скачать книгу бесплатно
– Здравствуйте, миссис Рассел, я так понимаю, ваш сын – несовершеннолетний.
Не слышу, что говорит ему моя мама, но, подозреваю, что-нибудь не очень вежливое. Он слушает какое-то мгновение, потом резко перебивает:
– Ради безопасности вашего сына и всякого, кто мог бы вступить с ним в контакт, включая вас, даете ли вы согласие на то, чтобы он провел ночь в Майами?
Он слушает еще, затем говорит:
– Спасибо, мэм, – и передает телефон обратно мне.
– Она согласилась? – в шоке спрашиваю я.
– Ага, – отвечает сотрудник ЦКЗ.
Я хочу еще порасспрашивать, может быть, извиниться, если она была груба, но он подкатывает маленькую тележку, оборачивает манжету вокруг моей руки и меряет кровяное давление. Затем зажимает какую-то штуку на пальце, чтобы проверить пульс, и вставляет термометр в рот. Рука в манжете напрягается, а через секунду термометр пищит. Сотрудник ЦКЗ, кажется, говорит:
– Хорошо, порядок, – и уходит.
Тот, кто проверял Флору, теперь беседует по ее телефону, и я ловлю себя на том, что подслушиваю. Вероятно, он говорит с ее мамой.
– Да, мэм, она жива-здорова, такой и останется.
Он замолкает на секунду, потом издает короткий смешок. Я невольно задаюсь вопросом, не шутит ли мать Флоры, а потом – почему не шутит моя мать.
Телефон звонит снова, и да, это сообщение от Келси:
«О боже, ты в порядке? Это твой рейс по новостям?».
Она что, беспокоится обо мне? Мое лицо теплеет, и я рад, что температуру уже измерили.
Но ее имя в телефоне напоминает мне, что я должен был ехать домой, на вечеринку. Просто обязан был.
Флора вертит в руках телефон и говорит, не поднимая взгляда:
– Все в порядке.
Это утверждение, а не вопрос, но я отвечаю.
– Нет.
Флора смотрит на меня, вскинув брови.
– Ты всегда такой нервный?
Я ошеломлен, но бормочу:
– Э-э-э, а ты всегда спокойна, когда у тебя, возможно, Эбола?
Флора запрокидывает голову и смеется, и ее смех меня просто бесит.
– Оливер, это моно. Повезло, что нам не приходится переживать об Эболе так, как жителям других частей света. Знаешь, сколько людей Эбола убивает ежегодно? Представляешь, как нам повезло?
Она серьезно смотрит на меня, ожидая, пока я это переварю, а затем добавляет уже не так жестко:
– В любом случае ты не в группе риска. Даже если в свои весенние каникулы ты перецеловался с кучей девчонок, худшее, что с тобой может случиться, – небольшая сонливость и сильная простуда, как у того парня в самолете. Разве провести время вдалеке от школы, вдалеке от… реальности… – это плохо?
Ее голос звучит почти задумчиво.
Я не знаю, что ответить.
– С чего ты взяла, что я был на весенних каникулах?
Она закатывает глаза, затем падает на койку и переводит взгляд на кулинарное шоу. Я обхожу вокруг своей кровати и вновь смотрю на Флору. Ее глаза закрыты. Что-то изменилось. Терпение по отношению ко мне, кажется, кончилось так же быстро, как и появилось, и я невольно задаюсь вопросом, почему меня это заботит, и ненавижу себя за то, что опять почувствовал себя виноватым.
Некоторое время наблюдаю за ней спящей, завидуя ее способности расслабляться, не бояться. Мне снова звонит мама, кажется, она немного успокоилась. В голосе все еще чувствуется дрожь, но теперь это не трепет колибри, а взмахи крыльев пеликана. Она выпила свой вечерний бокал вина. Я пятнадцать раз обещаю, что все будет в порядке, клянусь мыть руки каждые двадцать минут и вернуться домой завтра.
Повесив трубку, просматриваю сообщения, нахожу последнее от Келси и вдруг осознаю, что она подумала о моем рейсе, увидев новости. Значит, она тоже думает обо мне, ведь так? От этой мысли в животе все плавится. Я опускаюсь на койку и пишу:
«Ага! Типа даже страшно! Теперь на карантине».
Келси набирает ответ, и вскоре появляется фото, где она держит лист с надписью «Поправляйся!». Очень трогательно, правда, немного жутковато.
«Поправляйся» говорят больным людям. А я не болен. Я никак не могу быть болен.
Надеюсь.
8. Флора
Кто-то трясет меня за плечо, я открываю глаза и подскакиваю, увидев человека в странном костюме. Затем приходит осознание, где я и почему.
Человек смеется.
– Извини, Флора. Ты так мирно спала, но снимать показания нужно каждые два часа.
Теперь, когда я полностью проснулась, то поняла, что он моложе, чем я предполагала. Может быть, студент колледжа? И такой милый.
Я улыбаюсь:
– Все в порядке… – и смотрю на его костюм, пытаясь найти бирку с именем. – Ты просто выполняешь свою работу.
– Ну, я интерн, – говорит он, тоже улыбаясь, – и меня зовут Джои.
Пока он кладет мне в рот термометр, я смотрю ему в глаза и думаю, что наверняка есть куча вариантов хуже, чем оказаться тут, с ним. Термометр пищит, и я снова вздрагиваю. Джои смеется, проверяя температуру.
– Все еще нормальная.
Он делает пометку в планшете и уходит. Глупо, но я почти ревную к тому, что Джои так быстро перешел к другому пассажиру.
Оливер сидит на своей койке, пялясь в телик. Чувствую себя немного виноватой за то, что была с ним такой резкой, но нужно было подумать, а его тревожность выводила из себя. Мама всегда говорила, что я – хорошая сиделка и могла бы стать врачом или медсестрой, но даже моему терпению есть предел.
– Привет, – тихо говорю.
– О, привет, – отвечает он, играя на телефоне.
Мой телефон показывает всего лишь пять вечера. Примерно в это время я должна была приземлиться в Ла-Гуардиан, встретиться с мамой, которая злилась бы на водителей, но я бы знала, что на самом деле это – злость на отца. Мой двоюродный брат устроился бы на заднем сиденье, заваливая меня кучей дотошных вопросов о самолетах, на которых я летела, вопросов, на которые я не смогла бы ответить, и все бы чувствовали себя неловко.
Это место напоминает мне о тех долгих перелетах, когда я навещала отца, до того как он женился на Голди и переехал в Доминиканскую Республику. Мощное ощущение: ты нигде, никто и никому ничего не должен. Три года таких путешествий летом или во время школьных каникул из Нью-Йорка в Сан-Франциско были одними из самых расслабленных в моей жизни. Я улетала от как минимум одного родителя и одного набора страстей, в которые не хотела вмешиваться или разбираться с ними. Я люблю Рэнди, но иногда мне просто нужен перерыв от роли заботливой двоюродной сестры.
Я решаю посмотреть телик, чтобы ни о чем не думать. Это работает, потому что люди, готовящие кексы, – завораживающее зрелище. Во время следующей передачи, где проводят какое-то соревнование по выпечке хлеба, у ноги вибрирует телефон. Мама. Наконец-то! Я написала ей два часа назад, еще когда ехала в фургоне к этой базе, рассказав все о карантине и о том, что мой прилет откладывается, велев не беспокоиться. Я знаю, что не больна, но все же приятно, когда женщина, которой я обязана своим рождением, хочет проверить, как у меня дела.
– Привет, мам.
– Я знала, что не должна была позволять тебе лететь к отцу и этой… этой женщине! У меня сразу было плохое предчувствие насчет этой поездки. Если б твой отец был в состоянии думать о чем-нибудь, кроме себя, то понял бы, как он эгоистичен. Ты занята домашними делами и двоюродным братом… тебе не нужен еще и перелет в другую страну. Боже, я его ненавижу. И ее! Что еще она натворила с тех пор, как ты летала к ним в прошлый раз? Я видела этот ее снимок в «Инстаграме», она похожа на Барби еще сильнее, чем раньше…
Я начинаю отключаться, и те горячие слезы, что накрыли меня в самолете, возвращаются. Мама болтает без умолку.
– У него – куча свободного времени, но моя жизнь распланирована по секундам, и сегодня я сижу с Рэнди, пока дядя Крейг на работе, и…
– Это всего лишь один день, мам, – обрываю ее я, вытирая глаза. – Не беспокойся, завтра я буду дома.
Мама вздыхает.
– Это не поможет мне справиться с этим сегодня.
– Ну, мне жаль. Карантин проходит потрясающе, спасибо, что спросила.
Я кладу трубку, выключаю телефон и бросаю его на койку. Оливер, должно быть, все слышал. Он замечает мой взгляд и немного краснеет.
– Тебе лучше? – спрашиваю, пытаясь перевести тему раньше, чем он успеет спросить меня о телефонном звонке.
Прежде чем ответить, его глаза секунду внимательно вглядываются в меня.
– Полагаю, да. Пока тут все кажутся здоровыми. Этот чувак с самолета – на тридцатидневном карантине в каком-то другом месте и на данный момент единственный заболевший. Оказалось, что у него и жара-то особого не было. Можешь в это поверить?
Я ничего не отвечаю, оглядывая помещение и людей, растянувшихся на кушетках. Одни читают, другие смотрят телик. Кажется, все расслабились, и даже «тесто» похрапывает на своей койке. Лучи закатного солнца струятся через окна базы и красиво подсвечивают все внутри. Я задвигаю разговор с мамой еще дальше и ерзаю на подушке.
– Разве это не напоминает поход? Будто мы – в большой лодке посреди океана? – спрашиваю я.
Оливер смотрит озадаченно.
– Нет?
Я чувствую себя глупо и меняю тему:
– Кстати, где ты живешь в Бруклине?
– Парк-Слоуп. А ты?
– Вау, фешенебельная столица мира. Миленько. А я – в Бей-Ридж.
Секунду Оливер смотрит ошалело, а потом улыбается.
– Да-да-да. И моя мама тоже в этом клубе.
Мне нравится его улыбка.
– Мы вернемся в аэропорт так быстро, что ты даже не заметишь, – говорю, чтобы заполнить паузу, хотя почему-то не совсем себе верю.
Он долго смотрит на меня, и улыбка исчезает с его лица.
– Надеюсь, ты права, – наконец отвечает Оливер.
Позже нам приносят пиццу на ужин. Кто б знал, что на карантине так вкусно кормят? Одна из сотрудниц ЦКЗ после ужина вновь проверяет мои показатели, и я невольно спрашиваю себя, не повлияет ли горячая пицца на температуру. Когда она говорит: «Норма» – и переходит к Оливеру, остается лишь разочарование.
На руку Оливера надевают манжету, а в рот суют термометр, но тот едва поднимает взгляд от телефона. Он возился с ним весь вечер.
Сотрудница снова говорит «Норма», но он ее не слышит. Та явно раздражена и торопится, так что срывает манжету и выдергивает термометр у него изо рта.
Оливер вскидывает пораженный взгляд, но сотрудница уже успевает уйти. Остается лишь потирать нижние зубы.
– Ох, – тихо говорит он и снова тянется к телефону, но замечает, что я за ним наблюдаю. – Сеть тут ужасная! Чат не обновляется, даже с вай-фай. Зато эсэмэски мамы каким-то образом приходят, – он нервно смеется.
Надо сказать ему, что проблема не в сети, но мне не хватает духу или сил, чтобы помочь ему справиться с очередной панической атакой. Я снова включаю телефон, но у меня нет сообщений ни от кого, кроме дуры Голди, в последнем из которых – коала с огромной повязкой на пушистых ушах. Отлично, Голди переживает о моем карантине сильнее, чем моя собственная мать.
Оставшуюся часть вечера я смотрю телик, пока его не выключают в десять. Немного дремлю, но нас будят каждые два часа для проверки показателей. Во время этих проверок Оливер едва просыпается, но в конце концов поворачивается ко мне, и я машу ему рукой.
Он смотрит несколько пораженно и спрашивает:
– Ты разве не устала?
Я сминаю в руке одеяло.
– Чем скорее засну, тем скорее придется вставать и ехать домой.
– Придется?
Представляю, как горько это звучит.
– Ага, типа того.
Секунду он смотрит на меня, потом зевает.
Не могу удержаться от вопроса:
– А ты почему так спешишь попасть домой?
Оливер ерзает.
– О, ну, вчера была вечеринка. Она уже кончилась, но я все еще надеюсь повидаться кое с кем, когда приеду, если получится, – он робко смотрит на меня.
