал и эту скважину, которую в Риме знает каждый. Через нее словно в подзорную трубу видна длинная аллея внутри сада и в конце ее далеко-далеко – Купол. Но из «моего» апельсинового сада Купол и вообще вся панорама Рима видны ничуть не хуже.
А кроме того, здесь, в садике, идет своя жизнь: молодые матери и нянюшки гуляют с маленькими детьми, кто-то сидит в коляске, другие бегают, третьи – учат английский язык, повторяя отдельные слова и фразы… Школьники здесь неумело ухаживают за своими одноклассницами: так, один мальчишка вырвал из рук у своей пассии рюкзачок и забросил прямо на стену пристроенного к садику дома. Она, тоненькая как пальма и подвижная как обезьяна, забирается по отвесной стенке и, кажется, уже спасает свою сумку, но тут ее опережает вооружившийся длинной палкой кто-то из друзей моего Танкреда, и рюкзак оказывается где-то совсем в другом месте. Воинственная Клоринда не сдается и в конце концов побеждает. Смех, крики, реплики разгневанной Клоринды, звонкие реплики, похожие на пение или на урок сольфеджио, и атмосфера какой-то абсолютной невинности, детскости и чистоты.
Шумят развоевавшиеся подростки, а я, несмотря на всё это, просто упиваюсь тишиной… Тишиной, потому что во всех этих звуках нет никаких механических шумов, нет машин, никаких шумов города… Ранняя весна. Благоухают поспевшие апельсины:
L’aura, e l’odore, e l’refrigerio, e l’ombra
Del dolce lauro…
Всё, как у Петрарки («Воздух, и запах, и свежесть, и тень сладостного лавра»). Только не в тени лавра, но под апельсиновыми деревьями. В Риме – весна, в Москве идет снег.
Римские каникулы
Когда поднимаешься на Авентин, то кажется, будто ты уже не в Риме, а где-то в далекой провинции. По дороге, которая ведет от берега Тибра на вершину холма, к базилике Святого Алексия человека Божия, машины не ездят, и туристы, может быть, именно по этой причине тоже ее не знают. Встретишь, поднимаясь по ней, двух-трех монахинь, а главное, наслушаешься птиц, поющих не переставая, и справа и слева, в кустах и на деревьях. И, быть может, услышишь колокол, возвещающий, что время читать Angelus – молитву, обращенную к Святой Деве, начинающуюся словами: Angelus Domini nuntiavit Mariae et concepit de Spiritu Sancto – «Aнгел Божий возвестил Марии, и зачала от Духа Святого». В прежние времена крестьяне на поле, услышав звон колокола, вставали на колени и читали эту молитву, как изображено на известной картине Жана Франсуа Милле.
А птицы продолжают свое пение. Теnui gutture саntat avis, или по-русски: «Звучит птицы нежнейшая трель»… О, эти птицы! Их генеалогия по прямой линии восходит к тем, чье пение две тысячи лет тому назад по утрам слушал мечтательный Альбий Тибулл, настоящий римлянин, горожанин, самый римский из поэтов Древнего Рима, ибо и Вергилий, и Гораций здесь жили мало, предпочитая деревню. Кстати, это именно Тибулл назвал впервые Рим Вечным городом – urbs аеtеrnа, а ведь он, конечно, не знал, что ждет впереди его город, и просто считал, как все римляне, что их цивилизация будет существовать бесконечно.
Церковь Святых Бонифация и Алексия построена прямо на месте дома, где некогда жил святой – Алексий человек Божий, как обычно называют его по-русски. Сын римского сенатора, он ушел из дому и странствовал по миру как нищий. Вернувшийся через годы домой под видом неизвестного странника, последние годы он спал под лестницей, и даже она, как говорят, сохранилась. А ведь всё это было на рубеже IV и V веков! Через тысячу лет после того, как был основан Рим, и за семьсот пятьдесят лет до основания Москвы. За тысячу лет до Андрея Рублёва. (Всё-таки как же недавно началась наша, российская, история! Почти как американская.) Сохранился и колодец, из которого тогда брали воду; раньше он, разумеется, находился во дворе, теперь – оказался посреди церкви.
Не могу не вспомнить, как однажды я оказался здесь во время венчания, – церковь была вся убрана белыми цветами. Тысячи белых лилий, слегка одурманивающий их запах и грегорианское пение. Benedicat vobis Dominus ex Sion: qui fecit caelum et terram – «Благословит вас Господь от Сиона, сотворивый небо и землю». И далее бессмертные слова Иисуса: «Сего ради оставит человек отца и матерь и прилепится к жене своей, и будета оба в плоть едину»…
Счастливые лица молодых… Безупречно отглаженные костюмы гостей… Но главное – тишина и молитва. И понимаешь, когда видишь эти сияющие счастьем молодые лица и видишь счастливых матерей, что Рим – это не развалины и руины, но жизнь, которая не прекращается и сегодня бьет ключом. Важно другое: жители Вечного города – это не люди «ниоткуда», но потомки тех самых римлян, что ведут свою родословную от Ромула и Рема, пусть не в смысле генеалогии, но психологически – да. Как хочется, чтобы эти молодые были счастливы и чтобы их дети наполнили радостным криком «мой» апельсиновый садик… Кстати, было 19 марта, день памяти San Giuseppe – плотника Иосифа. Это единственный день в течение Великого поста у католиков, когда разрешается венчать новобрачных. Больной и уставший, пришел я в эту церковь и ушел здоровее, служба произвела на меня какое-то обновляющее действие…
В церкви находится и та икона Божьей Матери, перед которой молился святой Алексий. Трудно сказать, византийского она типа или нет, ибо в IV веке христианское искусство еще полностью опиралось на традиции той, сложившейся во времена поздней Античности, культуры, которая уже не разделялась на греческую и римскую, а была абсолютно единой и стилистически, и, главное, внутренне. Стоя перед этим образом, понимаешь, что не могут разделить тех, кто воспевает Тебя, Приснодева, или semper Virgo, кто прибегает за поддержкой к Тебе, Матери Его и нашей. Я смотрел на эту икону, и казалось мне, что совсем не в Риме, а действительно где-то в деревне моего детства, в каком-нибудь подмосковном храме, затерянном в пойме Москвы-реки, молюсь я сейчас.
Что такое присутствие и помощь Пречистой Девы, Ее защита и поддержка, помогают понять и церковные песнопения, не только их слова, но и напевы. Мне вспоминается подмосковная деревня Кривцы, расположенная на дороге, что ведет в Рязань и далее на восток России, начало августа, раннее утро, маленькая белоснежная церковь на высоком пригорке, праздник в честь Одигитрии, или Путеводительницы… Это было лет тридцать тому назад, в самом начале семидесятых годов. Старичок священник, двадцать или тридцать старушек и я, студент Московского университета, – все мы стоим на коленях, а лучи восходящего солнца, еще косые, свежие и чуть теплые, играют на серебряных окладах старых икон. Тонкою струйкой дым поднимается из кадила, и пахнет свежим хлебом – только что испеченными просфорами. Мы собрались здесь, у Ее иконы, задолго до начала обедни, чтобы просто всем вместе прочитать акафист с его бесконечно повторяющимися (словно звон колоколов над утреннею рекою) «радуйся» и помолиться. И чувствуется, что Она где-то тут, совсем рядом и вместе с нами.
Радуйся, твердое веры утверждение.
Радуйся, светлое благодати познание.
Радуйся, звезды незаходимыя Мати.
Радуйся, заре таинственного дне…
Другая, почти такая же, как в Sant Alessio, икона сохраняется совсем недалеко от Авентина, на Капитолийском холме, в храме Santa Maria in ara coeli, и с нее тоже Пречистая Дева смотрит на нас вот уже полторы тысячи лет. К церкви этой на Капитолий ведет высокая и крутая лестница (сто двадцать четыре мраморные ступени), подниматься по которой ужасно трудно, – это отличает ее от той пологой, роскошной, легкой для подъема, ренессансной во всех смыслах этого слова лестницы, что в непосредственной близости от старой построена самим Микеланджело и ведет на Piazza del Campidоglio – Капитолийcкую площадь, прямо к статуе Марка Аврелия.
…Dum Capitolium scandet cum tacita virgine pontifex – «…пока будет восходить вместе с молчащею девой на Капитолий понтифик». И хотя в древности понтифики поднимались сюда по какой-то совсем другой, не дошедшей до нас даже на рисунках лесенке, эти слова из «Памятника» Горация невозможно не вспомнить, когда сам поднимаешься на Капитолий и сердце не выдерживает, ибо холм действительно очень высок.
Сверху весь город виден как на ладони: за Тибром – собор Святого Петра, замок Святого Ангела, больница Младенца Иисуса и огромные деревья на Яникуле, там, где в церкви Святого Онуфрия похоронен Торквато Тассо, а ближе, на этой стороне реки и просто в двух шагах от нас, – современный Августу сравнительно небольшой театр Марцелла, в подражание которому будет выстроен потом огромный Колизей, круглый храм Геркулеса, непонятно каким образом сохранившийся со II века до н. э., и остров на Тибре – isola Tiberina.
Не случайно, наверное, это место называется ara coeli, то есть жертвенником Неба. Стоишь здесь, и кажется, будто смотришь на город откуда-то с края небес. Монахи-бенедиктинцы рассказывали в Средние века, что самому императору Августу, когда Сенат решил объявить его богом, именно здесь разверзлось небо, и явилась Дева с Младенцем на руках, – пораженный Август пал на землю, воспретил народу именовать себя богом и основал здесь жертвенник Неба. Предание это, скорее всего, позднее, но факт фактом: некогда именно там, где теперь стоит эта базилика, находился языческий храм. Нельзя не вспомнить, что так бывало и на Руси, где тоже первые церкви нередко воздвигались на месте языческих капищ. Место близ Новгорода, где Волхов вытекает из озера Ильмень, называется Перынь. Когда-то там поклонялись Перуну, потом построили храм и устроили скит.
Знаменитый Пантеон, или храм всех богов, – это остаток Рима императорского, круглый храм Геркулеса или развалины на Piazza Argentina – республиканского, стоящая рядом с ним церковь Santa Maria in Cosmedin представляет Рим первых веков христианства, а первая книга «Истории» Тита Ливия говорит нам о царском Риме. И везде вокруг видишь Рим – город эпохи первых семи царей, о котором рассказывает в первой книге своей истории ab Urbe condita, или «от основания Города», Тит Ливий, Рим республиканский, императорский, Рим времени Теодориха, средневековый и эпохи Возрождения, Рим Микеланджело и Рафаэля. И всё это один город, в котором всё бесконечно тесно между собой связано, переплетено и слито воедино. Рим христианский вырастает из Рима языческого, не противостоит ему, но продолжает его историю.
«Наблюдателю, – писал Гёте в своем “Путешествии в Италию”, – сначала очень трудно разобраться, как Рим образуется из Рима, не только новый из древнего, но и различные эпохи античного и нового одна из другой». Трудно сначала… Затем всё становится на свои места, но для этого необходимо всматриваться, вслушиваться, вживаться в биение сердца этого города – Рима, в котором всё всегда существует сегодня, а не когда-то. И кажется, что и Гёте путешествует с нами по Риму именно сегодня.
Есть, правда, Рим туристический. Это Капитолий, via dei Fori Imperiali, ведущая мимо Форума с его триумфальными арками прямо к Колизею улица, где продаются бесчисленные «Моисеи» – мраморные, бронзовые, пластмассовые, изображения Капитолийской волчицы, пицца, кофе и пепси-кола.
Но есть еще и Рим учебных заведений, университетов и библиотек. Это город студентов с их конспектами, мотороллерами и особым шумом, радостным и детским. Есть Рим антикваров с его магазинами, магазинчиками и совсем маленькими лавочками, с бесчисленными мастерскими, где реставрируется мебель, иногда прямо на улице или, во всяком случае, за открытыми дверями, потому что внутри жарко и душно.
И везде звучит русская нота, хотя многие думают, что Россия здесь представлена только могилами Карла Брюллова и Вячеслава Иванова (на расположенном близ пирамиды Гая Цестия у подножия Авен-тина маленьком кладбище для иностранцев – Cimitero acattolico).
Прямо на улице можно встретить какого-нибудь кардинала, сухого старика с черным портфелем. Вот Рим церковной науки и молитвы – и здесь тоже слышна русская нота. 25 марта, в день Благовещения Пресвятой Богородицы по новому стилю, в Пантеоне иногда читается Акафист Матери Божьей на итальянском языке. Объявления об этом богослужении появляются в Риме задолго и бывают расклеены по всему городу. Хор поет по-славянски, но русских среди молящихся, кажется, не бывает вообще. Всё это итальянцы, которые, будучи католиками, не считают православие для себя чем-то чужим и по-настоящему любят его. «Радуйся, Ковчеже, позлащенный Духом!» В их памяти эти слова вызывают другие – из литании Святой Деве: Foederis arca, ora pro nobis, что означает: «Ковчеже Завета, молись о нас».
Маленькая часовня, куда я однажды пришел поздравить с 75-летием одного из моих друзей, оказалась до предела строгой и лишенной каких бы то ни было украшений – кроме Распятия над престолом, здесь вообще ничего нет. И только одна икона Божией Матери, но зато – Владимирская. Не случайно, что служба с Акафистом – именно в Риме, куда святые Кирилл и Мефодий некогда привезли Евангелие в своем славянском переводе. А до недавнего времени здесь жила покойная матушка Мария Донадео, итальянка и католичка, которая перевела на итальянский язык наш Часослов, тексты основных песнопений из обеих Триодей, тропари и кондаки праздникам и святым на каждый день.
Литургия Иоанна Златоуста тоже есть по-итальянски. Она вышла не так давно в издательстве Грибауди. Книгу эту подготовила к печати Мария Бенедетта Артиоли, включившая сюда прекрасный перевод, звучащий так, что сразу встает в памяти греческий текст Златоуста, теснейшим образом связанный с языком греческой трагедии. К переводу прибавлены в высшей степени содержательные примечания.
Есть здесь и книга о старце Силуане, и множество других переведенных с русского языка книг, в том числе и «Откровенные рассказы странника» в трех разных переводах. Вообще книжные магазины Рима производят удивительное впечатление. Переступая порог любого из них, покупатель оказывается в глубинах настоящего моря, среди которого сразу находится множество книг дешевых, не дороже 1–2 евро.
Если бы я попал сюда лет в семнадцать или восемнадцать, не знаю, как бы я всё это пережил. Здесь вы с легкостью найдете всех греческих и латинских классиков, практически без каких бы то ни было исключений. Но есть тут и русские авторы. «Евгений Онегин», например, имеется в двух разных изданиях (в одном опубликован прозаический перевод, а в другом – стихотворный, но с русским параллельным текстом). Есть здесь Тургенев, Толстой, книги по русскому искусству и т. д. Прозаики продаются только в переводе на итальянский, а поэты – всегда с параллельным текстом.
А в Риме туристическом русская нота проявляется в детской бесцеремонности наших туристов, которые почему-то считают, что здесь никто не понимает по-русски, и обсуждают друг с другом свои проблемы, не выбирая выражений…
На Палатинском холме
Город, что основал Ромул в 753 году до н. э., в год, который стал называться первым в римском летосчислении ab urbe condita (от основания города), располагался на Палатине. Форум, над которым возвышается Палатинский холм сегодня, был тогда долиной между двумя холмами – Палатином и Капитолием. И было всё это не более чем в километре от теперешней Piazza della Bocca della Verit?. Как говорят, именно здесь Капитолийская волчица нашла младенцев Ромула и Рема… Теперь здесь стоит древняя церковь Санта Мариа ин Космедин, Арка Януса и церковь Сан Джорджио ин Велабро…
Сюда приезжают туристы, чтобы проверить себя на правдивость, и смело фотографируются у «Уст истины» – рожи древнего божества с разинутой пастью, скорее всего, фавна, который, согласно преданию, должен неминуемо укусить своими зубами засунутую в его рот руку лжеца. Но то ли лжецов не стало, то ли фавн устал… Поток туристов не уменьшается, все они толпятся на паперти храма Святой Марии, где установлена эта страшная маска, но мало кто входит в саму церковь, где пахнет настоящей историей, где сами запахи, идущие от стен, где сам холод, всегда, даже в жаркие летние дни, царствующий здесь без перемены, говорят о том, что ты стоишь лицом к лицу с самою историей…
А что было на самом деле? Была ли она, Капитолийская волчица? Царствовал ли над римлянами Ромул и решал ли государственные дела царь Нума Помпилий вместе с нимфой Эгерией где-то в ее гроте на Аппиевой дороге? Петрарка в конце 30-х годов XIV века, то есть почти семьсот лет тому назад, писал в своем знаменитом письме из Рима: «Мы бродили по великому городу… и на каждом шагу встречалось что-то заставлявшее говорить и восторгаться: здесь дворец Эвандра, здесь храм Карменты… тут воспитавшая близнецов волчица». Семьсот лет назад при Петрарке и две тысячи лет назад при Горации эти места уже знали как связанные с теми или иными событиями в жизни Ромула. Сколько поколений! Сколько туристов, и среди них Франческо Петрарка, поэт и каноник, увенчанный лаврами на Капитолии…
